Наши путешественники в один миг отвязали их, вскочили в седла и помчались в том же направлении, что и собаки, лай которых они слышали уже в отдалении.

– Пиренейский медведь, – говорил охотник-проводник, – когда его выгонят из берлоги, часто удирает очень далеко, прежде чем остановиться. Нередко можно видеть, что он покидает ущелье или склон горы, где живет, чтобы в более безопасном месте подыскать себе новое убежище. Таким способом он часто сбивает охотников с толку. Он проходит по вершинам скал или вдоль пропастей, по таким тропинкам, куда не могут отважиться забраться ни люди, ни собаки.

Этого и следовало опасаться, так как лес, в котором находились наши путешественники, был почти со всех сторон окружен отвесными скалами, и если бы медведь забрался в этот лабиринт крутых обрывов и пропастей, чтобы достичь горных вершин, они рисковали окончательно его потерять.

У охотника-проводника оставалась еще последняя надежда. Он, так же как и его товарищи, был уверен, что в медведя уже попало несколько ружейных зарядов, зверь должен быть довольно серьезно ранен, если так пошатнулся. Поэтому возможно было, что он станет искать приюта поблизости, может быть, на каком-нибудь дереве. Ободренные этой надеждой, все ехали вперед.

Проводник не ошибся. Едва проехав милю, они услышали непрерывный лай собак, раздававшийся поблизости и все на одном и том же месте, из чего безошибочно заключили, что медведь либо влез на дерево, либо встретил пещеру, в которую и забрался, либо же, наконец, обернувшись назад и решив защищаться, держал собак на приличном расстоянии. Хотелось, чтобы из этих трех предположений верным оказалось первое, и можно было надеяться, судя по лаю собак, что так оно и есть. Продвигаясь все время вперед, они вскоре увидели собак, которые прыгали вокруг огромного дерева, временами бросались на его ствол и лаяли на какое-то животное, притаившееся в ветвях.

Это мог быть только их медведь, и, убежденные в этом, наши охотники приблизились к дереву, каждый держа ружье наготове.

Но, подойдя к подножию дерева, они тщетно смотрели на ветви: медведя там не было! Правда, на макушке виднелась какая-то черная масса, но она менее всего походила на медведя.

Дерево было необычайной высоты, громадные ветви его простирались на несколько футов во все стороны от ствола. В некоторых местах листва была настолько густая, что могла бы скрыть крупное животное, но все же не было ничего, кроме листьев и ветвей, и медведь не мог бы поместиться на нем так, чтобы его не было видно снизу. А между тем там находился медведь, тот самый, за которым они охотились. В этом не могло быть сомнения, хотя не видно было ни малейшей части его тела, ни даже кончика его хвоста или морды.

Можно было бы подумать, что медведь пролез в дупло дерева; но дупла не было. Впрочем, в этом исчезновении зверя не было ничего таинственного. Читатель помнит ту черную массу, которая лежала на верхних ветвях и вид которой поразил охотников, когда они подошли к дереву; очевидно, она и скрывала зверя от их взглядов.

Но что это могло быть?

Глава XXI. МЕДВЕДЬ В ОРЛИНОМ ГНЕЗДЕ

Этот вопрос и задавали себе наши путешественники. Черная масса больше всего походила на кучу хвороста, потому что состояла из множества сучьев и веток, связанных вместе и прикрепленных к верхним разветвлениям дерева. Их было достаточно, чтобы нагрузить телегу, и они были так плотно прижаты друг к дружке, что небо можно было видеть лишь у краев кучи.

В центре же ветви были так плотно переплетены, что образовывали сплошную массу, непроницаемую для света.

– Орлиное гнездо! – после минутного осмотра вдруг воскликнул охотник-проводник. – Так и есть! Собаки правы, медведь спрятался в птичьем гнезде.

Вскоре для всех стало очевидно, что медведь влез по дереву и спрятался в большом орлином гнезде, хотя снизу не было видно ни единого его волоска.

Если бы у них еще могло оставаться малейшее сомнение на этот счет, то его быстро бы рассеяла почти тотчас же разыгравшаяся сцена. Смотря вверх, охотники увидели двух быстро спускающихся больших птиц.

Это были, очевидно, хозяева захваченного гнезда. Вскоре стало ясно и то, что пришелец был для птиц не особенно желанным гостем, так как орлы начали описывать вокруг вершины дерева быстрые круги, бить крыльями над гнездом и издавать грозные крики, в которых слышалась ярость. Не присоединил ли медведь к нескромности своего нежданного визита еще какой-нибудь разбойничий подвиг, не уничтожил ли он у орлов их яиц или птенцов? Этого пока нельзя было сказать. Но если даже он это и сделал, то худшего приема он уже не мог ожидать, и птицы продолжали шумно выражать свое неудовольствие, пока выстрел не предупредил их о присутствии еще одного врага, которого следовало опасаться больше медведя. Только уж после этого расширили они радиус кругов, продолжая, однако, время от времени спускаться к гнезду с криками ярости и горя.

Наши охотники спешились и привязали поблизости верховых животных. Теперь они знали, что медведь в гнезде, но хотя отступление и было ему отрезано, они не могли поручиться за то, что им удастся его захватить. Если бы он спрятался попросту в ветвях, то пули могли бы попасть в него, и они легко довели бы дело до конца, так как, убитый или серьезно раненый, зверь должен был свалиться на землю; но теперь дело обстояло совсем иначе. Гнездо было не только достаточно вместительным для того, чтобы медведь мог свободно улечься в нем, но оно образовывало под ним непроницаемую для пуль защиту.

Каким образом заставить зверя слезть оттуда? Вот вопрос, который охотники тотчас же себе поставили, как только удостоверились в присутствии медведя. Горец выстрелил не для того, чтобы заставить орлов удалиться, но в надежде, что испуганный медведь пошевелится, переменит положение и откроет часть своего тела.

Трое русских стояли с ружьями на плече, готовые воспользоваться этим случаем, если он представится. Пуля ударила в гнездо, которое на минуту исчезло в туче пыли, но медведь не пошевелился.

Еще две или три пули были выпущены с таким же результатом, и стало очевидно, что этим способом охотники ничего не добьются. Поэтому стрельба была пока прекращена, и они стали придумывать какой-нибудь иной план нападения.

Казалось, что нет никакого средства выманить зверя из воздушной крепости. Не попробовать ли добраться до него? Нечего было и думать лезть на дерево и нападать на зверя. Никто бы не пожелал схватиться врукопашную с таким врагом даже на земле, а уж тем более в таком опасном месте, как гнездо из сухих ветвей, помещенное на огромной высоте. Впрочем, если бы им даже и пришла в голову такая мысль, они не могли бы ее осуществить. Края гнезда далеко свешивались над ветвями, поддерживающими ее центр, и только обезьяна или медведь могли отважиться безнаказанно пролезть по ним. Для человека же такая попытка была невыполнима. Тут, несомненно, можно видеть доказательство мудрости инстинкта, руководящего орлами, как и всеми другими птицами, в постройке их гнезд. Итак, об этой опасной затее нечего было и думать.

Что же делать? Срубить дерево? Охотники было подумали об этом, но дерево было нескольких футов в диаметре, а так как при них был лишь плохо отточенный топор, то работать им пришлось бы слишком долго. Быть может, понадобилось бы несколько дней, чтобы срубить это гигантское дерево, да и тогда было возможно, что медведь ускользнет от них среди суматохи, неизбежно последующей за падением подобного дерева.

И охотники отказались от этой затеи, подыскивая какой-нибудь другой, более простой и верный способ получить медвежью шкуру.

Довольно долго ломали они голову над этим, когда вдруг радостное восклицание проводника возвестило им, что наконец найден выход. Все взоры обратились к нему.

Глава XXII. ПОДОЖЖЕННОЕ ГНЕЗДО

– У меня есть план, – сказал охотник, – план, благодаря которому я наверняка заставлю медведя спуститься, если он только не предпочтет быть зажаренным наверху. Черт побери! Да, мне пришла в голову великолепная мысль!

– Ну, говори скорее, какая! – торопил Иван, уже наполовину угадавший его намерение.

– Потерпите! Через минуту вы увидите, в чем дело.

Все трое путешественников окружили проводника и стали внимательно следить за его действиями.

Он насыпал себе на ладонь немного пороха, потом оторвал полоску от куска коленкора, который вытащил из своего ягдташа, смочил ее слюною и покрыл порохом. Затем горец начал все это слегка растирать в ладонях, до тех пор, пока почерневшая и пропитанная селитрой тряпка не стала совершенно сухой.

После этого горец разыскал на стволах окружающих деревьев мох, который смешал с двумя пригоршнями сухой травы, и сделал комок. Наконец он вытащил из ягдташа коробку химических спичек, которую опять положил на место, убедившись, что она полна, и тогда начал объяснять своим товарищам цель этих приготовлений. Отчасти они уже догадались, и он только подтвердил их предположения, объявив, что намерен влезть на дерево и поджечь гнездо.

Излишне говорить, что этот проект был найден настолько же оригинальным, как и смелым, и единогласно одобрен. Конечно, дело, которое собирался выполнить горец, требовало редкой храбрости. Добраться до гнезда было возможно, так как несмотря на чрезвычайную высоту дерева, по нему удобно было вскарабкаться до самой макушки. Ветви росли вдоль всего ствола, и для сына Пиренейских гор было нетрудным делом влезть на него. Но пока он будет лезть вверх по дереву, медведю может прийти мысль спуститься, а если он это сделает, жизнь предприимчивого охотника, разумеется, подвергнется большой опасности.

Однако эта опасность не могла его остановить и, предупредив своих товарищей, чтобы они приготовили ружья и держались настороже, он подошел к стволу и начал подниматься.

Сам медведь не влез бы проворнее бесстрашного горца, который перепрыгивал с одной ветви на другую, а там, где их не было, босые ноги ставил на узлы и неровности ствола. Так он настолько приблизился к гнезду, что легко мог бы просунуть в него руку. Но он ограничился тем, что отломил от него несколько сухих палок и сделал маленькое углубление в центре этой воздушной постройки. Горец работал молча и с величайшими предосторожностями, тщательно избегая всего, что могло бы выдать его присутствие и преждевременно потревожить медведя.

Вскоре он проделал среди ветвей достаточно большую дырку чтобы всунуть в нее свой клубок сухой травы, который он обернул коленкором, пропитанным порохом.

Это было делом одной минуты, затем еще минута понадобилась ему на то, чтобы зажечь спичку и поджечь длинный тряпичный фитиль, висевший под гнездом.

Сделав это, он спустился с дерева еще быстрее, чем влез.

Едва очутился горец на земле, как увидел, что трава загорелась, и среди густого синего дыма, медленно поднимавшегося спиралями вокруг гнезда, показалось красное пламя.

Четверо охотников держались наготове, наблюдая за тем, как разгорается огонь, и не сводя глаз с краев гнезда.

Развязка недолго заставила себя ждать. Дым уже привлек внимание медведя, а треск сухого горящего дерева вскоре заставил его понять опасность положения.

Огонь еще не дошел до него, а уже можно было видеть, как медведь высунул голову над краем гнезда, сначала с одной, потом с другой стороны, очевидно, обеспокоенный и весьма озабоченный тем, что происходило. Два или три раза его враги уже готовы были пустить ему пулю в голову; но его движения мешали хорошо прицелиться, а главное – такая поспешность могла бы погубить весь план в ту минуту, когда его успех казался вполне обеспеченным: убитый зверь остался бы в гнезде и превратился бы в золу. И так уже надо было опасаться, как бы его шкура не была серьезно попорчена.

Вдруг Алексей и Иван радостно вскрикнули в один голос, увидев, что громадное четвероногое поднялось во весь рост, среди дыма, над очагом пожара. Медведь тотчас же начал спускаться с ветки на ветку: но в ту же минуту в тело зверя одновременно вонзились четыре пули, и, по крайней мере, одна из его ран была смертельной, потому что видно было, как его передние лапы выпустили ветвь, он вытянулся и тяжело упал на землю, где и остался лежать без движения.

Тем временем огонь охватил гнездо, которое спустя пять минут уже пылало. Сухие ветки, из которых оно было сложено, коробились и трещали; красные искры сверкали, как звезды, и сыпались на землю огненным дождем, между тем как вверху раздавались яростные крики орлов, присутствовавших при разрушении своего жилища.

Но охотники не обращали на все это никакого внимания. Их дело было закончено, или, во всяком случае, приближалось к концу. Оставалось только содрать с медведя шкуру. Справившись с этой последней частью своей задачи, они сели на лошадей и поехали назад через горы.

В первой же встретившейся им на испанской территории деревне они простились со своим проводником, который покинул их, вполне довольный полученной за свои труды платой.

Глава XXIII. ЮЖНОАМЕРИКАНСКИЕ МЕДВЕДИ

Не теряя времени, наши путешественники поехали на юг и добрались до Мадрида, где оставались ровно столько времени, чтобы успеть посмотреть на очень оживленное, но вовсе уж не такое приятное зрелище – на бой быков. Оттуда они поехали в Лиссабон и сели на пароход, идущий в Пару, или Гран-Пару, бразильскую колонию у устья Амазонки, уже и теперь процветающую, а в недалеком будущем готовую стать большим городом.

Намерением наших охотников было подняться вверх по реке и по одному из ее многочисленных притоков достичь восточного склона Анд, где водятся так называемые очковые медведи.

Прибыв в Пару, они были приятно изумлены, узнав, что на Амазонке есть пароходы, и, значит, вместо того чтобы подниматься до ее истоков в течение шести месяцев, как прежде, можно было проделать то же путешествие в двадцать дней. Эти пароходы принадлежат бразильскому правительству; оно сумело использовать богатства страны лучше, чем любое из южноамериканских государств, которым принадлежат области, орошаемые притоками великой реки Амазонка.

Наши молодые русские, разделяя весьма распространенное заблуждение, думали, что ее берега совершенно дикие и представляют собой почти совершенно неисследованную местность. Вскоре они убедились в том, что такое представление было ошибочным, и что, кроме большого города Пары в устье реки, по ее берегам до самого Перу попадаются значительные поселения. На некоторых ее притоках, например на Рио-Негро и Мадейре, находятся также довольно крупные селения и плантации. На первой из этих рек стоит Барра, город с 2000 жителей.

В той части территории, которая принадлежит Бразилии, население городов и деревень состоит из португальских негров и обращенных в христианство индейцев. По соседству с Кордильерами земля принадлежит различным южноамериканским государствам, главным образом, Перу, и населена исключительно индейцами, среди которых живут немногочисленные европейцы. Там встречаются также поселки, называемые миссиями, население которых почти сплошь состоит из индейцев, управляемых испанскими священниками. Несколько лет тому назад некоторые из этих поселков находились в цветущем состоянии, но теперь пришли в полный упадок.

На бразильском пароходе, на котором они поднимались по реке, нашим путешественникам посчастливилось найти интересного спутника, который сообщил им ценные сведения об этой стране и ее богатствах. Это был старый португальский негоциант, который провел почти всю свою жизнь в путешествиях не только по этой реке, но и по нескольким ее главным притокам. Его торговля состояла в том, что он скупал у разных индейских племен естественные плоды лесов, почти непрерывно тянущихся от Анд до Атлантического океана.

Главными предметами вывоза являются там сассапарель, хинная кора, различные красильные вещества, ваниль, бразильские орехи, пальмовые волокна и прочие продукты, без труда поставляемые здесь растительным царством, могущество и богатство которого кажутся неистощимыми. Оттуда вывозят также обезьян, попугаев, перцеядов и других птиц с блестящим оперением. Что же касается ввоза, то он состоит из мануфактурных товаров, способных понравиться дикарям, или же из оружия.

Португальский купец провел тридцать лет в этой торговле. Будучи человеком интеллигентным, он не только нажил на ней значительное состояние, но приобрел также географические познания, которыми не замедлили воспользоваться юные русские. Он был весьма сведущ в естественной истории леса, знал встречающихся там животных и их привычки, так как наблюдал за ними в продолжение тридцати лет жизни, полной приключений. Таким образом, случай предоставил нашим охотникам за медведями обильный источник полезных и надежных сведений.

В объяснениях, даваемых их спутником, Алексей нашел средство осветить некоторые до сих пор оставлявшие в нем сомнения факты относительно южноамериканских медведей. Он узнал, что имеются две их совершенно различных разновидности: очковый медведь (ursus ornatus), названный так благодаря двум беловатым кругам вокруг глаз, похожим на очки, и другой, глаза которого лишены этого украшения и которого один знаменитый немецкий натуралист назвал ursus frigulegus.

Первая из этих разновидностей известна во всем Перу под именем хукумари, и хотя этот медведь и живет в Кордильерах, он никогда не поднимается до тех областей, где становится значительно холоднее. Он предпочитает теплый климат, и его нередко можно видеть бродящим среди полей, у подножия гор. Ursus frigulegus, главным образом, посещает густые леса, покрывающие восточный склон Анд; его также часто встречают в долинах, покрытых лесом, но в снежной области – никогда.

Оба медведя черного цвета; но хукумари, кроме своих «очков», отличается еще белой полосой под горлом, белой грудью и рыжей мордой. Он смирнее своего собрата, меньше ростом и никогда не нападает на других животных.

Ursus frigulegus, напротив, не считает это за грех: он часто опустошает стада баранов, нападает даже на быков и лошадей на фермах, или так называемых гасиендах, и вступает в бой с человеком, если тот преследует его и подходит слишком близко.

Оба описанных медведя водятся не только в чилийских и перуанских Андах, но также в Боливии, в горах Новой Гренады и Венесуэлы, на обоих берегах озера Маракаибо и в горах Гвианы. Из всех полученных сведений наши охотники заключили, что встретят обе разновидности черного южноамериканского медведя и что лучшим путем для них будет подняться по реке Напо, берущей начало неподалеку от Квито, древней столицы Перу. В диких провинциях Киксос и Макас, лежащих к востоку от Квито, они в самом деле не могли не найти животных, которых искали.

Достигнув устья Напо, охотники наняли местное судно «периагуа» с индейским экипажем и продолжали свой путь, поднимаясь по этой реке.

Несмотря на долгое путешествие, наши путешественники не скучали на реке Напо. Тропическое богатство пейзажа, который постоянно был у них перед глазами, и маленькие приключения нарушали однообразие дней и поддерживали в них непрерывный интерес. На каждом повороте реки появлялось что-то, достойное восхищения: прекрасное растение, или гигантское дерево, странное четвероногое, или птица, замечательная своим ярким оперением.

Тип судна, на котором они плыли, обычно используется на притоках верхней Амазонки: это большой челн, выдолбленный из ствола исполинского дерева. На корме помещается что-то вроде шалаша, похожего на холщовое покрытие повозки; только вместо полотна и деревянных обручей употребляют бамбук и огромные листья, которыми туземцы обычно кроют свои жилища.

Эта каюта называется «тольдо». Внутри она достаточно высокая, чтобы человек мог в ней сидеть, но не стоять. В ней обычно спят и укрываются от дождя. Путешественник, любящий свежий воздух, может также сесть или лечь на крышу, которая настолько прочная, что может выдержать тяжесть человека. Носовая часть судна ничем не закрыта; там сидят гребцы, и их движения нисколько не мешают пассажирам.

Благодаря любезности своего приятеля-коммерсанта наши путешественники нашли хорошее судно и отличный экипаж. Он состоял из индейцев, обращенных в христианство и принадлежащих к одной испанской миссии на Напо. На берегах реки, хотя и разделенные большими расстояниями, встречались поселки лесных индейцев: и так как почти все племена в долине Амазонки более или менее знакомы с культурой и торговлей, охотники могли пополнять в этих селах свои запасы. Их ружья также служили им для пополнения провизии. Они почти ежедневно сходили на землю и приносили какую-нибудь дичь; вместо хлеба они употребляли фаринью ^{note 1} , которой запаслись в Паре.

Для Алексея как любителя-натуралиста никогда не было лучшего поля для наблюдений. В этих местах тропический лес является во всей своей первобытной девственности. Топор дровосека никогда не нарушал его дикой красоты, а во многих местах нога охотника еще ни разу не попирала землю. Его обычные обитатели – четвероногие, четверорукие, птицы, пресмыкающиеся и насекомые – повинуются лишь инстинктам, дарованным им природой и еще совершенно не изменившимся от присутствия человека.

С особым интересом наблюдали путешественники за постоянными боями пекари – местных диких кабанов – с ягуарами. Однажды они даже сами участвовали в такой схватке, причем жизнь двоих из них подвергалась серьезной опасности. В дневнике Алексея подробно рассказывается об этом случае.

Они прибыли в местность, расположенную между двумя большими рукавами Напо, называемую Канелос – страной корицы. Это название дали испанцы, открывшие Перу, потому что они нашли там деревья, кора которых очень похожа на знаменитую пряность восточной Индии и которые они приняли за настоящие коричные деревья.

Пекари очень любят цветы, а также семена этих деревьев; они умеют стряхивать их на землю, после чего и едят вволю. Наши путешественники несколько раз были свидетелями такой трапезы.

Однажды, когда они проплывали в таком месте, где эти деревья густым лесом росли на обоих берегах, Алексею захотелось посмотреть на них поближе, и он сошел на землю. Иван последовал за ним, позаботившись захватить свое двуствольное ружье. В одном стволе находилась пуля, а в другом – мелкая дробь, так что оружие было заготовлено на всякую дичь. С Алексеем, по обыкновению, был его карабин.

Братья намеревались идти некоторое время по берегу. Между водой и деревьями тянулась песчаная полоса, по которой они могли продвигаться без затруднения. Такая прогулка во всех прочих местах встретила бы почти непреодолимые препятствия, так как вообще леса, пересекаемые реками этих областей, спускаются прямо к воде, и на берегу нет никаких тропинок.

Вид этой прекрасной песчаной линии, которая, казалось, тянулась на несколько миль, прельстил наших юных путешественников, уставших сидеть на тольдо. Поэтому они решили размять ноги и, велев гребцам все время подниматься по реке, чтобы принять их обратно немного выше, зашагали вдоль берега, время от времени проникая в лес, когда им попадался просвет в густой чаще его опушки, и рассматривая все, что привлекало их внимание.

Пушкина не было: несколько дней тому назад с ним случилось приключение, лишившее его на время возможности ходить. Весьма стеснительные гости, называемые местными жителями чигами, поселились между его пальцами на ногах, и так как он не сумел вовремя избавиться от них, то результатом этого были опухоль и воспаление конечностей, сделавшие старого гренадера таким же беспомощным, как если бы ему оторвало ногу ядром. Поэтому ему пришлось неподвижно лежать на крыше тольдо, вместо того чтобы сопровождать своих молодых господ в их экскурсии на землю.

Алексей и Иван уже прошли вдоль по берегу две или три мили и начали чувствовать усталость. Песок не был твердой поверхностью, по которой было бы удобно идти; напротив, он на каждом шагу проваливался под ногами. Но так как путники как раз в это время заметили на некотором расстоянии перед собой нечто вроде выступа, выдающегося почти на середину реки, то решили продолжить до него свою прогулку, потому что оконечность этого мыса казалась им подходящим местом для возвращения в лодку.

Лодка продолжала подниматься против течения и находилась уже почти напротив охотников. Поэтому им было удобно объяснить рулевому, к какому месту причалить. Затем они продолжали свой путь и почти уже оканчивали его, когда Ивану вдруг послышался шум в кустах: там были какие-то животные.

Для ружья Ивана годилась всякая дичь, и так как во время прогулки он не встретил ничего заслуживающего выстрела, то ему очень хотелось убить какое-нибудь животное, прежде чем вернуться на пирогу. Алексей ничего не имел против того, чтобы он отошел на минуту, и обещал подождать его на берегу.

Если бы он знал, какого рода дичь собирался преследовать его брат и с какими животными придется ему иметь дело, он пошел бы с ним, или, что еще вероятнее, помешал бы ему. Но он вообразил, что дело идет попросту о стае обезьян, так как их водится несколько пород в лесах по реке Напо, и некоторые из них умеют даже подражать крику других животных. Со стороны же обезьян не могла грозить опасность, так как среди американских четвероруких нет способных успешно бороться с человеком.

Глава XXIV. ПЕКАРИ

Прошло не более пяти минут с тех пор, как Иван вошел в лес, когда среди деревьев послышался ружейный выстрел, за которым почти тотчас же последовал второй.

Алексей хотел уже идти посмотреть, в кого стрелял его брат, как вдруг услышал гул многих пронзительных криков, между тем как непрерывный треск ветвей и шум листьев выдавали присутствие в этих зарослях нескольких сотен живых существ. В ту же минуту послышались отчаянные крики Ивана. Затем юноша показался из лесу и во всю прыть побежал к брату; взгляд его был полон ужаса, как если бы за ним по пятам гнался страшный враг.

– Беги, беги! – закричал он. – Они меня преследуют, бегут по моим следам!

Некогда было спрашивать, кто его преследует. Бежать, очевидно, было необходимо, раз храбрый Иван испытывал такой сильный страх, и Алексей, не расспрашивая, пустился бежать вместе с братом. Оба направились к мысу, надеясь, что успеют вовремя сесть в приближавшуюся лодку.

Они не пробежали по песку и дюжины шагов, как из куста, который они только что миновали, выскочило множество странных существ: за несколько секунд их появилось не менее двухсот!

Это были четвероногие животные с серовато-коричневой шкурой, размером они не превышали молодых свиней; в них нетрудно было узнать пекари. Они мчались вперед с разинутыми пастями, подняв хвосты кверху, щелкая челюстями, как кастаньетами, и притом испуская резкие, отрывистые крики, в значении которых нельзя было ошибиться.

Как только Алексей их увидел, он понял опасность, которой подвергался вместе с братом. Он читал и, кроме того, слышал от португальского купца и индейцев-гребцов, насколько опасны эти свирепые маленькие животные, от которых многим охотникам удавалось спасаться лишь тем, что они влезали на дерево. Если бы было время раздумывать, молодые русские убежали бы в лес, вместо того чтобы стремиться к реке. Но было слишком поздно; пекари отрезали им путь в сторону леса, и им ничего больше не оставалось, как положиться на быстроту своих ног, чтобы как можно скорее достичь лодки. Братья и бросились в этом направлении, преследуемые по пятам своими врагами.

К несчастью, песок был неровным от множества ямок, вырытых черепахами для яиц, и беглецы, несмотря на страх, медленно продвигались вперед. Преследовавшие их животные тоже бежали не так быстро, как по твердой почве, но все же приближались, и братья начинали бояться, что не успеют вовремя добежать до лодки.

Они находились от нее еще на расстоянии полутораста футов. Индейцы видели положение своих спутников и понимали его опасность, понимали слишком даже хорошо, так что на их помощь нечего было рассчитывать. Что же касается Пушкина, то он не мог бы сделать и шагу, хотя дело и шло о жизни его молодых господ. Это была минута ужасной муки для старого солдата. Он схватил свое ружье и выпрямился, но больше сделать ничего не мог.

В эту минуту внимание Алексея привлек один предмет, который мог их спасти или, по меньшей мере, временно защитить от опасности. Это было дерево, не стоящее и живое, а мертвое, опрокинутое на песок, с оборванными листьями, корой и большинством ветвей; оно, без сомнения, было принесено сюда водой во время последних наводнений. Охотники были от него всего в ста шагах. Алексей надеялся, что до него они еще успеют добежать, прежде чем их настигнут пекари, и найти убежище на его стволе или среди ветвей. Самые толстые ветви уцелели и поднимались над песком на несколько футов, в большей своей части скрытые под кучами сухой травы, засевшей на них во время подъема воды. Впрочем, ничего другого и не оставалось делать. Наши два охотника находились в эту минуту в положении утопающего, который хватается за соломинку. Поэтому Алексей, быстро оглянувшись, чтобы судить о расстоянии, еще отделяющем их от врагов, крикнул Ивану следовать за ним по направлению к дереву.

При приближении к нему они могли лучше взвесить шансы на спасение, представлявшиеся им, и убедились, что если они вовремя добегут до него, то еще ничего не потеряно. Итак, они удвоили усилия и достигли спасительного дерева прежде, чем их настигли пекари.

Да и вовремя. Едва успели братья сесть на ствол и поджать ноги, как свирепое стадо в несколько секунд окружило их со всех сторон. К счастью, дерево, на котором они спаслись, образовывало на песке нечто вроде довольно высокого барьера. Оно принадлежало к породе исполинских хлопчатников тропических лесов, и его ствол, имеющий в диаметре более восьми футов, целиком возвышался над почвой.

Однако опасность еще не миновала. Пекари, продолжавшие ожесточенно преследовать их, начали скакать вдоль дерева, стараясь допрыгнуть до охотников. Время от времени самым прытким это почти удавалось; передние лапы царапали верх ствола, и если бы наши охотники не отталкивали их прикладом ружья, то были бы захвачены на своей баррикаде. Каждый из них крепко ухватился за ствол своего оружия, то угрожая нападающим, то ударяя по голове тех, которые подступали слишком близко. В течение всего этого времени пекари яростно ворчали и щелкали зубами; можно было подумать, что сразу взрываются сотни петард.