«Быть может, уже близок рассвет», – подумал он, обернувшись лицом к востоку. Он не ошибся: там тянулись по небу красные полосы. Скоро день. Вспомнив, что Сегэн намеревался рано отправиться в путь, он хотел встать и пойти к лагерю, как вдруг до слуха его донеслись голоса и топот копыт по дерну прерии.

«Значит, наши уже проснулись и собираются в дальнейший путь», – подумал он, вскочил и поспешил вперед, но не успел еще сделать и десяти шагов, как услышал отчетливо, что голоса эти раздавались не впереди, а позади него.

– Что бы это значило? – Он остановился и прислушался.

Положительно, он не ошибался, он, несомненно, удаляется от голосов.

– Я сбился с дороги, не туда пошел! – пробормотал он и снова вернулся к краю барранки, чтоб убедиться в этом. Но, к своему крайнему изумлению, он убедился в том, что пошел в нужном направлении, а между тем голоса доносились с противоположного!

Что же это может значить? Неужели лагерь снялся, пока он спал, и прошел своей дорогой, не заметив ни его, ни его отсутствия? Нет, нет, невозможно! Сегэн не ушел бы без него! Он, наверное, послал несколько человек разыскивать меня! Конечно, конечно, это они и есть!

– Хэлло! – крикнул Галлер, чтобы дать им знать, где он находится; но ответа не было. Он крикнул еще и еще раз, с каждым разом все громче и громче… Вдруг прежние голоса притихли – значит, всадники прислушиваются; он крикнул еще раз изо всей силы легких. Тогда послышался какой-то неясный гул, потом топот копыт лошадей, галопом скакавших к нему.

Галлер вздохнул с облегчением, но через секунду ему показалось странным, почему же никто из них не ответил на его сигнал. Еще через секунду, однако, удивление его перешло в озадаченность, когда он уяснил себе, что скачущие находятся на противоположной стороне рытвины.

Расстояние между обоими берегами было не больше трехсот шагов, так что сквозь редкий туман Галлер мог хорошо рассмотреть другой берег; с первого же взгляда Галлер разглядел около ста всадников; длинные пики, развевающиеся волосы и полуголые тела не оставляли никакого сомнения в том, что это были индейцы.

Разумеется, Галлер не стал больше терять времени на оклики и вопросы, а помчался изо всех сил к лагерю; всадники на противоположном берегу замедлили ход коней, двигаясь в ногу с ним. Добежав до ручья, он увидел, что взбудораженные охотники торопливо вскакивают на коней. Как оказалось, стража при лошадях известила их сигналом о близости врага. Сегэн с несколькими охотниками стоял на крайнем выступе обрыва, откуда рассматривал индейцев.

Особенно торопиться с отъездом не было надобности, хоть бы неприятельский отряд и оказался гораздо многочисленнее, потому что, хотя охотников отделяла от врагов только рытвина в триста шагов ширины, все же придется проехать еще двадцать миль, пока им можно будет открыть сражение. Ввиду этого и Сегэн, и охотники не тревожились, и было решено остаться на месте, пока не выяснится, каков противник.

Враги остановились, осадив лошадей, но не сходя с них, и начали всматриваться в противоположный берег обрыва. Присутствие вооруженных людей и привело их, по-видимому, в смятение, так как не прояснившаяся еще тьма не позволила им рассмотреть хорошенько лица. Но вот посветлело, они узнали своеобразную одежду и вооружение ненавистных бледнолицых, и дикий, пронзительный крик, боевой клич навахо, пронесся над пропастью, гулко огласив равнину.

– Это отряд Дакомы! – раздался чей-то голос. – Это они нас преследуют и только по ошибке попали на противоположный берег обрыва.

– Невозможно! – возразил другой. – У них там не больше ста голов, а отряд Дакомы был втрое многочисленней.

– Быть может, остальные погибли от наводнения, – предположил первый.

– Вздор! Можно ли допустить, что они потеряли наш след, когда он еще не успел изгладиться! Да и как решились бы они рискнуть последней сотней людей, потеряв вдвое больше соплеменников от наводнения, для сомнительной из-за наших ружей битвы? Нет, это ни в каком случае не могут быть прежние преследователи!

– Кто же другой? Это, несомненно, навахо. Их воинственный рев я мог бы узнать спросонок.

– Вон там их предводители, – сказал подъехавший в эту минуту Рубэ. – А вот и их главнокомандующий, верховный вождь… Узнаю его, проклятого зверя!

– Вы думаете, это действительно навахо, Рубэ? – спросил Сегэн.

– Так же безошибочно, капитан, как выстрел Билла Гарея.

– Но ведь тут не весь отряд. Где же остальные?

– Быть может, где-нибудь неподалеку Тише!.. Они подъезжают, я слышу. Вон, вон, смотрите туда!

Сквозь медленно развевающийся туман показалось множество темных силуэтов всадников, гнавших впереди себя стадо скота, оглашавшего окрестности своим ржанием, мычанием, блеянием. Белые вслушивались с некоторой завистью в пронзительный хор, оглашавший всю равнину.

– Да, они поживились кой-чем в походе, – уже с явной досадой воскликнул один из них, – а вот мы так возвращаемся почти с такими же пустыми руками, как отправились… Черт возьми!

Галлер возился до сих пор с лошадью и теперь, оседлав ее, подъехал к остальным.

Ему хотелось просверлить своим взглядом туман, получить какое-нибудь подтверждение или успокоение своим злым предчувствиям… И он добился этого… Но от того, что он увидел, у него застыла кровь в жилах.

Совсем вдали, позади всего приближающегося отряда со стадами, темнел другой, маленький отряд, следовавший отдельно от первого. По светлым, развевающимся от ветра платьям нельзя было не заметить, что это не индейцы. Это были женщины! Это были пленницы!

Они приближались, и Галлер рассмотрел, что они сидели на лошадях, и около каждой из них – было их всего около двадцати – ехал верхом индеец для охраны. Со страшно бьющимся сердцем перебегал Галлер глазами с одного лица на другое, но расстояние было слишком велико, и ничего невозможно было заключить наверное.

Отрывистый, заглушенный крик, похожий на стон, заставил его обернуться на Сегэна, стоявшего тут же с подзорной трубой в руках. Он словно замер в одной позе с побелевшим, как снег, лицом, с судорожно трясущимися губами; труба выпала у него из рук.

Потом, едва держась на ногах, шатаясь, заламывая руки, он простонал громко:

– Боже, Боже! Слишком тяжкий удар!

Чьи-то дружеские руки поддержали его.

С быстротою молнии соскочил Галлер с лошади, поднял уроненную Сегэном трубу и поднес ее к глазам. Одного взгляда на группу пленных было довольно, чтобы убедиться в ужасной правде… Тоска и мука были написаны на лицах жены Сегэна и его дочери Зои, ехавших в первом ряду.

Отчетливо видны были Галлеру прекрасные черты бледного лица молодой девушки, ее распухшие от слез глаза, пышная масса распущенных золотистых волос, рассыпавшихся по ее плечам и по крупу лошади… Рядом ехал приставленный к ней для охраны молодой индеец в мундире мексиканского гусара.

По-видимому, в эту минуту и отряд заметил охотников. Галлер видел, что они остановились и стража оставила пленных среди прерии под надзором нескольких человек, а сама помчалась галопом к отряду, находившемуся на краю оврага.

Тем временем рассвело. Туман рассеялся, и обе враждующие стороны оглядывали друг друга через пропасть.

XXVI. Что делать?

Встреча была во всяком случае необычайно странная. Лицом к лицу сошлись две группы чуждых, враждебных, ненавистных друг другу людей; каждая смотрела на другую, как на смертельного врага, каждая возвращалась из страны противника, нагруженная добычей и со свитой пленных, ни одна не ожидала и не желала в эту минуту встречи с другой.

И вот они встречаются на полдороге обратно на родину; встретившись, оглядывают друг друга со злейшей, непримиримейшей враждой – и все же, несмотря на незначительность разделяющего их расстояния, сражение так же невозможно, как если бы их разделяло двадцать миль!

На одной стороне стоят в растерянности навахо, так как воины узнали в неприятельском стане своих детей; на другой – мрачные охотники за скальпами, из которых многие узнали среди навахских пленных своих жен, дочерей или сестер.

Глаза врагов скрещивались через пропасть с такой яростью, с такой страстной жаждой мести, что не могло быть сомнения, едва ли хоть один остался бы в живых с той и другой стороны, если бы встреча произошла среди открытой степи. Казалось, само провидение хотело помешать страшному кровопролитию, столкнув их лицом к лицу над пропастью, перед которой было бессильно оружие обеих сторон.

Большинству охотников была известна грустная биография их предводителя. Они слышали о ряде постигших его несчастий, о его разорении на рудниках, о потере состояния, о том, что его дочь была много лет тому назад захвачена в плен и он все годы напрасно искал ее; и когда теперь узнали из нескольких слов Галлера, что в числе пленных навахо ведут жену и дочь Сегэна, то даже самые черствые сердца закаленных горцев исполнились живейшего сострадания к такой ужасной мере горя. То и дело раздавались сочувственные возгласы, а многие давали самим себе и друг другу слово во что бы то ни стало освободить пленниц, хотя бы это им стоило жизни.

Сегэна глубоко тронула и ободрила такая преданность товарищей. Это сознание помогло ему справиться с обрушившимся на него новым страшным ударом и вернуло ему обычную неустанную энергию. Надежда вдохнула в него новые силы. Товарищи дружной гурьбой окружили его, утешая, предлагая советы, готовые повиноваться его решениям и приказаниям.

– Мы можем победить их без особых потерь, – сказал Гарей, – их не более двухсот.

– Не считая женщин, ровно сто восемьдесят шесть, – вмешался один из охотников, – я сосчитал точно.

– Ну, – продолжал Гарей, – я рассчитываю на разницу в храбрости; а недостаток численности мы можем восполнить превосходством оружия: ведь у нас ружья. Я не побоюсь выйти один на двух индейцев, могу еще даже третьего прихватить.

– Что вы толкуете, Билл! Взгляните-ка на местность: голая, плоская! Куда мы скроемся после залпа? Их копья представят здесь большее преимущество – они переколют нас, как баранов.

– Я вовсе не сказал, что мы вступим с ними в бой среди прерии! Мы ведь могли бы следовать за ними, пока они не очутятся в горах, и принять битву среди скал. Именно таков мой совет.

– Конечно, а обремененные своими стадами, они уже от нас не ускользнут.

– Да они вовсе не намереваются бежать; наоборот, очень вероятно, что они первые на нас нападут.

– Это-то нам и нужно! – сказал Гарей. – Пусть только они вступят с нами в бой в горах, – он указал рукой на находившийся милях в десяти Мимбрский хребет. – Они свое скоро получат от нас, будьте уверены!

– Я в этом не сомневаюсь, – возразил снова другой, – но до этого-то дело вовсе и не дойдет, потому что они подождут свой остальной отряд. Главнокомандующие ведут обыкновенно гораздо большие отряды; да их и было около пятисот, когда они проходили через Пиннон.

– Где могут быть остальные, как вы думаете, Рубэ? – спросил Сегэн, обращавшийся обыкновенно во всех затруднительных случаях за советом к старому, опытному охотнику. – Мне видно все пространство до самых рудников, а их нигде нет.

– Их и не будет, капитан, и в этом-то наше счастье. Старый дурак, наверное, отослал часть отряда по другой дороге.

– Почему вы так думаете?

– Э, капитан, да это же ясно. Если бы они ехали там где-нибудь следом, некоторые из краснокожих гадин уже давно вернулись бы за ними, разве это не ясно? А сколько я видел, ни одна собака назад не трогалась.

– Вы правы, Рубэ, – сказал Сегэн, ободренный этим правдоподобным соображением. – Однако что же вы нам советуете?

– Да при теперешнем положении дел шутка выходит такая сложная, что я и сам хорошенько не разберусь и не соображу. Дайте подумать минутку-другую, тогда отвечу по крайнему своему разумению.

– Подумайте, мы подождем, что вы придумаете. Осмотрите пока оружие, товарищи, и позаботьтесь, чтоб все было готово.

Пока охотники совещались, на другом берегу индейцы также собрались вокруг своего предводителя, и по движениям их видно было, что и они держат совет о том, как повести себя в этом необычайном положении.

Увидев детей знатнейших родов своего племени в качестве пленных, они пришли в большое смятение, так как это доказывало, что бледнолицые совершили нападение на их город и, наверное, уже разгромили их дома, пожалуй, даже перерезали беззащитных женщин и детей.

Возвращаясь домой после удачного похода, нагруженные награбленной добычей, они были полны ожидания торжеств и празднеств на родине. И вдруг узнать, что их перехитрили, обошли…

Вдобавок они видели, что отряд белых изрядный и по числу, а их ружей и выстрелов без промаху они достаточно сильно боялись, чтобы пожелать как-нибудь избегнуть столкновения в ближайшее время и при существующих условиях – и тем вернее достигнуть своей цели позже, когда это им будет удобнее.

Было о чем подумать и индейцам.

Старый Рубэ, стоявший все время в сторонке, опершись о ружье, вероятно, успел кое-что придумать, потому что вскинул ружье на плечо и подошел к Сегэну.

– Билл Гарей прав, – сказал он. – Если сражаться с индейцами, то лучше всего сойтись с ними там, где есть скалы и деревья. Среди степи они нас разобьют, об этом и спору быть не может. В таком случае положение может быть двоякое: либо они пойдут за нами, и тогда наше поле сражения будет там, – он указал на выступ Мимбрского хребта, – либо мы последуем за ними до какого-нибудь подходящего поля битвы; а это мы довольно легко можем сделать, так как им стада помешают двигаться быстро. Но…

– Вы чего-то опасаетесь при этом?

– Я боюсь, что на обратном пути мы можем столкнуться с отрядом Дакомы. Невозможно допустить, что они все утонули: они слишком хорошо знают ущелье и характер течения. Вот это-то и заставляет меня призадуматься.

Возможность того, что отряд Дакомы может скоро присоединиться к отряду главнокомандующего, была признана всеми вполне вероятной, и лица омрачились.

– Таковы мои соображения, капитан, на тот случай, если мы будем принуждены сражаться, – продолжал Рубэ. – Но у меня есть надежда, что нам удастся, быть может, вернуть наших женщин, не истратив и щепотки пороха.

– Каким образом? Каким образом? – живо воскликнули и Сегэн, и другие.

– Видите ли, сердце-то вон у тех, хоть кожа у них и медно-красная, тоже есть небось, и дети свои им так же дороги, как и нашему брату белому, христианину. Наткните-ка белую тряпку на палку и предложите им обмен пленными. Они пойдут на переговоры, за это я ручаюсь. Вот эта хорошенькая девочка с длинными волосами – дочь самого их главнокомандующего; и все остальные – дети знатнейших воинов; оттого я их и выбрал. А у нас еще, сверх того, и Дакома, и молодая королева – эти им прежде всего в глаза бросятся. Вы можете вернуть им Дакому и выторговать королеву.

– Я последую вашему совету! – воскликнул Сегэн с загоревшимися надеждой глазами.

– Тогда нельзя терять времени, капитан. Если покажется отряд Дакомы, тогда все мои соображения выеденного яйца не будут стоить. Эти краснокожие гадины могут догадаться уже по тому, что Дакома нами взят в плен, что высланный за ним отряд мчится теперь где-нибудь по нашим следам; меня даже беспокоит, что это может затруднить переговоры. Во всяком случае хитрые собаки будут всячески стараться оттягивать время. Имейте это в виду!

– Мы не промедлим ни одного мгновения, – сказал Сегэн и отдал тотчас приказ вывесить белый флаг. Когда его соорудили, он сам вышел с ним вперед и поднял его вверх.

Все примолкли в напряженном ожидании ответа. Между столпившимися индейцами произошло движение. Слышно было, что они горячо заговорили; было видно, что что-то между ними произошло.

XXVII. Переговоры

Через некоторое время от толпы индейцев отделился один высокий воин и вышел вперед. В левой руке у него оказался какой-то белый предмет – это была выдубленная добела оленья кожа; в правой он нес копье и, выйдя вперед, наткнул на него кожу и протянул ее вверх. Это был ответный мирный сигнал.

Сегэн приказал охотникам молчать и громко заговорил по-индейски:

– Навахо! Вам известно, кто мы. Мы прошли всю вашу страну и посетили вашу столицу. Цель нашего похода была отнять у вас наших дорогих родственников, которых вы держали, как нам было известно, в плену. Некоторых мы и отобрали, но многих еще нам не удалось найти. Для того чтобы добиться со временем их возвращения, мы взяли, как видите, заложников. Мы могли бы захватить гораздо больше, но мы ограничились немногими. Города вашего мы не жгли и не громили и ни женам вашим, ни детям никакого зла не сделали. За исключением вот этих, взятых нами в плен, вы найдете все и всех таким же, каким оставили.

Ропот успокоения и удовольствия пробежал по рядам индейцев. Впечатление от слов Сегэна было тем более радостное, что за время совещания они успели убедить себя и друг друга, что дома их ждет полный разгром.

Сегэн продолжал:

– Мы видим, что и вы побывали в нашей стране и взяли пленных. У вас кожа другого цвета, чем у нас, но чувства к родным и у краснокожих такие же, как у нас, белых. Мы уверены в этом, и потому-то я и поднял знамя мира. Согласимся обменяться пленными; пусть каждый из нас отдаст другому его собственность. Это будет поступок, угодный Великому Духу, а вам и нам это принесет радость, потому что те, кем вы теперь владеете, представляют величайшую ценность для нас, а те, кем мы владеем, дороги вам одним. Навахо! Я сказал. Жду вашего ответа.

Когда Сегэн кончил, воины окружили своего предводителя и некоторое время горячо обсуждали его слова. Затем прежний парламентер снова вышел с флагом из оленьей кожи и тоже громко ответил:

– Предводитель белых! Ты хорошо говорил, и наши воины хорошо взвесили твои слова. Ты требуешь немногого и только справедливо. Это правда, что Великому Духу будет угодно и нам радостно, если мы сможем обменяться нашими пленными. Но как же мы можем узнать, верны ли твои слова? Ты говоришь, что вы наш город не жгли и нашим женам и детям зла не причинили; но как же мы можем узнать, правда ли это? Одного твоего слова нам недостаточно.

Сегэн предвидел это возражение и тотчас приказал привести одного из пленных, мальчика.

Мальчика поставили рядом с Сегэном.

– Спросите этого мальчика! – крикнул он на тот берег, указывая на юного пленника.

Навахо согласились, и на оба вопроса – о том, сожжен ли город, и о том, убиты ли женщины, – мальчик ответил отрицательно.

– Ну, брат, – спросил тогда Сегэн, – удовлетворился ли ты этим?

Долго не было ответа. Воины снова собрались на совещание, и по возбужденному их виду и движениям можно было заключить, что среди них была партия, высказывавшаяся против мирного исхода и, по-видимому, советовавшая попытать счастье в битве. Это были самые молодые из воинов, и во главе их стоял, по-видимому, тот, на котором был гусарский мундир и который был, по словам Рубэ, сыном главнокомандующего.

Но сам верховный вождь и другие, пожилые воины были крепко заинтересованы в скором и мирном результате переговоров, благодаря которому они могли получить обратно своих детей невредимыми, – и потому в конце концов одержала верх старшая партия.

Парламентер снова выступил с ответом:

– Навахо обсудили то, что им было предложено, и выражают свое согласие на обмен пленных. Но чтобы обмен этот был произведен как следует, они предлагают следующее: с обеих сторон должно быть выбрано по двадцать воинов; эти воины должны на глазах у всех сложить свое оружие в степи; затем они должны отвести своих пленных на самый конец оврага, что у рудников, и там столковаться между собой об условиях обмена; все остальные с той или другой стороны должны оставаться на своих местах, пока не возвратятся невооруженные воины с обмененными пленными; затем белые флаги должны быть спущены, и обе стороны должны быть признаны свободными от договора. Таковы речи навахо.

В общем, условия были довольно приемлемы; только заключительные слова свидетельствовали о намерениях индейцев попытаться потом снова овладеть возвращенными пленными. Но это мало заботило охотников, – только бы им заполучить своих на этот берег обрыва, – отстоять их потом они сумеют.

К тому же требование, чтобы пленных отвели на место обмена безоружные воины, представлялось вполне справедливым – и двадцать было подходящим числом. Но Сегэн очень хорошо знал, как истолковывают для себя навахо слово «безоружный», и потому он шепотом распорядился, чтобы охотники, укрывшись за кустами, спрятали ножи и пистолеты под одеждой. Сколько можно было заметить, навахо то же проделали со своими ножами и томагавками.

Возразить против предложенных условий можно было немного, а Сегэн не забывал, как дорого время, и потому он принял их немедленно.

Едва навахо получили согласие, тотчас выступили двадцать человек, без сомнения, лучших воинов во всем племени, – и направились на ближайшую поляну. Они воткнули в землю свои копья и прислонили к ним колчаны со стрелами и луки. На другой стороне охотники также на виду у врага сложили свои ружья.

Высланный охотниками отряд состоял из Эль Соля, Гарея, Рубэ и Санчеса, самого Сегэна и Галлера и четырнадцати человек горцев и делаваров.

Белые посадили своих пленных на коней и мулов и снарядили их в путь; в числе их были и королева, и девушки-мексиканки.

Это был дипломатический прием со стороны Сегэна. Он сознавал – так же, как и другие, – что если они с самого же начала удержат королеву, то переговоры, всего вероятнее, ни к чему не приведут; и потому он решил взять ее с собой, а там уже на месте отстоять ее. Если бы это не удалось, оставалось обратиться к оружию, а к этому охотники были готовы.

Наконец обе партии были совсем готовы и по данному сигналу двинулись двумя линиями вдоль оврага к рудникам. Все остальные в обоих отрядах остались на местах, обмениваясь время от времени подозрительными и враждебными взглядами. Флаги в знак примирения продолжали развеваться, оружие лежало нетронутым в отдалении; но обе стороны держали лошадей оседланными и взнузданными и себя самих – наготове, чтобы вскочить в седло при первом движении противника.

Рудник, принадлежавший когда-то Сегэну, находился в самой середине оврага и даже получил от него свое имя (Барранка-дель-Оро – Золотая яма). Грубо прорытые шахты уходили в виде пещер в скалистые отколы оврага. По каменистому грунту их протекал ручей, журча между скал. На берегах этого ручья стояли старые плавильни и развалившиеся домики рабочих, и на большинстве их не уцелело даже крыши; вокруг пышно разросся чертополох и колючие кактусы. Если подойти к этому разрушенному, одичалому месту, бросается в глаза, что дорога по обе стороны оврага круто сворачивает справа и слева к развалинам и позади них сходится под острым углом.

Как только обе партии подъехали к этому пункту, откуда виден был расположенный внизу рудник, они остановились и подали друг другу сигнал через овраг. По предложению навахо было решено оставить пленных и лошадей на возвышении под присмотром двух человек в каждом отряде.

Остальные восемнадцать человек с каждой стороны должны были, по условию, спуститься вниз на дно оврага, сойтись за развалинами построек и, выкурив положенную трубку мира, установить условия обмена.

Крайне неохотно согласились на это предложение Сегэн и Галлер. Оба предвидели уже почти наверное, что переговоры мирного исхода иметь не будут, и надеялись и рассчитывали только на победу своих в неизбежном сражении.

Но и в самом счастливом случае, прежде чем они успеют пробраться по крутому откосу к пленным навахо, надсмотрщики их успеют утащить, а быть может, и убить тут же на месте… От одной этой мысли кровь цепенела. А индейцы упорно настаивали на своем требовании – и время было дорого; каждую минуту мог подоспеть отряд Дакомы – волей-неволей Сегэну пришлось согласиться, иначе он только выдал бы себя.

XXVIII. Обмен пленных

И вот охотники оставили своих лошадей под присмотром наверху, а сами спустились в овраг и через несколько минут стояли лицом к лицу с индейцами.

Те оказались, все восемнадцать, как на подбор: рослые, широкоплечие, мускулистые. Выражение лиц у всех неукротимое, хитрое и мрачное; за ним чувствуется сердце, полное ненависти, и на губах сдерживаемая ненависть вместо улыбки привета.

На минуту обе партии остановились, измеряя друг друга глазами и мысленно меряясь силами.

Несмотря на уговор, согласно которому все должны были быть безоружны, оба противника были достаточно вооружены и оба это знали. Ручки томагавков, рукоятки ножей, блестящие стволы пистолетов невозмутимо торчали из-под платья тех и других – ни те ни другие и не заботились спрятать незаметнее опасные игрушки.

Сегэн указал на одну из построек, служившую прежде плавильней, предлагая, таким образом, избрать ее местом совещания. В чуть держащемся глиняном домике была всего одна комната, посредине которой стояла плавильная печь с сохранившейся в ней в течение многих лет золой и шлаком.

На полу валялись разные обломки, на которых и разместились вошедшие, а двое индейцев ухитрились развести огонь в печи. Чтобы развалившаяся печь не так сильно дымила в комнате, тяжелую дверь оставили открытой; она открывалась внутрь.

Галлер очистил место для себя и только собрался сесть, как вдруг что-то прыгнуло на него с лаем и визгом. Оказалось, что Альп, которого Галлер не хотел брать с собой из страха, чтобы злые индейцы не сделали с ним чего-нибудь, вырвался от охотников и пробежал весь путь по следам хозяина. Делать было нечего, Галлер велел ему лечь у своих ног, и собака тотчас послушалась.

Огонь в печи разгорелся, трубку набили и, закурив, пустили ее по рукам, – каждый затягивался и молча передавал ее соседу. Эта церемония отнимала много времени, да хитрые индейцы старались протянуть ее подольше, затягиваясь медленно и по нескольку раз: они не имели причин спешить. Но все же формальность была наконец исполнена, и можно было приступить к обсуждению.

Первый же поднятый вопрос обнаружил предстоящие трудности полюбовного соглашения – он коснулся выяснения числа пленных. У индейцев их оказалось девятнадцать, у белых же, не считая королевы и отнятых девушек-мексиканок, двадцать один.

Это было благоприятно для белых, но, к их изумлению, индейцы указали на то, что их пленные состоят из взрослых женщин, тогда как большинство пленных противника были дети – и потому они настаивали, что обмен должен быть произведен по расчету двух детей за одного взрослого.

В этом бессмысленном требовании Сегэн сразу и наотрез отказал; при этом выразил готовность обменять своего 21 пленного на их 19.

– Почему двадцать один? – воскликнул один из индейцев. – У вас их двадцать семь, мы сосчитали их там наверху.

– Вы присчитали к ним, значит, по ошибке шесть наших – они белые и мексиканки, – объяснил Сегэн. (Кроме трех девушек, узнанных на террасе храма, охотникам удалось найти еще двух своих близких в городе во время поисков королевы.)

– Шесть белых? – переспросил индеец. – Во всяком случае, их пять! Где же шестая? Или вы имеете в виду королеву Тайну, нашу королеву? – спросил он снова, не дожидаясь ответа на прежний вопрос. – У нее светлая кожа. Бледнолицый вождь принял ее, вероятно, поэтому за белую. Ха-ха-ха!

– Ваша королева? – воскликнул запальчиво Сегэн. – Ваша королева, как вы ее называете, моя дочь!

– Ха-ха-ха! – разразились насмешливым хором дикари. – Королева Тайна – белая! Его дочь! Ха-ха-ха!

Стены дрожали от их дьявольского хохота.

– Да, она моя дочь! – повторил дрогнувшим голосом Сегэн, уже не сомневавшийся ни минуты в том, какой оборот примет дело.

– А я говорю – нет! – надменно крикнул тот же индеец. – Королева – не дочь твоя, она нашего племени! Она – дочь Монтесумы, королева навахо!

– Королева нам должна быть возвращена! – воскликнули некоторые. – Она наша, мы требуем вернуть нам ее!

Сегэн, скрепя сердце, пытался дружелюбно и терпеливо рассказать и объяснить все, напоминая, когда и при каких обстоятельствах она ими же была взята в плен. Но все было напрасно! Навахо упорно стояли на своем и решительно заявили, что, если королева им не будет возвращена, они ни под каким видом на обмен не согласятся.

Требование было высказано в таком вызывающем, оскорбительном тоне, что охотникам становилось ясно – они добиваются схватки. Так оно в действительности и было. Теперь, когда у белых не было ружей, которых они так боялись, они рассчитывали одержать победу над ними.

Но и охотники были готовы к бою, если на то пойдет, и в победе они также были уверены. Они ждали только сигнала своего предводителя, чтобы ринуться на врага; но Сегэн вполголоса попросил их не терять терпения и обратился еще раз к индейцам.

– Братья! – начал он сдержанно. – Вы отрицаете, что я – отец этой девушки. Две из ваших пленниц, которых вы знаете, моя жена и моя дочь, мать и сестра ее. Вы отрицаете и это. Если вы искренни в своем недоверии к моим словам, то вы должны согласиться на предложение, которое я хочу вам сделать: велите привести к нам тех, и я велю привести ту, которую вы называете вашей королевой. Если девушка не узнает свою мать и сестру, то я откажусь от своих притязаний и предоставлю ей вернуться, если она пожелает, вернуться к вам.

Охотники были озадачены таким предложением своего предводителя. Они ведь знали, что все попытки Сегэна воскресить воспоминания в уме девушки были безуспешны. Как же он мог допустить, что она тотчас припомнит и узнает мать?

Но и сам Сегэн на это почти не надеялся и не рассчитывал; он прибегнул к этому предложению, как к последней отчаянной попытке. Он думал, что когда его жена и дочь очутятся здесь, вблизи построек, то, в случае схватки, быть может, возможно будет увести их и таким же образом отбить и другую дочь, Адель. Нервным шепотом поделился он этой мыслью с ближайшими товарищами, чтобы гарантировать себе, таким образом, их сдержанность и осторожность.

Навахо отнеслись сначала с крайним изумлением к этому требованию; они встали со своих мест и столпились в дальнем углу для совещания, но вскоре по выражению их лиц можно было понять, что они готовы согласиться.

Они знали, что девушка не признала в бледнолицем предводителе своего отца; они внимательно наблюдали за ней, когда она подъезжала по противоположному берегу оврага, и даже успели столковаться с нею знаками, прежде чем охотники это заметили; таким образом, они не боялись того, что она узнает свою мать. Она была так мала, когда попала в плен, времени прошло так много, обращались с нею в ее новой жизни так хорошо, что воспоминания детства, наверное, изгладились в ее душе без следа.