Мне не забыть полный презрения взгляд, который бросил на меня сэр Энтони, подозревая, что я уже не девственна. Этот взгляд по-прежнему жег и мучил меня, и я поклялась, что больше никогда не дам ни одному мужчине повод так на меня смотреть.
      Я попросила Парри убрать все мои наряды, драгоценности и румяна; она даже не сопротивлялась - так велико было пережитое потрясение. Я приказала убрать все свои старые наряды и сшить новые, очень скромные. Мне хотелось выглядеть идеальной девой, чуть ли не монахиней, чтобы пресечь все сплетни обо мне.
      Я писала брату письма, которые, как и моя внешность, должны были создать образ чистой, серьезной девушки, скромной и благовоспитанной. Я не просила о разрешении приехать ко двору, ибо понимала, что пока лорд-протектор держит власть в своих руках, он не допустит туда ни меня, ни Марию. Но я могла попробовать завоевать симпатию Эдуарда. И в этом у меня был союзник - мой старый друг Сессил, поднявшийся к вершинам власти вместе с лордом-протектором и разделивший его успех. Сессил теперь стал секретарем совета и время от времени посылал мне весточки с парой слов привета и ободрения, из чего я поняла, что он не забыл нашей последней встречи, как и я не забыла оказанной мне услуги, когда он единственный в целом мире сказал мне правду о смерти моей матери.
      Но самой большой радостью для меня в то время были книги и мой учитель Эскам. Его острый ум, его терпение и любовь к своей науке струились на меня, как воды Иордана, очищая и возрождая меня к новой жизни. Я так много узнала и выучила за это время, что, по его словам, никакая другая девушка не могла со мной сравниться.
      - Вы так думаете, учитель? - довольная, переспрашивала я его. Теперь я знала латынь, греческий, немного древнееврейский, французский и итальянский, а также немного испанский, но по-прежнему искала одобрения своего наставника и готова была работать вдвое больше, чтобы еще раз заслужить его похвалу. Словом, наша деревенская жизнь потекла спокойно и размеренно, так она и тянулась бы до конца дней, если бы невидимо для нас слепая фортуна не повернула свое колесо.
      ***
      Была середина октября, в полях и лесах уже веяло дыханием осени, поросшие мхом яблоневые деревья стонали под тяжестью поздних плодов, и кабаны, накапливая жир к зиме, как велит им природа, рыскали вокруг дубов в поисках своих любимых желудей. В эти последние теплые октябрьские дни, когда солнце еще не затянули осенние тучи, я не могла усидеть дома.
      В тот день - это был вторник - мы прогуливались верхом в парке и теперь возвращались домой, опаздывая к обеду. Мы медленно ехали в свете гаснущего дня к Нэтфилду, видневшемуся красной линией на горизонте, и тут я увидела всадника, мчавшегося вдоль дороги, а затем повернувшего к дому. Он летел напрямик, как стрела, на полном скаку срезая угол по бездорожью. Земля там была неровная, как я уже имела случай убедиться, с кочками, кроличьими норами и незаметными с первого взгляда глубокими ямами, заполненными водой, и надо было быть превосходным наездником, чтобы удержаться в седле, скача во весь опор по такой опасной местности. К тому же его лошадь едва держалась на ногах - даже издали было заметно, что бедное животное измотано бешеной скачкой и вот-вот рухнет.
      - Скачи к нему на помощь, Ричард, и ты, Джеймс, - воскликнула я встревоженно, - иначе он расшибется!
      Но едва я это произнесла, он умелым движением подбодрил коня и отсек всякую возможность преследования, доскакав до стены, окружавшей Хэтфилд, и скрылся за ней. Мы помчались за ним.
      От его коня - могучего гнедого жеребца, - который стоял пошатываясь в мощенном булыжником дворе, где слуги обтирали его насухо, валил пар. Седло как у лорда. Кто-нибудь из членов совета?
      - Ваш мажордом мастер Вайн просит вас пройти в дом.
      - Спасибо, Эндрю.
      Все вокруг потемнело, или мне только показалось? Идя через двор в Большой зал, я старалась спрятать свой страх поглубже. Вайн ждал меня, держа в руках подсвечник.
      - К вам гонец от королевского двора, миледи.
      - Что ему нужно?
      - Он сказал, что сообщит свое дело только вам лично.
      Я горько рассмеялась.
      - Но кто он? Он не сказал?
      - Представитель его милости герцога Нотемберленда.
      - Нортемберленда?
      Такого герцогства не было, только древнее графство, давным-давно прекратившее свое существование. Может это подвох?
      - Он вам знаком, Вайн?
      По его лицу я поняла, что он знает не больше моего.
      - Проводите меня!
      Он моментально повиновался и поспешил вперед.
      - Миледи идет!
      Я старалась ступать как можно уверенней, насколько позволяла темнота в комнате. Надо принести еще свечей. Против света я с трудом разбирала фигуру незнакомца. Я только увидала высокого мужчину. При моем появлении он вскочил на ноги, сорвал шляпу и склонился в низком поклоне.
      - Миледи!
      Я не унижу себя, таращась на склонившуюся передо мной золотисто-каштановую шевелюру.
      - Итак, сэр? Что вы хотите нам сообщить? Он поднял голову. Такой высокий.., и это лицо в полутьме. В его глазах был вопрос, насмешка, нахальство. Вдруг я вспомнила о своем забрызганном грязью, пропахшем запахами охоты костюме для верховой езды, промокших башмаках, красном лице, о шляпе, исполосованной листьями и лишайниками от бешеной скачки по лесу.
      Я услышала в его голосе подавленный смешок:
      - Ваше высочество вышли ко мне.., не совсем готовой к аудиенции. Я покорнейше прошу вас дать мне возможность сообщить вам новости в более подходящей обстановке.
      Как он смеет мне приказывать? Делать замечания по поводу моей внешности?
      Страх подхлестнул мой гнев:
      - Говорите сейчас, сэр, иначе, клянусь Богом, я позову своих людей...
      Он смеялся! Смеялся! Мое терпение лопнуло:
      - Джон! Джеймс и Ричард! Схватите этого наглеца и вышвырните его из моего дома! - Я повернулась, чтобы идти.
      И тут его голос, по-прежнему смеющийся, заставил меня застыть на месте:
      - Мадам! Принцесса! Елизавета, ты меня не узнаешь?
      Глава 10
      - Робин!
      Я должна была сразу догадаться: на свете нет другого такого наездника. Мне хотелось плакать и смеяться - 1 снова почувствовала себя ребенком.
      - Ах, Робин!
      Гордо улыбнувшись, он меня поправил:
      - Лорд Роберт, к вашим услугам.
      - Как ты изменился! Вырос... - Я на мгновение умолкла. - Такой высокий...
      И красивый... Возмужал, уже не мальчик...
      - Вы тоже изменились, миледи. Скажу вам без лести...
      - Зачем же! Льсти, не стесняйся!
      - Я говорю чистую правду, - произнес он медленно и восхищенно. - Ваш стройный стан, мадам, ваша фигура и осанка, ваша прекрасная кожа...
      С трудом я заставила себя вернуться к делу:
      - Но, Робин, что привело тебя сюда? Его улыбка пропала. Неожиданно посерьезнев, он вынул из камзола пакет с множеством печатей и церемонно вручил его мне.
      - Вот письмо от его милости герцога Нортемберленда, принцесса. Тут все написано.
      Пергамент у меня в руках был гладким и прохладным.
      - Нортумберленд? Кто это?
      Он глубоко вздохнул, вспыхнул и выпалил:
      - Джон Дадли, мадам. Бывший лорд Лизли и граф Уорвик. Он мой отец.
      По спине у меня пробежал холодок. Я почувствовала, как между нами разверзлась пропасть.
      - Твой отец?
      Как он стал герцогом? Герцог - это первый человек в королевстве после короля. За все время правления моего брата в совете был только один герцог лорд-протектор. Что же с ним стало?
      И что с моим братом?
      Он догадался, что меня встревожило.
      - Успокойтесь, мадам, с вашим братом все в порядке, и с герцогом Сомерсетом, бывшим лордом-протектором, тоже.
      - Бывшим? Как же так? Робин откашлялся.
      - Произошли.., перемены. У короля - вашего брата - больше нет лорда-протектора...
      - И теперь некому о нем позаботиться?
      - Он решил теперь управлять страной самостоятельно, обращаясь за помощью к совету, который он назначил...
      - Вероятно, совет возглавляет ваш отец, его милость новый герцог Нортемберленд?
      Он кивнул в знак согласия и снова покраснел. Кровь всегда кровь, у него своя кровь, у меня - своя.
      - Расскажи мне об Эдуарде. Он резко поднял голову.
      - Вашему брату, мадам, угрожала гораздо большая опасность при гордом лорде-протекторе, чем при моем отце! Все лето вокруг Лондона были мятежи и бунты - люди недовольны, от его самоуправства многие сильно пострадали.
      - Ты хочешь сказать, что из-за этих беспорядков лорд-протектор лишился власти? Робин кивнул.
      - Он был слишком слаб. Он не мог сильной рукой задавить эти кровавые бунты, так как хотел, чтобы простой народ его любил, однако этот же народ и страдал больше всего во время его правления. Потом, когда он узнал, что лорды настроены против него и намерены передать его высокий пост другому, он, как и его брат лорд Садли, попробовал захватить короля.
      - Бедняжка Эдуард! Как это должно было случиться?
      - Он планировал ночью захватить Виндзорский замок, где располагалась резиденция короля. Мой отец мог взять замок штурмом и убить его, но вместо этого он уговорил его сложить оружие без кровопролития.
      Достойный поступок, надо отдать должное новому герцогу.
      - А что стало теперь с лордом-про.., с милордом Сомерсетом?
      - Сейчас он в Тауэре, пока не будет принято решение о его будущем. Мой отец Нортумберленд и другие лорды не желают ему смерти. Они только стремятся к переменам...
      - К переменам? К каким переменам? Его лицо озарилось.
      - Они хотят предать больше власти туда, где ей положено быть, в руки короля. Его Величество уже готов к этому, как вам предстоит убедиться. - Его улыбка стала еще шире. - Ибо вас тоже ждут перемены, миледи. Новый герцог считает, что Его Величество может больше времени уделять своим сестрам - меня прислали просить вас явиться ко двору.
      ***
      И мы прибыли ко двору незадолго до Рождества. Всю дорогу я мечтала о нашей встрече и молилась о ней. Я не видела Эдуарда с той самой ночи в Энфилде, когда нас собрали вместе, чтобы сообщить о смерти короля - нашего отца. Почти три года! Как сильно он мог измениться за это время!
      И он увидит, что я тоже изменилась. Это будет мое первое появление при дворе после всех слухов о моем бесчестье и, о Господи, о моей беременности. Но время, по крайней мере, показало, какая это была грязная ложь! Но тем не менее я должна была воспользоваться этим случаем, чтобы заставить забыть все те мерзости, что обо мне говорили. Всю дорогу до Уайтхолла я планировала, что надену, как буду себя вести, что говорить.
      Мы приехали поздно, измученные дорогой и промокшие под ноябрьским дождем со снегом, продрогшие до костей. Но, несмотря ни на что, еще до рассвета я была на ногах и уже начала волноваться.
      Когда пришел приказ выступать и мы покинули свои покои, я была сама не своя от волнения. Как он примет меня после трех лет на троне? И что подумает о новой Елизавете, скромной, просто одетой девушке?
      Ибо вместо моих любимых головных уборов, опоясанных двумя или тремя рядами золота и драгоценных камней, голову мою украшали лишь мои собственные волосы, убранные со лба и водопадом падавшие на спину. В ушах не было серег, а на пальцах - колец, нитка жемчуга больше не обвивала мою талию, и ожерелья не украшали шею. Я не пользовалась духами, аромат которых мог навеять мужчинам похотливые мысли. Мой наряд был целиком сшит из одной ткани - жемчужно-серого бархата, строгого, я бы сказала, пуританского, покроя, с вырезом почти под самое горло. Из-за этого казалось, что моя светлая кожа сияет, как фарфор, как сама чистота.
      Однако моя бледность не была искусственной, ведь я все еще страдала. Медленно скользя через ряды вооруженных людей перед залом приемов, я чувствовала на себе взгляд тысяч глаз. В самом зале толпа была еще гуще, и я на мгновение замешкалась: где же тут мой брат? Я не видела даже балдахина, под которым он должен был сидеть.
      - Дорогу! Дорогу ее высочеству, сестре короля. Дорогу!
      Придворные кавалеры пришли мне на помощь и расчистили путь. Толпа растаяла. В конце комнаты я увидала лордов и леди, одетых в яркие, блестящие шелка и атлас - это было как красочная вспышка.
      Все стало другим. Мода при дворе изменилась: я таких нарядов и не видывала. Волосы у женщин были завиты мелкими кудрями или свисали на спину, забранные в сетки из золотых нитей, украшенные жемчугами и опалами. Пара, что стояла рядом с троном, была особенно великолепна: дама в наряде, переливавшемся всеми цветами радуги, с плоеным воротником из прозрачной, как дымка, вуали, а рядом кавалер, сиявший, как солнечный луч после дождя, в парче, затканной золотом и серебром.
      Господи, помоги мне! Мне хотелось провалиться сквозь землю. Как я ошиблась в оценке своей внешности! Я буду выглядеть не как скромная принцесса, а как деревенская девчонка, простолюдинка! Все будут меня презирать, и мой брат больше всех! Во мне закипали слезы бессильной ярости, но ничего не поделаешь надо было идти дальше.
      Я взглянула на трон и уже не отрывалась от него, пока шла вперед. Человек, что сидит на нем, должен быть моим братом. И все же... И все же? Я остановилась, как предписывал этикет, далеко от высокого помоста и, опустив голову, преклонила колени.
      - Приблизься, мы тебе разрешаем, - услышала я его голос.
      Я поднялась и, подойдя ближе, снова опустилась на колени.
      Неужели это. Эдуард? Высокий мальчик, почти юноша, спускавшийся по ступенькам, чтобы поднять меня с колен и заключить в свои объятия? Его ноги в шелковых чулках, похоже, стали в два раза длиннее с тех пор, как мы виделись в последний раз. И неужели этот одетый в скромный черный костюм человек, больше похожий на писаря или дворецкого, и есть король?
      Но ни с чем нельзя было спутать радость, светившуюся в его глазах.
      - Сестрица! Как я рад! Как давно я мечтал об этой минуте! - Затем, повернувшись к придворным, он повелительно произнес:
      - Приветствуйте принцессу, мою сестру. Мою милую сестрицу Умеренность, как я бы ее назвал, чей наряд и манеры служат примером для всех нас.
      ***
      Он провел со мной весь день, а государство тем временем оставалось под присмотром Дадли, теперь именовавшегося Нортемберлендом, но в остальном оставшемся в точности таким, каким я его помнила: высоким, плотным, краснолицым, с глазами, как горящие уголья, - горячими, обшаривающими все вокруг. Среди такого множества народа мне постоянно приходилось отвечать на приветствия то одних, то других: лордов-советников моего отца, которые теперь служили моему брату, придворных дам, ранее входивших в свиту Екатерины, а теперь оставшихся не у дел до тех пор, пока король не женится. Среди толпы я заметила моего инквизитора - сэра Роберта Тиррита, но по взаимному согласию мы держались в стороне друг от друга. И все это время я молилась о том, чтобы остаться с братом наедине.
      Однако я не забывала, что он - король. Когда пришел приказ удалиться, я задержалась на пороге его опочивальни и не вошла и не села до тех пор, пока он сам не позвал. Слуги суетились вокруг со свечами, засахаренными фруктами, вином и прочими радостями жизни, пока он не отпустил их и не приказал оставить нас одних. Теперь мы снова могли быть братом и сестрой и я могла ему рассказать, что у меня на сердце.
      Выражение его лица изменилось, очевидно, ему тоже хотелось многим со мной поделиться.
      - Елизавета, - начал он.
      Я подалась вперед, готовая внимательно слушать.
      - Скажите, мадам, каково, по-вашему, сегодня в Англии положение нашей веры?
      Нашей веры?
      Эдуард, братик мой, я хотела услышать, каково пришлось тебе, как ты пережил этот переход власти от одного герцога к другому, было ли тебе страшно во время того безумного полночного бегства, к которому тебя вынудил лорд-протектор?
      - Сэр, живя затворницей в Хэтфилде, я не могла ничего узнать о положении нашей веры. Он кивнул.
      - А мне от этого никуда не деться. Мой дядя, бывший лорд-протектор, - О, как холодно он о нем, говорит! - взбаламутил людей, навязывая им новые обряды. Его называли "антихристом", кое-где были даже беспорядки...
      - Новые обряды? Разве мы не можем отправлять наши обряды так, как завещал нам отец? Его глаза сверкнули:
      - Ни в коем случае! Нужны реформы! Но они должны пройти повсюду и опираться на силу. Всякое сопротивление будет подавляться.
      Что тут можно было сказать? Я не находила слов. Но, как все ослепленные собственными суждениями, он принял мое молчание за согласие.
      - Я вижу, Елизавета, что в этом вопросе ты со мною заодно. Я понял это по-твоему наряду и скромным манерам. Чистота - вот чего требует от нас наша вера, и эта чистота у тебя в душе.
      В моей душе? Знал бы он, как она была запятнана грехом! Я покраснела, что он, без сомнения, принял за верный признак невинности.
      - Теперь я вижу, что все слухи о бесчестье, на которое тебя склонил брат бывшего лорда-протектора, мой покойный дядя лорд Садли, - вздор.
      Как спокойно он говорит "бывший тот-то", "покойный тот-то". Куда подевался тот Эдуард, которого я знала, - счастливый, улыбчивый мальчик?
      Он помолчал немного, глядя на огонь, а затем продолжил свою речь:
      - Я слыхал, что нашу кузину Джейн отличает та же добродетельность, та же чистота. Ее рвение в вере может служить образцом для всех приверженцев новой религии - новой волны верных протестантов, которые разгромят и уничтожат последние следы гнусного папизма!
      Я не могла говорить.
      Он обратил ко мне белые от исступленной веры глаза:
      - Как, по-твоему, Елизавета, могу я на ней жениться?
      Жениться на Джейн Грей? Я думала, этот план умер вместе с милордом. Его слова застали меня врасплох. Я с трудом обрела дар речи.
      - Она вам нравится?
      - Нравится?
      Похоже, эта мысль ему и в голову не приходила.
      - В ее пользу говорит очень многое. В ее жилах течет королевская кровь, кровь нашей династии. Покойный протектор из-за своей недальновидности упустил Марию, королеву Шотландскую, которая была обещана мне в жены. Ее послали во Францию, чтобы заключить союз с нашими католическими врагами. И в отличие от нее Джейн одной с нами веры, истинной веры. И этой вере угрожает опасность!
      - Что, здесь, в Англии?
      Он выпрямился и в ярости забарабанил по гнутой дубовой ручке тяжелого кресла.
      - Да, здесь, в Англии, при нашем дворе!
      - От кого же исходит угроза? Но, задав вопрос, я уже знала ответ.
      - От мадам Марии. Тебе это известно?
      - Прошу вас, расскажите, сэр.
      - Наша сестрица Мария - первая леди королевства, пока я не женюсь. Хороший же пример подает она всем нашим людям. - Его лицо горело гневом. - Во всех ее владениях служба идет по католическому обряду, она дает приют священникам и укрывает тех, кто отказывается присутствовать на богослужениях по новому обряду, она изо всех сил подстрекает к расколу и неповиновению. Милорды из совета приказали ей явиться и ответить на эти обвинения. Мы встречаемся с ней завтра. И я вырву эту ересь с корнем во имя Божия силой его десницы! - Он повернулся ко мне и на мгновение снова превратился в мальчика. - Ты там будешь, Елизавета? Я хочу, чтобы ты пришла.
      ***
      Всю ту ночь я проплакала в подушку, не находя утешения. Что же произошло? Кто превратил ласкового ребенка в этого фанатика, разговаривающего трескучими фразами? Он был игрушкой в руках Сомерсета, может, это и есть воспитание черного лорда? Или одинокий, способный мальчик, лишенный материнской любви, просто находил утешение в суровой дисциплине веры? Я не знала. Но теперь мне были известны его мысли. И я ясно видела, что, передав власть в руки Эдуарда, лорд Нортемберленд откупорил бутылку, таящую в себе страшную силу.
      На следующий день мои опасения подтвердились. Час обеда еще не подошел, а паж стоял у моих дверей:
      - Король велел передать вашему высочеству, что леди Мария уже здесь. Король и совет дадут ей аудиенцию после полудня. Не желает ли ваше высочество присутствовать при этом?
      Мое высочество всеми силами желало бы этого избежать. Мне не хотелось быть знаменосцем новой религии и примером протестантского аскетизма. Поэтому я оделась в светло-голубое платье - цвет девы Марии и чистоты, но не того тусклого оттенка, что предпочитают самые рьяные приверженцы новой веры.
      В королевской приемной я застала короля и лордов совета, одни были мне незнакомы, лица других я уже видела раньше. Здесь был Ризли, который изрядно посодействовал падению милорда Серрея. Теперь он стал графом Саутгемптоном, но лицо его по-прежнему было мрачно и сердито. Еще одна хмурая физиономия тоже была мне знакома - Генри Грей, граф Дорсет, отец Джейн и Кэтрин; он разговаривал с приветливым маркизом Нортхэмптоном, братом покойной королевы Екатерины. Большинство остальных также занимали свои посты еще во времена моего отца.
      Первым среди них был новый герцог Нортемберленд и вместе с ним его сыновья. Ближе всего к нему стояли Джон и Эмброуз, старшие братья Робина, а затем сам Робин и младшие - Гилдфорд и Генри. Робин выглядел бледным, похоже, первая роль, которую теперь играл при дворе его отец, давалась ему нелегко.
      Однако то тут, то там видны были признаки перемен, о которых говорил Робин. У шпалер молча стоял угрюмый, темноволосый мужчина средних лет и рядом с ним его паж. Я помнила его как герцога Норфолка, как Говарда и, следовательно, моего родственника: он был дядей моей матери. После ее падения лорд Говард благоразумно убрался в свои владения и много лет не показывался при дворе. Должно быть, поэтому он сейчас на свободе и в чести, в то время как старый герцог до сих пор томится в Тауэре! Одного взгляда на пажа, стоящего рядом с ним, мне хватило, чтобы понять: лорд Говард не отрекается от своих родственных уз. Хоть мальчик был еще мал, но светлые глаза навыкате, длинный нос и тяжелый подбородок ясно выдавали в нем Норфолка. Родственник старого герцога, он должен приходиться ему внуком и, следовательно, сыном моему погибшему лорду Серрею.
      Призраки не давали мне покоя. Как они танцевали на моей могиле!
      Я вся дрожала. Почему не пришла Мария? Приемная наполнилась тревожным ожиданием - лорды начали перешептываться. Мой брат сидел на троне неподвижно, как статуя, и его длинное бледное лицо казалось мраморным. Унылый дождь со снегом, барабанивший по оконному стеклу, выматывал нам нервы. Мы ждали. Где же Мария? Она не могла не прийти по приказу короля.
      Наконец она появилась.
      - Дорогу принцессе Марии!
      После Робина, после Эдуарда мне казалась, я готова к любым переменам в ней. Я знала, что она будет ниже меня, в мои шестнадцать, и даже Эдуарда, хотя ему только одиннадцать. Но пока мы росли, она, похоже, становилась меньше и выглядела ребенком, недомерком, как Джейн. Но как она постарела! В тридцать три она была уже старуха. Ее лицо сморщилось... Зубы, что ли, у нее выпали? Ее кожа огрубела и пожелтела, приняв грязно-коричневый оттенок, морщины стали глубже, складка между нахмуренных бровей пролегла, как шрам.
      Слепо и жалко щурясь по сторонам, она меня не заметила. Страдальческое выражение ее лица поразило меня в самое сердце. Но ей не суждено было найти здесь сочувствия. Последовавшая сцена была короткой и жестокой.
      - Король, мой повелитель, приказал мне спросить у вас, миледи: признаете ли вы власть нашей церкви?..
      - И отрекусь от своей веры? - воскликнула она своим низким, как у мужчины, голосом. - Никогда! И вы, милорд, меня не заставите! - Затем, повернувшись к королю, она спросила с горькой обидой:
      - Это сделали по вашей воле, сэр? Вы знали, что они творят от вашего имени?
      Уставившись на нее, как будто перед ним была Медуза Горгона, Эдуард поднялся на ноги.
      - Если вы намерены исповедовать свою собственную религию и отвергать нашу, то вы совершаете смертельную ошибку! - истерически взвизгнул он. - Вы убедитесь, что наши законы нарушать нельзя. Я предупредил вас!
      Он сделал Марии знак удалиться. Лорды окружили ее, слегка подталкивая к входу. Она еще пыталась протестовать. Эдуард кивком подозвал меня к себе.
      - Ты видишь, какая она упрямая! - сказал он тем же высоким, срывающимся голосом. - Как нам вырвать с корнем ее упорное нежелание расставаться со своей римской ересью и идолопоклонством?
      Никогда бы не подумала, что я буду просить за Марию - за женщину, которая до сих пор называет мою мать "блудницей", чья вера сделала меня незаконнорожденной и не признает за мной никаких прав. Но эта травля, эта экзекуция разбередила мне душу. Я вся дрожала.
      - Я не сомневаюсь, сэр, но то, что леди Мария...
      Лицо Эдуарда побледнело еще больше, и в голосе послышался смертельный холод:
      - Не защищай ее, сестра, иначе мы можем усомниться в твоей собственной вере.
      Я услышала голос властелина, узнала повелительные интонации своего отца, и земля разверзлась у моих ног.
      Глава 11
      Как я оплакивала Эдуарда-мальчика, который был и которого уже не стало. Как я страшилась того мужчины, в которого он превращался.
      Но временами он снова становился ребенком, ибо он по-прежнему любил бегать и играть, как все мальчишки. На следующее утро, когда сцена с Марией казалась дурным сном, он постучался в дверь моей опочивальни.
      ***
      Кэт была вне себя:
      - Король! Король здесь, а мы еще не вынесли ночной горшок!
      - Сестрица, ты где? - Он влетел в мою опочивальню, как двенадцатилетний мальчишка, каким он и был. Как будто и не было другого Эдуарда - жестокого маленького тирана. - Я покажу тебе, как я научился скакать верхом. С милордом Нортумберлендом я могу упражняться гораздо больше, чем при моем дяде.
      Мы прошли с ним на двор для турниров и посмотрели, как он скачет по кругу. Он вырос ловким и умелым и гораздо чаще на всем скаку попадал копьем в свисающее кольцо, чем промахивался. Его длинные ноги помогали ему уверенно держаться в седле, как Робину, который учил его всему, что знал сам. Каждый день мы втроем катались верхом, не обращая внимания на дождь и даже снег.
      И каждый день Робин выказывал мне небольшие знаки внимания - букетик засушенных цветов или колокольчик для уздечки, чтобы показать, что он по-прежнему мой друг и никогда не забудет нашей детской привязанности. И все же, когда он брал мою руку своими сильными пальцами, или, легко обхватив меня за талию, спускал с лошади, или, улыбаясь, смотрел на меня своими блестящими глазами, я вспоминала, что мы уже не дети.
      Теперь я уже не была ничтожной девчонкой, запертой в Хэтфилде, как раньше. После того как Марию, отвергшую протянутую королем оливковую ветвь мира, сослали в ее дальние имения, я стала первой леди при дворе, и со мной считались абсолютно все. Чтобы продемонстрировать свое недовольство Марией, король возвысил меня: теперь, когда я шла в церковь в день Рождества Христова или направлялась в Большой зал обедать с королем, мой шлейф несли герцогини. Я по-прежнему неуклонно следовала протоколу: приближаясь к королю, опускалась на колени шесть раз и отказывалась сидеть под балдахином. Но все знали, кто я такая, и моя гордость и радость росли день ото дня.
      Нортемберленд тоже старался заручиться моей поддержкой, решив управлять государством в согласии с королем и его окружением, а не держа всех в страхе, как лорд-протектор. Он заслужил мою благодарность, уладив все дела с принадлежащими мне имениями: за два месяца он передал в мое владение деньги, земли и имущество, оставленные мне отцом, - Сомерсет и за два года не собрался это сделать.
      Он бы и с Марией предпочел бы уладить дело миром - так уверял меня Робин.
      - Ведь она принцесса крови, причем старшая в семье - ее место здесь, при дворе! С этим я не могла не согласиться.
      - И преследования только вызовут к ней симпатию? - Я бросила вопросительный взгляд на моего наставника Эскама, так как Робин столкнулся со мной в тот момент, когда мы покидали комнату для занятий.
      Эскам кивнул:
      - Такое обращение с ней короля делает ее мученицей или, по крайней мере, надеждой всех недовольных католиков. - Он задумался. - Будь я политиком, как ваш отец, лорд Робин, - глубокомысленно пророкотал он своим гулким басом, мои инстинкты подсказывали бы мне, что эту леди безопасней держать здесь, при дворе, под моим присмотром, чем позволить ей сидеть гнойным нарывом в Норфолке, где многие до сих пор, несмотря на то что прошло столько лет, сохраняют верность римскому католицизму.
      Эскам, конечно, был прав, и в его правоте нам еще предстояло убедиться. Но диванные политики всегда знают все ответы, в реальности же даже самые хитроумные обнаруживают, что руки у них связаны. Нортумберленд пообещал Марии: он закроет глаза на ее религиозные воззрения, более того, позволит ей служить в своих покоях мессу для двадцати человек ради ее примирения с Эдуардом. Но король на это не согласился. Ни он, ни Мария не могли уступить в вопросе, где речь шла об их бессмертных душах. Поэтому Марии было приказано не приближаться ко двору, как прокаженной. Ей, кто была здесь первой леди!
      Должна признать: услыхав о немилости к ней, я по своей наивности порадовалась этому. И не я одна - многие радовались величию новой веры и низложению былых устоев. Однажды мне встретился мой родственник лорд Говард, подошедший ко мне с двумя молодыми людьми. Один, что повыше, - большой, светловолосый, с улыбкой на невинном лице; другой, явно старше, - худощавый, смуглый и сдержанный.
      - Мадам, - приветствовал меня лорд Говард, - мы как раз направлялись к вам. Позвольте мне представить вам этих джентльменов, недавно прибывших ко двору. Возможно, вы захотите узнать их поближе?
      До этого он никогда со мной не заговаривал. Теперь он улыбался, и улыбка эта, казалось, говорила больше, чем слова. К чему мне это знакомство, что за этим стоит? Я всмотрелась в их настороженные лица. Они оба смотрели на меня и не говорили ни слова.
      Я повернулась к старшему и от волнения произнесла довольно резко: