Глава 13

Только что пробило шесть часов и во второй раз прозвучал гонг на обед. Джек стоял в большой гостиной и вспоминал о разговоре, скорее, споре с Мери. Интересно, спустится она к обеду или спрячется где-нибудь на кухне, чтобы подсыпать яду в зеленый горошек, прежде чем миссис Максвелл подаст его к столу?

Он поднес стакан к губам и печально улыбнулся. Дерзкая девчонка. Он всегда сможет ее убить. Тихо подкрадется сзади, задушит, а тело спрячет в мешок и спустит в колодец. Таков был ответ маленькой Мери на вопрос: что мы сделаем с Ужасным Августом, чтобы отправить его на тот свет?

У Мери всегда множество необычных решений трудных проблем. В каком-то смысле Рыцарь Ночи был невольно подсказан ею, поскольку это она была влюблена в Робин Гуда и его славных товарищей.

Мысль о Рыцаре Ночи навела его на воспоминание об их последней вылазке и жалкой роли в ней Мери. Надо же, несколько часов назад это она дала ему такой отпор, что он, сраженный, обратился к бутылке, чего не делал много лет.

— Проклятое маленькое чудовище! Во все ей надо вмешиваться, — бубнил он себе под нос, попивая вино. После эля, употребленного в изрядном количестве в деревенском пабе «Лоза и виноград», вино вряд ли пойдет ему на пользу. — Как получилось, что такая милая малышка превратилась в сплошную головную боль? — Он упал в кресло и вытянул ноги. — А теперь она стала взрослой женщиной. Когда это случилось? Как это могло случиться? Господи, что мне делать со взрослой женщиной?

— Ох, Клэнси, он сам с собой разговаривает. — Клуни и Клэнси вошли в комнату. — Это плохой признак, как ты считаешь?

Клэнси склонил голову набок и глянул на пьющего Джека.

— Наверное. Он уже здорово пьян, Клуни. Вот что делают мужчины, когда женщины сбивают их с толку. Ныряют с головой в бутылку. Бедняга Джек. Но, в конце концов, сдается мне, все закончится хорошо. Помнишь, что сказал Бард: «Мужчины от времени до времени умирали, и черви их поедали, но случалось все это не от любви».

— Значит, он ее любит? Не думаю. Мне кажется, он хочет ее задушить. А вот и она, наша голубка, я слышу ее шаги. Скорее на люстру, Клэнси! Подальше от беды!

Клуни встал, оторвался от пола и, скрестив ноги, медленно поплыл вверх, в сторону люстры. Он поднялся на дюйм, но плюхнулся на ковер, обессиленный.

— Что-что, а этого я не ожидал. — Клуни нахмурил брови. — Очевидно, надо сконцентрироваться?

Он икнул. И исчез.

— Клуни, — позвал Клэнси с люстры, — где ты? Клуни выглянул из огромной китайской вазы, стоявшей возле камина. Ваза слегка покачнулась.

— Как это могло случиться? — удивленно спросил Клуни.

— Ты икнул, глиняная твоя башка! Ты всегда икаешь, когда пытаешься сосредоточиться. Гляди, Джек на тебя смотрит. Давай скорей сюда!

Клуни поспешил выполнить приказ Клэнси, но словно утратил свои навыки призрака — когда пытался взмыть вверх, ваза всякий раз качалась. После третьей попытки ему наконец удалось подняться и усесться на люстру.

Джек посмотрел на вазу, потом на пустой стакан и подумал, что пьянство — это одно, а вот галлюцинации — совсем другое.

Он поставил стакан на стол как раз в тот момент, когда вошла Мери. Он встал и поклонился ей, как подобает джентльмену. Большинство мужчин, решил он, не ограничились бы поклоном: они упали бы перед прекрасной дамой на колени. В бледно-зеленом шелке она выглядела восхитительно: рыжие кудри были уложены в высокую прическу, скромная нитка гранатов спускалась с гибкой шеи. Будь она кем угодно, но не Мери и высмотри он ее на балу в Лондоне — не раздумывая бросился бы к ней, умоляя внести его имя в карточку для танцев.

— А, дорогая жена, — протянул он, усмехаясь и довольно элегантно дрыгнув ногой. — Никак вы безоружны?

— Все остришь? — спросила Мери, садясь на диван. — Максвелл сказал мне, что твои сундуки отнесли в твою старую спальню. — Она постаралась вложить как можно больше ехидства в свою улыбку. — Ты велишь врезать новый замок или просто припрешь дверь стулом, чтобы я не могла войти?

Джек улыбнулся, вспомнив, что Мери всегда умела развеять его самые мрачные настроения. Правда, она же, помрачнев, припомнил он, и была причиной половины этих настроений.

Он потер рукой лоб, стараясь избавиться от последствий возлияния, о котором уже сожалел.

— Давай начнем сначала, Мери? У меня и так забот полон рот, давай не будем все осложнять и перестанем враждовать.

Мери долго смотрела на Джека, потом, сложив руки на коленях, опустила голову, изучая свои пальцы.

— Очень хорошо. — Она снова подняла голову. — Добро пожаловать домой, Джек. Я рада, что ты вернулся. Как это мило с твоей стороны вспомнить о моем существовании. Этого достаточно? Или, может быть, приказать миссис Максвелл заменить приготовленный ею ужин на жирного барашка, которого я найду в стаде и велю зарезать в честь твоего возвращения?

— Если бы тебя услышал Алоизиус, — Джек подавил невольный смешок, — тебе пришлось бы писать сочинение уже сегодня вечером. Это называется ягненок, а не барашек, Мери.

— Разве? Не надо меня учить, Джек. Те дни давно прошли, — проворчала она. Он видел, как она старается не дать остыть своему гневу. А она вдруг улыбнулась своей широкой, во весь рот, улыбкой. Она всегда так улыбалась. Даже когда ей было шесть лет и у нее не было передних зубов. — Ах, Джек! Я так по тебе скучала.

— Я тоже по тебе скучал, детка. Очень скучал. — Он предполагал, что она может вскочить, броситься ему на шею, как она обычно делала в давние времена, стоило только намекнуть на то, что он ее любит. Но она осталась сидеть и больше не улыбалась.

— Детка говоришь? Мне двадцать один год, почти двадцать два. И я замужем. Замужем уже пять долгих лет. Замужем за тобой. Я вряд ли ребенок, Джек.

Может, он ошибался. А может, мало выпил. Взяв свой стакан, он подошел к столику и налил себе еще вина. Потом налил в бокал вина и Мери. В конце концов, как она сама говорит, она взрослая женщина. Взрослым женщинам не возбраняется выпить немного вина. Стоя к Мери спиной, он вытащил пробку из хрустального графина с водой и немного разбавил вино в ее бокале.

Мери отпила глоток и, скорчив гримасу, посмотрела на бокал.

— В чем дело? — с невинным видом осведомился он.

— В чем дело? — повторила она. — Ты разбавил водой мое вино — вот в чем дело. Позволь тебе напомнить, Джек, что ты больше не отвечаешь за меня. Ни за то, что я делаю, ни за то, что я пью.

— Наоборот, Мери, — сказал он вкрадчиво, положив ногу на ногу и откинувшись на подушки дивана. — Как ты твердишь, я — твой муж. Так что я полностью за тебя в ответе. Как было, когда ты сопливая, с разбитыми коленками и всклокоченными волосами носилась по поместью.

Мери так крепко сжала ножку бокала, что она сломалась и вино залило ее красивое платье.

— Проклятие! — Она вскочила, а обе части разбитого бокала упали на пол. — Так у нас ничего не выйдет, Джек.

— Не знаю. — Улыбаясь, он смотрел, как она трет носовым платком темное пятно на платье. — Мне все нравится. Глядя на тебя, я вспоминаю много хорошего. Ты помнишь день, когда ты попыталась пройти по верху ограды за конюшней? Кончилось тем, что ты упала и угодила прямо в бочку с дождевой водой.

Люстра над головой Джека задрожала.

Он с любопытством поднял глаза, потом посмотрел на Мери, к которой, несмотря на испорченное платье, вернулось хорошее расположение духа.

— Ну и ну! Достаточно немного повысить голос, и эта штука начинает дрожать, — изумился Джек.

— Нет, глупый. Люстра закреплена надежно. Думаю, что это Клэнси или Клуни, а может, и оба. Они это проделывают, только когда приходит Генри Шерлок и расстраивает меня своими ужасными предсказаниями о том, что скоро я буду разорена и окажусь под забором, а питаться буду исключительно украденной на огородах репой. Я сразу тебе об этом не рассказала, потому что хотела наказать тебя. Но Клэнси и Клуни все еще здесь, Джек, все еще за нами наблюдают. Они и сейчас здесь. Я всегда знаю, когда они рядом, по запаху камфоры на их одежде. Ты его не чувствуешь, Джек?

Единственное, что почувствовал Джек, так это то, что в нем снова закипает ярость. Его настроение, с тех пор как Мери появилась в большой гостиной, менялось чаще, чем у кролика, который мечется из стороны в сторону, пытаясь найти дырку в изгороди.

— Привидения, Мери? Ты, словно какой-нибудь деревенский дурачок, пытаешься уверить меня, что Клэнси и Клуни призраки? Что они сейчас здесь, в этой комнате, сидят верхом на люстре? Или, может, отплясывают там джигу? И после этого ты полагаешь, я могу относиться к тебе серьезно, а не как к ребенку? Что ты взрослая? Что ты моя жена? Господи, я-то думал, что на сегодня выпил достаточно. Да я и половины не выпил того, что следовало бы.

Мери перестала махать подолом платья, пытаясь высушить его, и сделала два шага по направлению к Джеку. Ее взгляд горел, голос стал низким и многозначительным.

— Послушай меня, Джек Колтрейн, и слушай очень внимательно. Никаких усмешек, никаких шуточек, и хватит мрачного настроения. Это мой дом. Мое поместье. Я встретила тебя с ружьем только потому, что хотела сбить с толку с первого же момента, как ты посмел показаться здесь после того, как сбежал. Я сказала, что мы с тобой все еще женаты, потому что знала, что это даст тебе возможность подумать. Все, чего я достигла, — это заставила тебя напиться. Теперь ты опустился до того, что стал унижать меня. Ты отказываешься видеть то, что у тебя под самым носом — что я уже не ребенок и ты не несешь за меня ответственности. Я — миссис Джек Колтрейн. Я — хозяйка поместья, а ты всего-навсего нежеланный гость. Я за все отвечаю, а не ты, Джек. Ты понял?

Люстра снова зазвенела, а за занавесками раздался какой-то звук. Будто кто-то кого-то как следует шлепнул.

— Что это было? — спросил Джек, отвлекшись от соображений, стоит ли указать Мери на несколько неоспоримых фактов или просто перебросить ее через колено и хорошенько отшлепать.

— Не обращай внимания. Это те призраки, в которые ты не веришь. Я спрашиваю тебя, Джек, понял ли ты? Здесь тебе не рады.

— Но я необходим, — ответил он, наконец. До него вдруг дошло, перед какой дилеммой стоит Мери и в чем истинная причина ее гнева. — Необходим, потому что я твой муж. Потому что я вернулся богатым — ты должна меня за это ненавидеть. Я приехал с такими большими деньгами, что могу вернуть Колтрейн-Хаусу его былое величие — не только поместью, по и дому, который мы оба любим. Я нужен тебе как муж еще и потому, что эта собственность не может принадлежать тебе одной. Ты живешь здесь как моя жена с моего молчаливого согласия. Другими словами, я нужен тебе здесь, Мери. Или тебе придется меня убить.

— Тогда я остановлюсь на последнем, Джек. Мне не нужны твои деньги, — резко бросила Мери, но встала так, чтобы по выражению ее глаз он не смог догадаться, что она примется лгать. — Я хотела отпугнуть тебя еще раньше и поэтому сказала, что долгов оказалось больше, чем на самом деле. Есть небольшие должочки, но я их постепенно выплачиваю. Я тружусь и плачу долги. Генри говорит…

— Шерлок, — прервал ее Джек, В его голосе слышалось презрение, которое он не собирался скрывать. Это он писал, что для Мери было бы лучше забыть его, что Джеку не следует писать ей до тех пор, пока не пройдет ее гнев. — Да, как поживает этот добрый человек?

Мери быстро обернулась, и он увидел, что огонь гнева погас в ее огромных голубых глазах.

— Генри говорит, что до конца года, не позже, нам предстоит огромная выплата по закладной. Не то все пойдет с молотка. Я работаю в поте лица, а долги Ужасного Августа никак не кончаются. У тебя действительно достаточно денег, чтобы спасти поместье?

Джек взял руку Мери и почувствовал, как ёкнуло сердце. Он провел пальцами по ее ладони: она оказалась в мозолях, о существовании которых он даже не подозревал.

Она говорила правду. Она работала в поместье, может, даже в поле…

— Мери, я…

Гонг прозвучал в третий раз, возвещая о том, что ужин подан, и Мери выдернула руку.

— Генри знает, что ты приехал, если учесть, что половина деревни посещает «Лозу и виноград». Я уверена, что он появится завтра, чтобы поведать тебе все, о чем с восторгом рассказывает мне: «Нам грозит, что Колтрейн-Хаус перейдет в руки нашего самого крупного кредитора».

Джек смотрел на Мери и обзывал себя самыми последними словами. Решил было извиниться. А может, насильно обнять Мери и начать ее утешать, даже если она этого не хочет?

Джек ограничился деловым тоном.

— Я встречусь с Шерлоком завтра и попрошу его подготовить полный отчет о долгах поместья. Уверен, Мери, что буду в состоянии оплатить все оставшиеся долги в течение этого месяца.

У Мери был такой вид, будто то, что она скажет в следующую минуту, будет больнее, чем если бы ей рвала зуб обученная этому делу обезьяна.

— Спасибо, — тихо сказала она, но лотом добавила более решительным тоном: — Однако нам еще предстоит уладить самое главное, Джек, и ты это знаешь.

— Можно подумать, — неожиданно взорвался он, — ты мечтаешь о том, чтобы лечь со мной в постель, несмотря на все то, что твердишь по поводу нашего предполагаемого брака. В настоящий момент, могу тебя уверить: ты в полной безопасности. Я все еще надеюсь, что мы сможем решить эту дилемму каким-либо другим способом.

Мери вызывающе вздернула подбородок. Она смотрела на него с таким высокомерием, словно была гранд-дамой.

— Да, Джек, мы определенно решим все, так или иначе. При условии, что я остаюсь хозяйкой Колтрейн-Хауса.

Повернувшись, она вышла из комнаты. А он смотрел ей вслед, в висках у него стучало, внутри все переворачивалось.

Потом он сел, посмотрел на люстру, на большую вазу, которая совсем недавно качалась, хотя никто ее не трогал. Неужели действительно привидения? Неужели Клуни и Клэнси все еще обитают в доме? Мери хочет, чтобы он относился к ней как к взрослой женщине, а верит в такую чепуху.

Ах, если бы Мери была права! Если бы Клуни и Клэнси все еще жили здесь! Его вина бы чуть уменьшилась: он отсутствовал, когда был нужен им. Он рассказал бы им, что делал, чему научился, что думает делать. Перечислил бы все причины, по которым так долго отсутствовал, объяснил бы, почему не писал им. И смог бы с ними попрощаться…

Он смотрел на люстру и думал о том, что бы он сказал после приветствия в первую очередь. Как люди разговаривают с привидениями? И что им сказать, если они ответят? Интересно, а от него пахнет камфорой? Наверное, нет. И люстра висит неподвижно. Висит себе и висит…

— Проклятие! Я, верно, сошел с ума! — вырвалось у него. Вскочив, он ринулся к двери в сад в надежде, что прохладный вечерний воздух прочистит ему мозги.

Клуни вышел из-за занавески, а Клэнси, спланировав вниз с люстры, сел рядом с ним на диван.

— Не понимаю, почему я до сих пор страдаю от икоты, — пожаловался Клуни, усаживаясь поудобнее в подушках. — Я же умер. Здорово я напугал Джека, а? Ну и заварилась здесь каша, Клэнси. Мы с тобой видели времена получше.

Провожая глазами Джека, выходившего в сад, Клэнси вздохнул и кивнул в знак согласия.

— Он не должен знать, что мы здесь, Клуни, и мы не должны предлагать ему помощь. Он еще не готов в нас поверить. Он вообще не готов поверить во что-либо или кого-либо.

— В кого он точно не готов поверить, так это моя Мери. Или она в него. Ты видел, с какой злостью они смотрели друг на друга? Он даже не сказал, какая она хорошенькая в этом платье и с прической. Это Хильда научила Хани, как надо укладывать волосы. У нее это всегда хорошо получалось. К сожалению, роль леди Макбет у бедняжки — да упокоится ее душа в мире — получалась хуже.

— Знаешь что, Клуни? — Клэнси постучал себя пальцем по носу. — Я все думал и думал — и начинаю сомневаться, такой ли этот Генри Шерлок хороший друг, каким все его считали более двадцати лет? Даже не знаю почему. Мне почему-то кажется, что во взгляде Джека появляется особое выражение при упоминании имени Генри Шерлока. Как ты думаешь, почему, Клуни? Клуни? — повторил он, почувствовав, что его друга нет рядом.

А потом вздохнул и покачал головой. Вон его друг: стоит на голове на столике для напитков, выражение лица смущенное, ноги и одна рука болтаются, а другая — застряла в графине с бренди.

— Ох, Клуни! Опять икнул? Не обращай внимания на то, что я только что сказал. Я сейчас сосредоточиваюсь за нас обоих.

Глава 14

На следующее утро, перед завтраком, Мери вышла в сад и встретила там Уолтера. Он прогуливался по дорожкам розария, высматривая самый красивый белый бутон, чтобы вдеть его в петлицу. Он еще накануне сообщил Мери о своем намерении и получил разрешение срезать понравившийся бутон. Он извинился перед бутоном, поблагодарил его за то, что он существует, и за ту радость, которую его красота доставляет миру. Мери все это слышала, и Уолтер понравился ей еще больше, чем при первой встрече.