Глава 16

Рано утром в пятницу было солнечно и тепло. Снаружи.

Внутри было темно… и жарко.

Джон приподнял голову, посмотрел на Джейн и перевернулся на спину.

— Ладно, все. Я официально проснулся.

— А мне казалось, ты проснулся раньше, — она потерлась щекой о его плечо.

Джейн улыбнулась, когда он провел пальцем по ее руке. Простой жест, ничего сексуального — она уже знала, каким бывает страстное прикосновение. А сейчас Джон просто лежал рядом с ней, вместе с ней.

Она любила секс. Без вопросов. Но Джона любила больше, любила такие минуты.

— Скажи еще раз, — она поглядела на него.

— Я люблю тебя, — он поцеловал ее в лоб.

— И насколько сильно ты меня любишь? — упорствовала она, потому что всякий раз ответ был новым. Он любит ее так, что у него болят зубы. Он любит ее так, что брился бы пять раз в день, если бы она попросила. Он любит ее так, что отдал бы ей последние рисовые хлопья. Он любит ее так, что разрешит Молли быть подружкой невесты на их свадьбе.

— Я люблю тебя так… — он криво улыбнулся, — что бросил бы нашу затею, если бы ты захотела.

Джейн повернулась на кровати, завернувшись в верхнюю простыню, и села на колени.

— Ты серьезно? Ты бы все бросил? План сбить Харрисона в полете? После того, что он сделал с твоей матерью, с тобой? Зная, какой он ужасный человек?

Джон пожал плечами:

— Я не сказал, что это легко, но да, бросил бы. Она покачала головой:

— Хорошо. Моя очередь. Я люблю тебя так, что никогда не попрошу тебя об этом. Никогда.

Он сел в кровати.

— Я знаю, — сказал он, уворачиваясь, когда Джейн схватила подушку и принялась его колотить.

Битва на подушках перешла в щекотку, щекотка в другое чувственное исследование… И было уже за девять, когда они спустились и встали в очередь к шведскому столу, и ели холодную яичницу с раскисшим беконом, обмениваясь загадочными улыбками.

— Привет! Не возражаете, если я нарушу идиллию? — Брэнди отодвинула стул и присела. Сегодня она выглядела чудесно, хотя она всегда выглядит чудесно. Джейн возненавидела бы ее, не будь Брэнди такой милой или такой смелой.

— Как дела? — Джейн заметила, что рука Брэнди подрагивает, когда та подносит к губам чашку кофе.

— Легкий сценический страх, — ответила Брэнди с ослепительной улыбкой. — Ладно, сильный страх. Я говорила, что умею импровизировать, но сейчас не помешал бы сценарий.

Джон откинулся на спинку стула и положил салфетку на стол.

— Знаешь, Брэнди, это не такая уж плохая мысль.

— Сценарий? Ты шутишь, — Джейн смотрела то на Брэнди, то на Джона. — Погоди-ка, Джон… Ты думаешь, стоит разыграть все в лицах?

— А мне это нравится. Но должен играть мужчина, — сказала Брэнди, придвигая стул ближе. — То есть я могу и сама, но такого эффекта не получится.

Джейн кивнула:

— Она права. Но нужно двое мужчин. Один в качестве диктора, другой собственно актер. — Джон странно посмотрел на нее. — Что? Между прочим, я в свое время поставила несколько спектаклей. Рождественские маскарады, ежегодные «Приключения Пасхального кролика». Я знаю, как это делается. Хотя вряд ли кто-то захочет нарядиться эльфом или кроликом.

— Я люблю тебя, — Джон наклонился и поцеловал ее в щеку.

— О боже. Любители, — произнесла Брэнди со смешком. — Я работаю с любителями. К тому же сентиментальными.

— Нет, нет, — запротестовала Джейн. — Тебе не о чем волноваться. Нам нужно два мужских голоса. Верно, Джон?

— А что ты смотришь на меня? — Джон снова взял салфетку. — Я не устраиваю публичных чтений. Ни своих вещей, ни чужих. Читать с выражением, вкладывать чувства в слова — увольте. Не хочу.

— Ладно, не заводись. Будешь автоответчиком и рассказчиком. Надо просто читать, не играть, — произнесла Брэнди взволнованно. — А остальное за Хэнком. Он играл в средней школе. По его словам.

Джон расхохотался на весь зал.

— Он тебе так сказал? Они ставили «Мышьяк и старые кружева»[26]. Он играл труп. Не произнес ни строчки.

Джейн прикусила губы, чтобы не рассмеяться.

— Ты выдумываешь.

— Да, — согласился Джон. — У него было две фразы. И он громко их выкрикнул, чтобы все слышали. Неужели он тебе об этом рассказал, Брэнди?

Джейн увидела, что глаза у Брэнди стали мягкими и мечтательными.

— О, мы постоянно разговариваем. Хэнк такой интересный человек. Очень начитанный…

— С этим не поспоришь, — перебил Джон. — Иногда кажется, что он хотел бы быть Пиноккио, чтобы длинный нос сам переворачивал страницы. Продолжай. Расскажи еще о Хэнке. Очень интересно, правда.

— Не надо, Брэнди, — Джейн погладила ее по руке. — Джон слишком увлекся. — Она повернулась и пристально посмотрела на него: — Постыдись.

Джон поднял руки, сдаваясь:

— Хорошо, учитель, я иду в угол. Но серьезно, Брэнди, как нам поставить этот сценарий?

— Не знаю, но идея Джейн, по-моему, хороша. У тебя есть с собой копия?

— Я сделал пять, две послал к себе домой, чтобы подстраховаться. — Джон залез в карман брюк и достал две сложенные бумажки. — Поехали. Здесь тихо, семинары уже начались, так что можно порепетировать. Я начну.

Джон развернул бумажки, прочистил горло и тихо начал:

— «Данный документ является пословной записью телефонного сообщения, которое я, Диллон Холмс, личный помощник сенатора Харрисона, получил в день, указанный ниже. Аппарат — мой домашний автоответчик, звонящий — сенатор Харрисон. На записи его голос. В целях личной безопасности запись находится в надежной депозитной ячейке, и у меня единственный ключ». Следует запись: «Получено одно сообщение в 20 ч. 23 мин., вторник, 23 ноября». Следует сообщение.

Он передал бумажки Брэнди. Брэнди облизнула губы, глубоко вздохнула и начала читать, очень выразительно и эмоционально:

— «Диллон! Диллон, ты дома? С ума сойти, где ты? Ты обещал быть. Знаешь, племянничек, ты ведь должен заботиться обо мне, прибегать по первому зову. Мало того, что ты похож на отца, ты еще и безмозглый, как твоя мать. У нас неприятности, и крупные. Эта сука угрожает разводом, хочет сказать на суде о Глории. Глория! Да она была дюжину женщин назад. Не знаю, как она выведала. Супружеская измена, представляешь? Она хочет подать в суд за супружескую измену! Я сказал ей, что никто так не делает. А она заявила вчера — только послушай! — хороню, говорит, тогда я скажу, что ты меня бьешь. Бью. Я бы побил, но не хочу даже прикасаться к ней. Чертова алкоголичка, головой в бутылке и днем и ночью. Ты можешь представить ее первой леди? Бред. Теперь каждый день угроза за угрозой. Сегодня вечером хуже всего, Диллон. Снова хочет прижать меня Глорией, и на этот раз серьезно. Где ты, черт возьми? Проклятие, ненавижу эти автоответчики. В любом случае у нее есть доказательства моей связи с Глорией, того, что у Глории есть сын, — от меня, черт возьми, — и если я не дам ей развод и деньги, она все обнародует. Я знаю, что ребенок не мой, и Марсия тоже. Черт, я не видел Глорию уже год. Но доказывать, что я не отец, то же самое, что заявить — да, я спал с этой женщиной. И тогда выплывут остальные. Начнут махать руками и говорить: „Он и меня погубил, и меня“. Поместят мою фотографию на обложку „Нэшнл Инкуайрер“[27], и засунут меня в рекламу джинсов. Знаешь, что станет с моей кампанией? Черт, эта женщина меня погубит. Диллон, мальчик мой, нам нужно, чтобы с этой пьяной потаскухой произошел несчастный случай. Пусть съедет в канаву или упадет с лестницы. Она всегда пьяная в хлам. С ней все может случиться. Ладно, ладно, успокаиваюсь. Она просто меня достала. Позвони завтра, что-нибудь придумаем. И ради бога, сотри это сообщение. Удиви меня, сделай хоть что-нибудь правильно».

Закончив, Брэнди вернула бумажки Джону, который прочитал остальное.

— «Как указано выше, звонок от 23 ноября. 24 ноября, пока я, Диллон Холмс, находился в Калифорнии, Марсию Харрисон, которой на следующий день должно было исполниться сорок три года, обнаружили под лестницей в особняке Харрисонов в Джорджтауне. Со сломанной шеей, мертвую.

Я не делаю выводов и не говорю ни о каком преступлении. Слова сенатора Харрисона казались бредом взволнованного, отчаявшегося человека. Человека, чьи проблемы, кажется, решились сами собой на следующий день. Ради своей матери, сестры сенатора, и потому, что это может быть трагическим совпадением, я до сих пор молчал, но сейчас я считаю, что сенатор Харрисон на самом деле убил свою вторую жену».

Джейн поежилась, по коже побежали мурашки.

— Вслух это звучит еще хуже, — она посмотрела на Джона. — Давайте так и сделаем.

— Я согласна. — Брэнди потянулась через стол и утащила последний кусочек бекона с тарелки Джона. — В целом план остается тот же. Я звоню Харрисону и прошу его спуститься в банкетный зал. По словам Хэнка, Диллон вчера намекнул — они знают, что мы по крайней мере видели эти бумаги. И они будут ждать от нас действий, но не света, камер и выступления. Приходит репортер с операторами, я даю интервью, пока не появятся Харрисон и Диллон, и мы сразу переключаемся на чтение перед включенной камерой. Как гласит китайская мудрость, одна картина стоит тысячи слов. У нас как раз тысяча слов, и лицо Харрисона в кадре. Что еще у нас есть, знаете?

— Что еще у нас есть? — спросила Джейн, представляя, что ей достанется роль простака в версии «Всей президентской рати»[28] по сценарию Брэнди.

Брэнди оторвала кусочек бекона и сунула его в рот.

— Материал для «Оскара».

— Называется, старая поговорка, — сказал Джон. Они с Джейн шли вдоль берега.

— Что за поговорка? — Джейн ступала осторожно. Шторм поднял со дна множество сломанных ракушек, и они остались на пляже после прилива.

— Чем веселее, тем быстрее бежит время. Знаешь, сейчас только два часа. Нам еще нужно убить два часа перед великим разоблачением.

— Давай искупаемся. Забежим в отель и переоденемся за пару минут.

— Нет, лучше просто погуляем. Здесь и по городу. Чтобы осмотреться. Не знаю, почему, но это кажется правильным.

— А у меня оригинальная идея. Пойдем на семинар? Я чувствую себя немножко виноватой, мы же почти не участвовали в конференции. Единственный, с кем я о чем-то поговорила сегодня за ланчем, — этот приятный Брюс Хендерсен. Хотя он в основном молчал.

— Его наняли спутником, — Джон сжал ее руку. Джейн затанцевала перед ним, пытаясь заглянуть в улыбающееся лицо.

— Да ты что! Он — спутник?

Джон повернул ее кругом и направился дальше по берегу.

— Спутник. Старина Брюс здесь с доктором Петицией Ральстон, генным инженером. Он ее красотка по найму.

Джейн вздрогнула.

— Мне не нравится это выражение, — сказала она натянуто, затем посмотрела на покрывала, зонтики и тех, кто решил провести последний вечер на солнце у моря. — Ну ладно. Я любопытная. Кто еще?

— Хорошо. Так и убьем время. — Они прошли ярдов двадцать, и Джон кивнул вправо: — Справа по курсу, блондинка в лиловом закрытом купальнике.

Джейн повернула голову и посмотрела на высокую, хорошо сложенную женщину, которая намазывала средство от солнца на длинные-длинные ноги.

— Она по найму? Откуда ты знаешь?

— Посмотри на человека, который идет к покрывалу с двумя банками газировки. В клетчатых шортах.

— Вижу, — сказала Джейн, глядя, как мужчина, явно на тридцать лет старше женщины, неуклюже плюхается на покрывало. — Кто это?

— Джереми Проктор. Профессор социологии. Написал очень хорошую книгу несколько лет назад. Прекрасный человек, но не женат. И ни с кем не встречается.

— А это ты откуда знаешь?

— Мне сказал Генри. Он издатель Проктора. Так, я исчерпал свои познания. Что мы теперь… Стой.

Джон резко остановился, за ним и Джейн. Сначала она пыталась проследить за его взглядом, потом стала изучать берег сама.

— Что? Я ничего не вижу.

— Я вижу. Идем непринужденно, действуем осмотрительно, — Джон снова взял Джейн за руку и двинулся через пляж назад к отелю. — Мы гуляем, болтаем…

— Мы подумываем об изменениях в оздоровлении, созерцании… — сказала Джейн, удерживая вежливую улыбку на лице.

— Остроумно. Подыгрывай, солнышко. Ты не можешь представить, как я надеялся на это. Почти пришли, — Джон резко свернул влево и в следующее мгновение стоял на коленях на чьем-то покрывале.

— Джон! Что же ты… Кевин? Это ты?

Кевин, похожий на отдыхающего в своих гавайских плавках, зеркальных темных очках и с носом, намазанным цинковыми белилами, улыбнулся Джейн.

— Не слишком-то замаскировался. Но я не выдержал, понимаете? В этой проклятой шинели было ну очень жарко. — Он снял очки и посмотрел на Джона: — Ладно, выкладывай. Что меня выдало?

— Уши, — ответил Джон. Джейн тоже села на уголок покрывала. — Тебя дразнили в детстве Джагхедом[29]?

— Дамбо[30], и мне до сих пор обидно, так что проявите чуткость и перестаньте скалиться, — посетовал Кевин, запуская руку в сумку-термос и доставая три банки содовой. — Кто будет пить?

Джон покачал головой.

— Ты довольно спокоен для парня, который крадет ключи и обыскивает комнаты.

— Обыскивает? Да ладно, Джон, я не обыскивал. Я был очень аккуратен и нарочно оставил тебе подсказку, чтобы ты все понял и внимательнее относился к своим материалам. Ты заметил, верно, Джей-Пи? Я дал ему лишь то, что он и так знал. Видишь? Никакого вреда.

— Джон, — Джейн положила руку ему на предплечье, — не бей его.

— На самом деле я собирался его придушить.

— Да, но тогда он не сможет с нами поговорить, так? — резонно возразила она и уставилась на Кевина. — Ты сказал «ему». Ты работаешь на Диллона Холмса, да?

Кевин поднялся и почесал свое торчащее ухо.

— Вы бы так и решили. Харрисон и Холмс тоже так решили. Мой шеф, однако, думает иначе.

— Твой шеф? — Джон склонил голову набок. — Ну ладно. Значит, я не чокнутый. Я наконец все оценил правильно. Отлично. Теперь я возьму содовую.

— И я возьму, — задумчиво произнесла Джейн. — Ты тоже репортер, Кевин? Именно это понял Джон?

— Да нет, — ответил Джон. — Ты не репортер, правда? Не бродяга и не грабитель. Ты фед. Глаза Джейн расширились.

— Фед? То есть федеральный агент? — Она села на корточки. — Не может быть.

— Может, — сказал Кевин. — Приз за правильный ответ. Кстати, ты его захватил? Я ищу несколько месяцев. Не смог найти в твоем номере. Я бы с удовольствием на него взглянул.

Джон пожал плечами, затем полез в карман и вытащил сложенные бумажки.

— Держи. Наслаждайся.

— Джон! Если ты отдашь, мы не сможем…

— У вас все равно ничего не получится, мисс Престон, — сказал Кевин, листая страницы. — Мы узнали об этом несколько месяцев назад, когда Холмс потихоньку стал прощупывать, что ему выгоднее: скандальная история о Харрисоне или быть с Харрисоном. Хотя никто не знал, о чем конкретно речь.

Он свернул бумажки и вернул их Джону:

— Это ничего не меняет. Старые новости, ребята. Он подонок, но он не убивал жену.

Джейн почувствовала, как ее воодушевление улетучилось и сменилось разочарованием.

— Значит, может, Диллон Холмс? Да? Нет?

— Ни тот, ни другой. Насладиться зрелищем может только наблюдатель, ведь каждый из них думает, что убил другой. Вот что я выяснил во время расследования. Они шантажируют друг друга. Харрисон по полной использует осведомленность Холмса, Холмс надеется стать серым кардиналом, когда Харрисон окажется в Овальном зале. И, кстати, нельзя возбудить дело против человека, который спит со всеми подряд. По крайней мере, уже нельзя, а то мы в последнее время стали похожи на ушлое стадо любопытных Варвар.

Джон потер шею.

— Откуда ты знаешь, что ее никто не столкнул? И раз уж на то пошло, какого черта здесь делаешь ты, если знаешь, что Харрисон не убивал жену?

— Отвечу сначала на второй вопрос. Я здесь потому, что Харрисон собирается баллотироваться в президенты, и — по крайней мере, сначала — мы слышали, что есть свидетельства, будто он убил жену. Такое нельзя объявить без серьезных доказательств. У нас их нет. Что отвечает на твой второй вопрос.

— Это тебе так кажется. — Джон сделал большой глоток содовой и скривился: — Блин, она теплая.

— Вот и с нашими материалами — тепло. Совсем не горячо, уж извини, Джон. Харрисон утаил, что проводилось вскрытие, он даже не попросил показать результаты. Наверное, понял, что там — его жена была пьяна. Он даже заплатил, чтобы отчет потеряли. Несчастный ублюдок. Харрисон хороший политик, но с мозгами у него туго. Хотя он мог подумать, что вскрытие покажет еще что-нибудь не то.

— Но оно же не показало? Значит, вы больше не считаете, что сенатор столкнул жену с лестницы? — спросила Джейн, все еще волнуясь, что на это скажет Брэнди. Будет ли настаивать на варианте с фотографиями? Это нечестно — повредить себе, чтобы разоблачить Харрисона;

— Нет, больше нет, — ответил Кевин. — И уже давно. Видишь ли, результаты вскрытия, когда мы наконец добрались до них — у меня много талантов, — показали, что у женщины был тяжелый инфаркт. Она умерла прежде, чем упала. Конец истории. Во всяком случае, этой главы. Однако всегда хотелось увидеть, чем Холмс угрожал Харрисону. Из любопытства, понимаете. И еще ради шутки.

— Сейчас угадаю. Вы, федералы, посмеиваетесь в рукав над тем, что Холмс и Харрисон думают друг на друга.

— В точку. С нашей работой ловишь кайф как можешь.

У Джейн словно осыпался позвоночник, она сгорбилась и закрыла глаза.

— Мы подошли так близко.

— Просто вы любители, — Кевин отдал им честь банкой.

— Но почему ты здесь? Зачем прикидываешься, будто в команде Холмса?

— Взятки. Подкуп. Размен влияния. Настоящие преступления, большие и маленькие. Поэтому я тут ошиваюсь, играю в мальчика на побегушках у Холмса. И жаль, что мы вряд ли сможем опубликовать этот материал аж в ближайшие года два. Печально, но нужно немало времени, чтобы расставить все по полочкам.

— Так, — произнес Джон, — а тем временем Харрисон сделает заявление, выставит свою кандидатуру и, когда вы подготовитесь, будет уже у власти. Вы точно не хотите, чтобы мы устроили хотя бы утечку информации в прессу?

Кевин покачал головой:

— Найти результаты вскрытия слишком легко. Признание Харрисона в том, что он спит со всеми подряд, — хорошо, но это несопоставимо с бедным овдовевшим сенатором, которого несправедливо обвиняют в убийстве. Ладно, я открыл вам карты. Может, и вы свои покажете? Расскажите, что вы там планируете?

— Не хотелось бы, — Джон поднялся. — Идем, Джейн, нужно найти остальных и все отменить.

— Что отменить? Есть что-то еще? — спросил Кевин, ухмыляясь. — Я так люблю теории заговоров. О, подождите, я понял. Вы собирались устроить великое разоблачение на сегодняшней пресс-конференции, да? Очень мило, даже здорово. Почти как Вудворд и Бернстайн, которые играют в Микки Руни и Джуди Гарланд и говорят: «Давайте устроим представление!» Джон зарычал.

— До свидания, Кевин, — сказала Джейн, и Джон помог ей встать. — И огромное тебе спасибо за лекцию о том, на что идут наши налоги.

Джон держал ее за руку, но Джейн приходилось почти бежать, чтобы не отставать. Они покинули пляж и вошли в отель.

— Генри, вероятно, в «Синем кабане», — решил Джон и двинулся к бару. — Будем надеяться, Брэнди с ним. Я не хочу дважды мусолить эту историю.

Джейн потянула руку Джона, чтобы он остановился.

— Джон, нельзя, чтобы Брэнди рассказывала об этих фотографиях. Она ведь захочет, и мы должны ее остановить.

— Я знаю. Вопрос в том, как?

— Во-первых, мы пока ей ничего не расскажем, — Джейн нахмурилась, размышляя. — А значит, не расскажем и Генри, он ведь ей все передаст. Если бы как-то отправить их обоих отсюда…

Джон сгреб ее в охапку, поднял на добрый фут от пола, поцеловал прямо в губы и опустил.

— Ты гений.

— Да, я знаю. И поэтому ты меня любишь, — слегка озадаченно ответила Джейн. — Что я сказала?

Он снова взял ее за руку.

— Только подыграй мне, потому что я собираюсь импровизировать. Знаешь, я ведь писатель. Я великий лжец. Потом я несколько часов буду не в себе, зная, что мы упустили такую возможность проучить ублюдка, а ты станешь меня утешать — у меня есть несколько предложений как, — но сейчас нужно защитить Брэнди. У тебя с собой мобильник?

Джейн залезла в сумочку, вытащила телефон и протянула Джону.

— Кому ты хочешь позвонить?

— Джиму Уотерсу, — Джон вытащил из бумажника визитку телекомментатора. Набрал номер, нажал кнопку и поднес телефон к уху. — Один гудок… два гудка… Джим, алло, я так рад, что поймал тебя. Это Джон… Джон Романовски, помнишь? Нет? На берегу вчера вечером. Высокий, — он поднял ладонь над головой. Затем поморщился, глядя на Джейн. — Волосатый.