От потрясения, волнений и слабости Галлер потерял всякое представление о дороге. После нескольких минут колебания он почти бессознательно направил лошадь на запад. Он смутно сознавал, что уклоняется от дороги на Чихуахуа, но лучше было добыть воды и спасти свою жизнь, чем найти среди пустыни верную смерть.

Так проехал он много миль, держась того же направления на запад – солнце одно указывало одинокому всаднику путь. До вечера Галлер храбро боролся с невыразимой мукой жажды, но к вечеру лихорадка со страшным жаром сделали свое дело. Он потерял сознание, и с этого момента он долго-долго не мог припомнить ничего из того, что было с ним.

Смутно припоминался ему какой-то крутой обрыв на высоком берегу… Долго он ехал к нему, должно быть, потому, что, когда он очутился на нем, солнце высоко стояло на небе… Под ним была пропасть… Дивная река протекала там в изумрудной зелени берегов… Деревья трепетали листвой, воздух благоухал, звучала упоительная музыка птичьих голосов…

Но его сжигала мучительная жажда – воды, воды! Туда полететь, в эту пропасть, где шумит река! И он летит, летит долго, бесконечно, а вода все так же недосягаемо далека!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Он впал в полное беспамятство и уже не сознавал, не помнил, не чувствовал ничего.

VIII. Спасение

В большой и светлой комнате, обставленной изящной резной мебелью, лежал на удобной кровати бледный и исхудавший Галлер. Через открытую высокую дверь из соседней комнаты тихо доносится музыка… Галлер растерянно и с недоумением оглядывается вокруг… Не бред ли это? Где он?

Нет, это не бред, живая действительность. Но как все это страшно противоположно той обстановке и тем ужасным переживаниям, воспоминания о которых вдруг затолпились в его душе!

Тихо и нежно доносится песня… Прекрасный женский голос поет под аккомпанемент музыки… Галлер слегка приподнимается в постели и вглядывается в сидящих в соседней комнате: двое мужчин и две дамы. Кто они?

Поближе к двери сидит на низкой оттоманке дама средних лет; она проводит пальцами по струнам арфы, звуки которой он слышал. Благородные черты ее все еще красивого лица носят печать глубоких душевных страданий, и даже игра ее носит характер скорби и боли.

Глаза Галлера переносятся на пожилого мужчину и стоящую совсем близко около него молодую девушку. Мужчина стоит посреди комнаты перед столом, усыпанным множеством листьев, растений и трав, которые он внимательно сортирует и бережно раскладывает между листами книги-гербария. Это, по-видимому, ученый, ботаник. У него цветущее лицо, высокий и широкий лоб мыслителя, голубые глаза за очками в серебряной оправе.

Молодая девушка, помогавшая, по-видимому, ученому в его работе, с милой улыбкой подавая ему падавшие со стола растения, была очаровательное существо. Очевидно, это была дочь старшей дамы, но, в противоположность серьезному и печальному выражению глаз матери, синие глаза девушки смотрели весело и лукаво на Божий мир. По плечам ее вились золотистые локоны пышных волос, которые она то и дело откидывала со лба грациозным движением головы.

Четвертый был высокий мужчина с мрачным выражением лица; в черных как смоль волосах и бороде его сквозила проседь. Одетый в короткую мексиканскую куртку при темных «кальзонеро» с желтыми пуговицами и высокие желтые сапоги с массивными стальными шпорами, он неутомимо шагал взад и вперед по комнате, производя внушительное впечатление, которое не портили ни изборожденный складками лоб, ни мрачные глаза.

Обведя внимательными глазами окружающую его обстановку и людей, Галлер вдруг заметил совсем близко от себя спящую собаку.

– Альп, Альп! – сорвалось невольно громкое восклицание с губ Галлера.

– Мама, слышишь? Больной заговорил! – прозвучал тотчас голос девушки.

Собака вскочила, встала передними лапами на край кровати и, радостно визжа, ткнулась мордой в грудь больного. Галлер гладил ее руками, обрадованно приговаривая ласкательные слова.

– О, папа… мама… он его знает!

Все четверо подошли к постели. Ученый взял руку Галлера, оттолкнув намеревавшегося прыгнуть на подушку Альпа.

– Он положительно выздоравливает! – воскликнул шагавший господин, обращаясь к другому в очках. – Взгляните только на его глаза, доктор, как он весь изменился!

– Да, да, гораздо лучше, значительно лучше, – ответил тот, пощупав пульс больного. – Температура нормальна, лихорадки нет, в глазах сознательное выражение. В моих скромных познаниях больше нет нужды. Цыц, пес! – обратился он тотчас к Альпу. – Ступай прочь, мой добрый пес!

– Кто?.. Где?.. Скажите же мне, где я? Кто вы, скажите мне?! – волнуясь, спросил Галлер.

– Успокойтесь, все друзья, – ответил дружелюбно высокий черноволосый господин. – Вы потеряли сознание в жару, доведенный до безумия жаждой; но теперь все уже прошло, к счастью. Вот это – наш добрый доктор, друг нашей семьи. Это – моя жена, это – дочь моя, Зоя; а меня зовут Сегэн.

Галлер поблагодарил поклоном. Он знал теперь, что приковало его к ложу, но все же не знал, каким счастливым случаем попал он в этот дом. Нетерпеливым вопросом светился взгляд его, обращенный на хозяина дома, и тот понял этот немой вопрос.

– Если позволят ваши силы и доктор, я охотно объясню вам все, – сказал он и остановился, точно ожидая подтверждения ученого.

– Ничего решительно не имею против, – ответил, улыбаясь, доктор. – Я уже больше, повторяю, не врач, а только сочувствующий друг. Завтра наш больной будет в состоянии встать. Удовлетворим же его понятное нетерпение.

– Вам я обязан жизнью, не правда ли? – спросил Галлер, прежде чем начал Сегэн, и протянул ему руку.

– Да, – сказал просто Сегэн, крепко пожимая протянутую руку.

– Как попал я в этот дом? Дом ваш, сколько я могу понять? Как я попал сюда? Где вы нашли меня?

– Нашел я вас в не совсем надежном положении, – ответил Сегэн, улыбаясь. – В сущности, я едва ли могу приписывать себе заслугу вашего спасения, вы им обязаны своему благородному коню.

– О, мой верный конь, мой Моро! Я лишился его!

– Ваш конь пасется шагах в пятидесяти от вас, и, я думаю, вы найдете его в несколько лучшем состоянии, чем видели в последний раз. Оба ваши мула тоже во дворе, и весь ваш груз цел, вы все найдете в полном порядке.

– А что с…

– Вы хотите спросить о Годэ? – перебил его Сегэн. – Не беспокойтесь, и он в полной безопасности. Он проезжает теперь одного моего коня и скоро вернется.

– О, какие все добрые вести! Как мне вас благодарить! Вы сказали, что меня спас мой конь? Как же это произошло?

– А вот как. Мы нашли вас на расстоянии нескольких миль от этого дома на высоком утесе, на который взбираются, чтоб смотреть сверху на Рио-дель-Нортэ. Вы упали с края в самую бездну и повисли на аркане, счастливым случаем обвившемся вокруг вашего тела. Одним своим концом аркан был прикреплен к седлу, и благородное животное, перегнувшись на задние ноги, удерживало вас всей тяжестью на весу.

– Мой дивный Моро! Какое ужасное положение!

– О да, поистине ужасное. Если бы вы сорвались, вам пришлось бы пролететь пятьсот футов, прежде чем вы разбились бы о скалы внизу. Положение истинно страшное.

– Вероятно, я попал туда в поисках воды?

– В лихорадочном бреду вы шагнули с края обрыва и сделали бы это еще раз, если бы мы вас не удержали. Когда мы втащили вас на утес, вы боролись с нами, порываясь снова кинуться. В смертельной истоме жажды вы видели под собой одну только воду, не замечая и не осознавая пропасти. Такая степень жажды – страшная вещь, похожая на помешательство.

– Кое-что мне припоминается, но я думал, что все это был сон. Давно ли я в вашем доме?

– Пятый день. Первые три дня вы метались в жару и в бреду, так что мы едва могли удержать вас в постели; вчера вы успокоились, а сегодня у вас прояснилось в голове. Ну, и довольно с вас на первый раз, – прибавил он весело и решительно. – Я ответил на все ваши вопросы, а теперь отдохните хорошенько, поспите несколько часов, чтобы вполне собраться с силами к завтрашнему дню. К тому же я и сам тороплюсь, – прибавил он, взглянув на часы, – у меня есть серьезное дело, и чтобы попасть вовремя, я должен поспешить. Но через несколько дней я возвращусь. Доктор позаботится в мое отсутствие обо всем необходимом для вас. Моя жена и дочь будут ходить за вами.

– Благодарю, благодарю вас!

– Вам было бы всего лучше остаться здесь у нас до тех пор, пока ваши друзья, о которых я знаю от Годэ, вернутся из Чихуахуа. Путешественникам придется проезжать неподалеку отсюда, и я извещу вас, когда они будут подъезжать. Но мы еще успеем поговорить обо всем этом, когда я возвращусь. Вы найдете тут у нас много книг на различных языках; мои дамы будут развлекать вас музыкой. Не скучайте. До свидания!

– Одну минуту, сударь! – взволнованно воскликнул Галлер, приподымаясь и протягивая обе руки Сегэну. – Гостеприимство – одна из благороднейших черт жителей этих южных стран, – заговорил он, глубоко тронутый и горячо пожимая протянутую ему Сегэном руку, – но в отношении меня, человека совершенно вам чужого, вы обнаруживаете его в такой степени, что я совсем теряюсь… Поверьте мне, по крайней мере, что для меня не будет такой тяжелой жертвы, самой тяжелой, которой я с радостью не принес бы, чтобы доказать вам свою благодарность.

Несколько секунд молча смотрел мрачный господин на своего гостя, потом легкая улыбка скользнула по его лицу и еще не сошла с губ, когда он ответил:

– Я верю вашей искренности, за нее ручаются ваши глаза. Но… не обещайте слишком много. Быть может, скоро наступит момент, когда мне придется напомнить вам о ваших словах.

И раньше, чем Галлер успел вникнуть хорошенько в смысл этих слов, он крепко пожал в последний раз его руку, доктор и дамы пожелали ему крепкого сна, и дверь соседней комнаты закрылась.

Оставшись один, Галлер некоторое время думал обо всем необычайном, пережитом в последнее время, но вскоре веки его отяжелели, и смутные сновидения заволокли в уме всю действительность.

IX. Автобиография Сегэна

Дом Сегэна был обнесен обширной четырехугольной оградой, тянувшейся до самого берега реки Рио-дель-Нортэ. Ограда состояла из высоких и толстых глиняных стен, обсаженных вверху колючей изгородью из кактусов; дом был окружен внутри ограды великолепным садом, в конце которого, близ самой реки, была построена небольшая деревянная башня, откуда открывался чудесный вид на местность, окружавшую ограду.

Местность вокруг казалась дикой и необитаемой. На огромном пространстве, какое только мог охватить глаз, тянулась красивая листва хлопчатника, бросавшая мягкую тень на реку. На юге, почти на самом краю горизонта, высился единственный церковный купол. Это была церковь Эль-Пасо, окруженная поросшими виноградниками холмами. На востоке синели Скалистые горы, на западе тянулась двойная горная цепь, по пустынным ущельям которой редко ступала человеческая нога. Даже безумно смелые звероловы с большими предосторожностями решаются забираться в эту почти неведомую область, простирающуюся на север от страны апачей и навахо.

Галлер, уже десять дней пользовавшийся гостеприимством в этом доме, очень мало успел познакомиться с окрестностями, довольствуясь прогулками по саду в обществе Зои и ее матери, к которым искренно привязался, и в обществе милого доктора, жившего уже несколько месяцев в доме Сегэна, дружески предоставившего в распоряжение ученого ботаника свой богатейший сад.

В таком милом обществе время летело незаметно для выздоровевшего Галлера. Чтение, музыка вместе с Зоей, рисование, прогулки и дружеские беседы наполняли весь день, так что, когда однажды перед ним очутился вернувшийся из своей таинственной поездки хозяин дома, он был изумлен, что тот провел в отсутствии целых десять дней.

Сегэну очень польстило это удивление гостя, свидетельствовавшее о том, что тот хорошо чувствовал себя в его доме, и он дружески выражал свое удовольствие по этому поводу; но все время на лице его было выражение рассеянности и беспокойства; которое не могло не броситься в глаза Галлеру, как тот ни старался владеть собой.

Прошел еще день, а настроение Сегэна не изменялось: он был очень любезен и внимателен в обращении, но по-прежнему лицо и движения его говорили о скрытом волнении и беспокойстве, и Галлер тщетно ломал себе голову, что бы могли быть за причины такого состояния.

Только на третий день Галлеру все объяснили. После обеда Сегэн пригласил Галлера в свой кабинет, объявив ему, что хочет поговорить с ним наедине. Введя гостя, он тщательно запер дверь на задвижку и, едва оба уселись, начал без обиняков:

– Вы произвели на меня впечатление человека, заслуживающего глубокого доверия, и я намереваюсь довериться вам так, как еще никогда не доверялся никому. Я расскажу вам поэтому кое-что о своей жизни. Я вижу, вам хочется спросить, почему и зачем я это делаю?.. Это вы узнаете, когда я кончу свой рассказ. Скажу пока только, что в последнюю мою поездку обнаружились обстоятельства, вынуждающие меня напомнить вам ваше обещание и заявить притязания на благородные чувства, которые вы ко мне питаете. Угодно ли вам выслушать биографию несчастного человека и его последующую просьбу?

Пораженный и недоумевающий Галлер молча утвердительно кивнул головой.

– Меня считают французом; это неверно, я креол из Нью-Орлеана. Мои родители жили на французском острове Санто-Доминго, но во время восстания негров вынуждены были бежать, и имущество их было конфисковано. Захватив, что только удалось спасти, семья моя бежала в Нью-Орлеан.

Окончив курс горным инженером, я был приглашен на службу одним мексиканским владельцем копей, знакомым моего отца. Я был еще молод и, прожив несколько лет в горных рудниках Сан-Луи Потоси, успел скопить из своего жалованья небольшое состояние; я начал подумывать о том, чтобы создать себе собственное дело.

Давно уже носились слухи, что у притоков Джилы существуют богатые золотоносные жилы. Я явился сюда с несколькими рабочими и, посвятив несколько недель исследованию местности, нашел в горах неподалеку от Джилы драгоценную руду.

Пять лет я проработал во главе созданного мной предприятия и приобрел значительное состояние. Тогда я счел своевременным позаботиться об устройстве своего семейного счастья. Передав дело управляющему, я уехал в Hью-Орлеан, где жила подруга моей юности красавица кузина Адель. Она также осталась мне верна; мы поженились, и я привез ее сюда.

Я выстроил себе дом в Вальвердэ, ближайшем к моим рудникам населенном пункте. В то время это была цветущая местность, а теперь она превращена в развалины набегами апачей.

Несколько лет мы прожили там в богатстве и счастье… Я оглядываюсь на эти годы как на пору величайшего безоблачного счастья.

Бог благословил наш союз двумя детьми, девочками. Младшая похожа на свою мать, как вы, вероятно, заметили. Старшая была больше похожа на меня. Как мы любили наших крошек! Как мы были счастливы!

В Санта-Фе был назначен новый губернатор. Это был жестокий тиран, нагнавший ужас на всю область. Не было такого позорного поступка и такого гнусного преступления, на которое это чудовище не было способно.

Вначале он держался довольно прилично, в лучших местных домах ему устраивали торжественные приемы; так как и мой дом принадлежал к лучшим, то он и мне часто оказывал честь своим посещением. С течением времени он начал бывать у нас все чаще и чаще; через несколько месяцев я понял причину этого.

Жил он слишком расточительно, чтобы его жалованья могло хватать, и его заискивания передо мною имели чисто корыстные побуждения: он вечно просил денег, и я был так слабохарактерен, что выдавал ему раз за разом значительные суммы. Правда, я мог это делать тогда без риска поставить себя в затруднение. Но моя любезность только поощряла его жадность, суммы, которые он требовал, оказывались все крупнее и крупнее, и когда я наконец объявил ему, что больше не могу уделять ему крупных сумм, он прибег к угрозам.

Сумей я тогда ответить ему спокойно и презрительно, мы просто разошлись бы, недовольные друг другом, и дело не имело бы дальнейших последствий. Но у нас, южан, горячая кровь, а тогда моя кровь была еще горячее, я был молод. Я начал упрекать его в неблагодарности, он тоже вышел из себя – слово за слово, он бросил мне в лицо тяжкое оскорбление, а я… Ну, я позвал своих людей, приказал насильно выставить оскорбителя за дверь моего дома и избить его среди площади на глазах толпы.

Меня схватили и заключили в Альбукеркскую тюрьму, где я протомился несколько месяцев. Когда я был выпущен на волю и вернулся на родину, она оказалась разгромленной и опустошенной! На эту местность напали дикие навахо, мое имущество было разграблено, разбито, разрушено… а мое дитя… Боже мой, Боже! – моя старшая девочка, крошка Адель, была уведена пленницей в горы!..

– Что же сталось с вашей женой и… Зоей, вашей второй девочкой? – спросил взволнованный рассказом Галлер.

– Им удалось бежать. Преданные слуги мои храбро боролись с разбойниками, и в пылу борьбы одному удалось укрыть мою жену с крошкой Зоей на руках в овраге в саду, а потом спрятать их в хижине пастуха в лесу, где я и нашел их по возвращении.

– А старшая? Узнали вы о ней что-нибудь?

– Да, да… сейчас расскажу…

Помолчав, Сегэн продолжал:

– Рудник мой также был весь разрушен, многие рабочие были убиты; погибло и все предприятие, и все мое состояние.

Некоторые из рабочих, которым удалось спастись, согласились отправиться со мной на поиски врага, за моей дочерью. Но все наше преследование было тщетно; мы вернулись с расстроенным здоровьем, я – с разбитым сердцем.

О, сударь, вам трудно понять муку и горе отца, лишившегося ребенка при таких страшных обстоятельствах!

Он стиснул голову руками и так сидел несколько минут неподвижно и безмолвно. Лицо его выражало жестокую скорбь.

– Я сейчас подхожу к концу своей истории. Разумеется, только до настоящей минуты. А конец… кто его знает, каков он будет.

Целые годы скитался я у границ индейских областей и искал свое дитя. Ко мне примкнула кучка таких же несчастных, лишившихся жен, дочерей. Но время шло, иссякли силы и средства, отчаяние приводило к унынию. Один за другим отстали от меня все мои спутники.

Правительство не оказывало нам никакой помощи; наоборот, тогда поговаривали – теперь это уже доказано, – что сам губернатор вошел в тайные сношения с предводителями шаек навахо, обещав им полную безнаказанность при условии, что они будут нападать только на его врагов.

Узнав эту ужасную тайну, я понял, чья рука направила удар на меня. С тех пор было два случая, когда жизнь его была в моих руках. Но за его гнусную жизнь мне, вероятно, пришлось бы заплатить своей, а у меня были обязанности, ради которых я должен был жить. Быть может, мне еще представится случай посчитаться с ним.

Дальнейшее пребывание в Новой Мексике было небезопасно, поиски пришлось прервать; я решил покинуть эту местность и, переехав «Путину смерти», поселился на некоторое время в Эль-Пасо, весь отдавшись скорби о погибшей дочери.

Но я недолго оставался бездеятельным. Участившиеся набеги апачей и навахо на Сокоро и Чихуахуа побудили правительство приняться энергичнее за защиту провинций. Вновь были возведены маленькие укрепления, в них размещены были войска, и из охотников различных народностей был сформирован отряд, не ограничивавшийся только защитой открытых и укрепленных мест, а совершавший, в свою очередь, по примеру индейцев набеги и нападения на страну апачей и навахо.

По условию, добыча от таких набегов оставалась собственностью отряда и поровну делилась ими между собой, и, кроме того, участники получали от правительства премию за представленные ими скальпы. Мне было предложено командование отрядом, и, в надежде найти этим путем мое дитя, я согласился… Так я стал начальником охотников за скальпами.

Вы содрогаетесь?.. О да, это ужасное, отвратительное дело! И если бы моей целью было только мщение, я был бы давно удовлетворен. Мне отвратительна бесчеловечная бойня, и своим положением я пользуюсь, чтобы по мере сил ослаблять ее. Одно единственное желание одушевляет меня – вырвать мою дочь из рук навахо!

Иногда мне случалось узнавать о местопребывании моей Адели от пленников, которых я освобождал, но у меня не хватало людей и средств, чтобы пробраться к навахо через пустыни северной Джилы.

– А вы полагаете?..

– Минуту терпения, я сейчас кончаю. Мой отряд теперь сильнее, чем был когда-либо. От одного бежавшего из плена у навахо я получил недавно известие, что вожди обоих племен намереваются переселиться на юг. Они стягивают все свои силы для грандиозного набега – до самых ворот Дуранго. Я намерен воспользоваться их отсутствием, чтоб пробраться в их гнездо и отыскать мою дочь.

– А вы полагаете, что она еще жива?

– Я знаю это наверное. Беглец, принесший мне эту весть и поплатившийся, бедняга, своим скальпом, снятым с него вместе с ушами, часто видел ее. Она занимает там особое положение, вроде королевы, и пользуется особою властью и привилегиями. Да, она жива! И если мне удастся освободить, вернуть ее – для меня начнется новая жизнь.

Галлер слушал с глубоким волнением необыкновенную повесть. Сердце его было полно сострадания к ужасной судьбе этого человека, не поколебавшегося пожертвовать всем – состоянием и добрым именем – и с поразительной энергией и настойчивостью шедшего к одной цели: найти, вернуть свое дитя. Он готов был преклониться перед ним. Но, как бы предчувствуя, что самое серьезное для него еще впереди, не отозвался ни словом.

Он не ошибся.

После короткого раздумья Сегэн доверчиво взглянул на собеседника и сказал:

– Теперь, когда вы немножко узнали меня, вы не истолкуете дурно мою просьбу, которой я хочу закончить свой рассказ. Дайте мне на время вашего коня, вашего дивного Моро! Только на время моей поездки!.. И дождитесь нашего возвращения в моем доме. Это лучший конь, какого я когда-либо видел в здешних краях, – с ним мне посчастливится, быть может, спасти мое дитя. Что же до второй части моей просьбы, – я хотел бы, чтоб мои дамы остались в отсутствии меня и доктора (он хочет отправиться со мной) под надежной защитой. Согласитесь ли вы принести мне эти две жертвы?

Наступило короткое молчание, которое нарушил Галлер.

– Нет! – твердо и решительно ответил он. – Если правда, как вы сказали, – продолжал он, не дав ошеломленному Сегэну ответить ни слова, – что навахо собираются сделать набег на Дуранго, то ваши дамы здесь будут в безопасности и в моей скромной защите не нуждаются. Что же касается Моро, то я после недавних событий дал себе клятву, пока я жив, никогда с ним не расставаться. Как видите, я не могу исполнить ваших просьб.

– Да, я вижу, сударь, – ответил Сегэн вежливо, но с ледяной холодностью. – В таком случае, ни слова больше об этом, – прибавил он, вставая.

– Нет, пожалуйста, еще одно слово, – возразил, улыбаясь, Галлер, сам вскочив и с дружеским насилием усаживая Сегэна на место, с которого он поднялся. – Быть может, я нашел бы способ соединить мои благородные чувства к вам и вашей семье с моей клятвой; не знаю только, будет ли это вам по душе.

– Какой же это способ? – спросил заинтересованный Сегэн.

– Я поеду с вами на своем Моро.

Несколько секунд Сегэн молча смотрел на него, потом пробормотал:

– Вы хотите мне помочь вернуть мою дочь?

– От всего сердца!

– Вы хотите сопровождать меня в пустыню?

– Да, хочу.

– Ну, – сказал Сегэн, тяжело переводя дух, – да вознаградит вас Бог за ваш благородный порыв! – И, быстрым шагом подойдя к Галлеру, он бурно обнял его.

– Не думайте обо мне лучше, чем я этого заслуживаю, – заговорил снова Галлер. – Ведь вы не знаете, не действую ли я из эгоистических побуждений и не обращусь ли я к вам, по нашем возвращении, с просьбой в свою очередь.

Сегэн внимательно посмотрел в глаза новому другу и, как бы прочтя в них его сердечную тайну, просто ответил:

– Довольно! Когда мы вернемся – мой дом… моя жизнь… все, все будет вашим… А теперь надо действовать, – прибавил он с прежней энергией. – Ваше предложение придало мне сил и бодрости, – я чувствую, что, сопровождая меня, вы принесете мне счастье. Завтра мы отправимся.

– Рано утром?

– С рассветом.

– В таком случае я должен осмотреть своего коня и свое оружие.

– Все в полном порядке. Годэ вернулся! – воскликнул с радостным волнением Сегэн, и в ту же минуту, распахнув дверь в соседнюю комнату, откуда ему слышны были, вероятно, голоса своих, он обратился к ним:

– Адель! Зоя! Ах, и вы тут, доктор, с вашими неизменными травами? Вот и отлично. Мы завтра уезжаем. Адель, дай нам кофе и потом поиграй нам: твой гость завтра покидает тебя.

X. Следы набегов

Звезды еще не вполне померкли, когда трое мужчин, в сопровождении одного только канадца Годэ, выехали по песчаной дороге вдоль по течению реки. Время от времени им приходилось проезжать по невысоким холмам, а в промежутке путь лежал по низменностям, густо поросшим лесами. Из-за частого кустарника дорога была очень трудная, и хотя деревья и были срублены когда-то по сторонам, чтобы проложить дорогу, но на самом пути не видно было никаких следов того, что по ней ездят. Вся местность казалась дикой и необитаемой. Это подтверждалось и тем, что олени и антилопы часто перебегали путь всадников или выскакивали из-за кустов совсем близко от них.

Путешественникам попадались места, бывшие когда-то заселенными, а однажды им встретились даже развалины церкви, старая башня которой частями обрушилась. Всюду вокруг валялись кучи кирпичей, которыми было усеяно большое пространство. По-видимому, здесь было когда-то большое цветущее селение.

Что же сталось с трудолюбивым населением его? Вот из-за развалин стен, поросших колючками, прыгнула дикая кошка и убежала в лес. Медленно взметнулась откуда-то сова и пронеслась над головами всадников, издавая свое жалобное уканье… Еще глубже почувствовалось унылое и дикое запустение всей картины.

Куда же, куда девались все те, чьи голоса оглашали когда-то эти печальные развалины? Где те, кто благоговейно склонял когда-то свои колени в тени этого священного здания? Исчезли… Куда? Почему?

На целый ряд вопросов Галлера Сегэн отвечал одним коротким и выразительным словом:

– Индейцы! Дикари со своими копьями, ножами и отравленными стрелами…

– Навахо? – спросил Галлер.

– Навахо и апачи.

– Они еще могут вернуться снова в эти места?

– Нет, никогда!

– Почему вы так уверены?

– Теперь это наша область, – выразительно и с ударением пояснил Сегэн. – Они находятся теперь в такой местности, где живут необыкновенные ребята, вы это скоро увидите, друг мой. Горе тем навахо или апачам, которые забрели бы в эти леса!

Чем дальше они ехали, тем пустыннее становилась местность. Вдали путникам бросились в глаза две огромных отвесных скалы, нависших по обоим берегам реки друг против друга и высившихся, словно стражи, над шумливым, пенящимся течением.

– Видите тот утес? – спросил Сегэн Галлера, указав на южный скалистый берег, над отвесной стеной которого выдавалась мощная каменная глыба.

Галлер кивнул головой.

– Это тот самый, с которого вам так хотелось прыгнуть. Вон там мы нашли вас висящим, на самом высоком выступе…

– Боже милостивый! – вырвался крик у Галлера при взгляде на эту головокружительную высоту. Все завертелось перед ним при одном представлении об этом ужасе.

– Если бы не ваш дивный Моро, наш доктор остановился бы теперь, вероятно, в раздумье над вашими костями и строил бы вволю догадки. Правда, доктор?

Доктор не ответил ни слова, измеряя в немом ужасе глазами высоту утеса и глубину пропасти.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

XI. Лагерь охотников за скальпами

Подъехав около полудня к тенистой группе хлопчатников, путники сделали часовой привал, отдохнули и позавтракали и снова отправились в путь, чтобы скорее добраться до лагеря охотников за скальпами.

Появление Сегэна и его спутников приветствовалось всеми группами, мимо которых они проезжали, громким «ура!», но больше на них не обращали внимания. Никто не поднялся с места, не прервал своего занятия; прибывшим спокойно предоставили самим расседлывать коней и позаботиться о себе. Галлера, отвыкшего от седла, сильно утомила езда; он бросил на землю свое одеяло, опустился на него, прислонившись к пню, и с большим любопытством принялся рассматривать окружающее.

Лагерь был разбит в извилине Рио-дель-Нортэ, обсаженной высоким хлопчатником. Он состоял из нескольких разорванных палаток и нескольких шалашей, обтянутых шкурами по индейскому образцу. Большинство же охотников устроило себе убежище из четырех воткнутых в землю кольев, обтянутых сверху бизоньей шкурой, и, казалось, вполне довольствовалось таким приютом.

Сквозь редкие деревья виднелся неподалеку сочный зеленый луг, где паслись на длинных арканах мулы и мустанги. В лагере всюду были развешаны на пнях и ветвях деревьев седла, поводья и тюки; к деревьям прислонены ружья; всюду на земле валялась посуда – чашки, котелки. Перед кострами сидели группы охотников; некоторые курили, другие жарили оленину. Три такие группы обратили на себя особое внимание Галлера.

Сидевшая ближе других к Галлеру группа говорила по-испански. Это были мексиканцы, одетые совершенно так, как был одет Сегэн, только ткани были грубее и у многих рваные. Лица у этих были черные и одичалые, волосы длинные, жесткие и черные, беспорядочные и запущенные бороды; из-под широких полей шляп остро сверкали глаза. Большинство было невысокого роста, но гибкость тела свидетельствовала об огромной выносливости. Все они были с мексиканской границы и часто мерились силами с врагами-индейцами в смертельных битвах.

Неподалеку от этой группы сидела другая, состоявшая из звероловов, степных охотников, горцев. Эти – высокого роста и необычайно крепкого телосложения. Руки похожи на молодые дубки, кисти рук – на медвежьи лапы. Лица, обрамленные белокурыми волосами, довольно симпатичны, светло-серые глаза выражали добродушие. Вся наружность свидетельствует об англосаксонском происхождении.

Свои костюмы они делают собственными руками: охотничья куртка и панталоны из дубленой мягкой оленьей кожи, сапоги – мокасины с подошвами из буйволовой кожи; на голове енотовая шапка с мордой зверька впереди, с хвостом его, свисающим, как перо, на плечо. Оружие состоит из длинного американского ножа, из тяжелого пистолета на поясе и совершенно прямого, длиною почти в пять футов, ружья.