Глава 1

Напрасно надрывался в музыкальном центре любовный дуэт, главный хит его нового мюзикла «Мари». Напрасно ревел мотор черного «Ламборгини». Напрасно мелькали за стеклами роскошные до невозможности вирджинские пейзажи — любоваться ими было некому. Доминик Лонгстрит ничего не замечал.

У Доминика Лонгстрита было важное дело. Цель, пункт назначения — и чертовски важное дело.

Убить кое-кого.

Конечно, не кого попало — Доминик крайне разборчивый человек. И жертву выбрал определенную.

Молли Эпплгейт.

Молли Эпплгейт? Тоже мне имечко, черт бы его подрал. Только во второй состав. Дочь соседа — толстуха и коротышка, за словом в карман не лезет, но целоваться не умеет. Правда, один неплохой номер в ее роли есть — только поэтому и отличишь от остальных.

Что ж, если Молли Эпплгейт хотела спеть сольную партию — нет проблем, пусть поет. Свою лебединую партию — пока он не сцапает ее руками за горло, прямо под жирным подбородком, и не сдавит с такой силой, что…

Стоп. Спокойно, Доминик, спокойно. Конечно, нельзя вот так примчаться и придушить эту идиотку. Сначала надо представиться, объяснить, в чем дело.

А потом — душить.

Он поудобнее перехватил руль одной рукой, а второй потянулся к пузырьку с таблетками. Снижают повышенную кислотность. Сразу две штуки.

На въезде в Фэйрфакс была пробка, и ему пришлось затормозить — Доминик даже стукнул кулаком по рулю. Медленно продвигаясь среди скопления фургонов, он от нечего делать вспоминал телефонный разговор с этой женщиной. У Доминика всегда была превосходная память на реплики.

— Детский центр «Беззаботное детство», с вами говорит Молли Эпплгейт. Чем мы вам можем помочь сегодня?

Приятный голос. Мягкий, даже сексуальный. И тон такой доброжелательный.

Чем помочь? Убраться вон из труппы.

В общем, он быстро представился и объяснил, в чем дело. Дело в том, что его племянники Тони и Лиззи Лонгстрит в данный момент находятся в « Беззаботном детстве ».

— Ах, Тони. Такой милый мальчуган.

А про Лиззи ни слова. Ладно хоть врать ему не стала — и на том спасибо. Каждый, кто знаком с Лиззи, знал, что милее ее — только Гитлер.

Его брат Энтони (продолжал Доминик) с супругой на время поручили ему своих детей. Доминик специально взял такой официальный тон — надеялся, что это лишний раз подтвердит, какой он заботливый и любящий дядя.

Что ж, на три недели он — любящий, черт подери, дядя. На три вонючие недели любой может превратиться в любящего дядю. При условии, что поблизости есть хороший детский центр, а в доме постоянно проживает домработница, каждую минуту готовая броситься на помощь.

Не сводя с дороги глаз, Доминик снова потянулся к таблеткам.

Он объяснил, насколько важно, чтобы Тони и Лиззи провели ближайшие три недели в «Беззаботном детстве». Он уже оплатил полную стоимость. А теперь выясняется, что этот дерьмовый центр… э… ваш центр закрывается на целых две недели.

— Совершенно верно, мистер Лонгстрит, — пропела Молли Эпплгейт в ответ — нет, даже промурлыкала, чтоб ей сдохнуть! — Центр будет закрыт до двадцать второго июля. Честно говоря, мы все здесь мечтаем устроить себе маленькие каникулы.

Устроить каникулы. Подожди, я тебе устрою!

Он скрипнул зубами. Усилием воли взял себя в руки. И ответил, что лично его двухнедельный перерыв в работе центра не устраивает. Его может устроить только одно: чтобы на ближайшие две недели малыш Тони и непоседа Лиззи были надежно упрятаны в «Беззаботное детство» — ежедневно, с восьми до пяти, включая выходные.

— Представляю, как вы разочарованы, — брякнула эта ведьма и расхохоталась. Расхохоталась. От злости Доминик готов был влезть в телефонную трубку, проползти к Молли по телефонным проводам и сию секунду связать ее этими самыми проводами.

Так что он швырнул врубку на рычаг и выхватил из кармана ключи от машины — пусть мечта поскорее станет реальностью.

Посасывая таблетку, Доминик скривился. Что за негодяй придумал этот мерзкий банановый вкус? Какой-нибудь отпетый садюга. Или хуже — женщина вроде Молли Эпплгейт.

У него свои планы, черт подери! И в эти планы не входит вставать на четвереньки и с ржанием везти маленького ковбоя Тони в сад, чтобы он мог сделать пи-пи в свои любимые кусты. Не входили в них и репетиции в обществе Лиззи: в прошлый раз эта сопля ухитрилась стащить где-то мегафон и орала в него указания актерам. А потом в этот же мегафон умоляла устроить ей прослушивание.

Это брат во всем виноват. Он влюбился, женился и произвел на свет двух детишек — и все для того, чтобы спихнуть их ему на руки, а самому укатить на три недели на Греческие острова. Хорошо, день ты любуешься безрукими статуями, ну два дня. Но торчать там три недели?

И как он только согласился присмотреть за детьми? Как могли Энтони и Элизабет расстаться с ними? Что это за родители, которые, не моргнув глазом, оставляют своих детей такому человеку, как Доминик Лонгстрит? Полные придурки? Надо было сразу отказаться.

Доминик осторожно припарковал «Ламборгини» на месте, с которого за минуту до этого отъехал темно-зеленый фургон: трехместное заднее сиденье. А еще говорят о проблеме перенаселения. Чему тут удивляться — некоторые плодятся, как кролики. Таких надо дополнительным налогом облагать.

Он вышел из машины. Мимо торопливо прошла утомленная женщина — правой рукой она держала под мышкой одного карапуза, левой тащила за собой другого, постарше. Не успел Доминик и глазом моргнуть, как тот, что постарше, проехался перемазанной в арахисовом масле ладошкой по бамперу его «Ламборгини».

Кровь застучала у Доминика в висках.

Он огляделся. На стоянке по машинам рассаживались не меньше миллиона детей всех мыслимых цветов и размеров. При этом каждый орал во всю глотку. У каждого на голове была повязана красно-бело-синяя лента. Каждый пялился на «Ламборгини» с откровенным намерением поиграть в «машинку». Доминику вдруг захотелось вскочить на крышу своей малютки, распластаться по ней, закрывая автомобиль своим телом.

Мамы не обратили на Доминика ни малейшего внимания — лишнее доказательство того, как сильно меняются у женщин приоритеты после рождения ребенка. Подумать только, те самые женщины, которые с утра до ночи мечтали только о бриллиантовых украшениях, что он им подарит, вышли замуж, обзавелись детьми и стали другими. Бриллианты? Плевали они на них. «Я покажу тебе рисунки моего Тимоти, целых сорок штук, до чего же он смышленый мальчик, правда? Ник, ты обязательно должен жениться. Это перевернет всю твою жизнь, поверь мне».

Он машинально потер замученный изжогой живот. Как будто его жизнь необходимо переворачивать!

Тридцать восемь лет, сказочно богат, таких денег его бухгалтеру не привидится даже в самых разнузданных мечтах. Четыре премии «Тони» [1] за четыре мюзикла — все четыре для Бродвея, все четыре до сих пор смотрят по всему миру, а последний по-прежнему идет на Манхэттене.

Загородное поместье: особняк, лошади, закрытый бассейн, открытый бассейн, домашний театр и дом для гостей. Квартира в «Дакоте» [2] на Манхэттене. Шале в Швейцарии, в Вэйле — собственный «лыжный» домик. Недавно он начал переговоры о приобретении особняка в Англии. Да, еще ранчо в Калифорнии, которое он уже приобрел.

Он работал, как вол. А после работы ни в чем себе не отказывал.

При такой жизни только жены и детей не хватало. Прямо как телевидению — еще одного ток-шоу.

— Неплохая тачка.

Доминик обернулся, ожидая увидеть еще одну растрепанную мамашу с липким ребенком на буксире. Но вместо этого увидел ноги.

Господи. Вот это ноги.

Длинные, стройные — длиннее и стройнее чисто физически уже быть не может. Округлые и гладкие, как в самом сладком сне. Ноги начинались с изящных ступней в босоножках на высокой пробковой подошве и со множеством ремешков и заканчивались где-то за отворотами белых шорт. Шорты были как раз такой длины, чтобы не привлекать особого внимания полиции нравов. При виде этих ног Бетти Грэйбл и Энн-Маргрет сразу померли бы от зависти, а карьера «Рокитиз» [3] пошла прахом.

Ноги присоединялись к телу, прикрытому уже упомянутыми шортами и красно-бело-синей полосатой рубашкой, концы которой были небрежно связаны в узел на плоском, подтянутом животе. Окажись на месте Доминика обычный среднестатистический мужчина, он бы уже рухнул на колени с воплем: «Благодарю тебя, господи!»

— Я говорю, отличный автомобиль. Зад отличный, но это вы наверняка и сами знаете.

Ладно, посмотрим, что там выше. Чтобы получить цельное представление.

Ох, е-мое.

Темно-рыжие волосы и молочно-белая кожа. Нежно-голубые глаза размером с четвертак, только не такие круглые. Их внешние уголки чуть приподняты, с каким-то почти бесовским изгибом. Глаза настоящей колдуньи. Крупный рот, полные губы — от таких и у евнуха сон пропадет.

Соберем все вместе и… мда-а, кажется, Доминик забыл, зачем он здесь.

— Дядя Ник! Дядя Ник! Я был раненый барабанщик и шагал рядом с флагом, а Дилан Симмонс играл на флейте, у него была повязка на одном глазу, и он шел-шел и врезался прямо в стену, ему поэтому разрешили оставить себе флейту, а я забрал барабан. Вот смотри!

И начался сумасшедший дом… Иначе говоря, малыш Тони промаршировал прямо к Доминику, оглушительно колошматя при этом в небольшой барабан.

Стоп. К Доминику начала возвращаться память. Он же приехал сюда, чтобы прикончить Молли Эпплгейт.

— Простите, мисс, — сказал он, выхватывая из рук Тони барабанные палочки, — вы случайно не знаете, где находится кабинет мисс Эпплгейт?

— Увы, — с улыбкой протянула рыжая.

— Но… Это ведь она хозяйка этого центра?

— Промах номер два, — сказала рыжая, улыбаясь еще шире. Бог ты мой, вот это зубы — ровные, белые. — Хозяйку зовут Джейни Престон, поэтому полностью центр называется «Беззаботное детство Престон». Могли бы и сами догадаться.

Доминик покорно проглотил язвительное замечание. Его охватило глупое чувство, что эта женщина способна с полпинка парировать любую его фразу.

— Очень хорошо, — сказал он, стараясь сохранить логику действий, — но вы знаете, как пройти к ее кабинету?

— Еще бы, — приветливо откликнулась рыжая. — Только не понимаю, что вам нужно, все равно ее в кабинете нет. Она уехала. Прикинулась репортером инкогнито и отправилась в Кейп-Мэй, это такое местечко, где отдыхают политики. В Нью-Джерси. Ну и наворотит она там дел. Не в Нью-Джерси, конечно, это я про шпионские репортажи. Имейте в виду, если в ближайшее время в федеральном правительстве разразится скандал, пусть все знают, что лично я тут ни при чем.

У Доминика голова пошла кругом. Что за чушь она несет? А может, у нее не все дома? Хотя какая разница — при таких-то ногах?

— Но вы… вы здесь работаете?

— Здесь? Вы что, издеваетесь? Пусть мне лучше ногти вырвут. — Девушка наклонилась, чтобы поправить ремешок, обвивавший левую лодыжку. Когда она выпрямилась, скользнув кроваво-красным маникюром по своей длиннющей, роскошной ноге, оказалось, что память Доминика опять дала сбой.

— Ты же здесь работаешь, Хали-Гали Молли! — Тони подпрыгивал, пытаясь заполучить обратно барабанные палочки. — Она моя воспитательница, дядя Ник. Она меня вчера научила, как правильно плеваться, чтобы слюни по подбородку не мазались.

Подробности о плевках Доминик пропустил мимо ушей, главным в словах Тони было сейчас совсем другое. Нет-нет, к успехам племянника в искусстве плевания он не остался равнодушен. Особенно если учесть, что вчера вечером раз и навсегда запретил ему этим заниматься. Малыш Тони пил минералку и заодно расплевывал ее по всей веранде — как раз когда Доминик пытался серьезно поговорить с отчаянно икавшей Синарой об их проблемах.

— Хали-Гали Молли? — переспросил он, в упор глядя на красотку, в мгновение ока превратившуюся для него из секс-бомбы в ядерные отходы, подлежавшие немедленной утилизации. — Так это вы Молли Эпплгейт?

— В формальном смысле да, — ослепительно улыбнувшись, призналась Молли. — Но дело в том, что вам нужна та мисс Эпплгейт, что временно выполняла обязанности директора центра «Беззаботное детство», а такой должности не существует уже целых — ого — десять минут. Считайте, что мисс Эпплгейт здесь нет. Она снова стала собой и уже далеко отсюда, на полпути к Вашингтону, округ Колумбия, или принимает ванну с гидромассажем. А я просто проверяю, все ли готово к отъезду.

Доминик пригладил волосы на макушке, как будто хотел проверить, на месте ли его голова. Голова-то была на месте, но толку от этого — чуть.

— Слушайте, мисс Эпплгейт…

— Молли, не забывайте, — перебила она. — Десять минут назад часы пробили пять тридцать дня, и я снова стала Молли. А мисс Эпплгейт куда-то вышла.

— Прекратите, — приказал он, с размаху заехал себе по запястью барабанными палочками, чуть не заорал от боли, но, как и положено мужчине, сдержался. — Это вы здесь за все отвечаете, с вами я разговаривал по телефону, и это вы, черт дери, должны во всем разобраться. Я заплатил за три недели, а не за одну. А вы мне даже одной не отработали, потому что Четвертого июля центр был закрыт.

— Я же не виновата в том, что это наш национальный праздник, — сказала она, по-прежнему широко улыбаясь.

— Да? А вы знаете, что Лиззи собрала все фейерверки, пока никто не видел, выложила из них на газоне «SOS», а когда стемнело, подожгла? Какой-то кретин заметил их со своего самолета, позвонил 911, и мы еле отбились от команды спасателей, готовых выносить нас на руках из огня.

— Пожалуйста, не ругайтесь при ребенке. Да, Лиззи… смышленая не по годам, это вы верно заметили, — в голосе Молли явно сквозила гордость за то, что натворила эта девчонка. — Пару часов назад она как раз залезла в компьютер Джейни, это моя двоюродная сестра. Может, у вас в машине найдется буксировочный трос, чтобы мы смогли ее оттуда вытащить?

— Вы подпустили ее к компьютеру? Чем она там занимается? Взламывает базу данных Пентагона?

— Вряд ли. Только не сегодня, — спокойно ответила Молли. Ее хладнокровие произвело на Доминика некоторое впечатление, но потом он вспомнил, что спокойно рядом с Лиззи себя мог чувствовать либо непобедимый герой, либо слабоумный. Плаща с надписью «Суперледи» на Молли не было.

Парковка опустела. Теперь на ней остались только «Ламборгини» и новехонький «Мерседес».

— Ваш? — спросил Доминик. Он никак не мог понять, что за птица эта рыжая.

— Мой, — сказала она. — Забит вещами под самую крышу и готов к отъезду. Если вы наконец-то поняли, что «Беззаботное детство» закрыто на каникулы и поделать с этим ничего нельзя, давайте заберем Лиззи и уедем. Вы, конечно, можете торчать здесь сколько угодно. Но на вашем месте я бы не стала заниматься такими глупостями.

— Я заплатил за три недели, — повторил Доминик, не собираясь уступать ни цента.

— Уверена, Джейни с удовольствием вернет вам всю необходимую сумму, мистер… постойте-ка. Значит, вы — их дядя, так? Я раньше как-то не обратила внимания. Ванна с гидромассажем очень отвлекает. Ваша фамилия тоже Лонгстрит?

— Да, но это не имеет никакого отношения к…

— И Тони назвал вас дядя Ник? Николас Лонгстрит? Или… — Она хлопнула себя по щеке и вытаращила глаза. — Точно! Как я сразу не догадалась? Вы же Доминик Лонгстрит.

— А вот и нет. — Доминик решил играть по ее правилам. — Я — дядя Ник. А теперь давайте наконец решим, кто будет присматривать за детьми.

— А вот и да. Вы — Доминик Лонгстрит, и это вы написали те четыре знаменитых мюзикла с Бродвея. Я их все посмотрела по нескольку раз. А сейчас вы ставите что-нибудь? Кажется, я где-то читала, что вы работаете над новой вещью.

— Работаю. Работал. То есть работаю, черт подери!

— Тони, закрой ушки. У дяди Ника снова вырвалось плохое слово, — и Молли закрыла руками свои уши.

— Какое? Которое ты сказала, когда Дилан врезался в стену и заплакал?

— Я думала, ты не расслышал. А ну-ка ладони к ушам, живо, — скомандовала Молли. Доминик заметил, как ее щеки заливает краска. Но длилось это недолго. Она опустила руки и снова с улыбкой уставилась на него.

Малыш Тони, прижимая ладони к ушам, принялся приплясывать, аккомпанируя себе мычаньем.

— Угадали! — У Доминика возникло чувство, словно он долго плутал по лабиринту, нашел выход и вдруг снова оказался в самом начале. — Точнее не бывает. Я работаю. Мне некогда заниматься детьми.

— А над чем вы работаете?

— Изучаю канализацию. Стать сантехником — моя мечта с детства, — почти прорычал Доминик. — Какого чер… то есть что тут может быть непонятного? У меня сейчас в гостях исполнительница главной роли и композитор. Дети мне не нужны.

Молли примирительно подняла ладони кверху.

— Дайте подумать… Я приведу Лиззи, мы все обсудим и что-нибудь придумаем.

— Хорошо, но только… — слова замерли у него на губах: Молли уже повернулась к нему спиной. Походка у нее была, как у супермодели на подиуме: она неторопливо вышагивала на трехдюймовых каблуках, виляя бедрами и демонстрируя все прелести своей фигуры (вид сзади). Доминик подумал, что надо бы отлепить ладошки Тони от ушей и переместить их на глаза. Восемь лет — слишком нежный возраст для такого зрелища. Мальчик на всю жизнь может остаться калекой. Пять минут спустя — Доминик успел разыскать в машине тряпку и стереть с бампера арахисовое масло, а Тони завывал примерно сорок шестой куплет песни про фиолетового динозаврика — Молли вернулась, держа Лиззи за руку.

— Привет, дядя Ник. — Руки у Лиззи свободно болтались по бокам, точь-в-точь как у Молли, и походка у нее стала от бедра, как у Молли, и подбородок она держала высоко, по примеру Молли. У ребенка врожденный талант подражать. К тому моменту, когда ей исполнится восемнадцать, Энтони с Элизабет сбегут в дом престарелых.

— Мы все придумали, — заявила Молли и взъерошила светлые волосы Лиззи. — Все равно мои вещи уже собраны и готовы к переезду, а в Вашингтоне никаких особых дел у меня нет. В смысле мне все равно, где принимать ванну с гидромассажем, а с местным стилистом я уже познакомилась.

— Она позвонила в свою газету и уволилась, — пришла на помощь Лиззи. — Прямо так и сказала: «Я у вас больше не работаю», — она прищелкнула пальцами. — Наверное, они теперь рыдают от горя, да, Молли?

— Еще как. — Молли выразительно вытаращила свои изумительные голубые глаза и стала похожа на неотразимую Люсиль Болл [4] в молодости, чьи забавные гримаски были видны даже с последнего ряда балкона. — Они надеялись, что я уволюсь еще на прошлой неделе.

— Любит — не любит — плюнет…

— Тони, прекрати немедленно. — Доминик отодрал его ладони от ушей. Мальчишка рос послушным, он бы до окончания колледжа уши руками прикрывал, если ему не скомандовать «вольно». — Я же сказал, хватит петь. Садись в машину. И ты тоже, Лиззи.

— В машину? Но ведь они там не поместятся. Такой автомобиль рассчитан на двоих.

Доминик потер рукой свой терзаемый изжогой живот, чувствуя, что теперь до самой смерти обречен на отрыжку с банановым вкусом. Банановая отрыжка. Отрыжка. Рыжка. Ха! Рыжая отрыжка. Кажется, ему нехорошо. Кажется, он сходит с ума.

— А что вас не устраивает, мисс Эпплгейт… Молли? — Вечер пятницы. Где, черт подери, он найдет еще один детский центр, чтобы отправить туда детей на выходные?

— Доминик — можно мне вас так называть? — я считаю, что каждому ребенку полагается свой ремень безопасности. Поэтому вдвоем они ехать с вами не могут. Господи, разве вы еще не поняли, кто вам нужен, Доминик? Вам необходима профессиональная надсмотрщица… в смысле няня.

— Бросьте издеваться, — сказал он. У него снова разболелась голова. Ясно, к чему она клонит.

Уволилась. Багаж в машине. Почему бы не подработать няней.

А потом окажется, что в школьной постановке «Южной Пасифики» [5] у нее была главная роль — и что она отлично бьет чечетку. Непрофессиональные актрисы. Они осаждали его, куда бы он ни поехал. Нет уж, спасибо! Даже ноги тебе не помогут.

Так он ей и сказал. И в тот же момент понял, как ему необходима няня.

— Значит, вот как мы поступим. Вы забирайте Тони, а Лиззи поедет со мной. Она мне уже говорила, что знает дорогу.

— Вот здорово получилось, правда, дядя Ник? — Правая рука Лиззи лежала на бедре — потому что так сделала Молли. Как будто эта рыжая раздвоилась.

— Лиззи, взгляни на него. Он потрясен. — Молли достала из кармана ключи от машины. — Он просто онемел. Пойдем, пора ехать.

И они направились к «Мерседесу». Глядя на них, Доминик чувствовал, что должен возражать, и поактивнее, но в голове было пусто. А у Лиззи неплохо получается походка. Как любящий дядюшка, он обязан за эти две недели досконально изучить походку Молли Эпплгейт, чтобы при случае помочь племяннице советом.

Глава 2

«Ни в коем случае не выпытывай у детей сведения о родителях и прочем», — гласило правило номер два миллиона с чем-то из огромного списка правил и обязанностей, который Джейни составила специально для сестры. Она надеялась, что Молли все-таки прочтет. Молли действительно кое-что прочла и даже упаковала список сегодня утром в один из чемоданов: оказалось, что он действует на нее гораздо лучше любого снотворного. Стоило прочитать пару строк, и она засыпала мертвым сном.

Сначала Молли сама должна была отправиться на «интеллектуальный» курорт в качестве «сопровождающей». «Сопровождающей» исключительно в платоническом смысле для тех гениев, которым расщепить атом проще, чем познакомиться с девушкой. Требовалось добыть для газеты пару сенсаций погорячее — о сенаторе Обри Харрисоне и его намерении стать президентом. Но потом Молли осенила идея — отправить вместо себя кузину.

Вместе с Харрисоном собирался приехать один из «бывших» Молли. Как выяснилось, он приходился Харрисону племянником и теперь страстно Молли ненавидел — непонятно почему.

Нужно было что-то срочно предпринять, как-то уладить дело. Если она раздобудет эксклюзив, ее не выгонят с работы. А испытательный срок в редакции вашингтонской газеты как раз подходил к концу.

Своими соображениями она поделилась с Джейни — тогда все это действительно было важно для Молли. Правда, несколько минут назад она сама уволилась из редакции… но это мелочи. Пусть кузина хоть неделю поживет по-человечески, тем более что Джейни недавно перестала наконец прятать голову в песок и теперь наверняка отрывается по полной программе. По полной — потому что Молли отключила мобильный. Во-первых, незачем слушать постоянные отчеты о том, «как прошел день», во-вторых, чтобы развить в кузине самостоятельность.

Джейни уже рассказала ей про своего «подопечного» — Джона Романовски, самого настоящего профессора из университета. Рассказала она и про остальных гостей (среди которых, между прочим, затесалась одна голливудская звезда). Она даже не поленилась пересказать последний сюжет теленовостей про Харрисона. Крошка оказалась на редкость способной.

Солнце, песок, интересные люди, новая стрижка — разве можно это сравнивать с толпой чумазых малявок? Если как следует разобраться, это она сделала Джейни одолжение.

Потому что это Молли снабдила Джейни новой одеждой и отправила на курорт. И пообещала присмотреть за «Беззаботным детством» те несколько дней, что оставались до начала летних каникул.

Правда, Молли бросила кузину на произвол судьбы, как только та приехала в Кейп-Мэй, но это еще как посмотреть, должна же у нее быть своя голова на плечах. Ничего с ней не случится. К тому же Молли сдержала обещание и честно управляла «Беззаботным детством», тот факт, что за эти несколько дней заведение не обанкротилось, должен привести Джейни в восторг.

За все это время случилась только одна крупная неприятность. Если не считать того, что в первый же день отключилось электричество, а четырехлетнего Мейсона Фурбиша дважды застукали, когда он демонстрировал Эйприл Феддерман свой «фонтанчик». Но, кроме этого, все в порядке.

Если бы не сотрудники Джейни, заварившие эту кашу с Лонгстритом. Перепутали время, на которое он хотел спровадить в «Беззаботное детство» племянников. Самое замечательное, что Молли не имела к этому никакого отношения. И тем не менее ради Джейни она великодушно решила расхлебать эту кашу, ближайшие две недели выполняя роль специалиста по детоводству.

Девчонка что надо!

Факт, что все познания Молли в вопросах обращения с детьми сводились к тому, что новорожденным полагаются розовые или голубые банты, детей кормят с ложечки, а «Отверженные» — жутко грустная книга, не имел ровным счетом никакого значения. А Доминику Лонгстриту и подавно не стоит об этом знать.

И потом, возню с его племянниками можно рассматривать как очередную работу, с этой точки зрения тоже все тип-топ. Чтобы иметь возможность пользоваться своим состоянием (а оно равнялось сумме, нулей в которой было больше, чем татуировок на теле рок-звезды), не меньше десяти месяцев в году Молли должна была работать. Или выйти замуж — но это уж слишком; ей и так неплохо живется.

Ограничение, «в воспитательных целях» наложенное на наследство родителями-оптимистами (большую часть жизни не обращавшими на дочь никакого внимания), Молли сумела превратить в очередное развлечение. Безответственная, взбалмошная сорвиголова Молли Эпплгейт.

По завещанию требовалось, чтобы она работала десять месяцев в году. Но про то, что эти десять месяцев она должна провести на одной и той же работе, ничего не говорилось. И теперь Молли резвилась на рабочем рынке, как дитя в песочнице.

В год она успевала сменить от шести до восьми работ. За последние двенадцать месяцев она демонстрировала нижнее белье; рекламировала на телевидении компанию, занимавшуюся производством автомобильных покрышек; помогала одной старой перечнице печатать мемуары; нянчила младенца в Монако; работала официанткой на роликовых коньках («Принесет вам заказ и споет песенку»); разносила напитки в казино в Лас-Вегасе; выгуливала собак на Манхэттене. Это не считая газеты, из которой только что уволилась. Хотя там она была не репортером, а скорее курьером. Всеми обожаемым курьером.

Может, кто-то назовет это взбалмошностью. Лично Молли предпочитала термин «смена впечатлений». И — развлечений.

Первые несколько дней управлять детским центром было интересно. Она научила детей отбивать несложную чечетку; потом, пока не закончилась коричневая краска, все рисовали пальцами собственный вариант «Моны Лизы». Потом разучивали кувырок назад через голову. Дети прозвали ее Хали-Гали Молли.

Вероятно, заботиться о детях надо как-то еще, но Молли отлично со всем справилась — спасибо сотрудникам Джейни и записочкам, которыми та обклеила все стены центра. Под каждым выключателем красовалась надпись: «Прежде чем уехать домой, убедись, что не забыла никого из детей в ванной ».

Мысли Молли снова вернулись к «Правилам Джейни», особенно к тому, которое запрещало выведывать у детей сведения о родителях и прочем. «А зачем вообще нужны правила, если их не нарушать?» — сказала она себе. За свою жизнь Молли успела проучиться самое малое в двенадцати частных школах, и из всех ее выгнали со скандалом.

— Расскажи-ка мне, детка, — сказала Молли, затормозив перед светофором, — про своего дядю Ника. Во всех подробностях.

— Ага, самые подробные подробности. Суровые факты. Запросто, Молли. А что именно тебе нужно?

Молли широко улыбнулась. Что за девчонка! Если бы они вместе росли и учились в одних и тех же школах, владели бы сейчас всем миром. Или отбывали срок в тюрьме.

— Начнем с семейного статуса. Женат? Разведен? Закоренелый холостяк?

— Нет, жены у него никогда не было, — сказала Лиззи. — Я слышала, мама однажды ночью говорила папе: это все оттого, что он такой бессовестный, эгоистичный ублю…

— Ну, про это пока достаточно, — перебила ее Молли, стараясь не улыбаться. — Значит, убежденный холостяк. А как насчет подружки?

Лиззи поерзала, поудобнее устраиваясь на сиденье.

— Целая куча. То одна, то другая. Мама говорит, это все оттого, что он считает себя пупом зе…

— Вот что, Лиззи, давай договоримся: ты сообщаешь только факты, без маминых комментариев, хорошо? Что-то мне подсказывает, я сама могу сообразить, что она говорила, а это как раз самое интересное, понимаешь?

Лиззи пожала плечами.

— Ладно. Значит, про Синару тебе не нужно?

— Синара? Звезда Бродвея? Та самая Синара? Аи contraire, та cherie [6]. Валяй, куколка.

— Мама говорит… ой, извини. Синара живет с нами в поместье. То есть «с нами», потому что у нас дом стоит рядом с домом дяди Ника, только на нашей земле. У нас десять акров. А у него целый миллион.

— Позволь мне высказать смелое предположение. Думаю, твоя мама про это наверняка что-то говорила папе?

— А разве мы не договаривались, что ее слова мне не нужно пересказывать?

— Правила, моя сладкая, созданы для того, чтобы их нарушать — я про это недавно вспоминала. Даже мои правила. И потом, у тебя язычок так и чешется, верно?

Лиззи выразительно вытаращила нахальные зеленые глаза.

— Она сказала, что он компенсатор. Я посмотрела в словаре, что это значит, когда поняла, как это слово пишется. Если компенсатору не хватает чего-то, он вместо этого будет использовать другие вещи. Бедный дядечка Ник, наверно, ему многого не хватает. Иначе зачем ему столько домов и всего остального? Но я больше всех люблю этот.