— Я ничего не заметила. Знаешь, как говорят? Не видеть леса за деревьями. Если бы я даже отправилась туда за чем-то особенным, пришлось бы искать месяц. Мне повезло, что я увидела папку, потому что она голубая.

Джон посмотрел на все еще влажную папку, потягивая содовую через соломинку, и вздрогнул, когда все выпил и в соломинке забурчало.

— Извини. Так ты думаешь, Диллон разозлился? Правда?

Джейн пожала плечами, встала из-за стола, собрала бумажки от хот-догов и огляделась в поисках урны.

— Знаешь, свой мусор я могу выбросить сам, — Джон открыл ей крышку мусорной корзины.

Она кивнула. Ему это все не нравилось. Она грустит. Несомненно, грустит. И, будучи наблюдательным, он заметил, что, чем она несчастнее, тем становится аккуратнее. Наверное, это вроде болезни, от которой сам он не страдает.

— Диллон ничего не сказал, только чтобы я после ужина поучаствовала в какой-то фотосессии с сенатором. Он даже подыскал детей для фотографий. А это уже совсем пошло. — Джейн поглядела на него, пока они переходили улицу и шли к пляжу. — Тебе так не кажется?

— Добро пожаловать в чудесный мир политики, Джейн, — Джон с удовольствием взял на себя роль дерева, или чего там еще, Джейн прислонилась к нему и сняла обувь.

— Не смотри, — она присела на корточки у песка. — Я серьезно, не смотри, — ее руки исчезли под длинной широкой юбкой.

— Хорошо, — Джон отвернулся, потом снова посмотрел на нее, как раз вовремя, чтобы увидеть, как она медленно поднимается и аккуратно спускает колготки с колен.

Он снова перевоплотился в дерево, когда она выступила из колготок, свернула их и засунула в сумку.

— Чтобы не порвать, — пояснила Джейн, забирая свою папку.

— Может, просто погуляем?

— Конечно. — Джон снял ботинки и носки, подвернул штанины. Вытащил из кармана брюк бумажник и ключ-карту, переложил их в карман пиджака. Ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, вылез из спортивной куртки и бросил ее на песок, рядом с ботинками.

— Джон! — Джейн подобрала куртку, встряхнула, вывернула наизнанку, превратила ее в чрезвычайно аккуратный сверток и положила на свою папку и сумочку. — Вот. Так лучше. Ее надо будет погладить, но, по крайней мере, не придется отправлять в чистку.

— Я счастливец, — Джон взял ее за руку и направился к берегу. — Почему у меня такое чувство, будто я в рекламе мужского одеколона?

Она широко улыбнулась.

— Песок, море, неизменная струящаяся юбка на женщине, белая-пребелая рубашка на мужчине. Не хватает только золотистой лошади с белой гривой. Ты ездишь верхом? Он потряс головой.

— Мне никогда не попадалась настолько крупная лошадь, чтобы я не боялся раздавить ее, а клайдесдальский тяжеловоз[19] — это уж слишком. У меня есть мотоцикл, но я на нем тоже не езжу. Трудно выглядеть крутым, когда коленки торчат из-за ушей.

— А мне кажется, у тебя размер что надо, — Джейн будто не замечала, что ей приходится идти на цыпочках, чтобы держаться с ним за руки, с ее пятью футами и тремя дюймами роста.

— Издеваешься. Ты просто хочешь выкрасить меня в зеленый цвет и послать за конфетками на День Всех Святых.

— Нет, — ответила она, смеясь. — Хотя, если бы ты нарядился зеленым человечком и заглянул в «Беззаботное детство», я бы угостила тебя карамельным яблоком.

Джон широко улыбнулся.

— Ты же меня до сих пор боишься.

— Боюсь? Я тебя не боюсь, — Джейн, пританцовывая, подошла к воде, которая растекалась по берегу после обрушившейся волны.

— Значит, в воскресенье у эскортного агентства твое лицо исказилось не от ужаса?

— Нет, конечно… хотя, да. Ты очень большой, Джон. Большой и Ужасный Джон. Кажется, сто лет назад была такая песня. — Ее улыбка чуть погасла. — Или просто «Большой Джон», а не «Большой и Ужасный Джон»?

— Нет, Большой и Ужасный. Я помню, потому что часто слышал ее в детстве. Но на самом деле я не такой уж и высокий. Высокий для баскетбола в старших классах, высокий для футбольной команды — там из меня сделали отличного защитника, между прочим. Но недостаточно высокий, чтобы стать профессиональным игроком. Я просто большой.

— Очень большой, — сказала Джейн. Он видел ее макушку. Туфли на высоких каблуках валялись на песке, а она шла босиком. — И волосатый.

Джон остановился.

— Что, прости?

— Волосатый, — она хихикнула, отпустила его руку и вошла в воду по щиколотку. — И не говори мне, что никогда этого не замечал. У тебя, наверное, уходит три электробритвы в месяц.

— Две в год, — сказал он. — И ты сейчас поплатишься за свои слова, — он вошел в пенящийся прибой и ударил правой ногой, посылая в Джейн поток брызг.

Результат оказался несколько мокрее, чем он ожидал.

Она вытерла лицо, отбросила назад мокрые волосы, заправила их за уши и встряхнула юбку.

— Вы знаете, профессор, что это означает войну?

— Ой, как страшно.

— Вот и пусть тебе будет страшно. Очень, очень страшно, — Джейн подальше зашла в воду.

— Ты красиво говоришь, — он следовал за ней, глядя на ее спину — и бедра, — но пока ничего не происходит. Сначала сделай, а потом говори, Джейни.

Последнее, что видел Джон, — она остановилась и повернулась к нему с коварной улыбкой. Он снова смог видеть, только когда протер глаза от воды. Он развел руками и улыбнулся ей:

— Хорошо, ты меня поймала. — Но это не значит, что мы квиты. Все честно?

— Все честно, — согласилась она, слегка наклонившись вперед и сунув руки в воду. Глаза озорно сияли.

Волны успокоились, и можно было свободно бежать по щиколотку в воде, по икры и, наконец, по бедра — для Джейн, конечно, не для Джона.

Они плескались добрых тридцать минут, чаще всего из дуэли победителем выходил Джон.

Он мог двигаться быстрее, брызгаться сильнее — ноги у него были намного больше, — но Джейн не сдавалась, забрызгивала его, убегала, набрасывалась сзади, снова убегала, так что платье промокло насквозь.

Но, кажется, ей было наплевать. Ему-то уж точно наплевать. Она смеялась, она была счастлива, и лицо больше не было бледным и осунувшимся, как во время рассказа о происшествии в комнате Диллона Холмса. Грусть, разочарование в Харри-соне и в политике сменились озорной живостью, и от этого Джону захотелось подхватить ее, покружить и крепко чмокнуть во влажные губы.

Так он и сделал.

— Зачем это? — Голова Джейн сейчас возвышалась над ним. Он крепко прижимал ее к себе, ее руки лежали на его плечах, их лбы соприкасались.

— Я не знаю, — честно ответил он. Она весила не больше перышка, даже при том, что промокла до нитки. Он мог сломать ей ребра безо всяких усилий, и эта мысль напугала его. Ведь меньше всего на свете он хотел причинить ей боль. Любую.

— Мне понравилось, — сказала Джейн, когда он глубже вошел в воду. Мелкие волны разбивались о его бедра, о ноги Джейн, которые висели в добром футе над поверхностью воды.

— Мне тоже, — ответил Джон и поцеловал ее снова.

Ее губы раскрылись, и он воспользовался приглашением. От нее пахло хот-догом, луком, соусом и соленой морской водой. Он подумал, что не пробовал ничего вкуснее.

Руки Джейн крепко обхватили его шею. Он заходил все глубже, потому что она обняла его ногами, а у него хватало здравого смысла, чтобы понимать, что с берега за ними могут наблюдать.

Черт бы побрал это сияющее солнце. Черт бы побрал этот общий пляж. Ему хотелось ночи и лунного света. Он хотел уединения. Он хотел Джейн. Здесь. Сейчас.

— Эй! Эй, вы там! После шести купаться запрещено!

— Ты слышал что-нибудь? — прошептала Джейн ему на ухо.

— Вы слышите меня? Спасатели уже не дежурят! Выходите!

— Нет, я ничего не слышал. Ты бы хотела поехать в Париж? Может, у нас получится дойти вброд до какого-нибудь круизного корабля.

— А что, давай, — откликнулась Джейн. И тут волна все испортила: их обоих накрыло и затянуло под воду. Они встали, отплевываясь, и услышали вопли брюзги с берега:

— Я же говорил! Идет волна!

Выходя на берег, Джейн прильнула к Джону и улыбнулась, заметив, как брюзга таращится на них и их вымокшую одежду.

— Вы даже без купальных костюмов, — ухмыльнулся он. — Это Кейп-Мэй, братец, а не Ривьера.

— Спасибо. Мы запомним, — ответил Джон, когда они с Джейн проходили мимо этого ворчуна. — Эй! Убирайся оттуда! — закричал он, увидев бродягу рядом со своей курткой.

— Не ори, Джон. Это же просто Кевин.

— Да? А под курткой просто твоя сумочка. Услышав крик, Кевин выпрямился, помахал им рукой, широко улыбаясь, и побежал к дороге. Полы его шинели захлопали по коленям, а военные ботинки оставляли глубокие следы на мягком сухом песке. Джон мог бы погнаться за ним, но какой смысл? Он и так подробно опишет его местной полиции.

— Проверь сумочку, — посоветовал он Джейн, как только они подбежали к своим вещам.

— Можно и не проверять, — сказала Джейн, немного взвинченная. — Я доверяю Кевину.

— Кевин. Какое странное имя для бродяги. Могу поспорить, когда мать давала ему это имя, она сказала: «Назовем его Кевин — с таким хорошим именем он точно не станет бродягой».

— Терпеть не могу эти твои шуточки. — Джейн отлепила мокрую юбку от ног. — В каждом человеке есть что-то хорошее.

— Докажи. Проверь свою сумочку. Если вдруг ты не заметила, твой знакомый бродячий бойскаут разворошил нашу одежду, которую ты так аккуратно, по-военному, сложила. Или, может, он просто искал спички? А тот придурок лучше прикрикнул бы на Кевина, а не на нас.

— Все на месте, — сказала Джейн, закрывая сумочку. — Кошелек, деньги, губная помада, колготки сверху. Даже монетка, которую ты мне подарил. Ты доволен? Доволен ли он?

— Я надеялся… — пробормотал Джон, и это не касалось сумочки. — Ладно, пойдем, а то мы с тобой похожи на крыс-утопленниц.

— А нас пустят в фойе отеля? — спросила Джейн. — С меня вода течет.

Джон взял ее за руку.

— По словам тетушки Мэрион, которая тоже наверняка кого-то цитирует, если за твои проступки тебя не расстреливают, все не так уж и плохо. Думаю, пустят.

— Моя бабушка тоже так говорила. Представляешь, какое совпадение! Ну и хорошо — у меня под платьем фунтов пять песка, и мне уже щекотно. О черт, там Диллон.

Джон заметил группу людей на веранде. Диллон, Харрисон, фотокамеры. Орава детей, которые ведут себя далеко не примерно.

— Фотосессия.

Он увидел почти все зубы Джейн, такой широченной стала ее улыбка. И вдобавок злой. Маленькая злобная воспитательница. Кто знал?

— Ни тот, ни другой явно не умеют общаться с детьми. Как ты считаешь, он все еще хочет меня?

— Не знаю, может, ты его спросишь?

— Нет, смелости не хватит. Но хотелось бы. Давай, побежали!

Джейн, все еще держа Джона за руку, понеслась рысью. Джон едва поспевал за ней спортивным шагом и остановился на секунду только для того, чтобы помахать остолбеневшему Д ил лону Холмсу.

Они ввалились в лифт, хихикая, и Джейн сложилась пополам от смеха, увидев, что пожилая пара поспешно вышла из кабинки со словами: «Мы поедем на следующем».

Они успокоились, только когда добрались до номера.

— Сейчас достану ключ, — сказала Джейн, вытаскивая из сумочки колготки. — Ужас, я вся дрожу, зубы стучат. Это все кондиционер, здесь ужасно холодно. Подожди, сейчас найду.

— Все нормально. Моя в кармане куртки, — Джон взял куртку за воротник и полез во внутренний карман… и ничего там не нашел.

Джейн обхватила себя руками, вода капала с подола на ковер.

— Может, ты положил ее в другой карман?

— Да нет! Я точно помню, что в этот. И ключ, и бумажник.

Джейн все еще дрожала, так что он проверил остальные карманы и обнаружил, что и бумажник, и карточка лежат в одном из внешних.

— Черт!

— Вот видишь! А ты чуть не свалил все на Кевина. Зачем ему карточка, ведь на ней нет даже номера комнаты. Как тебе не стыдно. Открывай быстрее!

Пока Джейн принимала душ, переведя, наверное, всю горячую воду в гостинице, Джон восстановил в голове все события. После того, как Джейн отдала ему ключ-карту в тот первый вечер, он всегда старался запомнить, куда ее положил. Стал аккуратным от смущения, ну и дела.

В общем, карточку он положил во внутренний карман. Абсолютно точно. Они застукали Кевина за кражей ключа-карты и бумажника? А может, он пытался вернуть их?

Простой бродяга? Мелкий, воришка?

Или специально нанятый профессионал? За Джоном кто-то следит?

Или он написал слишком много триллеров, и у него развилась мания преследования?

Компьютер!

В ноутбуке были все его записи о Харрисоне, Диллоне Холмсе, об основных денежных мешках, которые, по его наблюдениям, были причастны к возможной предвыборной кампании Харрисона. Не говоря уже о рукописи романа, над которым он сейчас работал. А также идиотском названии текстовой программы: «ДжонРоман — суперзвезда».

Это послужит ему уроком, нечего зазнаваться.

Шепотом выругавшись, Джон подошел к столу и открыл свой ноутбук. Включил его, и компьютер запросил пароль.

Все как обычно. Но вдруг Кевин взломал компьютер, как-то обошел пароль? Джон не включал в сюжеты много технических деталей, поэтому не знал, может ли одаренный хакер справиться с двухсотдолларовой программой защиты.

— Вполне возможно, так же, как взломщик справляется с дешевым замком, — пробормотал Джон, просматривая файлы на предмет даты последних изменений.

И вот, пожалуйста. Три файла были открыты; как раз те, за которые он больше всего боялся.

Конечно. Не пасьянсы же взломщику раскладывать.

Но почему хакер, который смог залезть в защищенный компьютер, не сумел замести следов?

Или это какое-то послание? А карточка не в том кармане — первый намек? Может, Кевин хотел, чтобы он узнал о краже?

— Вот дерьмо. Пиз…

— Джон! Что случилось?

Он выключил ноутбук и закрыл его.

— Случилось? Ничего. Просто почту проверил, а там, вместо подтверждения моего последнего заказа в книжном клубе, семь писем о том, как увеличить размер… Неважно.

Он посмотрел на Джейн, теплую и розовую после душа, одетую в ту же великоватую бело-голубую пижаму с облачками. Она выглядела так соблазнительно, что мысли, которые пронеслись у него в голове, считались незаконными по крайней мере в пяти американских штатах.

— Я беспокоилась за новые часы, но вроде бы они ходят, — она держала часы за золотой браслет. — А твои как?

— Мои будут ходить на глубине пятьдесят футов, а также, скорее всего, на Луне, — ответил Джон, даже не посмотрев на запястье.

Часы… Какое ему дело до часов? Кто-то залез в его компьютер, в его комнату. Он стоял, оглядываясь, и соображал, что еще проверить. Что изменилось? И что он скажет Джейн, когда начнет переворачивать комнату в поисках «жучка»? «Жучок». Да, его явно заносит.

— А ты не хочешь снять мокрую одежду? — спросила она, расчесывая перед зеркалом влажные волосы. Словно он, и обычные люди, занимаются обычными делами… но она-то должна знать, что нет ничего обычного в том, что случилось между ними на пляже, и в том, что могло бы, может, должно, черт подери, произойти здесь, в этой комнате. Этой ночью.

Уничтожить «жучок», если он существует. У них кое-что началось на берегу, и ему хотелось довести это до конца. Тоже сегодня ночью.

— А что я делаю? — Джон выхватил чистое белье и нейлоновые шорты из верхнего ящика комода, быстро проверил, не пропало ли чего-то, и осознал, что даже если так, то все равно не поймет, — и отправился в ванную.

Ему нужен холодный душ. Шесть раз.

Почему? Разве она не сказала тогда, что хочет, чтобы он сделал шаг, хочет с ним развлечься? Не с Холмсом. Тот лишил себя всех шансов, благослови его господь.

Она ему в этом призналась.

Но потом сказала, что просто пошутила.

Потому что он сказал ей, что просто пошутил.

— Ты ужасное трепло, Джон Патрик, — проворчал он, включив душ и сунув голову под тонкие, как иглы, струи.

Но он не может воспользоваться Джейн.

Почему нет?

Она не собиралась жить с ним в одной комнате. Она правильная, славная девочка.

Ну и? Что значит — славная девочка? Она же взрослая. Мы оба взрослые. И мы вдвоем в одной комнате.

Дело в этом?

Нет. Он не похотливое животное, которому все равно, с кем спать.

Тогда кто же он? Он выключил душ, быстро и не слишком тщательно вытерся, натянул трусы и шорты.

— Джейн! — он ворвался в комнату, все еще вытирая волосы полотенцем для рук.

Она вешала его спортивную куртку. Такая чертовски домашняя. Чертовски аккуратная.

Играет в дом?

Нет. Джейн не живет в мире грез. У нее свой бизнес, она удивительно разумная и зрелая. Она может говорить о том, что не прочь поразвлечься, может сетовать на скучную жизнь, но не прыгнет к нему в постель только потому, что он под рукой, только для того, чтобы немного развеяться.

Нет. Она захочет обязательств. Слов любви. Свадьбы.

И он поймет, ведь с такими женщинами, как Джейн Престон, не спят, если не готовы все это дать.

Джон неожиданно понял, что, может, ему и не нужен был холодный душ.

— Ты хотел что-то спросить? — Джейн прошмыгнула мимо него в ванную, начала подбирать их промокшую одежду и вешать на перекладину душа.

— На самом деле нет. Я просто немного проголодался после всей этой беготни и подумал, может, заказать чего-нибудь?

Она посмотрела на него через плечо, держа его мокрые, все в песке, черные трусы. О боже. Ну и картина.

— Думаешь, у них есть пицца?

— Я… я пойду узнаю, — он попятился, споткнулся о ботинки и едва не рухнул на пол. Пора взять себя в руки, а то он убьется. Или Джейн, которая хватает его белье, доведет его до белого каления.

Через сорок минут Джейн — после того, как позвонила Молли и наболтала ей всякой ерунды, — полулежала в кровати под одеялом и читала его книгу, а Джон щелкал телевизионным пультом в поисках спортивного канала и воскресного бейсбола.

Ему очень хотелось перевернуть комнату, обыскать ее. Джейн, аккуратно и педантично сворачивая, складывая и вешая вещи, облегчала ему проверку. Живи он тут один, комната уже выглядела бы так, будто в ней взорвалась бомба, и он не догадался бы, что кто-то рылся в его бардаке, если только ему не оставили бы записку на зеркале.

Завтра. Он перетряхнет комнату завтра. Джейн уже сообщила, что пойдет на одно из первых заседаний, по поводу обедов в общественных школах, а он заявил, что никуда не пойдет и будет разбираться в своих записях.

И вот они лежат, каждый в своей кровати. Один сходит с ума, вторая ничего не замечает… или хорошо притворяется, будто не знает, что мужчина, который находится рядом, борется с очень похотливыми мыслями.

Принесли пиццу, которую он заказал в местном магазине, и две содовых.

Джейн села на колени и знаком велела ему поставить коробку на ее кровать и сесть рядом. Она подняла крышку и улыбнулась, вдыхая запах.

— О, небо! Понюхай, Джон. Как вкусно пахнет!

Во взгляде Джона читался нарастающий ужас, как он описал бы это в своей книге.

— Конечно. Замечательно.

Он только что понял — на пицце есть сыр. Тот сыр, который тянется, когда его кусаешь, и Джейн будет наматывать сырную ниточку на язык и… и он покойник. Осознай это. Покойник.

Как пали сильные…[20]

Джейн взяла на себя раздачу пиццы, отделила для него кусок и положила на салфетку.

— Осторожно, горячая.

— Я люблю горячее, — заявил Джон и откусил. Прекрасно. Сырный ожог. Прямо на нёбе. Но не скажет же он Джейн, что она права.

— М-м-м… хорошая пицца, — он быстро схватил содовую.

— Не слишком горячая?

Джон потрогал нёбо языком. Интересно, там ожог второй или третьей степени? Что с ним? Он всегда был относительно здравомыслящим, зрелым, даже воспитанным. Ну, может, не очень. Но он не всегда был мужланом, так ведь?

— Нет, — ответил он, посасывая лед. — В самый раз. Хотя тебе стоит немного подождать.

— Но я так хочу есть. Я не хотела, пока не понюхала ее, но сейчас так изголодалась.

Изголодалась. Хорошее слово. Он изголодался.

Не по пицце.

Он успел сдержать стон — Джейн, чтобы пицца скорее остыла, держала кусок у рта и дула на него. Влажные губы вытянуты. Она глядела на пиццу так, что, если бы перевела взгляд на него, он принял бы это открытое приглашение схватить ее, повалить и свирепо добиться своего. Много раз подряд.

Но он не может так поступить, потому, что она славная девочка и верит ему. И она ничего не скажет о верности или свадьбе, но будет об этом думать, а он — знать, что она об этом думает. Она будет считать, что веселится, буйно развлекается всю неделю, но потом, когда вернется домой, ей будет стыдно за себя.

Он не мог этого допустить.

Наконец Джейн откусила от пиццы, и чертов сыр вытянулся в нитку, так что Джон в последней попытке самосохранения перемахнул на свою кровать и уткнулся в телевизор.

— Кто сегодня играет? — спросила Джейн.

— Не я, — Джон с силой давил на кнопку пульта, срывая на нем злость, потому что, если бы он встал и начал колотить себя по голове, она бы спросила, почему.

Предстояла еще одна чертовски длинная ночь.