***
      Вот тут-то жизнь и преподала мне еще один урок: в самые безмятежные минуты нашей жизни надо более всего быть настороже. Пренебрегать обороной - значит приглашать врага, самого страшного врага на свете - завистливую судьбу.
      В январе исполнился год с того дня, когда умер Гриндал и когда я впервые познала любовь - любовь женщины к мужчине. Я не видела моего лорда с Духова дня, уже больше шести месяцев. Теперь я все реже и реже вспоминала о нем. Но он все еще думал обо мне - и вовсе не с благими целями.
      ***
      Год сменился, дни становились длиннее. Хотя на дворе еще стоял январь, в то роковое утро рассвет был ясным и солнечным, как весной. На сердце у меня было легко и ум ясен, как никогда. Уроки пролетели так быстро, что я опомниться не успела.
      Мой наставник Эскам с довольным смехом откинулся назад и заявил:
      - На сегодня все, мадам. Вы совсем меня загоняли.
      После его ухода я сидела в классе, погруженная в книгу по истории, которую мы с ним начали изучать. В конце концов я уже не могла больше не обращать внимания на голод. Мне хотелось чего-нибудь полегче, просто хлеба с сыром, чтобы можно было читать до темноты. Я подняла голову:
      - Эй, кто-нибудь!
      Самая младшая из служанок просунула голову в дверь и сделала реверанс:
      - Слушаю, мадам.
      - Попроси кого-нибудь из моих дам или мистрис Кэт, чтобы они приказали прислать мне обед сюда.
      Поспешно сделав реверанс, она убежала. Как долго я читала после этого, не знаю. Когда я подняла голову в следующий раз, то увидела на стене тени. Прошло еще немного времени, но никто не появлялся.
      Я немного повысила голос:
      - Есть тут кто-нибудь?
      Когда на твой зов никто не откликается, чувствуешь себя дурой, если не хуже. В сердце мне закрался страх:
      - Эй, кто-нибудь, сюда! Я приказываю! По-прежнему тихо. Теперь я по-настоящему испугалась и, встав на ноги, обнаружила, что они дрожат. Никогда, с самого моего рождения ко мне не проявляли такого небрежения. Где мои дамы, где горничные, где охрана, где Кэт? Неожиданно в дверях появилась горничная. Я с трудом разбирала ее путаную, прерывистую речь.
      - Мадам, мистрис Кэт исчезла! Ее нигде не могут найти.
      Я схватилась за стул.
      - Что ты говоришь? Как она могла потеряться?
      - Она не потерялась, мэм, ее забрали. Забрали сегодня.
      - Идиотка! Кто мог ее забрать? Страх мутил ей мысли. Она с трудом могла говорить.
      - Они, мадам... Там внизу.., они все.., когда они пришли., сюда.., сегодня...
      - Говори по-человечески, дура! Кто пришел? Зачем? Почему они забрали мою наставницу? Говори же, а не то тебя выпорют.
      Я думала привести ее в чувство, но она повалилась на пол в истерике, хватаясь за мою юбку, как слабоумная. Я была вне себя от ярости. Пинком отшвырнув ее, я направилась к двери. На пороге меня остановил топот бегущих ног.
      Во дворце никто никогда не бегает. Это означает беспорядок, сумятицу, хаос. Нервы мои были напряжены до предела.
      Спустя пару секунд я увидела громоздкую фигуру. Парри? Это была Парри, но никогда раньше я не видела ее такой: лицо ее было восковым, на нем застыло выражение дикого страха, волосы растрепаны, одной рукой она придерживала юбку, чтобы удобнее было бежать, в другой сжимала... Что это? Болтающаяся золотая цепь?
      Она тяжело дышала и всхлипывала, как загнанная лошадь под ножом мясника. Но за ее спиной раздался иной звук, глуше, громче и страшнее, звук шагов вооруженных людей...
      - Мадам.., миледи... О Господи, спаси нас! Она почти швырнула мне в руки золотой предмет. Мои пальцы узнали его быстрее, чем глаза; это была казначейская цепь - цепь, принадлежавшая мастеру Парри...
      - Мадам, они забрали его и мистрис Кэт, и теперь они пришли за... За мной.
      - За вами, миледи.
      Это сказал мужчина. Я видела, как он вошел в дверь, но узнала его с трудом. В сопровождении дюжины вооруженных людей он вошел в мою комнату, как черный ангел, призванный карать. Его лицо было угрюмо, как дальние подступы ледяного ада. Он нагнал на меня такого страху, что я едва держалась на ногах и не могла унять дрожь в коленях.
      Я попыталась заговорить:
      - В чем дело, сэр? Что...
      - Не спрашивайте меня, мадам, ибо я могу не услышать.
      Он протянул мне свиток.
      - Леди Елизавета, властью, возложенной на меня советом и нашим государем, королем Эдуардом Шестым, я арестую вас по обвинению в государственной измене.
      Глава 8
      Жалобный вопль затрепетал у меня в горле и замер. Я заглянула в лицо смерти - Кэт, мистера Парри и моей. Что я сделала? Я не знала. И все же чувствовала себя виновной во всех возможных грехах.
      В моей груди родился еще один придушенный вопль, но на этот раз он вырвался наружу:
      - Нет, я ни в чем не виновата! Разве можно обвинять человека в том, чего он не совершал?
      Он улыбнулся. Никогда раньше мне не приходилось видеть на лице человека столь неприкрытое презрение.
      - Так говорят все изменники, леди. Но вы можете говорить. Вам предъявлено обвинение, и вы можете выступить в свою защиту. Более того, вы просто обязаны сказать все, что знаете, ибо я здесь для того, чтобы выяснить правду, чего бы мне - или вам - это ни стоило.
      Сильнее, чем угроза, меня ужалил его пренебрежительный тон. Почему я утратила его уважение? Когда мы в последний раз виделись, он опускался передо мной на колени и целовал мою руку. Теперь его взгляд был холоден, как у судьи, выносящего смертный приговор. Я видела лица людей, стоящих позади: на некоторых мелькала жалость или любопытство, но большинство не выражало ничего, кроме скуки и злобы, как у животных на скотном дворе. Я смотрела на их шпаги и пики, и мне казалось, что все они направлены на меня. Я увидела себя со стороны, услышала свой жалкий писк, почувствовала, что все мои внутренности обмякли, ощутила во рту привкус желчи. У меня подкашивались колени. Бледный солнечный свет, угасавший на стене, расплывался, как в тумане, перед мутящимся взором.
      Но падать в обморок было нельзя ни в коем случае: это сочтут доказательством моей вины. Я доковыляла до ближайшего стула.
      - Сэр Энтони...
      Он негромко отдал команду. Вооруженные люди отступили, и послышался шаркающий звук шагов, и всей толпой они вышли из комнаты. Парри, а затем и горничную уволокли прочь; обе жалостно всхлипывали, но сэр Энтони даже не взглянул в их сторону.
      Он поклонился:
      - Прошу вас садиться, мадам.
      Я плюхнулась на стул.
      Он сразу же ринулся в атаку:
      - Из всех, леди, вас я меньше всего ожидал застать в таком бедственном положении.
      - В каком положении? Чем я провинилась?
      - Вы обманули меня, леди.
      - Я? Никогда!
      - В Чешанте вы уверяли меня, что знаете о завещании покойного короля, согласно которому вы не можете выйти замуж без разрешения короля и совета...
      - Так оно и есть. И я не...
      - Нет? - Он невесело усмехнулся. - Итак, вы это отрицаете?
      От безысходности я разрыдалась.
      - Что это? Как я могу отрицать обвинения, с которыми меня даже не ознакомили?
      Он играл со мной, мучил, надеясь сломить мой дух, и я это понимала. Но я не знала, как ему противостоять.
      Я выдавила из себя:
      - Я не сделала ничего дурного.
      - Это вы так говорите, но, к несчастью для вас, ваш любовник - или лучше сказать "будущий муж" - лорд Садли утверждает обратное.
      О мое вещее сердце! Мой злой гений, мой темный властелин, демон, завладевший моей любовью, тащит меня вниз! На что уповать? На что надеяться?
      Сквозь слезы я с трудом выговорила:
      - Он? Нет! Не может быть! Если он это говорит, он лжет! О, Господи, не оставь меня!
      Господь услышал меня? Ибо вдруг мне послышался голос: "Не говори ничего, плачь, пока не соберешься с мыслями, иначе ты своими же устами произнесешь свой смертный приговор. Молчание золото, плати ему той же монетой".
      И я рыдала и не поддавалась ни на какие утешения, ни запугивания, ни уговоры, хоть он и испробовал все средства по очереди. Он ходил вокруг да около, засыпал меня вопросами, мучая, но ничего не открывая, пытаясь поймать меня на крючок, но я в ответ только заливалась слезами. Если мне ничего не осталось, кроме этого женского средства, то лучше я до вечера или до самой ночи буду прятаться за водопадом слез, чем выдам себя. Или его, лорда Тома, несмотря на его злобу и глупость, или Кэт, или Парри, или кого-нибудь еще.
      ***
      Этот кошмар длился весь день - день слез и поста, ибо мой тюремщик не позволил мне поднести к губам и стакана воды, - но в конце концов сэр Энтони в холодной ярости признал свое поражение и прекратил допрос.
      Вернувшись в свои покои, где мне теперь прислуживала только одна горничная, косноязычная деревенская дурочка, которую я никогда прежде не видала, при свете одной жалкой свечки я раздумывала над тем, что мне было известно.
      Одно, по крайней мере, было понятно: все вертится вокруг моего лорда. Он, должно быть, совершил какое-то преступление - его арестовали и допрашивали, и он сказал власть предержащим, что он и я собирались пожениться или, того хуже, что мы уже муж и жена.
      Лежа в постели, я обливалась холодным потом. Если он так сказал и если они ему поверили, то мы оба, считай, мертвецы. И даже если они решат, что я всего лишь дала согласие на брак без их разрешения, то мой приговор подписан. Этот человек сеет вокруг себя смерть, и имя ему смерть, теперь мне это было ясно. Я, как его жена Екатерина, как все глупые бабы, легла с тем, чье имя - смерть, и теперь он пришел за девушкой.
      И я отдам свою девственность не любовнику, не избранному мной супругу, а человеку, чьего лица, спрятанного под черным капюшоном, я никогда не увижу, который завяжет мне глаза, вывернет руки за спину и швырнет меня на плаху, где мою обнаженную шею поцелует его топор.
      Но вышло так, что спас меня тот самый человек, что подверг мою жизнь смертельной опасности. В самый темный час, когда в моей спальне, в моей кровати под балдахином было темно, как в склепе, я услышала голос милорда Сеймура, звучавший, как колокол, в моей разламывавшейся от боли голове.
      "Думайте, мадам, думайте. - Мне показалось, я слышу, как он это произносит. - Думайте своим мужским умом, острым как бритва, а не бессмысленной утробой, наполненной праздными соками. Думайте же! Думайте! Думайте! ДУМАЙТЕ!"
      И я думала. Это поединок ума и воли, подхлестывала я себя, и спасти меня может вовсе не моя невиновность, ибо и Анна Болейн была невиновна, а умелая оборона и контрнаступление. Первые робкие лучи света пробились через мое окно и принесли с собой надежду на лучшее - если только я смогу думать...
      Еще одна незнакомая мне деревенская девушка - бессловесное существо, от которого несло какой-то кислятиной, - принесла мне завтрак, пройдя через толпу вооруженных мужчин, по-прежнему охранявших двери моей спальни, и я заставила себя съесть немного хлеба. Затем я встала на молитву и долго простояла на коленях, моля Бога не о том, чтобы Он помог мне, и не о том, чтобы простил, но чтобы Он открыл мне способ пройти через весь этот кошмар и остаться в живых и на свободе. После этого я была полностью готова к грядущим испытаниям.
      ***
      Ожидание само по себе пытка, и те, чья работа состоит в том, чтобы мучить, прекрасно это знают. Я ждала весь день с раннего утра - еще и семи не было, только-только начало светать. Полдень миновал, и хотя я трижды посылала за обедом, меня так и не накормили. Сгустились сумерки, и зажглись первые свечи, но за мной все еще никто не посылал. Снова начались мои мучения, и снова я плакала.
      Когда же они наконец пришли, я снова обрела контроль над собой. С высоко поднятой головой я покинула свои покои и проследовала вниз в сопровождении капитана стражи, невысокого, плотного человека, чья пышущая здоровьем физиономия выражала сочувствие, которое он не осмеливался проявлять открыто. То, что предстало моим глазам, пока мы спускались по лестнице, не могло служить мне утешением. Весь дом был набит солдатами, топающими сапожищами и разгуливающими всюду, где хотели. Я не видела никого из моих людей. Зачем было превращать Хэтфилд в казарму?
      От такого множества мужчин дом весь провонял. Не слышно было благоухания горящих в камине яблоневых поленьев, до меня не доносился привычный в моих покоях аромат английской розы, который обычно стоял здесь, все заглушали запахи навоза, кожи, пропитанной конским потом, потных солдатских тел. Когда они приближались ко мне почти вплотную, в душе у меня закипала ярость: можно подумать, я собиралась от них убегать! И все же, когда меня втолкнули в крохотную гостиную на первом этаже, я сдержалась и не подала виду, что дрожу от страха.
      - Скажите сэру Энтони, что я готова его принять. И пошлите за мистрис Кэт, она мне нужна.
      Но мое самообладание было шатким, и пробежавшая по лицу капитана ухмылка, означавшая "может, и нужна", полностью вывела меня из равновесия. Я услышала, как захлопнулась дверь у меня за спиной. Два шага - и я у окна: снаружи в сгущавшихся сумерках даже крысы бегали на свободе, а меня заперли здесь, как шкодливую собачонку. Я едва не расплакалась снова, но все-таки закрыла холодное лицо руками, выпрямилась и расправила плечи.
      - Вы действительно прекрасно владеете собой, миледи.
      Я не слышала, как он вошел, и не узнала его по голосу. Медленно я повернулась, объятая новым страхом.
      Передо мной стоял мужчина средних лет, выше среднего роста, просто, но богато одетый, чья наружность выдавала привычку повелевать. На нем не было ни шляпы, ни плаща, и, судя по документам на столе и бумагам у него в руках, он остановился под этой крышей и чувствовал себя здесь как дома. И все-таки выражение его узкого лица и маленьких черных глазок было таким кровожадным, что мурашки побежали у меня по спине. Он был хищной птицей - пожирателем падали, из тех, что будут рвать живую плоть, и я должна была стать его следующей жертвой, я почувствовала это в первые же роковые секунды.
      Он все понял, и было ясно, что это его позабавило. С кривой улыбкой он пододвинул мне стул и с поклоном попросил меня садиться.
      - Сэр Роберт Тиррит, ваш покорный слуга, миледи, послан сюда по поручению совета.
      Мой покорный слуга? Я откинулась на жесткую, эбенового дерева, спинку стула, сплела пальцы лежавших на коленях рук, чтобы они не дрожали, и не проронила ни слова.
      - Сэр Энтони уехал, теперь вашим делом занимаюсь я, - продолжил он довольно мягко.
      Мне было приятно услышать о поражении его предшественника. Догадаться, почему отослали сэра Энтони, было нетрудно. Когда я гостила в Чешанте, мы с ним говорили о том, что мой лорд имеет на меня виды, и я просила, чтобы он передал своим друзьям при дворе, что у меня нет никакого желания становиться его женой. Совет рассчитывал, что я доверюсь сэру Энтони и во всем ему признаюсь, но вместо этого ему не удалось выжать из меня ничего, кроме слез.
      Это придало мне сил. Я даже улыбнулась своему новому инквизитору.
      - Если вы занимаетесь моим делом, то в чем же оно заключается? Последнему бродяге позволено узнать, в чем его обвиняют! В чем моя вина?
      Он едко усмехнулся:
      - Это я хотел бы услышать от вас, миледи.
      - Я ни в чем не виновата! - выпалила я, а у самой дрожали поджилки.
      - Когда вы с лордом Садли договорились о свадьбе?
      Он спросил это небрежно, как бы между прочим, но я увидела пропасть, разверзшуюся у моих ног.
      - Не было этого! - Я задохнулась. - Он никогда со мной об этом не говорил.
      - И ни с кем-нибудь не говорил? Еще одна ужасная ловушка! Я вспомнила Кэт с ее безрассудной болтовней, и Парри тоже имел глупость ввязаться в это дело. Они меня не предадут, в этом я была уверена. Но что совету уже известно? Знают ли они о безумствах, что творились в прошлом году, когда мой лорд приходил ко мне в спальню и резвился со мной в постели? Боже сохрани, иначе я опозорена! Я в страхе сжала губы, и это не прошло незамеченным. Он снова улыбнулся. Ему это доставляло удовольствие.
      Я попыталась вернуть инициативу:
      - Приведите сюда моих людей, и вы увидите, что между нами нет никакого сговора! Он снова улыбнулся.
      - Я бы с радостью, мадам, - мягко сказал он, - но это невозможно.
      И снова на лице его появилось довольное выражение. Слова замерли у меня в горле. "Это невозможно..."
      Я больше не могла сдерживаться:
      - Где же они?
      Но я уже знала. Я знала прежде, чем задала этот почти риторический вопрос.
      - Где, мадам? Там, где им и полагается быть. Там же, где сейчас сидит ваш нареченный лорд и супруг, где вы скоро к нему присоединитесь, где все изменники кончают свои подлые жизни, - где им быть, если не в Тауэре?
      Глава 9
      Говорят, слезы девственниц обладают целебны ми свойствами, как жемчужины, поднятые с морского дна в полнолуние. Правда это или нет, но, когда не оставалось других средств, мои слезы текли ручьем. При одной только мысли, что меня могут бросить в Тауэр.., где моя бедная мать встретила свой ужасный конец.., где держали моего незабвенного лорда Серрея.., где сейчас, в это самое время, томится мой последний лорд...
      Как я тогда плакала, горюя о Кэт и об остальных!
      ***
      Но теперь слезы не помогали, ибо игра началась всерьез. Против сэра Роберта мой старый друг сэр Энтони Денни был новичком в искусстве инквизиции.
      - В Тауэре?
      Мой новый противник подавил зевок.
      - Да, в Тауэре, и они уже облегчили свое сердце в жалобных признаниях, как это делают все пойманные птички.
      Он небрежно переворошил свои бумаги и кинул мне два листка.
      - Здесь они рассказали обо всем, что произошло в Челси между вами и лордом Сеймуром, - мне все известно с их слов, каждое из которых они скрепили своей подписью. Вам ведь знаком их почерк?
      Не хуже, чем свой собственный, но неужели они меня предали?
      - А теперь скажите мне, леди, как вы можете отрицать, что между вами и лордом Садли все было уже сговорено, когда вы, ни от кого не скрываясь, разрешали ему в обращении с вами такие вольности, которые возможны только между мужем и женой?
      Не все, не все, но сейчас даже и тех слишком много...
      - Вольности, какие вольности?
      Глупо было все отрицать, это только сыграло ему на руку. С улыбкой, которую я уже научилась бояться, он потянулся за бумагой, лежавшей к нему ближе всего.
      - Ну, вы позволяли ему приходить к вам, - он притворился, что читает, хотя он и так все знал наизусть, - рано утром, когда вы лежали в постели обнаженная.., снимать все покровы.., касаться вас.., видеть вас и переходить границы дозволенного между порядочной девушкой и мужчиной...
      Его маленькие черные глазки жарко блестели от похотливого возбуждения: он уже видел меня обнаженной, укрытой одной только простыней, чувствовал, как его рука тянется сорвать с меня последний покров, у него руки чесались от желания прикоснуться ко мне. Мои соски горели, грудь и шея пылали - я была готова сквозь землю провалиться со стыда. Не в силах поднять взгляд, я в душе пожелала ему гореть в огне в девятом круге ада.
      Но он уже оставил эту тему и решил зайти с другой стороны:
      - А разве этот беспутный лорд, ваш муж, не выпорол однажды вашу наставницу мистрис Кэт, когда она вела себя с ним недостаточно почтительно? Кто, кроме мужа, имеет право наказывать жениных слуг? - Он сухо усмехнулся. - И как же проходило это наказание? Он приказал ей лечь и задрать юбки, чтобы ему было удобней до нее добраться?
      Вот скотина! И как у него язык не отсох!
      - Нет! Нет! Нет!
      - Он этого не делал? - Его лицо выражало притворное неведение. - Такого не было? Но мистрис Эшли сама говорит, что он ее наказал.
      - Это правда, но все было не так, как вы говорите.
      - А как все было, леди? И как он прикасался к вам? Как муж к жене?
      Паутина его слов опутывала меня!
      - Я не была тогда его женой! Он был еще женат на королеве Екатерине!
      - Значит он вас сделал своею позже?
      - Нет! Не было этого. Ни тогда, ни потом!
      - Да бросьте, мадам, - засмеялся он. - Я по глазам вижу, что вы лжете. Но если вы невинны, - он наклонился вперед, чтобы нанести последний убийственный удар, - то как вы объясните ваше интересное положение?
      У меня кровь застыла в жилах.
      - Мое положение?
      Он посмотрел на меня так, как смотрят на последнюю блудницу, когда ей заголяют зад, секут и возят по улицам на тачке.
      - Да, мадам, ваше положение. Скажите, когда вы ожидаете появления на свет вашего ребенка?
      ***
      Моего ребенка?
      Земля и небо остались на своих местах, но комната кружилась и плыла перед моим помутившимся взором.
      Моего ребенка? От гнева я потеряла дар речи, меня трясло, как терьер трясет пойманную крысу. И в этом было мое спасение.
      В ярости я вскочила на ноги:
      - Пошлите за повивальной бабкой, любая старая ведьма, которую вы приведете, подтвердит, что я девственна! Приведите милорда, пусть он при мне повторит, что овладел моим телом, и я заставлю его взять свои слова назад. А вы - если у вас нет веских доказательств, то откажитесь от своих обвинений и извинитесь, или вы за это поплатитесь! Вы забываете, сэр, что я по-прежнему сестра короля и дочь покойного короля, и вы сами изменник, если осмеливаетесь возводить клевету на мою непорочность, чернить мое тело, в котором течет королевская кровь.
      По его вытаращенным глазам и напряженной спине было заметно, что он испытал шок. Когда он снова заговорил, его голос звучал уже совсем по-другому:
      - Мадам, это только сплетни...
      Я не собиралась упускать свой шанс.
      - Я прошу только об одном. Позвольте мне написать лорду-протектору Сомерсету, чтобы опровергнуть все выдвинутые против меня обвинения. - Я глубоко вздохнула. - А также заступиться за милорда Садли, чьи преступления, если оставить в стороне клевету на меня, вряд ли так уж велики...
      Сказать по правде, я шарила в темноте наугад, ибо я даже не представляла, в чем его обвиняют. Сэр Роберт мрачно кивнул.
      - Вы так считаете, миледи? Тогда послушайте доброго совета. Если вы решили написать лорду-протектору, то пишите только о себе. Не упоминайте даже имени его брата: для лорда-протектора оно сейчас хуже чумы и холеры. Вам его не спасти - этого не в силах сделать даже Бог на небесах, - но мудрый человек, он мгновение помедлил и наградил меня взглядом, в котором восхищение перемешалось с иронией, - вернее сказать, мудрая дева знает, что когда большое колесо катится под гору, лучше его отпустить, чем оказаться под его обломками.
      - Под обломками?
      Неужели для него все кончено?
      - Он - упавшая звезда, - безжалостно сказал, как припечатал, Тиррит. Отщепенец и пария, позор нашего королевства!
      Отщепенец и пария? Мне снова стало страшно, ибо чем ужаснее его преступления, тем хуже для меня.
      - Что он сделал?
      Сэр Роберт усмехнулся.
      - Спросите лучше, чего он не делал? Позвольте мне рассказать вам, миледи.
      ***
      Сразу после смерти Екатерины он начал готовить заговор. Однако, чтобы захватить власть, ему нужны были люди и деньги. Но несчастная случайность определила его судьбу, ибо об ту пору его затея была лишь воздушным замком. Ему сказали, что начальник монетного двора, сэр Вильям Шэрингтон, чеканит монеты в свой карман и богатеет.
      Это было сатанинское искушение, и мой отчаянный лорд поддался на него. Он увидел в этом не преступное корыстолюбие, но знак небес, указавший ему, где найти нужную сумму. Он заставил Шэрингтона отчеканить еще денег и забрал их себе.
      Время его истекло, и Сатана пришел за ним. Слухи и сплетни докатились до лорда-протектора, и он приказал своему брату явиться в Лондон и держать отчет.
      Мой лорд отказался, но теперь пути назад ему уже не было. Он намеревался захватить короля и править от его имени. Он добрался до черной лестницы, в самом сердце дворца Уайт-холла. Он об манул стражу, дав им ложные указания, и уже почти схватил короля, если бы не маленький спаниель, комнатная собачка Эдуарда, который кинулся на них с громким лаем. Тогда мой лорд застрелил его из пистолета.
      Выстрел переполошил весь дворец, и заговорщика схватили. В его доме устроили обыск и нашли доказательства его преступлений вместе со всей его казной - не меньше 200 тысяч крон. Даже проиграв, он не утратил своей гордыни: требовал, чтобы ему оставили свободу и дали возможность беспрепятственно уехать во Францию, а также утверждал, что никогда в своей жизни не замышлял ничего худого против короля, совета или лорда-протектора. Его арестовали и бросили в Тауэр. И там он теперь томится - падший Лоцифер.
      Потащит ли он меня за собой в бездну? Стану ли я той девственницей, которую, как в древние времена, принесут в жертву на могиле великого воина?
      Нет, атому не бывать, пока я, в силах думать и говорить!
      ***
      Теперь допросы напоминали поединок фехтовальщиков, и я почувствовала под ногами твердую почву.
      - Вы очень умны, мадам, я вижу, силой от вас ничего не добьешься, неохотно признался он.
      Но хитрый Тиррит полагал, что за мной все-таки есть какая-то вина, и был твердо намерен выяснить, какая именно. Но я была чиста. Я не совершила измены, точно так же как Кэт и Парри. Единственное, что мне пришлось признать, - это то, что я и мой лорд были близко знакомы. Пришлось, снося унижение, рассказывать, как он развлекался в моей опочивальне.
      С каким же наслаждением Тиррит это слушал! Он мог часами расспрашивать о том, когда и куда приходил мой лорд, в каком виде он меня заставал, дотронулся ли он до меня, ударил ли и насколько я была при этом обнажена. Но хотя я корчилась от стыда под его жарким похотливым взглядом и мне казалось, я чувствую его пальцы на своем теле, пока он старался нащупать пропуски и несоответствия в моем рассказе, - несмотря на всю мерзость происходившего, я говорила себе, что эта мука - небольшая цена за жизнь и свободу. И наконец сэр Роберт, как и сэр Энтони до него, вынужден был признать свое поражение.
      В тот день, когда он и его позвякивающие доспехами воины покинули мой дом, я приказала музыкантам играть и, несмотря на Великий пост, устроила праздник, на котором танцевала до упаду, торжествуя победу. Так будут повержены все враги девственной воительницы!
      Теперь можно было вернуться к прежней, одинокой жизни, ибо с этой минуты я снова становилась хозяйкой самой себе. Теперь я снова возьму в свои руки бразды правления над Хэтфилдом и буду царить здесь как настоящая королева в полной безопасности.
      ***
      Однако Кэт вернулась ко мне лишь в августе: она сильно сдала после пережитого потрясения. Мой старый казначей за время, проведенное в тюрьме, постарел на несколько десятков лет и с той поры делал в своих книгах расходов такие ошибки, что мне приходилось проверять за ним каждую строку.
      Но самое худшее из всего этого - смерть моего лорда. Ибо он должен был умереть, спасения ему не было. Умер он, как и жил, - самонадеянно, бешено и себялюбиво. В свою последнюю ночь он написал мне тайное послание, нацарапав его металлическим наконечником шнурка: писать открыто он не мог.
      Если вы видите в этом последнюю вспышку нашей любви, то вы жестоко ошибаетесь. В его последнем письме не было ни слова о любви, не было ни жалости или нежности, не было даже страха и надежды на спасение. Там был лишь страстный призыв свергнуть его брата и заставить лорда-протектора поцеловаться с плахой.
      И кроме того, я могу вам сообщить, что такое же, слово в слово, письмо он написал Марии, моей сестре, - но и тут удача от него отвернулась, потому что слуга, получивший приказ пронести оба письма в его бархатном башмаке, предал его сразу же, лишь только его голова слетела с плеч, и отнес эти письма прямиком лорду-протектору - тому самому брату, чьей смерти жаждал мой лорд, о чьей погибели он мечтал и молился в свою последнюю минуту...
      Он умер страшной и бесславной смертью, и многих еще потянуло за собой его падение.
      ***
      Но я уцелела. Это была первая великая опасность, которой я избежала, и первый суровый урок, который я помню до сих пор.
      Итак, его не стало, и с его смертью пришел конец всей этой истории.
      ***
      Но не ее последствиям - они еще долго тяготели над нами. После всех мук и переживаний той поры, когда, клянусь Богом, я чувствовала, как голова дрожит у меня на плечах, на меня обрушилась зеленая тоска и ужасные головные боли, доводившие меня до беспамятства. Я не могла принимать пищу и отощала чуть ли не до костей, мои женские дела и раньше никогда не были сильными или регулярными, а теперь совсем прекратились на несколько месяцев, и, не имея возможности излить дурные соки, я чахла еще больше.
      Но больная или здоровая, я не переставая умоляла лорда-протектора отпустить мою Кэт и мастера Парри. Но только когда моя болезнь приняла такой оборот, что доктора в один голос заверили лорда-протектора, что моя смерть будет на его совести, он наконец смягчился. Через неделю у наших дверей остановились лошади, и люди короля вынули Кэт из паланкина, а рядом стоял ее муж Эшли.
      Мы с ней не сказали ни слова, лишь молча обнялись и прижались друг к другу так крепко, что даже не могли плакать. Мне показалось, она стала меньше ростом и так исхудала, что кости торчали.
      - Ах, моя миледи, - услышала я прерывающийся шепот, - простите ли вы меня? Или все-таки отошлете?
      Я была так счастлива, что даже не стала над ней подшучивать.
      - Нет, если только ты дашь слово, что больше не будешь выдавать меня замуж!
      В ее глазах промелькнул отсвет былого веселья:
      - Ну уж нет, пусть меня разорвут на кусочки дикими конями!
      ***
      Наши раны заживали медленно, ибо смерть своим крылом все-таки задела всех нас. Но я не только оплакивала прошлое, но и училась. Ибо теперь мне стало понятно, как мало я усвоила из уроков Гриндала, как едва не стала орудием тех, кто рыщет вокруг трона в поисках власти. Заручившись моей любовью, лорд Сеймур мог поднять мятеж, стоивший моему брату короны, и правлению нашей династии пришел бы конец.