Когда «Морская Сирена» поворачивала к порту в устье реки Коннектикут, Густав уже заканчивал список провизии, которую необходимо было закупить на обратный путь в Англию. На камбузе все сияло чистотой. Густав налил себе большую кружку кофе и отправился на палубу, чтобы посмотреть на приближающуюся землю. Его друг Диего, который без дела шатался поблизости, потянулся за кружкой и отхлебнул ароматного напитка. Они по-дружески уселись рядом, не сказав друг другу ни слова.
      Диего снова потянулся к кружке и, сделав несколько глотков, начал рассказывать Густаву о плане высадки пуритан, которые уже собирали пожитки в трюме. Разговор зашел о Саре Стоунхам.
      – Она внизу вместе со своим братом-священником, – произнес Диего, скривив рот, как от горького пива. – Там ей и место. Знаешь, при виде этой мисс у меня по спине бегут мурашки. Ты когда-нибудь обращал внимание на ее глаза, Густав? Создается впечатление, что она вроде здесь, а вроде бы ее здесь нет и она витает где-то далеко.
      – Я считаю, что она настоящая леди, – задумчиво сказал кок.
      Диего покрутил пальцем у виска и покачал головой.
      – У меня была сестра, которая стала вести себя так же, когда застукала мужа на пирушке с другими женщинами. Она умерла, – прямо заявил он.
      Густав немного поразмыслил над словами Диего и решил уточнить:
      – Она умерла из-за того, что ее муж кувыркался под одеялами с другими женщинами?
      Диего внимательно посмотрел на кока.
      – И да, и нет. Что-то щелкнуло у нее в голове, и она уже никогда не стала прежней. Моя сестра тоже была леди. Еще вчера с ней все было хорошо, а сегодня – бац! – он прищелкнул пальцами. – Это было ужасно. Ее муж рыдал в течение одиннадцати дней. Каждый день он плакал с очередным ребенком. У них было одиннадцать детей, – объяснил он Густаву.
      Старому коку вдруг стало не по себе. Мисс Стоунхам казалась настоящей леди, но и Диего вроде бы знал, что говорил. Густав испытующе поглядел на испанца и спросил:
      – Твоя сестра когда-нибудь совершала странные поступки, ходила в странные места и… ну, понимаешь… вела себя так, как настоящие леди никогда не поступают?
      – Что ты имеешь в виду?
      – Ну, например, ходила ли она ночью с фонарем в места, где темно и полно крыс?
      – А я-то думал, что это кофе… – удивленно протянул Диего, заглядывая на дно кружки. – Я же сказал тебе: моя сестра была леди. Ни одна леди, рехнулась она или нет, не сделает ничего подобного. Да ты просто негодяй, Густав, раз мог подумать, что моя сестра способна на такое. Держу пари, ты снова разбавил кофе ромом, так?
      – Я всего лишь спросил, – стал оправдываться кок. – Я не имел в виду твою сестру, когда спрашивал об этом. Мне только хотелось узнать, могут ли женщины поступать так. Я бы никогда не сказал ничего плохого о твоей сестре. Если ты говоришь, что она была леди, значит, так оно и было.
      – Черт побери, это правда! К тому же она была хорошей матерью! – Диего бросил испепеляющий взгляд в сторону Густава, передал ему кружку и принялся переобувать ботинки.
      Кок долго сидел молча. Известно, что женщины всегда делают из мужчин дураков. Он с подозрением взглянул на приятеля: заметил ли Диего, что из кока Густав превратился в дурака? Вроде бы нет. Густав встал и направился к камбузу, насвистывая какую-то мелодию. Первую возможность он упустил, но теперь еще раз заглянет в недра корабля. Не повредит еще раз осмотреть то место.

* * *

      В самом отдаленном месте трюма Рэн и Малькольм томились в ожидании. Судно не двигалось. Медленное покачивание волн говорило, что корабль либо стал на якорь, либо его заштилило.
      По щекам Рэн текли слезы. До земли оставался всего лишь день пути, когда Сара заманила ее в это адское место. «Морская Сирена», наверное, уже вошла в порт, а Рэн теперь сгниет в этой вонючей темнице. Она умрет вместе с мужчиной, который ненавидит ее больше всего на свете, погибнет – связанная, с заткнутым ртом, – как угодившее в капкан животное…
      А на палубе Сара готовилась к высадке. Пуритане, с которыми она не была знакома, стояли рядом и наблюдали, как, рассекая прибрежные волны, судовая шлюпка повернула назад к кораблю за последними пассажирами.
      Все мысли Сары занимали узники, закрытые в трюме. Она искала в себе мужество, чтобы спуститься вниз и отодвинуть засов перед тем, как покинуть корабль. Никто не обращал на нее внимания, все взгляды были устремлены на медленно приближающуюся шлюпку. Тело Сары сковало от страха, по спине бегали мурашки. Если она хочет отпереть дверь, нужно сделать это сейчас, чтобы успеть вернуться на палубу до прихода последней шлюпки. Сару приводила в ужас сама мысль остаться на пустом корабле наедине с освобожденным, наполовину безумным Малькольмом.
      Она сделала шаг назад, потом другой и стремительно бросилась к люку, ведущему в трюм. Быстро спустившись по трапу, она в кромешной тьме направилась к запертой камере. Сара уже сотни раз мысленно проделывала этот путь. Ее руки нашли знакомые контуры двери, нащупали засов, как пальцы слепого ищут оброненную монетку. Затаив дыхание, Сара беззвучно отодвинула холодную полосу металла и сразу же почувствовала облегчение. Она сделала это! Она их освободила. Они могут выйти из своей клетки, когда пожелают. Она не умертвила их, не убила отца своего ребенка. Она подарила им свободу!
      Сара осторожно направилась к люку, стараясь не наступить на крыс, снующих под ногами.

* * *

      Несколькими часами позже Рэн захотела переменить положение и вытянуть ноги, потому что все тело затекло. Должно быть, Малькольм услышал, как она зашевелилась, так как двинулся в ее сторону. Рэн съежилась от страха, но почувствовала, что он развязывает ее путы. Малькольм ослабил повязку, удерживающую кляп, и девушка выплюнула грязную тряпку. У Рэн пересохло в горле, а во рту ощущался отвратительный привкус.
      – Не прикасайся ко мне, Малькольм, – с трудом прохрипела Рэн.
      – Нужна ты мне больно! – огрызнулся он. – Я не собираюсь расходовать силы на почти мертвую женщину.
      Правда, заключавшаяся в его словах, вызвала в девушке злость.
      – Дверь, – яростно прошипела она, – черт бы тебя побрал, Малькольм, проверь дверь. Стучи в нее! Неужели ты не понимаешь, что мы сгнием здесь?
      – Мы дождемся Фаррингтона. И не вздумай кричать! Прежде чем ты успеешь произнести хотя бы звук, эта тряпка снова окажется у тебя во рту.
      Рэн замотала головой, забыв, что он не видит ее в темноте.
      – Ты поняла меня? – громко произнес Уэзерли, вцепившись в плечо девушки.
      – Да… поняла… А ты, кажется, не понимаешь, Малькольм, что мы вошли в порт. Когда меня бросили сюда, до земли оставалось день-два пути. Мы в ловушке! В ловушке! Лорд Фаррингтон не вернется за тобой и никогда не найдет меня!
      Уэзерли был поражен словами Рэн. Она ведь права! Фаррингтон предпочтет видеть его скорее мертвым, чем живым, чтобы завладеть всеми драгоценными камнями.
      Рэн с трудом поднялась на ноги, растирая занемевшие запястья, и пошла вдоль камеры, вытянув перед собой руки.
      – Черт возьми, Малькольм, помоги мне отыскать дверь! Вставай и ищи ее! Стучи! На борту корабля всегда остается часовой – он может услышать нас!
      – Еще одно слово – и я придушу тебя! – предупредил Малькольм.
      Рэн нащупала дверь, а затем щель между дверью и стеной. Кончиками пальцев она ощутила дуновение прохладного ветерка и принялась колотить в дверь кулаками, но кричать не могла: сильно болело горло.
      До Малькольма дошло, что она делает, и он бросился к девушке, чтобы унять ее истерику. Вдруг дверь бесшумно распахнулась. Оба – и Малькольм, и Рэн – упали назад, широко открыв рот от удивления.
      – О Боже! Дверь была открыта, – в шоке прошептал Уэзерли. – Все это время дверь был открыта…
      Рэн обхватила голову руками. Оказывается, она провела чуть ли не вечность рядом с Малькольмом, а все это время выход был свободен! Сара никогда не запирала дверь!
      – Мы свободны? – изумленно спросила Рэн.
      – Умолкни! – приказал Малькольм. – Мы свободны. Остается только выйти отсюда.
      – Позволь мне уйти! Пожалуйста, позволь! – стала умолять девушка, пытаясь вырваться из его цепких рук.
      – Не так быстро, пташечка. Ты мне еще пригодишься. Но не бойся: мы выйдем отсюда вместе.
      – Когда? Когда мы можем уйти? Пожалуйста, отпусти меня!
      – Заткнись! – рявкнул Уэзерли; швырнув Рэн на пол, он навалился на нее всем телом и зажал рот рукой. Потом свободной рукой пошарил по полу и нашел то, что искал. Он снова связал ее и засунул в рот кляп.
      Глаза Рэн сверкали от ярости, она отбивалась от Малькольма ногами.
      – Еще раз так сделаешь – я оставлю тебя здесь и запру дверь!
      Рэн сразу же замолчала, испугавшись, что он осуществит угрозу.
      – Мне нужно забрать у Фаррингтона драгоценности и немного денег на карманные расходы, тогда я смогу устроить свою жизнь, – делился планами Малькольм. – А за тебя, моя маленькая птичка, заплатят хороший выкуп. Сара сказала, что твой брат – капитан этого корабля.
      По щекам Рэн потекли слезы. Она проиграла и осталась совсем одна. Калеб не даст за нее ни гроша. Ему сейчас не до нее: у него есть Сара и будущий ребенок…
      – Интересно, во сколько тебя оценит твой брат? – продолжал Малькольм. – Я пойду наверх, выясню, как обстоят дела, посмотрю, смогу ли найти еду и воду, и вернусь за тобой.
      Он повернулся и исчез за дверью. Через несколько минут Уэзерли уже карабкался по трапу к люку, который приподнял очень осторожно. Он несколько раз глубоко вдохнул свежий воздух и почувствовал сильное головокружение.
      Солнце уже клонилось к закату. На палубе никого не было видно. До наступления темноты оставалось около часа.
      Уэзерли заметил двухместный ялик, который висел на канате у правого борта. Он решил, что заберет Рэн с собой и они уплывут на этой лодке вверх по реке. Как только девушка будет спрятана в безопасном месте, он сразу заявит о себе, разыщет капитана ван дер Риса и назовет свою цену. А потом устроится как король на одном из островов. Со временем люди научатся понимать, что он власть, сила, с которой необходимо считаться. За деньги можно купить все – красавец ты или урод.
      Малькольм поднял голову. Темные облака закрыли лунный диск, и, воспользовавшись этим, Уэзерли стал пробираться к рулевой рубке. Он смеялся про себя. Глупый охранник наверняка уже напился до чертиков! Малькольм тихо подкрался сзади и напал на часового, схватив его за горло и сбив с ног. Он принялся колотить голову моряка о палубу, пока тот не затих. Этот человек был надолго выведен из строя, а когда он придет в себя, Малькольм и Рэн будут далеко, к тому же теперь Уэзерли был вооружен.
      Малькольм заскочил на камбуз раздобыть какой-нибудь еды, а затем направился к ялику, который спустил на воду.
      Удовлетворившись, что все идет по плану, Уэзерли расслабился и глубоко вздохнул. Несколько часов изнурительного плавания – и он будет далеко в верховьях реки. Он найдет надежное место, чтобы спрятать ялик, а потом отправится пешком в лес. Рэн придется держать связанной, чтобы не убежала. К следующей ночи он сможет вернуться в порт и потребовать выкуп за нее. Все получилось так, как он и рассчитывал.

* * *

      Рэн не испытывала страха, но сходила с ума от бессилия. Теперь она знала, что Малькольм не убьет ее, зато вполне может поставить в такое положение, что лучше бы ей умереть. И Рэн ничего не могла поделать, что еще больше разъяряло ее. Когда Уэзерли открыл дверь, в глазах ее горела такая ненависть, что если бы взгляд мог убить, Малькольм уже упал бы замертво.
      Он рывком поднял девушку на ноги и толкнул вперед. Рэн не сопротивлялась: не было никакого смысла действовать ему на нервы. Уэзерли вывел ее на палубу и подтолкнул к борту, за которым их ждал ялик.
      – Вниз по трапу! – приказал он, развязывая ей руки. – Одно неверное движение – и ты станешь уродиной по сравнению со мной. Я иду следом! – зловеще добавил он.
      Рэн потерла затекшие запястья и сделала, как было велено. Она почти задыхалась от кляпа во рту.
      Малькольм, не теряя времени, оттолкнулся от корабля, стал грести, глубоко погружая весла в воду, и вмиг вспотел от усилий. С каждым взмахом весел Рэн проклинала его про себя. Боже, как же она его ненавидела! Надо было каким-то образом удрать от него, но такой возможности не подвернется, пока она связана, и Малькольм не спускает с нее своего единственного глаза. Как только Уэзерли бросил ее в ялик, он связал девушке не только руки, но и ноги. Если вдруг он взбесится и сбросит Рэн в воду, она умрет в считанные секунды. Самое лучшее сейчас – лежать тихо и ни в коем случае не злить его.
      Рэн расслабилась и как наяву увидела лицо Калеба. Как хорошо ей было тогда лежать в изгибе его руки… Каким нежным и страстным он был… А она повела себя как дура. Нужно было бороться с Сарой и отстаивать свои права. Вместо этого Рэн попросту сбежала, самоустранилась, а надо было пойти к Калебу, открыть ему душу; он бы выслушал и понял ее. Теперь же он потерян навсегда. Калеб женится на Саре, потому что она беременна, и часть жизни Рэн закончится. Она никогда уже так не полюбит, как любила Калеба. Он был ее судьбой. Сирена это понимала, и сама Рэн это знала. Почему же Калеб отвернулся от нее? Ведь говорил, что они половинки одного целого…

* * *

      Стоя у свежевырытой могилы, Калеб устремил взор на свой корабль, стоявший на якоре. Его вдруг охватило такое чувство, что если он напряжет зрение, то сможет рассмотреть Рэн. Обозвав себя идиотом, капитан сосредоточил внимание на печальной церемонии.
      Обри, лорд Фаррингтон, отправлялся в последний путь. Калеб настоял, чтобы его похоронили на земле, потому что знал, как старик не любил моря. На похоронах присутствовала вся команда. Матросы, склонив головы, ждали, пока капитан подберет нужные слова.
      Прочистив горло, Калеб просто произнес:
      – Обри был моим другом. Единственный его грех заключался в том, что он слишком сильно любил жизнь и приключения, за это я прошу у Бога прощения от его имени.
      Руки Калеба слегка дрожали, когда он бросил первую горсть земли в могилу старого друга. На глазах блеснули слезы, и капитан отвернулся, не в силах смотреть, как матросы засыпают жирной черной землей простой гроб.
      – Простите, капитан, – печально произнес Густав, уважая горе Калеба, – мне все равно придется возвращаться на борт до увольнительной… Может быть, приготовить вам ужин? Питер сказал, что вы собираетесь ночевать на корабле.
      – Я сам приготовлю себе ужин, Густав. Не утруждай себя. Лучше выпей с ребятами за упокой души Обри.
      – Хорошо, капитан. Мы с Диего только проверим, как дела на «Морской Сирене», и присоединимся к остальным.

* * *

      Судно плавно покачивалось в спокойных водах порта. Густав осторожно пробирался по палубе. Время от времени он бросал через плечо настороженные взгляды, хотя прекрасно знал, что никто не мог наблюдать за ним. На борту их было только трое: караульный Клод, Диего и он сам. Но кока не покидала ощущение, что кто-то смотрит на него из темноты.
      Густав постоял минуту у поручней, наслаждаясь дуновениями свежего ветерка, играющего с его редкими седыми волосами. «Почему пожилые люди становятся такими ослами, когда видят хорошенькие девичьи лица?» – спрашивал он себя. Капитан живо вздернет его на рее, если в запертой камере что-нибудь обнаружится.
      Дрожа от страха и волнения, Густав пошел в сторону люка в носовой части корабля. Его голые ноги беззвучно ступали по доскам палубы. Остановился он только раз, чтобы перевести дыхание, чувствуя, что невидимые глаза впиваются ему в спину. Кок насторожился, осмотрелся и ничего не заметил. Но ощущение не исчезало. Густав вздохнул и продолжил путь. Уже почти добравшись до камеры, он опять остановился.
      – Кто здесь? – спросил Густав и чуть не подпрыгнул, услышав в ответ голос Диего:
      – Какого черта ты делаешь в этой дыре?
      Несмотря на сердитый голос испанца, Густав сразу же понял, что произошло что-то неприятное. Он поднял фонарь и заглянул в лицо друга.
      – Нам придется плыть за капитаном, – мрачно проговорил Диего. – Я только что был в рулевой рубке и обнаружил Клода. Его ударили по голове, но он не видел, кто это был. И еще одно: пропал двухместный ялик. Мы никогда не используем его для высадки на берег. Ялик обычно висит по правому борту на непредвиденный случай.
      У Густава зашевелились волосы на затылке. Диего посмотрел на дверь в камеру.
      – А зачем тебя сюда занесло? – с любопытством спросил он.
      Кок заколебался, но потом быстро объяснил, почему оказался здесь. Диего расширил глаза и покачал головой.
      – Ты прав, друг: капитан без разговоров вздернет тебя на рее, чтобы другим неповадно было, – пробормотал он, следуя за Густавом. – Как насчет нескольких глотков, прежде чем открыть эту дверь? – предложил он, извлекая из-под мешковатой рубахи бутылку рома.
      Густав с такой жадностью приник к бутылке, будто во рту у него не было ни капли влаги в течение нескольких месяцев. Бутылка вернулась к хозяину полупустой.
      – Я же сказал – несколько глотков, а не половину бутылки! Знаешь, чего мне стоило раздобыть ее? – возмутился Диего, прикладывая бутылку к губам и приканчивая ее. Затем он взял кусок крепкой доски и пояснил коку:
      – Человек должен быть готов к любым неожиданностям.
      Густав нервно вытер вспотевшие ладони о штаны.
      – Давай побыстрее покончим с этим. Я отодвину засов, а ты войдешь первым, прикрыв себя доской, как щитом. Я пойду следом за тобой и буду высоко держать фонарь.
      – Почему всегда, когда ты попадаешь в какое-нибудь дерьмо, именно я тебя вытаскиваю из него или иду первым, чтобы тебя не забили до смерти? – проворчал Диего.
      Кок затаил дыхание и отодвинул засов.
      – Это потому, что ты мой друг и я вытащил тебя из кишащего акулами моря, когда ты еще мочился в штаны, – шепотом ответил кок.
      – Так это было тридцать лет назад! С тех пор я сполна оплатил свой долг, – фыркнул Диего, заходя в вонючую комнату.
      Густав вошел следом.
      – Сукин сын! Я так и знал, так и знал… – он поднял повыше фонарь, освещая темные углы пустой камеры.

* * *

      Простая церемония похорон завершилась, настроение у Калеба было отвратительным. Все матросы разошлись, и капитану ничего не оставалось делать, как вернуться на корабль. Он знал, что будет чувствовать себя лучше, если ввяжется в какую-нибудь драку и позволит избить себя до полусмерти. Он жив, а Обри уже никогда не встанет из могилы. Глаза Калеба дико блеснули, когда он посмотрел на холмик мягкой земли, а потом перевел взгляд на Питера, который переминался с ноги на ногу рядом.
      – Все мы смертны, – пробормотал первый помощник.
      Он тоже оплакивал веселого картежника, с которым часто подолгу беседовал, которого искренне полюбил, как, впрочем, и все члены команды. Смерть всегда заставляет страдать оставшихся в живых. Питер никогда прежде не видел капитана в таком состоянии и сердцем чувствовал, что он больше горюет по Рэн, чем по Фаррингтону. Сегодня должны были хоронить два тела, поэтому Калеб оплакивал сразу двоих.
      Питер отошел в сторону. Он не хотел мешать Калебу и не знал, как себя вести, но не мог оставить капитана одного. Питер решил пожертвовать увольнительной и возвратиться на «Морскую Сирену» вместе с капитаном и Лидией, которую из-за разрыва с мужем не принимали в обществе пуритан. Они чем-нибудь поужинают, выпьют немного рома, и после хорошего сна капитан почувствует себя лучше. По крайней мере, Питер надеялся на это.
      – Пойдемте, капитан, – ласково сказала Лидия. – Пора на корабль. День был очень длинный, и все мы понесли тяжелую утрату.
      Осторожно, словно боясь испугать его, она взяла Калеба за руку, а Питер – за другую. Они вернулись в порт и сели в шлюпку. Вокруг было тихо, ни один звук не нарушал тишину июньской ночи.
      Поднявшись на борт, Калеб очень удивился, увидев Густава и Диего. Обветренное лицо кока было мрачным, старик явно нервничал.
      – Что тебя беспокоит, Густав? – спросил Калеб. – Надеюсь, ты не спалил камбуз?
      Поглядывая для поддержки на Диего, Густав поведал капитану о случае с Сарой и запертой камерой, о сегодняшнем нападении на Клода и о пропавшем ялике.
      Через несколько минут Калеб, Лидия и Питер уже были рядом с Клодом, который лежал на своей койке. Лидия тут же начала хлопотать вокруг раненого. В ее распоряжении были вода, чистые полотенца и коробка с лекарствами. Калеб и Питер предложили женщине свою помощь.