Они были уже на высоте нескольких сот ярдов над потоком, который протекал у подножия утеса. Налево возвышалась громадная стена порфира, мрачная и грозная, во многих местах растрескавшаяся. Тропинка местами суживалась настолько, что, как мы выше говорили, мул и лошадь могли идти с большим трудом. А так как частые повороты среди скал не позволяют путникам видеть, что находится впереди, то обычно путешественники, приближаясь к таким опасным местам, останавливаются и кричат, ожидая ответа тех, которые могут ехать с противоположной стороны. Случается иногда, что предосторожность эта упускается, и тогда две вереницы мулов или лам встречаются. Легко себе представить, как ужасны бывают последствия этой встречи. Необходимо, чтобы один из вожатых развьючил своих животных и заставил бы их пятиться назад до тех пор, пока они не выйдут на место, где тропинка расширяется настолько, что можно разойтись, и там он должен ожидать, пока проход освободится. Понятно, что дело не обходится без ссор, которые слишком часто имеют роковые последствия.

Мул, на котором сидела донна Исидора с дочерью, шел впереди, за ним лошадь Леона, потом две ламы, одна за другой, в сопровождении Гуапо и дона Пабло. Поток внизу мчался со страшным ревом. Все испытывали головокружение, кроме индейца, который с детства привык к ужасам этих пропастей. Они поднялись уже на самое высокое место дороги и были как раз там, где она поворачивала за угол огромного утеса, который скрывал от них все, что было в нескольких шагах впереди. Вдруг мул остановился и обнаружил такой страх, что обе женщины воскликнули от ужаса. Дон Пабло спросил, в чем дело, но они не смогли ничего объяснить; индеец подал сигнал, но не получил ответа, – ни малейший звук не нарушил тишины пустыни. Вдруг из-за угла утеса показалась голова дикого быка, а вслед за тем и рога другого, который следовал за первым. Мул, понимая неизбежность гибели, дрожал всем телом, стоя на краю пропасти. Если чья-нибудь спасительная рука не защитит его, он, конечно, должен погибнуть.

– Господин, ваши пистолеты! – закричал индеец дону Пабло.

И в ту же секунду что-то проскользнуло между ног лам и лошади и встало перед мулом именно в тот момент, когда бык, опустив голову, готовился очистить себе дорогу. Это был Гуапо. Бык был разъярен, пена клубилась у его рта, глаза метали искры. Раздался выстрел, потом как бы топот ног и наконец глухой шум от падения тяжелого тела на дно пропасти. Опять выстрел, опять то же конвульсивное топанье и тот же глухой стук. Гуапо побежал за утес, чтобы убедиться, нет ли там еще быков, и сразу вернулся, крича своему господину, что дорога свободна.

XIII. Крест в лесу

Два дня пробирались путники, как вдруг тропинка, по которой они шли, отклонилась от потока и пересекла гребень высокой горы. Теперь тропинка видна была уже на расстоянии нескольких миль, она исчезала где-то в лесу, покрывавшем склон, по которому спускались наши беглецы.

Тропинка эта, затерявшаяся среди кустов и лиан, без сомнения, вела к какому-нибудь жилищу, давно уже покинутому. Растительность совсем скрывала всякие следы человека в этих местах. Приходилось расчищать дорогу, что и делал Гуапо, действуя своим огромным ножом, который во всей испанской Америке применяется и для защиты, и для прокладывания себе пути через кусты, которыми часто зарастают здешние дороги.

К сожалению, нельзя отрицать, что в течение последнего столетия испано-американцы, равно как и мексиканцы, все более регрессировали: сколько основанных ими учреждений, сколько построенных ими многолюдных городов пришли теперь в упадок и лежат в развалинах, сколько некогда прекрасно возделанных полей снова заросли роскошной, но дикой растительностью. Мало того, целые провинции отняты у колонизаторов индейцами, и можно легко доказать, что будь потомки Пизарро и Кортеса представлены сами себе, не прошло бы и пятидесяти лет, как они были бы изгнаны из страны, так трудно завоеванной их предками. Возвращение родной земли туземцами распространялось все больше в северных провинциях Мексики: однако появились англо-американцы

– народ более могущественный и многочисленный; они вмешались и остановили дикарей. Но возвратимся к нашим беглецам.

Дон Пабло нисколько не удивился тому, что тропинка исчезла, – он предвидел и давно ожидал этого. Но где провести ночь? Приближался вечер, ламы изнемогали, не столько от ходьбы, сколько от жары. Наконец путники набрели на маленькую поляну и остановились. Было еще светло, когда все поужинали. Девочка засыпала, Гуапо занялся ламами, а дон Пабло сидел очень грустный и казался совершенно убитым. Донна Исидора, заметив это, постаралась ободрить его.

– Чего нам печалиться? – говорила она, обращаясь с улыбкой к мужу. – Мы теперь в полной безопасности; солдаты вице-короля не доберутся сюда.

– Конечно, – с горькой усмешкой ответил дон Пабло, – солдаты не придут. Но мы избежали смерти только для того, чтобы испытать тысячи мучений, быть может, во сто крат худших. Мы вынуждены будем жить в лесу, как дикари, подвергаясь нападениям хищных зверей и индейцев, терпеть холод, может, и умереть от него…

– Не говори так, дон Пабло, – прервала его жена. – Я никогда не слыхала, чтобы индейцы этих стран были жестоки. Они не станут причинять зло людям, которые желают им только добра и которые настолько слабы, что не могут вредить им, даже если бы и хотели. Что же касается голодной смерти, то можно ли опасаться ее в этом лесу, где так много разных плодов и съедобных кореньев? Ты ведь сам знаешь это. Будь же мужественнее, прошу тебя, и не бойся ничего. Господь спас нас от врагов, сохранил во время опасной дороги, неужели он допустит, чтобы мы погибли теперь?

Эти слова успокоили дона Пабло, оживили в нем угасавшую надежду и влили новые силы в его душу. Он поблагодарил жену, затем быстро встал, очевидно под влиянием своей новой решимости, и влез на дерево, под которым сидела донна Исидора. Несколько минут осматривал он местность, а затем радостно вскрикнул. Конечно, донне Исидоре очень захотелось узнать поскорее, в чем дело. Но сколько она ни спрашивала, дон Пабло не отвечал ни слова; поглощенный своими мыслями, он, по-видимому, не слыхал вопросов жены. И только когда совсем уже стемнело, он слез с дерева.

– Неужели это тайна? – обратилась к нему жена полушутя, полусердито.

– Нет, дорогая. Извини, что я заставил тебя ждать. Я сейчас все расскажу.

Между тем Гуапо успел развести костер, так как они находились в местности, где водились ягуары, и необходимо было поддерживать целую ночь яркий огонь, чтобы отогнать их. Дон Пабло и донна Исидора с детьми уселись на толстом стволе срубленного дерева возле костра, и дон Пабло начал:

– Ты была права, Исидора; Господь помогает нам. Он покидает только трусливых людей, которые сами себя наказывают этим; то, что я видел, оживило во мне надежды и желание жить, потому что жизнь может еще быть прекрасна для нас. Я осматривал эту зеленеющую долину, которая простирается во все стороны до самого горизонта, и сквозь густую листву деревьев заметил сверкающую поверхность огромной реки, текущей на северо-восток. Мое сердце забилось от радости, потому что это может быть только река Божьей Матери (Madre de Dios), существование которой подвергалось сомнению. Как я слышал, она была открыта одним миссионером, жившим в этой части леса. Никто никогда не мог узнать подробностей о странах, которые обошел этот человек, потому что миссия, к которой он принадлежал, была уничтожена и сам он исчез. Но я вполне убежден, что это река Божьей Матери, которая впадает в Амазонку; и вот под влиянием этого убеждения в моей голове промелькнула следующая мысль «Мы сделаем плот, спустим его на реку, и она примчит нас к той большой реке, в которую впадает. Там, в ее устье, мы найдем португальские поселения, город Перу, где будем вне всякой опасности». Но после небольшого раздумья, мысль эта, которая так обрадовала меня сначала, показалась мне миражом, который не стоит преследовать. У нас нет решительно ничего, что же будем мы делать в этом португальском или каком бы то ни было другом городе, если даже и доберемся туда благополучно? Притом же надо еще и до тех пор чем-нибудь жить, что-нибудь есть каждое утро и вечер. Передо мной открывалась печальная перспектива умереть с голоду в пустыне или нищенствовать на улицах большого города. И я невольно отвел глаза в сторону, чтобы не видеть этой ужасной картины. Вдруг я заметил вершины нескольких хинных деревьев, розовый оттенок которых резко выделялся среди зелени других растений. Они находились на склоне Сьерры. Обрадованный этим драгоценным открытием, я стал внимательнее всматриваться и вскоре увидел недалеко от места, где мы находимся, еще много таких же деревьев, занимающих не менее десятины пространства. Тут радость моя стала совсем полной, потому что вы знаете – кора этого дерева является прекрасным противолихорадочным средством, известным под названием хины. Наше имущество отнято, подумал я, успокоенный; но при настойчивом труде мы снова приобретем его. Эта благодатная хина ждет только рук, которые собирали бы ее. Я стану каскарильеро (так называют тех, кто занимается собиранием хинной коры в лесу). При помощи Гуапо мы наберем как можно больше этой коры, а когда запас будет достаточен, построим плот, как я и раньше думал. Мы появимся в порту не как нищие, вынужденные обращаться к милосердию других, чтобы жить, а с богатством, которое затем можно будет еще и умножить. Оставался только вопрос о пропитании, вопрос самый настоятельный. Я начал всматриваться с еще большим вниманием, и футах в пятистах ниже уровня этой лощины увидел долину, через которую течет ручей, возле него блестели листья бананового дерева и, как мне показалось, юкки. А это служит верным признаком, что там есть или по крайней мере было раньше поселение – какая-нибудь покинутая ферма или разрушенная миссия. Но как бы ни было, в любом случае мы обеспечены запасом пищи и, главное, тут же, поблизости, растут хинные деревья.

– О, посмотрите! – воскликнул в этот миг Леон, поднявшись с места. – Какой большой крест! Вон там, среди деревьев!

Дон Пабло и его жена направились к месту, на которое указывал мальчик, и увидели деревянный, весь источенный червями крест, на котором все же можно было еще прочитать испанскую надпись, глубоко вырезанную на поперечной доске:

Рука Божья (Brazo de Dios).

Исидора взяла руку дона Пабло и, указывая на надпись, сказала:

– Разве не правда, что рука Божья покровительствует нам?

XIV. Покинутая миссия

Успокоенные соседством былого жилища человека, наши путешественники уснули спокойно. По всей вероятности, здесь был некогда возделанный участок, на котором, конечно, сохранились еще растения, необходимые для жизни. Наверняка, в этом огромном лесу есть много деревьев, плоды которых могут служить пищей, много растений, корни которых съедобны. Но надо их искать; может пройти несколько дней, пока набредешь на них; к тому же во многих местах лес совершенно непроходим, и пробиваться сквозь него можно только вдоль течения реки. Даже охотиться невозможно в этом лесу – так непроглядны его чащи. Впрочем, ни дон Пабло, ни Гуапо не имели охотничьих ружей, так что если бы даже животное и попалось им, они не смогли бы его убить.

Крест был добрым предзнаменованием, верным знаком, что неподалеку существовала миссия. И чуть только рассвело, дон Пабло снова вскарабкался на вершину дерева, которое служило ему для наблюдений накануне, потому что, не имея компаса, в этом лесу крайне трудно попасть туда, куда хочешь, и часто бывает, что, побродив несколько часов, путник оказывается вечером там же, откуда вышел утром.

Внимательно осмотрев расположение долины, дон Пабло и Леон навьючили лам, оседлали мула и лошадь; Гуапо ножом стал прорубать дорогу среди кустов. Но недолго пришлось ему трудиться: едва сделал он небольшую просеку в чаще, как заметил след тропинки, которая вскоре стала расширяться; не прошло и часа, как радостные крики наших путников возвестили, что они нашли место, которое искали. Перед ними, на берегу ручья, возвышались огромные платаны и бананы с широкими, шелковистыми листьями, с огромными кистями плодов, каждая из которых весила не менее двух пудов; было чем прокормить сотни человек. Немного дальше от берега, где почва была не так влажна, росло не менее драгоценное растение, футов пятнадцать высотой и толщиной с кулак; это была юкка, из корня которой делают кассаву, то есть маниаковую муку – она имеет для жителей Южной Америки такое же значение, как пшеничная мука для европейцев.

Не только хлеб и бананы нашли здесь наши путешественники, но и множество плодов: манго, гуайяву, апельсины, сулейник, так старательно возделываемый в Перу, сладкие лимоны. Сахарный тростник раскинул свои шелковистые листья и покачивал желтыми колосьями. Здесь же было и кофейное дерево со зрелыми уже плодами, и какао, из которого приготовляют шоколад. А это что за дерево, похожее на апельсин? Это один из видов падуба – парагвайский чай, называемый туземцами трава-матэ. С радостью путешественники стали осматривать долину и среди множества вьющихся растений и громадных трав находили на каждом шагу все новые сокровища вплоть до коки, этого любимого растения Гуапо, который с восхищением глядел на него.

Очевидно, какой-то добрый монах посадил все эти деревья, с любовью выращивал их, мечтая основать на месте пустыни цветущую колонию. Затем наступили черные дни – быть может, бунт Хуана Сантоса, быть может, более позднее восстание Тупака Амару. Дикари выместили на священнике всю ярость, которую возбуждали в них белые, и миссия была предана огню. Не осталось ни следа строений, и если бы не разумное сочетание на маленьком клочке земли полезных растений, что придавало ему вид сада, – место это можно было бы принять за обычную поляну в громадном первобытном лесу.

Когда первые порывы радости улеглись, семья принялась совещаться, как быть дальше. Совещание было непродолжительно: решили прежде всего построить дом посреди сада и пока жить в нем.

Лам пришлось забить. Как ни сожалел об этом Гуапо, который очень их любил, но он знал, что эти животные не смогут жить в долине, где стоит такая жара. Мясо их, не очень вкусное, но до тех пор, пока можно будет раздобыть другое, и оно имело свою ценность; шерсть и кожа лам также могли сгодиться,

– словом, решили забить их.

XV. Гуако и коралловая змея

Гуапо взял на себя эту печальную задачу. Забив животных, он снял с них шкуру, разрезал мясо на узкие полосы и развесил на деревьях, чтобы оно просушилось на солнце. Это было необходимо, чтобы сохранить мясо; иначе оно тотчас испортилось бы, так как у наших путешественников не было соли; да и вообще испано-американцы едят мясо в основном сушеным. Несмотря на огромные запасы соли, которые находятся в их стране, во многих местах испытывают ее сильную нехватку вследствие плохого развития торговли.

Сушеное мясо называется тасахо у мексиканцев и чарки в Перу; мясо баранов, приготовленное таким образом, называется чалопа; а так как лама – один из видов баранов, то Гуапо приготовлял чалопу.

Остальные изгнанники тоже не оставались без дела. Дон Пабло и Леон расчищали место, где думали построить дом; Исидора же – в первый раз в жизни

– стирала белье своими нежными, белыми руками, ей помогала маленькая Леона, которая всеми силами старалась быть полезной своей матери. Где же они взяли мыло? – подумаете вы. Но разве дон Пабло не был ботаником? Неподалеку росло мыльное дерево, ягоды которого, если их растереть, дают мыльную пену, которая очищает белье, как самое лучшее кастильское мыло. Из косточек этих плодов, очень красивых, миссионеры делают четки. Кроме того, Леон заметил, что эти косточки подпрыгивают, как резиновые мячики.

Вечером все собрались отдохнуть на стволе срубленного дерева возле места, которое расчищали под дом. Донна Исидора занялась приготовлением пищи. Она сварила кофе, так как Гуапо, несмотря на торопливость их бегства, успел-таки захватить наиболее необходимые кухонные принадлежности. Кофе оказался самого лучшего качества, того особого сорта, который долго возделывался миссионерами в Перу и был так отменен, что вице-король отправлял его королю Испании. Сок сахарного тростника использовали как сироп, а поджаренные бананы заменили нашим путешественникам хлеб, и теперь к ним вместе с надеждой возвратилось хорошее настроение.

Во время ужина, когда разговаривали и шутили по поводу роскоши стола, вдруг раздался крик: «Гуако! Гуако!»

– Кто-то зовет тебя? – сказал Леон Гуапо.

Все прислушались.

– Гуако! – снова раздался голос.

– А, это змеиная птица, – ответил наконец Гуапо, который вырос в лесу и знал почти всех его обитателей.

– Змеиная птица? – заинтересовался Леон.

– Да, молодой господин, змеиная. Вон она, посмотрите, – ответил индеец, показывая на дерево.

На самой вершине Леон увидел птицу величиной с голубя, похожую на сокола. По своему хвосту, раздвоенному, как у ласточки, по формам тела она, очевидно, принадлежала к породе коршунов. Через несколько мгновений птица начала быстро спускаться вниз с ветки на ветку, повторяя свой двусложный крик и пристально устремив взгляд на что-то лежащее на земле. Путешественники, взглянув в том же направлении, увидели в густой граве на тропинке, спускавшейся к воде, большую змею, тело которой, в черных, красных и желтых полосах, блестело при каждом изгибе. Красный цвет преобладал над другими, вследствие чего, по всей вероятности, и дано было змее ее название.

– Коралловая змея! – в один голос воскликнули дон Пабло и Гуапо.

Эта замечательно красивая змея принадлежит к наиболее ядовитым в Южной Америке, и Гуапо знал это. Первой мыслью его было схватить палку и убить змею. Но дон Пабло остановил его.

– Не торопись, – сказал он, – посмотрим, что сделает птица.

Едва успел он произнести эти слова, как гуако бросился на змею с очевидным намерением схватить ее за шею. Но змея сначала свернулась, а потом сразу выпрямилась, с быстротой молнии бросилась на птицу и заставила ее отступить. Глаза ее горели, вся она имела угрожающий вид. Гуако переменил тактику и начал атаку с другой стороны. Змея, столь же быстрая, как и птица, отбила и эту новую попытку. Тогда нападающая, потеряв всякое благоразумие, ударила врага клювом и когтями, и, думая, что теперь сможет одолеть его, снова бросилась на змею спереди в уверенности, что успеет схватить ее за горло прежде, чем та сможет защититься. Но голова змеи, вдруг выпрямившись, точно на пружине, поразила птицу, которая улетела, крича от ярости и боли. Все путешественники смотрели ей вслед, ожидая, что она сейчас упадет мертвая, потому что достаточно нескольких мгновений, чтобы умер даже человек, укушенный коралловой змеей. Но птица покинула змею только для того, чтобы броситься к дереву, вокруг которого обвилось какое-то ползучее растение, и торопливо принялась клевать его листья. Съев их с дюжину, птица снова бросилась на противника, который лежал на том же месте и в том же положении, в каком она оставила его. Борьба началась с еще большей яростью; птица, уверенная в победе, нападала с усиленной храбростью; змея противопоставляла ей энергию отчаяния. Наконец гуако, ударив змею в голову, схватил ее за шею и понес на дерево, чтобы там съесть.

Гуапо был в восторге, хотя эта борьба и не представляла для него нового зрелища. Он бросился к дереву, листья которого клевала раненая птица, сорвал несколько листьев и принес своему господину. Тот, осмотрев их, нашел, что они принадлежат растению из породы миканиа, которое обыкновенно называется льяна гуако. Гуапо не знал научного названия растения, но ценные свойства его были ему известны. Он знал, что листья эти залечивали раны, нанесенные гремучей змеей и даже пятнистой ехидной, самой ядовитой из всех змей Америки. Набрав этих листьев, он растер их, положил на кусок полотна и сильно отжал, чтобы получить сок. Потом сделал себе острием ножа надрезы на груди и между пальцами рук и ног, и полил ранки соком микании; потом потер ранки свежими листьями, остановил текущую кровь хлопком с шелковичного дерева (ceiba); окончив все это, пожевал еще горсть листьев и выпил ложку выдавленного из них чудесного сока. После этого заявил, что не боится теперь укусов самых ядовитых змей.

Он предложил и всем остальным сделать такую же прививку. Путники сначала отказались; но через несколько дней, видя, что каждый ежедневно подвергается опасности быть укушенным той или иной из ядовитых змей, дон Пабло счел благоразумным сделать прививку всем членам семьи, что Гуапо и сделал очень умело.

XVI. Пальмовый лес

На другом берегу реки росло много пальм, на которые часто поглядывал Гуапо, – эти пальмы принадлежали к породе, которая в жарких странах наиболее пригодна для постройки дома. А между тем, столь многочисленные на том берегу, пальмы эти совершенно не встречались вблизи места, где наши путники решили построить дом.

Река, узкая в горах, в долине вдруг сильно расширялась, принимая размеры настоящего большого озера. Она была глубока, а берега ее скалисты и неприступны. Гуапо плавал, как рыба, и мог бы легко переплыть на другой берег. Но ведь он один не сможет срубить эти пальмы и перетащить их на свой берег. А между тем дон Пабло и Леон, росшие в больших городах, были плохими пловцами. После долгого обсуждения решили, что надо отправиться к тому месту, где река, выйдя из долины, суживалась настолько, что можно было переправиться через нее с помощью большой доски, которой, к сожалению, у них тоже не было. На противоположном берегу рос, правда, прекрасный хлопчатник; но надо было срубить его. Гуапо привязал нож к плечу, бросился в воду, а через несколько минут был уже возле этого дерева и принялся рубить его.

Прошло с полчаса, и хлопчатник с треском покачнулся, слегка склоняясь в сторону реки. Дон Пабло перебросил индейцу свое лассо; тот привязал один конец к ветвям подрубленного дерева, а другой при помощи камня бросил дону Пабло. После этого снова раздались удары, через некоторое время дерево с треском упало и, направляемое в своем падении веревкой дона Пабло, уперлось вершиной в противоположный берег, образовав висячий мост между двумя скалами.

Хотя беглецы остались очень довольны успехом, переход на другой берег по этому мосту все же был крайне опасен. Ствол хлопчатника вовсе не был гладок, как доска, а течение реки, которая на страшной глубине с шумом разбивала свои волны о скалы, легко могло вызвать головокружение. Но отец с сыном перешли мост благополучно. Исидора же и Леона остались на месте, чтобы заняться приготовлением муки из корней юки.

Переправившись на другой берег и осмотревшись, дон Пабло был поражен разнообразием пальмовых деревьев в лесу, куда он вошел. Выбор этих различных пород можно было объяснить только тем, что это была плантация, разведенная некогда тем же добрым миссионером, который посадил и сад.

– Очевидно, – воскликнул дон Пабло, – этот святой человек – доминиканец, францисканец или иезуит – был знаток садоводства и занимался им со страстью! Успел он обратить соседних индейцев в христианство или нет – неизвестно. Но этот честный человек, очевидно, столько же заботился об их благосостоянии в этом мире, сколько и о спасении в мире ином, потому что не существует ни одного полезного дерева или вообще растения, которое бы он не посадил в этом уголке земли. Какие чудные пальмы, и, главное, какое разнообразие!

Слово «пальма», которым называются самые красивые деревья в мире, естественно, возбуждает любопытство тех, кто их никогда не видел. Дорого можно было бы дать за удовольствие взглянуть на эти великолепные колонны, увенчанные на вершинах громадными листьями.

Как вы думаете, сколько есть видов этих деревьев? Около дюжины? Вы знаете понаслышке саговую пальму, кокосовую, финиковую, капустную и думаете, что это почти все? Ну, тогда вы, вероятно, будете очень удивлены, если я скажу вам, что есть уже описание шестисот совершенно различных видов пальм! А так как они вообще растут в наименее исследованных странах, то весьма возможно, что существует еще больше видов пальм. Это тем вероятнее, что каждый сорт растет только на небольшом участке и даже в ближайших к нему местностях уже не встречается. Из этих же шестиста известных видов почти половина принадлежит Старому Свету, а остальные – Америке; причем наблюдается, что в Старом Свете пальмы встречаются главным образом на островах, между тем как в Америке, наоборот, на континенте. Деревья эти замечательны не только своей красотой: почти все они к тому же дают человеку или полезные вещества, или пищу; известны целые племена, которые живут почти исключительно плодами и соком некоторых пальм.

А так как естественные богатства страны могут сильно влиять на судьбы народов, то растения, известные своей полезностью, приобретают особую важность. Возьмем например, элаис. Эта пальма растет в Африке в местности, где раньше покупали негров; она приносит плод, из которого добывают пальмовое масло. Долго масло это шло только для приготовления мыла; но потом было открыто, что оно может заменять спермацет кашалота и даже воск для приготовления свечей. Вследствие этого спрос на этот продукт в Гвинее сильно возрос, и князья негритянских племен нашли более выгодным заставлять своих подчиненных добывать это масло, чем продавать их в рабство. Вследствие этого во многих местностях торговля людьми была прекращена. Пальмовое дерево, таким образом, оказало более сильное влияние на решение вопроса о торговле черными, чем все соединенные усилия филантропов и правительств цивилизованных стран.

XVII. Пальмовый дом

Первая пальма, привлекшая внимание дона Пабло, была патава, из породы виноплодника (oenocarous). Многие виды его встречаются в Южной Америке, но ни один из них не может сравниться с патавой по красоте. Ствол ее возвышается ярдов на тридцать и имеет прекрасные перистые листья, у основания которых находятся торчащие вверх иглы длиной около трех футов. Эти иглы держатся только на молодых деревьях и придают им щетинистый, менее красивый вид. Но с течением времени они отпадают, и ствол дерева, прямой и гладкий, становится очень красивым. Иглы патавы применяются индейцами в качестве стрел. Плоды ее, овальной формы, величиной со сливу, темно-фиолетового цвета, растут огромными кистями; из них очень легко приготовляется прекрасный напиток. Для этого плоды опускают в большой сосуд с горячей водой. Через несколько минут она заменяется холодной, и плоды в ней растираются руками, чтобы отделить косточки. Полученный сок сливается и служит напитком, по вкусу напоминающим сливки и орехи.

Другая пальма называется ассаи и имеет плоды, похожие на терн. Из них также приготовляют напиток, густой, как сливки, красивого фиолетового цвета. Он очень распространен в поселениях португальцев, которые пьют его с хлебом из маниоковой муки, как мы пьем молоко или кофе.

Но не из-за плодов хотел дон Пабло срубить патаву; из прямых стволов этого прекрасного дерева можно было сделать отличные столбы для четырех углов дома и брусья для крыши. Гуапо принялся за дело и вскоре выполнил распоряжения дона Пабло, который между тем отыскивал какую-нибудь пальму меньшей толщины для бревен и стропил. Вскоре он заметил катингу, один из видов ассаи, плоды которой, как мы только что говорили, используются для приготовления напитков креолами. Ствол катинги гладок и тонок, хотя в вышину поднимается более чем на сорок футов; перистые листья ее немного напоминают листья патавы, но имеют ту особенность, что заключены в особого рода трубку, откуда потом выходят, образуя над ней корону. Трубка эта красного цвета и возвышается на несколько футов. Плоды ее образуют гроздья, которые растут у основания этой трубки и придают растению своеобразный вид. Другая особенность катинги, встречающаяся, впрочем, у многих пород, состоит в том, что корни ее находятся частью над землей и соединяются между собой на некоторой высоте над почвой, образуя конус, из которого выходит ствол дерева. Из плодов катинги, более мелких, чем плоды настоящей ассаи, также делают напиток, и некоторые даже предпочитают его напитку из патавы.

– Господин, – сказал индеец, указывая на отдаленную часть леса, – вон там растет буссу; она даст нам то, что нужно для крыши дома.

Вскоре индеец привел дона Пабло к коренастым, искривленным деревьям с кольчатыми стволами. Они резко отличались от всех сортов пальм, росших на этом участке. Стволы их возвышались не более чем на двенадцать футов. Но что за листья! Две или три дюжины длиной в тридцать футов каждый, при ширине в одиннадцать футов, они возвышались почти перпендикулярно над вершиной этой странной пальмы, которую Гуапо назвал буссу. Нескольких листьев этих пальм достаточно, чтобы покрыть дом, и индейцы так искусно делают это, что подобная крыша держится лет двадцать. Вот почему туземцы очень высоко ценят листья буссу, и жители тех местностей, где эта пальма не встречается, предпринимают далекие путешествия в своих челноках только ради того, чтобы раздобыть этих листьев. Кроме листьев, индейцы пользуются еще и темными цветочными обертками этого дерева; они шьют из них очень прочные мешочки, в которых держат краски для раскрашивания тела; делают и многие другие предметы. Мешочки могут служить и вместо шляпы, если их растянуть. Гуапо тотчас прикрыл себе голову одним из них.

Оставалось только найти еще какую-нибудь пальму, которая легко раскалывалась бы, чтобы сделать из нее доски для пола, планки и прочее. Для этого оказалась как нельзя более пригодной цасюба, из породы ириартеи, прекрасное дерево с гладким стволом, достигающим семидесяти пяти футов высоты: вершина его заканчивается такой же трубкой, как у катинги, но не красной, как у той, а темно-зеленой и более толстой, чем ствол, поддерживающий ее. Листья, выходящие из этой трубки, также перисты, но совершенно непохожи на листья катинги: они представляют пучок очень мелких, зазубренных на концах листочков, не правильно расположенных на общем стебельке. Но что делает цасюбу особенно замечательной, так это конус, образуемый ее воздушными корнями; он поднимается на сорок футов в высоту, причем между отдельными корнями, составляющими его, остаются промежутки, настолько большие, что можно пройти внутрь этой своеобразной пирамиды.

Представьте себе человека, стоящего среди колоннообразных корней под стволом дерева, листья которого развеваются на высоте восьмидесяти футов!

Есть много различных сортов пальм, которые относятся к одной породе – ириартеа. Большая часть из них дает овальные, желтые или красные, плоды, горькие и несъедобные. Но дерево всех этих видов очень драгоценно. Ствол цасюбы, которую нашел дон Пабло, снаружи бывает тверд, но внутри очень мягок и раскалывается легче, чем какое бы то ни было другое дерево.