После нескольких часов размышлений, пока Шелби притворялась, что смотрит фильм, закончившийся слишком хорошо для ее настроения, она оценила юмор последних событий. Отчасти.

— Я не шучу, Бренда. Ал — мой дядя Альфред.

— Парень, который как следует повеселился перед тем, как остепениться, верно? Тот, кто подал тебе идею, что жутко здорово какое-то время пожить нормальной жизнью среди простых людей? Тот, кто немного… э… выпивает? Это тот дядя Альфред?

— Он самый. И теперь я понимаю, почему он это делает. То есть пьет. Хотя всего две мои встречи с бутылкой закончились не слишком удачно. Бренда, как мне после всего этого жить так, как дядя Альфред? Как остепениться? Тем более что, по твоим словам, пить я не умею. Бедный дядя Альфред! Надеюсь, ему весело. С Табби. Они собираются в какой-то любимый клуб Табби. Представляю! Боже! — Шелби вздохнула, опершись локтями о стойку бара и вертя длинной ложечкой в горячем сладком соусе, от которого стремительно таяло ее мороженое.

Помолчав, Бренда проговорила:

— Он меня ущипнул. Сегодня вечером, когда мы с Га-ром уходили от Тони. Честное слово, Шел, он ущипнул меня. Прямо за… ну, ты знаешь за что, верно? Он сказал, что Бренда его самое любимое имя. Теперь я догадываюсь почему. Какой приятный старик.

Шелби посмотрела на подругу.

— В этом весь дядя Альфред, В детстве я часто наблюдала, как он шествует по комнате во время приема. Элегантно одетые дамы тихо ойкали, когда он проходил мимо них, притворяясь невинным, как новорожденный ягненок. По-моему, это дядина версия «волны», которую устроили на стадионе болельщики, когда мы смотрели игру «Филадельфийцев», — сказала она и зашлась от смеха, видя, как краска залила лицо Бренды и почти скрыла густую россыпь веснушек.

Бренда улыбнулась и покачала головой:

— Как я рада, что ты хоть над чем-то наконец посмеялась, Шелли, пусть даже надо мной. Но если бы меня ущипнул кто-то другой, я бы развернулась и как следует ему врезала. Однако в твоем дяде Альфреде есть… что-то такое игривое и забавное, что его щипки воспринимаются как комплимент.

— В этом секрет успеха дяди Альфреда, — кивнула Шелби. — Он истинный джентльмен, но в нем сидит озорной бесенок, заставляющий окружающих смеяться вместе с ним.

— Всех, кроме твоего брата, по крайней мере сейчас, — заметила Бренда, переходя ко второму уровню своего пломбира. Именно так она его и ела: сначала шерри, затем взбитые сливки и только потом карамельный сироп и мороженое. — Ты веришь, что он выгнал его?

Шелби отодвинула недоеденное мороженое.

— Да, думаю, выгнал, как ни странно. Куинн не изумился при виде его, возможно, потому, что уже встречался с ним сегодня. Плюс тот факт, что этот человек, не моргнув глазом, врет как сивый мерин. То есть я не уверена, знал ли Куинн, что дядя Альфред приехал в Восточный Вапанекен, но не сомневаюсь: он не удивился. Так что нас двое или четверо, если считать тех двух огромных, могучих мужчин, которые окопались у Тони до самого закрытия.

— Костоломы. — Бренда кивнула с видом знатока. — Они побьют его?

— Едва ли. Во всяком случае, не сейчас. Судя по тому, что я помню о другом знаменитом эпизоде из жизни дяди Альфреда, они не причинят ему никакого вреда, если только он не попытается сбежать. Бегство в Восточный Вапанекен, открытое появление на людях, даже разговор с ними совсем не похожи на желание скрыться, правда? По-моему, они до сих пор в шоке, ибо не понимают, что он затеял. Кроме того, через несколько недель дядя Альфред получит свое ежеквартальное содержание. Он всегда платит долги, хотя и не всегда вовремя.

— Но вернемся к Куинну. Он во всем признался Гарри.

— Что?! — Глаза у Шелби расширились, и она выпрямилась так стремительно, что чуть не упала с табурета. — Он ему сказал? О Боже, значит, это правда. Это все правда.

Бренда замахала руками:

— Тише-тише. Ты же говорила, что уже знала. Знала, что его наняли найти тебя, возможно, велели следить за тобой, пока ты не придешь в себя и не вернешься домой. Так?

Шелби потерла лоб, пытаясь удержать подступающие слезы.

— Нет, Бренда, — с несчастным видом призналась она. — Я так думала. Это казалось логичным, я убедилась в этом, соединив Куинна с «Д. энд С. «, и наконец вспомнила его по благотворительному балу. Но только я не хотела в это верить. Где-то в глубине души я в это не верила. Боже, какой же я была дурой, какой непроходимой дурой!

Бренда посмотрела на тающее мороженое Шелби, вздохнула и попыталась хоть немного приободрить подругу:

— Мне всегда хотелось, чтобы у меня пропадал аппетит, когда я расстроена. Вместо этого я сметаю все подряд, даже то, что не люблю. — Она съела еще мороженого, давая Шелби время взять себя в руки. — Значит, так, Куинн приехал сюда следить за тобой. Ты была его работой, просто и ясно. Затем он познакомился, поговорил с тобой, узнал тебя поближе. И переспал с тобой. Ты не можешь назвать это частью его работы, Шелли, потому что этому я не поверю. Я видела, как Куинн смотрит на тебя. Он смотрит на тебя, как я на свое мороженое, — с вожделением.

Шелби подняла голову и взглянула на Бренду с дрожащей, но настоящей улыбкой.

— Правда?

Бренда театрально закатила глаза.

— Вот благодаря такому или подобному вопросу, мадам, мужчинам сходят с рук убийства, и всегда сходили. Да, Шел, правда. И ты простишь ему почти все, ведь он тебя любит. Неудивительно, что я помолвлена двенадцать лет. И в этом все мы — глупые, легковерные женщины. Господи, да я просто образец того, как прощают мужчину, хотя он невозможен, просто потому, что он смотрит на меня с любовью. Сразу после того, как говорит мне, что у его мамы подагра и мы не можем пожениться, поскольку она отказывается идти к алтарю с тростью.

— Я его не простила, Бренда. — Шелби заплатила по счету, прежде чем Бренда успела перехватить его, потом вышла на улицу в теплый июньский вечер следом за подругой. — Ты забыла о его неуклюжей попытке похищения? «Почти вовремя». Вот что сказал тот человек, когда Куинн бежал ко мне. Словно он опоздал на представление, которое устроил этот парень, представление с целью запугать меня, вынудить вернуться домой. Если только ты не думаешь, что этих людей наняли завсегдатаи, потому что я подслушала их разговор с угрозами в адрес мэра. И я даже не рассказала тебе про письмо. По-моему, Куинн устал сидеть здесь и хочет, чтобы я запаниковала и…

— Постой, Шелли. Письмо? Какое письмо?

В течение следующих пятнадцати минут Бренда выговаривала Шелби за то, что та не рассказала ей сразу о письме, о своих подозрениях насчет завсегдатаев и Куинна. Шелби извинилась шесть раз, и взволнованная Бренда успокоилась, но потом снова завелась, говоря, что просто ужасно, когда она что-то выведывает у Гарри, который, как правило, ничего не знает. Как он посмел знать больше, чем она?

Прежде чем Бренда раскипятилась так, что собралась позвонить и устроить разнос злополучному Гарри, Шелби остановилась, обняла подругу и поцеловала ее в щеку.

— Я тебя обожаю.

— Ну конечно, глупышка. — Бренда утерла внезапно скатившиеся слезы. — Да, я такая. Обожаемая. А ты теперь намерена встретиться с Куинном и сообщить, что головоломка сложена, что ты знаешь, кто он такой и зачем здесь? До или после того, как ты ему врежешь, если только ты уверена, что это Куинн стоит за письмом и похищением?

— Когда? Нет. Я не могу.

Они подошли к дому, и Бренда усадила Шелби рядом с собой на ступеньки. Полная луна бросала неверные тени вокруг них, борясь с уличным фонарем на углу.

— Нет? Ты шутишь? Хочешь просто уехать? Ничего не сказав? Вернуться в Филадельфию? Выйти за Паркера?

— Он лгал, — упрямо отрезала Шелби. — Поэтому чего ради мне что-то говорить?

— То есть, по-твоему, Куинну незачем знать, что ты лгала ему, говоря, что выросла здесь, в Восточном Вапанекене, и все остальное? Ах да, я понимаю. Он лгал, а ты честна, как Эйб Линкольн. Боже, Шелли, опомнись! Вы оба лгали друг другу, оба! Он знал это все время, а ты это вычислила.

— Но он знал с самого начала. Я — нет.

— А! О да! Теперь понимаю. Мы тут говорим о гордости, да? Скажи-ка мне, согреет ли тебя гордость холодными зимними ночами?

Шелби начала злиться.

— То, что ты позволяешь Гарри и его матери попирать твои чувства, вовсе не значит, что я должна позволить Куинну превратить меня в подстилку.

— А, так у меня нет гордости? — начала Бренда, тыча пальцем себе в грудь. — У меня? У меня нет гордости? Так вот, значит, как ты считаешь? Что ж, это дурно пахнет. Что прикажешь мне делать, Шелли? Отшвырнуть единственного человека, которого я люблю, только для того, чтобы удовлетворить свою гордость? Знаете что, мисс Шелби Тейт? Полагаю, вы не любите Куинна. Более того, вы ни малейшего понятия не имеете, что такое любовь.

Шелби спрятала лицо в ладонях и печально покачала головой.

— О, Бренда, прости меня! Я не хотела. Правда, не хотела. — Она опустила ладони и посмотрела на подругу, — Я просто сорвалась, обижая всех, все руша. Думаю, я не вполне настоящая для настоящей жизни. Я слишком боюсь по-настоящему жить настоящей жизнью. Я… я ни на что не гожусь!

Бренда обняла плачущую Шелби, укачивая ее, как ребенка, и давая ей выплакаться. Просто давая выплакаться.

Прошло довольно много времени, прежде чем они рука об руку поднялись по ступенькам. Бренда пошарила в сумочке в поисках ключа, а Шелби в последний раз высморкалась.

— Это наш телефон? — спросила Бренда, бросив взгляд на часы. — Почти полночь. Нет, подожди… это не наш телефон, это у Куинна. Интересно, кто звонит ему так поздно ночью?

Шелби посмотрела на дверь Куинна, представляя, как он просыпается, его темные волосы взъерошены, тяжелые веки полузакрыты — так он смотрел на нее после их любви, — а на губах появляется улыбка.

Она обхватила себя руками, неожиданно вспомнив, как ее горничная Сьюзи сказала, что после смерти жены от Джима осталась всего лишь половина. Тогда это показалось Шелби таким печальным, но только сейчас она поняла, что это на самом деле означает. Она — половина женщины без Куинна и, вероятно, остаток жизни проведет половиной женщины.

И все равно это больше того, чем она была до своего появления в ресторане Тони.

Может ли она оставаться только половиной женщины? Неужели думает, что готова пересечь коридор, постучать в дверь Куинна и поговорить с ним о том, что знает? Готова ли провести все оставшиеся ночи одна, весь остаток жизни одна? «Перед отъездом, — торопливо сказала себе Шелби, — я признаюсь ему перед отъездом. О Боже, пусть он расскажет первым! Если он действительно любит меня, пусть расскажет первым… «

— Не представляю, кто это. — Шелби вошла за Брендой в квартиру, в последний раз бросив на дверь Куинна долгий, тоскливый взгляд и даже услышав, как его голос, низкий и хриплый, ответил на звонок. — Да он мне и не скажет. Он вообще ничего мне не скажет…

Если бы Куинн услышал последнее грустное замечание Шелби, он бросил бы телефон, побежал к ней и все рассказал, умоляя о прощении. Но он не слышал Шелби и не мог рассказать ей всего, потому что всего не знал.

Но может, теперь, после звонка Грейди, он наконец узнает обо всем.

— Что ты узнал? — спросил Куинн, как только Грейди — представился агентом 006, гораздо лучшим по сравнению с «Бондом, Джеймсом Бондом».

— Это не то, что я узнал, приятель, — ответил Грейди. — Это то, что ты узнал. А еще все от меня скрывал.

Куинн пригладил волосы и прошел в кухоньку, где включил кофеварку, уже заправленную и подготовленную к утру.

— Сейчас полночь, Грейди, та ночь у меня была неважная, да и день тоже. Так что, о чем ты там говоришь?

— О твоем хрустальном шаре, разумеется, если только ты не гадаешь на кофейной гуще, или картах Таро, или на чем-нибудь еще, — отозвался Грейди.

Прижав трубку плечом, Куинн вынул стеклянный кофейник и подставил чашку, когда закапал кофе.

— Я был прав? — осведомился он, уже проснувшись и без кофе.

— Более чем прав. Но сначала, как любитель драм, прошу сообщить мне, почему у моего бедного доброго друга был такой плохой день. По-моему, вы с мисс Тейт были до чертиков счастливы в своем раю для дураков. В чем дело, Куинн, появился змей?

Куинн снова подставил кофейник и сел на табурет у кухонной стойки. Взял оставленные там ручку и бумагу и приготовился записывать сведения, добытые Грейди. Но сначала подержал друга в неведении, заставляя его помучиться в догадках.

— Как сказать? Ты бы назвал Альфреда Тейта змеем?

— Дядю Выпивоху? — Грейди рассмеялся, очень довольный. — Боже, Куинн, только не говори, что дядя Выпивоха там.

— Он здесь, настоящий, и убирает со столов в том же ресторане, где Шелби работает хостессой. Хватит смеяться! Дядя Альфред шантажом вынудил меня одолжить ему денег на квартиру в этом же здании… а затем очаровал нашу хозяйку, и она позволила ему въехать без задатка. Грейди, черт возьми, я ничего тебе не скажу, если ты не прекратишь смеяться.

— Я не смеюсь, Куинн, я вою. Еще, еще. Рассказывай еще. Он моет посуду? Я бы заплатил наличными, чтобы посмотреть, как Тейт моет посуду.

Куинн отхлебнул горячий кофе, давая Грейди время прийти в себя.

— Что еще? Ах да! Он хочет, чтобы все называли его Ал. — При этих словах даже Куинн улыбнулся, потому что факт оставался фактом — ситуация была смешной.

— Ты называешь его Ал? Разве у Пола Саймона не было такой песенки несколько лет назад? Эй, а он щиплет дамочек? Алу очень нравится щипать дам.

— Скажем так, всем милым пожилым дамам сегодня не понадобились сердечные лекарства, и покончим с этим. Мне катастрофически не хватает времени, Грейди. В субботу Шелби возвращается домой, самое позднее в воскресенье. До этого мне необходимо признаться ей, кто я на самом деле, почему здесь. Также очень надеюсь сообщить и то, кто пишет ей письма с угрозами, устраивает притворные похищения, если ты готов этому поверить.

— Все это, да? А я, значит, должен помочь?

— Только если у тебя есть для меня информация, а она, по твоим словам, у тебя есть. Ну же, выкладывай.

— Хорошо, но после мы с тобой поговорим про липовое похищение, про письма с угрозами и про то, почему, черт возьми, Шелби Тейт не сидит у себя в особняке и не пишет свадебные приглашения.

— Ты знаешь почему. — Куинн взял ручку. — Ты чертовски хорошо знаешь почему. Кроме того, кажется, она меня победила. Не знаю наверняка и это, разумеется, заняло довольно много времени, но думаю, это она. Что только ухудшает ситуацию.

— Приятель, едва ли она может ухудшиться. Если только не появятся Сомертон и Джереми. Сомневаюсь, что Восточный Вапа-как-его-там оправится после такого. Сомертон врезал Уэстбруку… я еще от этого отойти не могу, старина Жесткая Задница прикладывает Уэстбрука, флаг ему в руки… и Джереми, который просит Шелби убедиться, что на кухне срежут корочку с его сандвичей.

— Как скажешь. Твоя информация, Грейди. Если я и отправлюсь в ад, то хотя бы хочу знать, что прав и что, даже если Шелби возненавидит меня, возможно, уже ненавидит, она не выйдет за это ничтожество.

— Знаешь, — Грейди помолчал, — не исключено, что эти письма отправили твои ветераны Вьетнама и они же пытались похитить ее. Это не обязательно Уэстбрук, как я сказал тебе вчера, когда звонил насчет номера машины.

— Она была взята напрокат в Филадельфии. И это не завсегдатаи. В пятницу Шелби планирует ужин по сбору средств для них. Они боготворят ее. Чуть не забыл… я все еще не написал речь для Джорджа. Черт!

На том конце провода последовала короткая, но многозначительная пауза, потом Грейди сказал:

— Куинн, старина, просто не могу выразить, какое удовольствие доставляют мне наши полуночные беседы. Ты лучше, чем эти летние повторные розыгрыши, гораздо лучше. Ты пишешь речь? Куинн Делейни, которому пришлось ухаживать за дочкой преподавателя, чтобы получить трояк по литературе? Почему я узнаю об этом только сейчас?

— Потому что я знал, как ты отреагируешь. — Куинн чувствовал, как мир катится прямо на него, подминая под горой проблем, лишь часть которых была следствием его действий. Ну ладно, большая их часть была вызвана его собственными действиями. — А теперь говори, что ты узнал, не то я приеду и выдавлю из тебя эту информацию.