Как всегда Джек сдался, согласившись с доводами своей сестры, рассудительность которой ставил выше своей собственной. С обычными своими прибаутками он стал погонять осла к мосту.

Глава XVI. В ГОРОДЕ И ЗАМКЕ

Через реку Авон, разделяющую город Бристоль на две половины, был перекинут мост с дорогой посередине, застроенный по обеим сторонам зданиями и укрепленный с обоих концов башнями: таков всегда был вид мостов в прежние годы. Среди жилых домов и торговых помещений красовалась даже церковь очень оригинальной постройки и удивительно непропорциональных размеров: семидесяти футов в длину и только двадцати одного в ширину.

Мост этот сыграл значительную роль в политических судьбах Бристоля, так как его обитатели, – «мостовики», как их называли в отличие от других, – были все поголовно приверженцами парламента, и он, в особенности по вечерам, являлся местом сборища единомышленников всего города.

Так и в этот темный и холодный мартовский вечер, который мы описываем, на одном из концов моста собралась довольно многочисленная толпа с намерением потолковать о событиях дня и высказать свои предположения насчет будущего. Ревностный патриотизм заставлял собравшихся пренебречь личными удобствами. Тысячеголовая толпа, сжатая со всех сторон, подобно сельдям в бочонке, терпеливо стояла целыми часами, лишь бы только услышать слово правды и нелживого обещания.

Я не знаю зрелища более впечатляющего, чем то, которое представляет собой собрание свободомыслящих людей, этого моря людей, на лицах которых так ярко выражается природная склонность человека ко всему, что носит в себе истину и добро и отвращение ко всему лживому и злому. Наоборот, я не нахожу зрелища более жалкого, чем то сборище, среди которого проповедуется насилие. На этих сборищах скапливаются мракобесы, враги свободы, угнетатели человечества.

В числе собравшихся на Авонском мосту было немало обмундированных и вооруженных людей, хотя и не принадлежавших ни к одному из полков регулярной армии. Это были добровольцы, тогда еще впервые появившиеся в Англии, на смену насильственно набираемым «тренированным бандам». Они держали караул на мосту под начальством молодого офицера, имя которого впоследствии озарило славой страницы летописи, а меч навсегда запомнился врагам свободы. Это был капитан Джон Бэрч, из торгового сословия.

Писатели Реставрации покрыли липкой грязью память этого честного человека, с презрением называя его низкородным, погонщиком вьючных лошадей, выскочкой и тому подобными кличками, равно как со злобой упрекают они и Оливера Кромвеля в том, что он был пивоваром. Между тем Джон Бэрч вовсе не был «низкородным»: он происходил из семьи состоятельных торговцев и сам занимался торговлей, которую вел довольно успешно. В то время вовсе не считалось постыдным заниматься торговлей; ею занимались и многие дворяне, несмотря на их показное презрение к «торгашам». К тому же Джон Бэрч, судя по его дошедшей до нас обширной корреспонденции, обладал и некоторой образованностью, а грамотностью даже превосходил многих своих высокопоставленных современников, не исключая и самого короля. Превосходил он многих и природным умом и редкой храбростью. Как партизанский вождь он стоит на первом месте, и описания его подвигов в этой народной войне читаются, как самый интересный роман с приключениями.

Будучи одним из первых и усерднейших сторонников парламента, Джон Бэрч собрал в Бристоле многочисленный отряд добровольцев, преимущественно из «мостовиков». С частью этого отряда он и держал на мосту караул, предназначенный не столько для отражения внешних врагов, сколько внутренних, приютившихся в стенах самого города, так как в Бристоле находилось множество пленных роялистов. Хотя они и находились под присмотром, но им разрешалось «на честное слово» разгуливать по улицам, и при первом же удобном случае они могли нарушить это слово, что многие из них, к своему стыду и позору, и сделали.

В глазах короля их это нисколько не роняло: напротив, это только способствовало его благосклонности к ним и побуждало его давать им повышения, вплоть до самых ответственных должностей, как он сделал, например, с Вавасором.

Измена, не только терпимая, но и поощряемая бывшим бристольским губернатором Эссексом, находившимся теперь в берклейском замке, не была еще устранена; она только затаилась, готовая при первой же возможности поднять свою змеиную голову. И новому губернатору, Натаниэлю Финсу, стоило немалого труда держать ее в страхе. К сча-стью, у него в этом был хороший помощник в лице Джона Бэрча. Энергичный капитан-доброволец, казалось, был рожден для этой обязанности. Благодаря двуличности бывшего губернатора ему дважды самому пришлось пострадать: он был ни за что ни про что посажен Эссексом под арест. С тех пор Бэрч сделался особенно осмотрительным и осторожным.

И вот, обозревая свой участок, он увидел приближавшуюся группу, которая не могла не поразить его: впереди ковылял маленький мужчина с деревянной ногой, за ним шла женщина, чуть ли не вдвое выше его ростом, а между ними шагал осел, навьюченный двумя корзинами. Это были Джек-Прыгун, Уинифреда и Джинкем.

Хотя сам Бэрч был не погонщиком вьючных животных, как его называли враги, а крупным торговцем, производившим скупку разных товаров по всей провинции, он все же отлично знал все местные дороги и способы доставки товаров. Поэтому с первого же взгляда догадался, что это идут разносчики, простые сельчане. Мост был достаточно хорошо освещен фонарями и огнями от домов, и, когда путники приблизились, капитан мог ясно рассмотреть их лица. По этим лицам наблюдательный Бэрч понял, что это люди бывалые. Если они шли из Глостера или хотя бы из Берклея, то могли подхватить дорогой кое-какие важные новости, которые не мешало бы узнать от них. Рассуждая таким образом, Бэрч вышел на середину дороги и остановил разносчиков вопросом:

– Откуда идете, почтенные люди?

– Из Глостера, ваша честь, – ответил Джек.

– А по какому делу вы пришли в Бристоль?

– По своему обычному. Как вы видите, мы разносчики.

– Да, но корзины ваши, кажется, пусты, – сказал капитан, заглянув в корзины. – Почему это?

Вопрос этот смутил было Джека, но сестра поспешила спасти положение, ответив своим громким и ясным голосом:

– Мы пришли купить здесь кое-что для Глостера и других мест, подальше. Мы, собственно, из Динского Леса. В Глостере всего не достанешь, что бывает нужно в нашей стороне.

– Ах, вы из Динского Леса! – подхватил капитан. – А когда вы вышли оттуда?

– С неделю тому назад, ваша честь, – снова подал голос Джек.

– Да, оттуда не близко, – заметил Бэрч, покосившись на деревяшку разносчика. – Наверное, вам попадалось немало народа по пути, особенно между Глостером и нашим городом. Не можете ли вы, добрые люди, сказать мне…

Капитан круто оборвал свою речь, заметив, что вокруг начинают собираться любопытные. Он хотел продолжать свои расспросы, отведя путников в сторону, но вдруг увидел, как к женщине подошел мужчина исполинского роста с мощной фигурой, в форме кавалерийского сержанта и по-дружески заговорил с этой женщиной.

– А, сержант Уайльд! – воскликнул офицер-доброволец. – По-видимому, вы знаете этих людей?

– Как мне не знать их, капитан, когда мы родились и вместе росли в Дин-Форесте! – воскликнул бравый сержант.

– Ну и отлично, – заметил вполне успокоенный капитан, и дал своим людям знак пропустить путников через мост.

Обменявшись еще несколькими словами с капитаном, Роб обернулся к Уинифреде и схватил ее за руку.

– Милая Уинни, – шепнул он девушке, – я отпросился на часок. Капитан Тревор вернулся, едва вы успели отойти от ворот. Когда я ему сказал о вас, он велел мне позаботиться о вашем ночлеге. Славный он человек, не правда ли, Уинни?

– Хороший, Роб. Мало таких хороших, – ответила Уинифреда, про себя отмечая, чем именно вызывалась доброта мистера Юстеса Тревора к ней и ее брату: конечно, любовью к их прекрасной землячке.

Джек хмурился и неодобрительно качал головой. Новая задержка на мосту была для него настоящей пыткой: благодаря этой задержке, могли разлететься в пух и прах все его надежды на хорошее вознаграждение. Что же касается его сестры, то последняя мало об этом заботилась; она чувствовала себя полностью вознагражденной за все трудности долгого пути, видя шагающего рядом любимого человека.

Между тем к Джону Бэрчу, глядевшему вслед тем, с кем он только что разговаривал, подошла торопливыми шагами женщина, закутанная в длинный темный плащ с опущенным на лицо капюшоном. Оглянувшись кругом и не видя ничего подозрительного для себя, эта женщина откинула капюшон, и свет фонарей озарил прелестное женское личико с тонкими благородными чертами.

– Марианна! – вполголоса вскричал капитан. – Зачем вы пришли сюда? В чем дело?

– Ваша жизнь в опасности, Джон, – в страшном волнении ответила та, которую звали Марианной. – Я только что узнала об этом и поспешила, чтобы сообщить вам.

– Откуда же угрожает мне опасность, Марианна?

– От изменников. Они готовятся… вооружаются… хотят поднять народ на защиту короля! – отрывисто проговорила молодая женщина, дрожа с головы до ног и задыхаясь.

– Но кто они? И откуда вы узнали об этом?

– Они собрались кто в доме у Иоменса, кто у Баучера. Ждут подкрепления с улицы… Среди них… мой отец и брат. О, Господи! Но ваша жизнь мне дороже всего на свете. Берегите ее, дорогой Джон! Не пренебрегайте моим предостережением!

– Не беспокойтесь, милая Марианна, не пренебрегу. Не медля ни минуты, я приму меры против заговорщиков. Не бойтесь за меня.

Торопливое объятие, торопливый, но жаркий поцелуй – и молодая женщина, снова прикрывшись капюшоном и завернувшись в плащ, поспешно удалилась с моста. Взглядом, полным любви провожал ее изящную фигуру молодой капитан, и когда она, наконец, совсем скрылась в ночной темноте, он со вздохом отвернулся и прошел в караульную.

Эта девушка считалась одной из бристольских красавиц. Отец ее был очень богатый и гордый купец. Если бы он слышал, что говорила его дочь Джону Бэрчу, то собственноручно сбросил бы ее с моста в воду.

Некоторое время спустя капитан Бэрч несся во главе отряда добровольцев по направлению к городской крепости, к так называемому «Замку». Весь отряд, сидя на превосходных конях, был с головы до ног вооружен.

В это самое время в Замке происходил военный совет под председательством самого губернатора Натаниэля Финса. Кстати, нужно сказать, что этот человек, хотя и был неизменно предан парламенту, но другими достоинствами, необходимыми для его ответственной должности, не обладал. По профессии он был стряпчим и лучше разбирался в юридических тонкостях, чем в административных и, тем более, военных делах. Человек безусловно честный, прямолинейный и внешне спокойный, в действительности же он был чересчур горяч и несдержан, так что часто отталкивал от себя своих лучших друзей и портил самые лучшие отношения, не умея обуздать свой резкий язык. К счастью, он был окружен людьми с большим дипломатическим так-том и военным опытом: они контролировали его действия и удерживали от многих пагубных ошибок и увлечений. К числу этих людей принадлежал сэр Ричард Уольвейн.

Этот рыцарь, как и Юстес Тревор, очутился в Бристоле потому, что весь Дин-Форест с соседними областями был временно захвачен роялистами. Сэра Джона Уинтора, действующего в западной части этой провинции, поддержали в других местах лорд Герберт и Гарри Линджен. Особенно трудно было бороться с дисциплинированными и хорошо вооруженными наемными и партизанскими отрядами лорда Герберта, и сторонники парламента отовсюду были вытеснены из Фореста. Не теряя, однако, бодрости духа, сэр Ричард соединил свои отряды с главными парламентскими силами, выступившими против регулярных королевских войск. В описываемое время обе армии действовали в Вурстершире, Варвике и Салопе. Они уже вступали в битву при Эджхилле, – битву, не выявившую победителя, но в которой с обеих сторон проявлялось столько же стойкости и храбрости, сколько и жалкой трусости.

Не были повинны в трусости лишь отряды сэра Ричарда; напротив, все они проявили чудеса стойкости, и не при одном Эджхилле, но и на других полях сражения. Особенно отличился отряд, находившийся под командой сержанта Роба Уайльда, одно имя которого внушало панический ужас королевским солдатам. Даже блестящая конница принца Руперта старалась по возможности избегать стычки с этим отрядом, хотя превосходила его вдвое только по численности. В силу обстоятельств Роб со своим отрядом вынужден был войти в состав бристольского гарнизона; это было крайне неприятно свободолюбивым форестерцам, всегда стремившимся к свободе, но горькая необходимость заставила их покориться.

Вместе с сэром Ричардом и «большим сержантом», как называли в народе Роба Уайльда, оказался и Юстес Тревор, весь, душой и телом преданный парламенту с того дня, когда он в Холлимиде собственными глазами убедился в не правоте той партии, к которой принадлежал раньше.

Вернемся, однако, к новому бристольскому губернатору.

В описываемый нами вечер 7-го марта, т. е. всего несколько дней спустя после ареста Эссекса, он собрал в одной из своих приемных в Замке всех старших офицеров, командовавших отдельными частями местного гарнизона. Его предшественник непременно провел бы этот вечер, как и все предыдущие, в веселой компании легкомысленных кавалеров и дам, но Натаниэль Финс был человек серьезный, положительный и всему на свете предпочитал исполнение своих обязанностей, хотя иногда и не совсем верно понимал их.

Но в эту минуту и он не меньше своих офицеров понимал, что дело, которое они защищают, находится в критическом положении. Взятие Сиренстера, сопровождавшееся кровопролитнейшей резней, сдача Малмсбери, Тьюксбери и Дивайзеса, оставление седлейской и берклейской крепостей, – все эти тяжелые удары, беспрерывно сыпавшиеся градом, могли всполошить хоть кого.

По всей видимости, победоносные роялисты намеревались испытать теперь свои силы под Бристолем. Роялисты особенно зарились на Глостер и Бристоль как на города-склады, сулившие наибольшую добычу. Кроме того, Бристоль являлся ключом к богатой севернской равнине с ее цветущими городами и селами, вплоть до Шрьюсбери, влияющим на оживленную торговлю с южным Уэльсом.

Вся ближайшая территория находилась во власти принца Руперта, который во главе сильного корпуса беспрепятственно совершал набеги и грабил без всякого стеснения. В последнее время прошел слух, что он готовится овладеть и Бристолем путем штурма или осады. Слух этот и вынудил губернатора созвать военный совет для решения насущных вопросов обороны города.

Но для Бристоля были страшны не только внешние враги, – страшнее были враги внутренние. Очаг измены, образовавшийся при Эссексе, не был таким уж безобидным. В нем скрывалась немалая сила, которая ждала только руки помощи, чтобы показать свои острые когти.

В этот вечер Натаниэль Финс был необыкновенно возбужден из-за той малоприятной задачи, которую оставил ему в наследство его предшественник. Уныния, однако, в нем не было заметно. Напротив, трудная ситуация заставила его только собрать всю силу своего духа, и, когда совещание уже подходило к концу, он со свойственной ему горячностью воскликнул:

– Прежде, чем врагу войти в Бристоль, ему придется перешагнуть через мой труп!

– И через мой! И через мой! – единодушно вторили ему патриоты.

Голоса их звучали страстной убежденностью, но не все были искренни. Так, например, громче всех кричал о своей преданности отечеству и парламенту полковник Ленгриш, втайне готовивший измену, которую впоследствии и совершил.

Самым спокойным и сдержанным оказался сэр Ричард Уольвейн. Как человек больше дела, нежели слов, он не любил пышных и витиеватых фраз. Слова же хотя бы того же Финса вскоре, действительно, оказались именно только фразой, потому что впоследствии враг, вступив в город, не перешагнул через тело губернатора, а вошел самым удобным путем – через открытые перед ним настежь городские ворота. Сдача Бристоля произошла так легко, что не могла не показаться преступной, причем сам бывший стряпчий угодил в тюрьму, куда его посадили не враги, а прежние друзья. Он ходатайствовал о помиловании, и оно было ему оказано, но он должен был навсегда оставить всякую общественную деятельность.

Совещание в замке уже окончилось, и все собирались разойтись, как вдруг в дверях появился дежурный адъютант и доложил, что пришли какие-то люди, добивающиеся немедленного приема губернатором по важному делу. Никому другому об этом они говорить не желают.

– Что это за люди? – спросил губернатор.

– Не могу знать, ваше превосходительство, – ответил адъютант. – Они ожидают за воротами. Известие о них принес мне капрал стражи, который находится здесь у дверей.

– Позовите его сюда.

Через минуту перед губернатором уже стоял навытяжку капрал.

– Что за люди, желающие меня видеть в такой поздний час? – повторил ему свой вопрос Финс.

– Ваше превосходительство, – отвечал капрал, – я знаю только одного из них. Это сержант Уайльд из дин-форестского отряда. С ним пришли двое неизвестных мне: маленький мужчина и очень высокая женщина. У мужчины одна нога деревянная.

– Позвольте мне сказать, полковник, – начал сэр Ричард, привстав со своего места, – что мне знакома эта компания, судя по описанию капрала. Сержант Уайльд мой подчиненный. Могу ручаться за него, как за самого себя, а также и за тех, с кем он пришел сюда. Эти люди могли прийти только с добрым намерением.

– Ну, в таком случае пусть они войдут сюда все трое, – приказал губернатор.

Адъютант и капрал исчезли. Когда двери за ними затворились, Финс стал расспрашивать сэра Ричарда о тех, за которых тот так ручался. Едва успел капитан Уольвейн сообщить губернатору нужные сведения, как адъютант уже привел Роба Уайльда с его спутниками.

Глава XVII. ОТКРЫТЫЙ ЗАГОВОР

Присутствовавшие на совете офицеры стали по обе стороны губернатора, и все с любопытством смотрели на входившую группу, состоявшую из трех человек, которые, переступив порог комнаты, выстроились в ряд, причем низенький мужчина оказался между рослым сержантом и почти такой же высокой женщиной.

– Добрый вечер, сержант, – сказал сэр Ричард, подходя к новоприбывшим и ответив приветливым кивком головы на поклоны разносчиков и на отданную Уайльдом честь. – Вероятно, вы привели ваших друзей с какой-нибудь жалобой на причиненную вам обиду? Быть может, они потерпели от наших солдат или от здешнего населения?

– Нет, полковник, – возразил Роб, – они не из тех, которые любят беспокоить начальство жалобами. Но дело в том, что они принесли из Глостера весть от полковника Массея, которую должны передать господину губернатору. Они только что вошли в город и попросили меня немедленно привести их сюда с этой вестью.

Глаза присутствующих с еще большим вниманием обратились к спутникам сержанта. Весть от полковника Массея, командовавшего в Глостере, да еще в такой критический момент, – это должно быть что-нибудь особенно важное.

– Может быть, вашему превосходительству угодно выслушать этих вестников с глазу на глаз? – сказал сэр Ричард, намереваясь покинуть зал совещания и подавая этим пример остальным офицерам.

– О, нет, зачем же! – воскликнул губернатор. – Я не вижу в этом никакой надобности. Прошу вас всех остаться, господа. В сообщениях полковника Массея мы все одинаково заинтересованы… Так что же поручил вам, добрые друзья мои, передать нам полковник Массей? – обратился он к Джеку и его сестре, пытливо оглядывая их обоих. – Говорите прямо, без стеснения и не таясь.

Слова ободрения были излишни для Джека и Уинифреды; брат и сестра привыкли иметь дело с разными людьми и никого не боялись.

– То, что мне велено передать вашей чести, написано на бумажке, – сказала Уинифреда. – Бумажка у моего брата, и он спрятал ее в надежное место, на случай, если бы на нас напали кавалеры, которые рыскают по стране.

– Ну, здесь их нечего опасаться, и брат твой спокойно может достать спрятанную бумагу и передать мне, – заметил губернатор.

Джек прислонился к стене и с помощью сестры отвязал свою деревянную ногу, отвинтил ее верхнюю часть, причем в деревяшке открылось небольшое углубление, из которого и был извлечен свернутый в трубочку листок бумаги.

Развернув врученный ему листок, Финс вслух прочитал следующее:

«Глостер, 7 марта. – Руперт с восьмитысячным отрядом идет на Бристоль. Рассчитывает вскоре быть у ваших ворот. Советую держать их на запоре. Сожалею, что не могу поспешить к вам на помощь: я сам окружен в районе Монмаутсшира. Бретт и лорд Джон Соммерсет со своим папистским сбродом пересекли Форест и теперь теснят нас со стороны Хайнема. Но я во всяком случае удержу Глостер, как, надеюсь, и вы удержите Бристоль. Массей».

– Удержу, чего бы мне это не стоило! – вскричал Финс. – До последней капли крови будем защищать этот город, не так ли, джентльмены?

Вопрос этот буквально потонул в хоре пылких заявлений офицеров о своей готовности умереть за Бристоль.

Не успел еще замолкнуть гул голосов, как дверь с шумом отворилась, и в зал без всякого доклада поспешно вошел новый офицер, по встревоженному лицу которого было видно, что ему не до церемоний.

– Ваше превосходительство… джентльмены, под нашими ногами мина, готовая взорваться! – с трудом проговорил он, еле переводя дух и дрожащей рукой поправляя на себе сбившуюся при быстрой верховой езде перевязь сабли.

– Стоим на мине? – повторил изумленный губернатор. – Что вы такое говорите, капитан Бэрч? Я вас не понимаю.

– Среди нас измена… сбор заговорщиков… – почти хрипел Бэрч. – Вооружены… собираются произвести смуту в городе…

– А вам известно, где они собрались? – раздались сразу несколько голосов.

– Частично в доме Роберта Иоменса, частично у Джорджа Баучера. Почти у ваших дверей я получил предупреждение, что и у Эдуарда Сэкра нечисто.

Если сопоставить это известие с сообщением полковника Массея, то нетрудно догадаться, что принц Руперт и его тайные сторонники в Бристоле сговорились овладеть городом в эту же ночь. Руперт со своим корпусом наемников должен был наступать извне, между тем как его друзья в городе намеревались устроить побоище в самих стенах и под шумок отворить ему ворота.

Лэнгриш, Уитель и двое других из присутствующих на совещании у губернатора офицеров, также принадлежавших к сторонникам Руперта, попытались было дискредитировать донесение Бэрча, но, к счастью, голоса их не были услышаны.

– Арестовать заговорщиков! – решило большинство офицеров с губернатором во главе.

– Капитан Бэрч! – обратился Финс к офицеру-добровольцу. – Заговорщиков нужно немедленно арестовать. Поручаю это дело вам как наиболее знакомому с местами сборищ. Возьмите сколько нужно своих людей и сделайте все, чего потребуют обстоятельства. В качестве моего представителя посылаю с вами вот этого джентльмена, – заключил он, указывая рукой на своего адъютанта.

Получив еще несколько инструкций, адъютант с капитаном Бэрчем поспешно удалились. Но вслед за ними явился, также без доклада и с видом необычайного возбуждения, новый офицер-доброволец, капитан Джереми Бек, известный у писателей Реставрации под презрительной кличкой «хлопотливого торгаша». Был ли он «хлопотливым торгашом» – мы не знаем, но что он был «хлопотливым борцом» за правду – это им было вполне доказано в описываемую ночь. Между прочим, он доставил много новых важных сведений о роялистском заговоре, которыми подтверждались и пополнялись предыдущие сообщения.

Ввиду того, что в Бристоле очагов измены оказалось больше, чем было известно Бэрчу, губернатор уполномочил и капитана Бека произвести «изъятие» заговорщиков в тех местах, которые стали известными ему помимо Бэрча.

Лишь только Бек вышел из губернаторской приемной, как на смену ему явился капитан Юстес Тревор, не менее своих предшественников встревоженный и взволнованный.

– Что случилось, Тревор? – встретил сэр Ричард своего подчиненного. – Как могли вы оставить свой пост у ворот, не испросив на то надлежащего разрешения, капитан?

– Простите, полковник, – торопливо проговорил Тревор. – Но время не терпит, и я нашел нужным лично прискакать сюда, чем посылать кого-нибудь. Особенно важно то, что здесь присутствует сам господин губернатор…

– Что же случилось, капитан? – спросил губернатор, вместе со своим штабом внимательно прислушивавшийся к каждому слову нового вестника.

– Стоя на своем посту, я увидел на некотором расстоянии от города подозрительное зарево, происходящее как бы от лагерных костров. Я счел своей обязанностью лично донести об этом своему начальству и очень рад, что нашел здесь и высшее начальство в лице вашего превосходительства.

Да, полковник Массей не ошибся. Губернатор со своей свитой поспешил подняться на сторожевую башню Замка. Действительно, со стороны Дергем-Доуна и вплоть до Кингс-Уэстона весь горизонт освещался желтоватым заревом.

– Разумеется, это бивуачные огни! – вскричал один из старых бывалых офицеров. – В этом нет никакого сомнения. Полковник Массей прав. Перед нами лагерь Руперта.

– Очевидно так, – подтвердил губернатор. – В свое время мы поблагодарим за предупреждение полковника Массея и остальных верных и преданных сынов родины, не скрывших от нас грозящей нам опасности. Пока капитаны Бэрч и Бек исполняют данные им поручения об аресте заговорщиков, не будем медлить и мы с исполнением наших дальнейших обязанностей.

С этими словами Финс спустился с дозорной башни и вместе с несколькими офицерами отправился осматривать городские укрепления.

Между тем капитан Бэрч уже стучался в двери дома Роберта Иоменса, требуя чтобы его впустили. Весь дом был окружен пешими и частично конными солдатами-добровольцами. В случае надобности были бы взломаны и двери. Кроме того, Бэрч принял все необходимые меры против возможных вылазок неприятеля и в других местах.

Дом был очень велик, так как принадлежал одному из местных богачей. По сведениям Бэрча, в этом доме в настоящую минуту присутствовали более сорока вооруженных роялистов. Услышав зловещий стук в наружную дверь и еще более зловещие слова: «Отоприте и сдайтесь без сопротивления!» – заговорщики схватились было за оружие и хотели попытаться пробиться силой на улицу. Однако, когда они выглянули из окон и увидели настоящую осаду, сердца у них дрогнули. Если они не намеревались тут же погибнуть, не принеся ни малейшей пользы своему делу, то им, действительно, не оставалось ничего иного, как сдаться без сопротивления. И они покорно сдались. Ждать пощады им было бесполезно. Они знали, что среди добровольцев есть люди, только чудом избежавшие резни, устроенной роялистами в Сиренстере, и те не упустили бы возможности жестоко отомстить за своих несчастных сограждан, погибших в этой резне.

Не зевали и Бек с Тревором, отправленные губернатором «очистить» гнезда заговорщиков, что и было ими исполнено с таким же успехом, как и Бэрчем. Все обошлось без кровопролития: роялисты везде сдались, уступая превосходящим силам противника и сберегая свою жизнь в надежде, быть может, на лучшее будущее.

Нужно сказать правду: не будь неусыпного Бэрча и неутомимого Бека, улицы Бристоля в ту ночь, наверное, были бы орошены потоками крови. Позднее, действительно, выяснилось, что принц Руперт, стоя перед городом, с нетерпением ожидал условленного сигнала колокола, которым его сообщники в городе должны были дать ему знать, что местный гарнизон перебит и ворота отперты. Остается лишь вступить в Бристоль и взять его.

Но титулованный разбойник так и не дождался желанного сигнала. В городе все оставалось спокойно, а на его стенах по-прежнему были видны черные силуэты людей, оружие которых блестело и сверкало в лучах фонарей. Незадолго до утра лагерные костры, обозначавшие стоянку Руперта, угасли, и он во главе своей армии повернулся спиной к богатому портовому и торговому городу, который в заносчивых мечтах уже давно видел своим.

Глава XVIII. РАЗНОХАРАКТЕРНАЯ СЕМЬЯ

Неблагоприятно сложившиеся политические события заставили всех наших добрых знакомых собраться в Бристоле, как в наиболее надежном убежище. Пришлось укрыться в нем и мистеру Эмброзу Поуэлю с обеими дочерьми. Его планы насчет укрепления Холлимида и защиты своего поместья с помощью друзей и приверженцев оказались невыполнимыми. Сэр Ричард объявил, что все старания укрепиться в деревянном доме будут напрасны. Первая же раскаленная стрела, пущенная неприятелем из специальных метательных снарядов, подожжет строение. Противник же захватывал один за другим все густонаселенные и хорошо укрепленные пункты в Форестской области. Сила была пока на его стороне. Послушавшись совета сэра Ричарда, мистер Поуэль, скрепя сердце, решился переселиться в Бристоль одновременно с отрядами добровольцев-патриотов.

У Эмброза Поуэля была сестра, состоявшая в браке с богатым плантатором в Вест-Индии. Имя ее было Гвендолина и по мужу она носила фамилию Лаланд. Муж ее, за год до своей смерти, последовавшей незадолго до описываемого нами времени, ликвидировал все свои дела в Вест-Индии и перебрался на родину своей жены, где от непривычной праздности и разных излишеств вскоре же заболел и умер, оставив жене и единственной дочери, Клариссе, огромное состояние.

Клариссе Лаланд было всего восемнадцать лет, и она отличалась необыкновенной, своеобразной красотой. Среди предков ее отца были мулаты, этим объяснялся приятный бронзовый цвет ее прекрасного лица, огромные жгучие темные глаза, особый оттенок густых, курчавых черных волос, с которыми не могла справиться ни одна гребенка, и ярко-пунцовые, пышные, чувственные губы. Избалована была эта единственная дочка богатых родителей донельзя. Прихотям ее и причудам не было конца. Своенравная и страстная натура Клариссы не терпела никаких противодействий своей воле, и не знала никакого удержу. Воспитанная в атмосфере рабства и лести, она, естественно, могла сочувствовать только монархизму, казавшемуся ей олицетворением всех ее идеалов – величия, пышности, изящества и красоты. От демократов она с отвращением и почти ужасом отворачивалась.

Хуже всего было то, что и ее мать стала разделять вкусы дочери. Мистер Поуэль совсем не узнавал в сестре свою прежнюю любимицу, скромную провинциальную девушку, которая раньше всегда так понимала его интересы и разделяла все его взгляды и убеждения. Он много лет с нею совсем не виделся и был неприятно поражен происшедшей с ней за это время переменой; между тем, судьба, как нарочно, заставила его искать гостеприимства именно у этой сестры.