Переселенцы Трансвааля

Смущенная Рихия на всю эту речь Мейстьи только и нашлась сказать:

– Какая ты сегодня злая, Мейстья!

Рихии очень хотелось знать, не слыхал ли кто нотации, прочитанной ей подругою, но она боялась поднять глаза, чтобы не встретить насмешливых улыбок.

Но от Мейстьи не так легко было отделаться. Она подозвала Людвига, разговаривавшего с Питом, и сказала ему:

– Людвиг, знаешь что? Рихии очень хотелось бы попробовать плодов баобаба, но они так высоко висят…

Она не успела еще договорить, как Людвиг, поспешно сняв свою куртку, быстро полез на дерево.

– Но я и не думала говорить ничего подобного, Людвиг! – поспешила заявить бедная Рихия, вся красная от смущения. – Это все ваша сестра… Как тебе не стыдно, Мейстья…

– Рихия, скажите откровенно: желаете вы плодов баобаба или нет? – спросил Людвиг, сидя на ветвях гигантского дерева.

– Очень… желала бы, – ответила все еще сконфуженная Рихия. – Но мысль беспокоить вас и заставлять взбираться за ними на дерево пришла в голову не мне, а вашей сестре.

– Ага! – проговорил Людвиг. – Ну, хорошо же. Значит, мы вот что сделаем. Я достану плодов только вам, Рихия, потому что только вы и умеете быть благодарной.

– А мы, следовательно, останемся без десерта, как провинившиеся дети! – воскликнула Катринка. – Хорошо же, господин Людвиг, мы это вам припомним!..

– Нет, нет, не беспокойтесь! – с живостью сказал Пит. – Посмотрим, кто из нас скорее доберется до вершины баобаба – я или Людвиг.

И Пит последовал примеру Людвига. Гендрик и Андрэ тоже не захотели отстать от товарищей – и вскоре плоды посыпались сверху целым дождем в подставленные передники девушек.

Между тем старшие боеры окончили завтрак, запили его стаканом брандвейна – настойкою из персиков, очень любимой боерами, и закурили трубки. Затем все снова принялись за работу.

Дети почти все участвовали в собирании плодов баобаба, карабкаясь за ними кто сам, а кто при помощи взрослых.

Некоторые отправились к реке ловить к ужину рыбу.

В полдень всякое движение в лагере боеров прекратилось. В это время, когда вертикальные лучи солнца прожигают насквозь и зной становится прямо невыносимым, немыслима никакая работа. Все улеглись отдохнуть в тени баобаба. Даже животные и те все попрятались под деревьями, окаймлявшими их пастбище.

Нужно испытать опасности, волнения и страшное утомление, сопряженные с путешествием по пустыне, чтобы понять, какое наслаждение представляла для боеров возможность отдыха при тех благоприятных условиях, в которые они, наконец, попали. Пока они все забыли, не думалось даже о том, что впереди могут предстоять еще большие опасности, еще большие испытания, нежели те, из которых они только что выпутались.

Таково свойство человеческой природы в моменты отдыха, после перенесенных страданий: полное наслаждение настоящим и полная беззаботность относительно будущего!

Глава V. ТРЕВОГА

Часа через два лагерь снова зашевелился. Кафры первые вышли из своего убежища, чтобы приглядеть за коровами. Кафры незаменимы в уходе за молочным скотом. На земле зулусов кафрское племя живет почти исключительно пастушечьим промыслом и молочным хозяйством, благодаря чему многие из них даже богатеют.

Молодые люди просили бааза дать им какое-нибудь занятие, и он предложил им устроить стрельбу в цель, чтобы испытать свое уменье и ловкость. Большего удовольствия он им доставить не мог. Ринвальды и Бломы старшие тоже были очень довольны этим развлечением для молодежи, тем более, что уменье хорошо стрелять, конечно, высоко ценится людьми, ведущими полный опасности кочевой образ жизни и привыкшими к охоте.

Пит и Гендрик ван Дорны, Людвиг Ринвальд и Андрэ Блом знали друг друга с детства и постоянно соперничали в играх.

По указанию бааза они, во избежание всяких случайностей, устроили тир несколько в стороне от лагеря. Мишенью им служила скорлупа от страусиных яиц.

Бааз, желая поощрить ловкость молодых стрелков, попросил свою жену пригласить на состязание госпожу Ринвальд и госпожу Блом, вместе со взрослыми дочерьми и детьми.

Многочисленность зрителей, конечно, волновала молодых людей и заставляла их сгорать от желания отличиться.

Все четверо – Пит, Гендрик, Людвиг и Андрэ – считались хорошими стрелками, учитывая их возраст. На сто шагов они четыре раза из шести попадали в цель. В двухстах шагах они тоже редко давали промах. Их длинные роеры можно использовать и на более дальние расстояния. Опытный охотник из этих роеров свободно мог убить средней величины антилопу на расстоянии трехсот шагов.

Предводители каравана и Карл де Моор стали держать пари, между тем как матери стрелков внутренне молились за успехи своих сыновей, чего, конечно, не решались высказывать вслух, чтобы не обидеть друг друга. Молодые девушки тоже втайне желали тому или другому из стрелков одержать победу над остальными.

Совершенно напрасно обвиняют женщин в том, что они будто бы не способны держать в себе свои секреты. Лучшим опровержением этой клеветы могли служить эти четыре девушки, так строго хранившие сердечные тайны даже от своих лучших подруг.

Пальма первенства должна была принадлежать тому из стрелков, кто, по прошествии известного времени, большее число раз попадет в цель. Пит и Андрэ усердно оспаривали друг у друга первенство. За ними следовал Людвиг Ринвальд. Что же касается Гендрика ван Дорна, то он безусловно был последним, оправдываясь тем, что у него была легкая ранка на большом пальце правой руки, полученная им утром на работе.

Каждый раз, когда пуля его летела мимо цели, он подносил раненый палец ко рту, дул на него и с досадою кричал:

– Проклятый палец! Ты причиняешь мне больше стыда, нежели боли.

Этим он давал понять зрителям, что виною его промахов не недостаток ловкости, а небольшая царапинка на пальце.

– Ничего, в другой раз ты будешь счастливее, Гендрик, – утешал его бааз. – Мне кажется, сегодня первым будет Пит. Ты уж так часто побеждал его на этом поприще, что, право, разок можно и уступить.

– Конечно! – сказал Гендрик. – Пусть уж лучше Пит будет первым, чем Людвиг… Все-таки не так обидно. Но, радуясь успеху брата, я никак не могу примириться с собственной неудачей.

Однако Питу не пришлось вполне насладиться своим торжеством: интересное состязание было прервано совершенно неожиданно.

Откуда-то вдруг донеслись звуки, похожие на отдаленные раскаты грома. Небо, между тем, было чистое, и в воздухе царствовало полное спокойствие. Нигде не видно было никакого движения.

– Стой! – прислушиваясь к звукам, крикнул Ян ван Дорн Питу, за которым была очередь стрелять.

– Что это за шум? – спросил Карл де Моор с какою-то необычною для него тревогою.

– Приближается! – заметил бааз, напряженно прислушиваясь к странному шуму.

– И усиливается! – добавил Клаас Ринвальд.

Через несколько минут боеры пришли к заключению, что привлекший их внимание шум не что иное, как приближение громадного стада диких буйволов.

Действительно, догадка их скоро подтвердилась.

Животные, двигавшиеся беглым шагом, разом появились на зеленом ковре луга, образуя коричневое пятно окружностью в несколько сот метров.

Молодые стрелки обрадовались случаю отличиться. Эта цель была поинтереснее страусиной яичной скорлупы.

Счастье молодых охотников было бы безгранично, если бы не одно обстоятельство, заставившее невольно предположить, что дело может окончиться очень плохо.

Громадное стадо буйволов, очевидно, искало воду. Для того чтобы достигнуть ближайшим путем реки, им необходимо было пройти прямо через место стоянки боеров. Конечно, при этом они могли разрушить весь лагерь. Колючая изгородь не в состоянии была остановить страшного натиска сильных животных. Этот живой вихрь сокрушал все, что попадалось ему на дороге.

Действительно, даже приближение циклона не могло быть ужаснее.

Все сразу поняли серьезность угрожающей опасности. В одну минуту все переполошились. Испуганные женщины бросились собирать детей, разбредшихся по лугу. Одна госпожа ван Дорн не растерялась и показала себя вполне достойной подругой бааза. Она спокойно, хотя и поспешно, отдавала приказания, и быстро соображала, что следовало сделать.

Поднялся невообразимый хаос.

Дети кричали, слуги бегали взад и вперед, сбивая друг друга с ног.

Животные, и те почуяли опасность. Лошади ржали, взвивались на дыбы и рвались со своих привязей. Быки и коровы испускали зловещий рев. Собаки выли.

И лагерь, только что олицетворявший собою спокойный, мирный уголок, где все были веселы и довольны, вдруг превратился в настоящий пандемоний.

– На лошадей! На лошадей! Скорее! – громовым голосом командовал бааз. – Берите оружие – и за мной!

Боеры бросились к лошадям, захватив свои длинные винтовки, носящие название «роеры». Они поняли без дальнейших объяснений, что необходимо как можно скорее предупредить вторжение в лагерь диких животных, встретив их дружным залпом из ружей. Это было единственным средством спасения, но и оно могло оказаться неудачным. Все зависело от того, успеют ли вовремя боеры?

Буйволы были еще довольно далеко. Двенадцать охотников направились к ним навстречу.

По сигналу бааза, они остановились ярдах в трехстах от надвигавшейся колонны животных, в ожидании благоприятного момента для нападения.

Буйволы продолжали приближаться. Безо всякого сомнения, они бы опрокинули и раздавили горсть всадников, если бы у боеров не было винтовок. Но первый же дружный залп уложил на месте шесть или семь буйволов, причем несколько из них было ранено. Животные шли сплошной массой, и потому ни один выстрел не пропал даром.

Трупы убитых животных, загораживая путь, заставили все стадо остановиться. Испуганные, кроме того, громом выстрелов, передние ряды дрогнули и готовились было отступить, но задние, более храбрые или нетерпеливые, напирали на них, заставляя двигаться вперед. Двинься они снова – все бы погибло.

Боеры громкими криками и гиканьем старались предупредить новое наступательное движение буйволов. Вместе с тем, пользуясь их минутным замешательством, они сделали второй залп. Снова пало с полдюжины животных, и многих из них ранило.

Переселенцы вовсе, однако, не имели намерения устраивать бойню, им просто хотелось заставить буйволов изменить направление.

Желание боеров исполнилось скорее, чем они ожидали. Убедившись, что перед ними нешуточная сила, передние буйволы свернули налево и рысью бросились обратно – туда, откуда пришли. Все стадо последовало за ними.

– Ура! – крикнули боеры.

Баас обнажил голову и сказал:

– Возблагодарим Бога за наше спасение.

Благочестивому примеру Яна ван Дорна последовали все, за исключением Карла де Моора. Один он оставался неподвижен на лошади, не снимая шляпы и не присоединяясь к общей молитве. Следя глазами за удалявшимся стадом буйволов, он как бы не замечал того, что происходило вокруг него.

Это обстоятельство сильно поразило Клааса Ринвальда. Пока остальные всадники отъехали немного вперед, чтобы поближе рассмотреть бегущих гигантов, он приблизился к баазу и сказал ему:

– Наш спутник держит себя что-то очень… странно. Почему он не участвовал в нашей общей молитве? Мне это очень не нравится.

– Я думаю, что перенесенные им несчастья так ожесточили его, и он, по-моему, достоин только сожаления, – заметил Ян ван Дорн. – Не забывайте, дорогой Ринвальд, его хороших качеств. Он храбр и решителен, когда это нужно, не теряется в опасности, какого бы рода она ни была, очень умен, прозорлив и всегда дает дельные советы. Припомнив все это, вы едва ли решитесь осуждать его. Недостатки его вредят лишь ему, а хорошие свойства приносят пользу всем нам. Этого, право, вполне достаточно, чтобы прощать его странности.

Клаас Ринвальд молча пожал плечами и отъехал в сторону.

Глава VI. ПОГОНЯ ЗА БУЙВОЛАМИ

Пит, Андрэ и Людвиг собрались вокруг Карла де Моора и принялись что-то оживленно обсуждать с ним.

Остальные всадники спешились, чтобы добить раненых буйволов и снять с них шкуры.

– Молодые люди, а вы отчего не идете помогать? – крикнул бааз.

Людвиг Ринвальд выступил вперед и, приподнимая свою шляпу, почтительно сказал:

– Бааз, мы просим у вас позволения устроить погоню за беглецами. Может быть, нам посчастливится догнать хотя одного буйвола. Мы так возбуждены, что нам было бы очень полезно немного проехаться и успокоить нервы. Но если наша помощь нужна здесь, то, конечно…

– Слуги помогут вместо вас, – перебил Ян ван Дорн, понимая желание молодежи. – Если ваши отцы позволят вам совершить маленькую прогулку, то с Богом. Я ничего не имею против этого.

– Отправляйтесь, отправляйтесь! – крикнули в один голос Клаас Ринвальд и Ганс Блом.

Боеры хорошо помнили свои первые охотничьи порывы и потому вовсе не желали лишать своих сыновей удовольствия, которого те так жаждали.

Молодые люди поблагодарили за это позволение восторженным «ура» и немедленно ускакали в сопровождении Карла де Моора в погоню за буйволами.

– Вот странность-то! – воскликнул Ганс Блом, кивнув вслед быстро удалявшемуся Карлу де Моору. – Этот молчаливый, бесстрастный, по-видимому, господин тоже, кажется, увлекся возможностью пострелять, точно мальчик.

– Нет, он, вероятно, отправился с целью охраны наших юношей от опасности, – заметил бааз.

Другого объяснения странному поступку Карла де Моора честный Ян ван Дорн не мог найти.

Действительно, казалось чрезвычайно странным, что этот человек, не нуждавшийся в необходимости доказывать изумительную верность глаза и твердость руки, пожилой и степенный, вдруг поддался чисто юношескому порыву, охватившему Пита, Андрэ и Людвига.

Сначала он скакал позади молодых людей, а потом нагнал их. Только тогда они и заметили его.

Охотники остановились на расстоянии ружейного выстрела от бегущего стада. Три молодых друга прицелились и разом выстрелили. Два буйвола упали, а третий, хотя и задетый пулею Пита, отделился от стада и бросился в противоположную сторону. Пит погнался за ним. Он ни за что не хотел упустить своей добычи и готов был загнать до смерти свою лошадь Гильди, которую очень любил и никому не доверял.

Карл де Моор, никогда не дававший промаха из своего роера, мог бы одним выстрелом покончить с раненым буйволом и тем прекратить погоню Пита. Однако он этого не сделал. Кто взглянул бы на него в эту минуту, тот заметил бы на его суровом и мрачном лице какую-то скверную злорадную улыбку.

– А интересно будет узнать, куда затащит за собою буйвол этого дурака-мальчишку, – процедил он сквозь зубы, придерживая свою лошадь и глядя вслед быстро скачущему Питу.

Между тем Пит даже и не задавал себе подобного вопроса. Он и не рассуждал в это время, думая только о своем промахе, между тем как оба его друга сразу уложили на месте намеченные ими жертвы. Такого позора он не мог перенести.

«Все наши будут издеваться надо мною, – думал он, вторично заряжая свой роер. – Прохода мне не дадут… А если и Катринка тоже засмеется, то…»

И он снова пришпорил свою лошадь.

Людвиг охотно последовал бы за Питом, чтобы помочь ему. Но Андрэ Блом вовсе не желал помогать Питу, которому он всегда завидовал. Напротив, он очень рад был бы, если бы молодой ван Дорн вернулся с охоты «с носом». Ввиду этого он крикнул Людвигу:

– Давай убьем еще пару! Второго такого случая не скоро дождемся.

– Да, это верно! – подтвердил Карл де Моор, следуя за Андрэ.

Увлеченный их примером, Людвиг забыл Пита и поскакал за ними.

Между тем буйволов уже не было возможности догнать, – они ушли слишком далеко. Да это и не особенно нужно было Андрэ Блому. Предлагая догонять буйволов, он просто поддавался голосу ревности, внушавшему ему мысль отвлечь Людвига от Пита, который был любимцем всего каравана за его веселый характер и постоянную готовность к услугам.

Госпожи Блом и Ринвальд преимущественно обращались к старшему сыну бааза, когда им нужна была мужская помощь в их хозяйственных делах. Он всегда старался быть полезным, где только мог, чего вовсе нельзя было сказать о его приятелях. Молодые девушки тоже постоянно прибегали к Питу, когда нужно было сделать что-нибудь, чего устроить сами они не могли. Это общее расположение и доверие к сыну бааза было очень досадным для Андрэ Блома.

Что же касается Карла де Моора, то угадать, что побуждало и его бросить молодого ван Дорна на произвол судьбы, не было никакой возможности.

Но Пита это нисколько не беспокоило. Страсть к охоте была у него врожденная, перешедшая к нему от отца, и он предавался ей душой и телом.

Он скакал сломя голову вслед за раненым буйволом. Догнав его после нескольких минут бешеного галопа, он не без удивления заметил, что животное отличается необыкновенной величиною. Вероятно, это был один из самых старых буйволов во всем стаде. Это обстоятельство еще более подзадорило молодого охотника.

Неизвестно, где именно засела пуля, но во всяком случае буйвол, по-видимому, не особенно страдал от нее. Он мчался во всю прыть, высоко подняв хвост и пыхтя как паровоз. Лошадь Пита догнала его, но с трудом.

– Ну, на этот раз ты не уйдешь от меня! – воскликнул Пит.

Тщательно прицелившись, он выстрелил.

И эта пуля попала в буйвола, но животное даже не пошатнулось. Оно только рявкнуло от боли, яростно потрясло громадными рогами и прибавило шагу.

Пит едва верил своим глазам, видя, как буйвол улепетывает, вместо того чтобы корчиться на земле в предсмертных судорогах.

Опомнившись от удивления, молодой человек снова зарядил ружье – и погоня возобновилась с еще большим ожесточением.

Таким образом преследуемый и преследующий незаметно проскакали расстояние в шесть-семь миль.

Пит выстрелил на скаку еще раз. Третья пуля, очевидно, поразила буйвола сильнее двух первых. Разъяренное до последней степени животное внезапно переменило тактику. Обернувшись с удивительной быстротою, оно приготовилось к нападению.

Спеша увернуться в сторону от страшных рогов рассвирепевшего буйвола, Пит заставил лошадь сделать пол-оборота, но она оступилась и упала на передние ноги. Пит перелетел через голову лошади и грохнулся на землю.

По дикому, резкому крику, раздавшемуся в эту минуту, Пит догадался, что Гильди попала ногами в берлогу «смеющейся гиены».

Эта гиена часто устраивает себе подземные берлоги, если нет готового уже жилища, например, ямы львиных муравьев.

«Смеющаяся гиена» меньше обыкновенной ростом, но храбрее и гораздо опаснее, поэтому жители Южной Африки и прозвали этот вид гиены «тигро-волком».

Встревоженная лошадью, гиена выскочила из своей полуразрушенной норы и пустилась бежать по прерии, испуская свой неприятный крик, действительно напоминающий хриплый, насмешливый хохот. Она своим криком точно издевалась над несчастьем молодого охотника.

«Я уверен, что Гильди сломала себе ноги, – подумал Пит. – Бедная моя Гильди!.. А сам-то я в каком положении!.. И эта дурацкая гиена еще смеется надо мною!..»

Но, к счастью, лошадь нисколько не пострадала. Однако, испуганная падением и криком гиены, она умчалась куда глаза глядят, оставив молодого человека в самом незавидном положении.

Действительно, положение Пита ван Дорна было прескверное. Он остался без лошади, с разряженным ружьем в руках, один на один с рассвирепевшим буйволом, которому стоило сделать только прыжок, чтобы поднять его на рога.

Роли внезапно переменились – преследователь попал в положение преследуемого. Теперь все шансы были на стороне животного, и отважному молодому охотнику грозила неминуемая гибель.

Пит оглянулся кругом – нигде не было видно никакого убежища. Насколько хватал глаз – во все стороны расстилалась одна бесконечная плоская зеленая равнина. Лишь изредка стояло то одинокое дерево, то маленькая группа кустарников. Впрочем, одно из ближайших деревьев, поразвесистее и погуще других, еще могло служить кое-какою защитою. Укрывшись под ним, можно было, по крайней мере, вновь зарядить ружье.

Молодой человек со всех ног бросился к этому дереву, пользуясь тем, что буйвол, очевидно, собирался с силами и выбирал способ нападения.

Пит с облегчением вздохнул, когда очутился под деревом. Оно разделялось на два толстых ствола, поднимавшихся параллельно на высоту десяти или двенадцати футов над землею. Каждый из этих стволов был настолько крепок, что на нем спокойно можно было сидеть.

Однако радость Пита уменьшилась наполовину, когда вторичный, более внимательный взгляд на дерево убедил его, что это – колючая акация. Взбираться на это дерево не решилась бы и самая смелая обезьяна.

Но Питу не из чего было выбирать, горькая необходимость часто заставляет решаться и на такие подвиги.

Молодому человеку осталось только одно из двух: или попасть на рога буйволу, или исцарапаться, залезая на дерево, острыми иглами. Первое угрожало неизбежною мучительною смертью, второе же неудобство можно пережить.

Пит, не колеблясь, выбрал последнее и храбро стал взбираться на колючий ствол.

Но было уже поздно. В дерево, с противоположной стороны, был нанесен, точно громадным молотом, такой страшный удар, что молодого человека с силою отбросило в сторону, и на несколько мгновений он даже лишился чувств.

Придя в себя, Пит заметил, что он лежит весь в крови. К счастью, серьезных повреждений не оказалось. Все ограничилось сильными царапинами и легкими ушибами. Он приподнялся на локте и оглянулся, К немалому его изумлению, не было видно ни лошади, ни гиены, ни даже буйвола. Лошадь, положим, могла убежать, гиена куда-нибудь спряталась, но буйвол?.. Куда же исчез буйвол? Пит отлично помнил, что животное собиралось броситься на него. Почему же оно не воспользовалось случаем пропороть насквозь своего преследователя, упавшего без чувств? Куда же, в самом деле, девался этот гигант? Не мог же он в несколько минут исчезнуть с плоской равнины, тянувшейся во все стороны до самого горизонта. Если бы он бежал, Пит непременно увидел бы его где-нибудь, но его и след пропал. Не мог же он провалиться сквозь землю!

Глава VII. В ЗАПАДНЕ

Трудно описать изумление Пита ван Дорна и волновавшие его чувства по поводу загадочного исчезновения страшного врага.

Его удивление мало-помалу перешло в суеверный ужас. Он невольно стал спрашивать себя, не во сне ли ему пригрезилось это приключение с буйволом, не преследовал ли он по прерии только призрак, результат его воспаленного воображения.

Но нет! Голова Пита была совершенно ясной. Малейшие подробности происшествия всплывали в его уме в стройном последовательном порядке, без малейших промежутков и скачков. Да и вообще, в данную минуту, как и всегда, мозг его работал вполне нормально. Пит начал искать глазами какую-нибудь возвышенность, откуда он мог бы лучше обозреть окрестность.

Недалеко от места, где он упал, был довольно высокий холмик, образованный муравейником. Пит поднялся на ноги, направился к этому холмику, взобрался на него и принялся тщательно оглядывать всю прерию.

Насколько хватал глаз, не видно было ничего, ровно ничего!

Не мог же буйвол, да еще таких громадных размеров, каким был противник Пита, скрыться в мелком кустарнике! Не мог он и исчезнуть так внезапно из вида. Не мог он также, будучи мстительным и жестоким по самой своей природе, отказать себе в удовольствии отплатить поверженному врагу.

Пит опять начал сомневаться, действительно ли он гнался за буйволом и ранил его тремя пулями.

Протирая глаза и хлопая себя по лбу, он машинально проговорил вслух:

– Да, право, уж не сплю ли я?

Но, точно в ответ на этот вопрос, где-то вблизи него, как будто из-под земли, вдруг донеслось громкое хрипение и мычание.

Звуки эти были настолько характерны, что близость буйвола не могла подлежать сомнению. Вместе с мычанием и хрипением слышался треск дерева, точно его кто-то тряс и старался сломать.

Обернувшись в ту сторону, откуда доносились загадочные звуки, Пит заметил, что колючее дерево раскачивается во все стороны.

«А! – подумал молодой боер. – Это, вероятно, мой милейший буйвол пытается вырвать с корнем дерево. Он, должно быть, воображает, что я сижу на его колючих ветвях, и вот ему вздумалось стряхнуть меня оттуда, как грушу. Толстокожий силач „соображает“, однако, недурно, надо отдать ему справедливость. К счастью, он немного ошибся в расчете, но все-таки нельзя не признать его сообразительности».

Нужно было воспользоваться этим обстоятельством и спастись бегством. Буйвол мог каждую минуту выйти из-за дерева и увидеть своего противника на вершине муравейника. В этом случае молодой охотник несомненно был бы обречен на гибель.

Сообразив это. Пит сбежал с муравейника, но внизу вдруг остановился, вспомнив, что при падении с дерева он выронил из рук свой роер. Не лучше ли отыскать ружье? Удобнее встретить буйвола с оружием в руках, если ему вздумается снова напасть на него, да и жалко ружья. Но с другой стороны, его останавливало соображение: как начать поиски ружья, не привлекая к себе внимание буйвола? Ружье должно находиться около дерева, и идти за ним – значит прямо отдавать себя во власть врага.

«Э! Да пусть будет, что будет! – решил Пит после некоторого раздумья. – Лучше погибнуть, нежели возвратиться к своим без роера… Не доставлю я удовольствия Андрэ смеяться надо мною!.. Да и вообще трудно будет найти оправдание, если я возвращусь без ружья… Охотник, бросающий ружье, – все равно, что дезертировавший и бросивший оружие солдат… Хороший солдат скорее даст себя убить, чем решится выпустить из рук оружие. Если и найдут меня мертвым около моего оружия, меня пожалеют, оплачут, но не будут иметь оснований обвинять в трусости… Достаточно унизительно для меня уже и то, что я лишился лошади… К тому же я сказал, что или убью этого буйвола, или погибну. Я должен сдержать слово, иначе не буду достоин называться сыном Яна ван Дорна!»

После этого монолога Пит осторожно пополз по направлению к колючему дереву. Действительно, в нескольких шагах от него лежал роер. Буйвол с диким упорством продолжал раскачивать дерево.

Не сводя глаз с ружья, Пит на четвереньках тихо подвигался вперед и благополучно добрался до своего ружья.

К счастью, у него в кармане нашлось еще несколько зарядов, которыми он запасся, отправляясь на стрельбу.

Зарядив ружье, он смело подошел к самому дереву с твердым намерением во что бы то ни стало покончить с буйволом, из-за которого он лишился любимой лошади и перенес столько волнений.

– Посмотрим теперь, кто из нас возьмет верх! – громко сказал он.

Пит осторожно раздвинул ветви и заглянул между них. Тут только он и понял, в чем было дело.

Оказалось, что буйвол попал в плен, застряв головою между стволами дерева. Это был настоящий капкан, из которого не было никакой возможности освободиться. Стараясь вытащить назад голову, несчастное животное и сотрясало все дерево. Если бы даже ему удалось вырвать с корнем гигантскую акацию, положение его от этого все-таки не улучшилось бы: стволы дерева, плотно обхватив его шею, все равно не выпустили бы ее. Вот если бы буйвол мог сломать один из стволов, сплошь покрытых длинными колючками, тогда, конечно, освободился бы, но это было невозможно.

При виде этого неожиданного зрелища Пит не мог не разразиться громким хохотом.

Однако чувство великодушия скоро взяло в нем верх над злорадством, и ему стало от души жаль своего беспомощного врага.

«Как это его угораздило так застрять? – соображал молодой человек. – Ах да, понимаю. Когда он со всего размаха набросился на дерево, стволы на мгновение раздались под его напором, и он просунул между ними голову с целью рассмотреть, где я, а потом стволы снова приняли прежнее положение – и шея животного очутилась как в тисках… Напрасно стараешься, мой друг: освободиться тебе невозможно. Ты осужден на медленную, мучительную смерть от удушья и голода… Странно! До этой минуты я сам готов был предать это чудовище каким угодно мукам, а теперь, при виде его страданий, мне жаль его… Добивают же, из жалости, на полях сражений тяжело раненных. Сделаю и я то же с несчастным животным, чтобы положить конец его страданиям. Это будет благовиднее, нежели тешиться ими».

На этот раз выстрел Пита попал в лобовую часть головы буйвола и тем положил конец его агонии. Громадное тело животного судорожно дернулось и свалилось на бок, а голова так и осталась зажатой между стволов.

– Бедный буйвол! – прошептал молодой человек, с грустью глядя на своего неподвижного теперь врага.

Глава VIII. НОЧЬ ПОД ОТКРЫТЫМ НЕБОМ

Хотя Питу и удалось, наконец, избавиться от своего врага, но он не был доволен исходом охоты, от которой ожидал столько удовольствия. Положим, он возвратится не с пустыми руками – принесет трофеи победы над буйволом. Но лошадь?..

Относительно лошади можно было предположить одно из двух: или она стала добычею хищных зверей, которыми кишат все окрестности, и тогда, конечно, Пит никогда более не увидит ее, а это было бы громадным лишением для него, потому что достать другую негде; или же Гильди нашла дорогу в лагерь, и теперь все уже знают о несчастии молодого охотника. Значит, когда он возвратится, ему прохода не будет от насмешек.

Вот если бы Гильди могла рассказать, как все случилось, тогда было бы другое дело. Каждый хорошо понимает, что раз лошадь на всем скаку падает на передние ноги, то ни один всадник не может удержаться на ней. Но так как объяснить случившееся она не в состоянии, то все припишут ее возвращение без господина неловкости последнего.

Даже Катринка, хотя она и добрее других, но, будучи сама прекрасной наездницей, отнесется, пожалуй, к нему если не с презрением, то с насмешкою. Потерять же уважение Катринки было для Пита хуже всего.

Но вскоре от этих мыслей, в которых главную роль играло самолюбие, молодой человек перешел к другим, делавшим более чести его сердцу.

«Увидев Гильди, возвратившуюся без меня, – продолжал он размышлять, – мать и сестры могут поднять тревогу. Отец, скрывающий под холодною внешностью такое мягкое сердце, постарается, конечно, утешить женщин, но и сам не менее их будет встревожен.