И приговор, судя по всему, нелестный, поскольку взгляд домоправительницы Нормана так и не потеплел. Признав существование Эллен несколькими сухими фразами и упомянув, что обед будет подан через полчаса, Марта повернулась, чтобы уйти.

– Отлично, – сказал Норман ей в спину. – А где... в общем... Тим дома?

– Нет.

– Хм... Ну тогда. Марта, будь так любезна – направь его сюда, как только он придет. Я хочу познакомить его с миссис Марч.

– Пф! – фыркнула Марта и удалилась.

– Боюсь, я не имела успеха у твоей экономки. – Эллен с сожалением посмотрела на Нормана.

Очнувшись от задумчивости, которая на мгновение состарила его, он виновато улыбнулся:

– Нет-нет! Не принимай это на свой счет. Просто Марта не любит, когда я пью. Я уже говорил тебе, что они с Уиллом пуритане и не признают спиртного ни в каком виде. Она даже к обеду не подает вина. Я не заставляю ее поступаться принципами, но, черт возьми, не собираюсь отказываться от безобидного стакана шерри только потому, что этого хочется Марте! Мы пошли на компромисс: я5 пью, а она молча осуждает меня. Я так к этому привык, что, наверное, мне бы не доставало ее немого укора.

– У тебя сильный характер. Я бы не вынесла этой ежедневной пытки, даже безмолвной.

– В самом деле? И отказалась бы от шерри?

– Нет, – ответила Эллен. – Уволила бы Марту.

Норман рассмеялся.

– Посмотрим, как ты заговоришь, когда отведаешь ее стряпню. Вкушать амброзию трижды в день – за это можно стерпеть любые укоры.

И действительно: попробовав hors d'oeuvres[2], Эллен вынуждена была признать, что Норман не преувеличивал. Забыв о диете, она съела даже больше, чем следовало. Они продолжали мило болтать, но, похоже, ее собеседник не был так равнодушен к мнению Марты, как уверял. Или его беспокоило что-то другое? Норман то и дело поглядывал на часы, время от времени замолкая в середине фразы, и Эллен вдруг обнаружила, что его нервозность заразительна: ей тоже сделалось как-то не по себе. В очередной раз поймав себя на том, что пристально следит за стрелками, она уже собралась было напрямую спросить его о причине беспокойства, как Норман сам заговорил:

– Я должен кое-что тебе рассказать. Видишь ли, мой племянник...

Он осекся, уставившись на дверь. Ощутив укол непонятной тревоги, Эллен обернулась посмотреть, что же заставило его умолкнуть столь внезапно.

Юноша, небрежно стоявший в проеме, был знаком Эллен. Она уже видела его, когда они с Эдом ехали осматривать дом: тот самый парень, которого Эд чуть не сбил грузовиком. Тим ничем не отличался от подростков, которых она знала в Вашингтоне; точно такие же выцветшие джинсы с заплатами и лохматые прически носили и ее племянники. Ходить босиком тоже считалось модным, но ноги Тима были черными от липкой грязи: на сверкающем полу за его спиной виднелась цепочка темных следов.

«Он сделал это нарочно», – раздраженно подумала Эллен. Такое простительно десятилетнему, но этот парень был достаточно взрослым, чтобы отдавать себе отчет в своих поступках. Достаточно взрослым – и достаточно большим: ростом с Нормана и впечатляюще мускулистым, несмотря на некоторую юношескую хрупкость.

Эллен перевела взгляд на лицо Тима и поняла, чем вызвана ее тревога. Она не раз видела подобное выражение и хорошо знала, что оно означает.

Последние несколько лет она на добровольных началах работала с «трудными» подростками, и через ее руки прошло множество их: «белых» и «цветных», богатых и бедных, выросших в нищих кварталах гетто и сбежавших из роскошных пригородных особняков. Проблемы у каждого из них были разные (Эллен давно поняла, что невозможно свести юношескую преступность к одной-единственной причине), но объединяло почти всех одно: то самое выражение. Лица, наглухо отгородившиеся от внешнего мира пустым взглядом и напускным безразличием, о многом говорили Эллен. Такие ребята не доверяли взрослым, подозревали каждого в лицемерии, и остерегались окружающих, больше всего на свете боясь подвергнуться насмешкам.

– А, вот и ты, – с напускной веселостью произнес Норман. – Входи, Тим. Познакомься с нашей новой соседкой.

Тим отреагировал не сразу – еще один тревожный симптом. После долгой паузы, тянувшейся до тех пор, пока не возникла ощутимая неловкость, он двинулся вперед, по-прежнему оставляя за собой грязные следы, и остановился перед Эллен – так близко, что ей пришлось запрокинуть голову, чтобы встретиться с ним глазами.

– Привет, Тим, – сказала она.

Никакого ответа. Он молча высился над ней, не отводя от нее немигающего взгляда.

«Боже, какой он огромный!» – невольно подумала Эллен.

– Садись же, Тим, – Норман явно нервничал. – И... и выпей кока-колы или чего-нибудь еще. Обед подадут через минуту. Держу пари, ты проголодался. Опять целый день провел в лесу? Ты же знаешь, как они непоседливы в этом возрасте, – добавил он, обращаясь к Эллен с напускным добродушием, которое она нашла довольно противным.

Тим не шелохнулся. Эллен чувствовала замешательство Нормана, но помочь ему ничем не могла. Неизвестно, сколько бы длилась эта немая сцена, если бы не вошла Марта.

– Обед на столе, – провозгласила она бесстрастно, но тут же утратила невозмутимость.

– Тим! – возмущенно воскликнула она. – Посмотри, какую грязь ты тут развел! Немедленно отправляйся мыть ноги! И руки тоже. Разве тебя можно усадить за приличный стол? Давай-ка, парень, поторапливайся, а не то...

– Хорошо, Марта, – поспешно перебил ее Норман. – Тим, пожалуйста...

Сказать, что юноша подчинился, значило бы погрешить против истины. Он удалился, но весь его вид и походка свидетельствовали: он поступает так потому, что ему захотелось уйти, а не потому, что было велено.

Поднявшись, Норман протянул руку Эллен и выглядел при этом таким несчастным, что она не могла не посочувствовать ему, хотя подозревала, что он просто-напросто не умеет обращаться с непокорным племянником.

– Чудовищный возраст, правда? – весело спросила она. – У меня таких четверо, и мне не однажды казалось, что от их выходок я лишусь рассудка.

Ее прямота в данном случае оказалась уместной. Лицо Нормана прояснилось.

– Ведь они все ведут себя так... ужасно? Но мне кажется, я тоже виноват: меня слишком легко выбить из колеи. Мне явно не хватает твоего опыта.

– Им доставляет удовольствие шокировать окружающих. Единственная верная реакция в таких случаях – вежливая невозмутимость в ответ на любую дерзость.

Усадив ее за стол, Норман направился к буфету. Его умению открывать винные бутылки позавидовал бы любой бармен. Глядя на фамильный фарфор и фамильное серебро, Эллен вынуждена была признать, что под таким столом трудно представить себе грязные босые ноги Тима.

– Ты меня немного успокоила, – сказал Норман, разливая вино по бокалам. – Честно говоря, у меня опускаются руки. Я никогда не умел обращаться с детьми и пришел в ужас, когда узнал, что Бев и Джо назначили меня опекуном Тима. Но едва ли у меня была возможность отказаться. Других родственников у Тима нет.

– Ты явно недооцениваешь себя. Очевидно, у них имелись основания для такого решения.

– Отсутствие выбора – вот и все основания. – В голосе Нормана звучала горечь. – Пожалуй, Джо доверял мне, ведь я вел все его дела. Но Бев никогда не была обо мне высокого мнения. Она все время смеялась надо мной... Думаю, она просто не верила, что когда-нибудь умрет.

– Никто не верит в это, – мягко сказала Эллен.

– Да, наверное. Но Бев... она так любила жизнь... Ее радовала любая мелочь: новое платье, первый снег, пение малиновки весной. Я не в силах был поверить...

Вошедшая в столовую Марта принялась разливать суп, наполнив и тарелку Тима, хотя он еще не появился. Эллен удивилась, когда Норман, не обращая внимание на присутствие кухарки, продолжил:

– ... не в силах был поверить, что она погибла. В полиции сказали, что авария произошла по вине другого водителя. Она всегда обожала быструю езду... Благодарение Богу, смерть их не была мучительной, они умерли мгновенно. Потерять Джо – это тоже было потрясением, но Бев... Такая живая, такая веселая...

– Она была грешницей! – неожиданно вмешалась Марта. – Разбила сердце своим бедным родителям и испортила мальчишку.

– Марта, пожалуйста! – протестующе прервал ее Норман.

Презрительно фыркнув и выразительно глянув через плечо, кухарка удалилась. Эллен с трудом скрывала потрясение и негодование.

– Извини, – сказал Норман, пряча глаза. – Я понимаю, как это выглядит со стороны, но Марта почти член семьи, а не просто служанка. Она здесь уже десять лет и помогала мне растить Тима. Ее представления о воспитании столь же старомодны, как отношение к алкоголю, но у нее есть основания говорить так. Бев баловала Тима: позволяла прогуливать школу, отправляясь с ним в лес за ягодами, и прочее.

– Надеюсь, при Тиме Марта не высказывается подобным образом о его покойной матери? – сухо спросила Эллен.

– Я не могу ей помешать, – повинился Норман и добавил с надрывом: – Теперь ты видишь, что опекун из меня никудышный! Ах, Эллен, если бы ты дала мне какой-нибудь совет...

Все еще испытывая непреодолимое желание сказать Марте пару любезностей, Эллен не могла устоять перед столь отчаянной просьбой и слегка смягчилась.

– Ты недостаточно хорошо меня знаешь, – она слабо улыбнулась Норману, – иначе бы не просил об этом. На советы я щедра, но от них вряд ли будет толк: ведь я не специалист, хотя и работала с трудными подростками. Все же трудно поверить, что Тим так уж безнадежен.

– Он неплохой парень. – Норман смотрел на нее тревожно-выжидающе, и отзывчивое сердце Эллен дрогнуло: ей так часто доводилось слышать подобные утверждения из уст беспомощных родителей.

– Твой племянник – красивый мальчик, – ласково ответила она. – И очень похож на тебя.

– Стыдно тешить мое самолюбие подобным образом Тим похож на собственного отца, а в детстве нас с Джо все принимали за близнецов. Но чтобы заметить сходство под маской неизменной угрюмости Тима, требуется определенная зоркость.

Эллен искренне была готова воспринять откровенность Нормана, ей и самой интересно было поговорить о Тиме, но только не сейчас, когда в любой момент он мог появиться в столовой.

– Дивное консоме, – сказала она. – Ты не преувеличивал достоинств Марты.

Впрочем, перемена темы не дала никакого результата: пустующий стул неодолимо притягивал их взгляды. Бесшумно появившаяся Марта собрала тарелки, прихватив нетронутую порцию Тима. На сей раз она промолчала, но, вернувшись с блюдом великолепного жаркого с овощами, не выдержала и покачала головой:

– Не покормить бы его несколько дней – тогда научился бы ценить хорошую пищу. Небось, не шлялся бы во время обеда Бог весть где.

– Марта!

– Слишком вы мягкий, вот что я скажу, – проворчала кухарка, вызывающе уставившись на Эллен. Было совершенно ясно, что она подслушивала. Враждебный взгляд Марты Эллен встретила так холодно-высокомерно, что та молча отвернулась. Не успела она покинуть комнату, как в столовую вошел Тим. Рассчитанность действий была слишком безупречной, чтобы счесть ее совпадением. Марта пряталась за одной дверью, а Тим за другой... «Боже, что за дом!» – подумала Эллен.

Руки Тим вымыл. Теперь кисти его сияли чистотой, но чуть выше запястий отчетливо виднелась граница, за которой вода и мыло так и не побывали. Эллен посмотрела на его ноги. На них красовались поношенные кроссовки, но она готова была поспорить, что засохшая грязь внутри пребывала нетронутой.

В молчании Тим приступил к еде. На все попытки Нормана вовлечь его в разговор он отвечал лишь невнятным похрюкиванием.

Жаркое было изумительным, и если бы Норман не чувствовал себя так скованно, Эллен наслаждалась бы обедом – Тим ей совершенно не мешал. Подобных типов она повидала немало и знала, что натужное оживление в таких случаях – худший вариант поведения. Хладнокровно игнорируя Тима, она непринужденно болтала на отвлеченные темы и вскоре на самом деле почти забыла о его присутствии. Поэтому когда юноша внезапно обратился к ней, она испытала что-то вроде шока, как если бы заговорила мраморная статуя.

– А правда, что у вас есть кошка? – спросил Тим.

– Правда, – дружелюбно ответила Эллен, – сиамская. Ты любишь кошек?

– Нет. Я их терпеть не могу. Так ведь, Норман? – В ответе он не нуждался. – Мы оба их терпеть не можем. Но мой милый дядюшка – значительно больше. Я правильно говорю, Норман?

На Нормана больно было смотреть. Лицо его побелело, и в глазах застыл страх. Но не потому, что разговор зашел о кошках. Сочувственно наблюдая за его реакцией, Эллен поняла, что именно напугало его – ненависть, пылавшая во взгляде Тима, от которой у нее самой по спине забегали мурашки.

– Любая фобия – достаточно неприятное заболевание, – спокойно произнесла она. – Но я никогда не слышала, чтобы подобные вещи передавались по наследству. И даже не уверена, что кто-нибудь занимался исследованием этого вопроса.

Тим уткнулся в тарелку и принялся поглощать очередной шедевр кулинарного искусства Марты – земляничный пирог с хрустящей воздушной корочкой. Громко вздохнув, Норман заметно расслабился. Ощущая себя дрессировщицей в клетке с одним леопардом, Эллен тем же рассудительным тоном продолжила:

– Говорят, дети перенимают привычки и вкусы у собственных родителей, но я всегда в этом сомневалась. Моя дочь и племянники, например, обожают овощи, которые я терпеть не могу... Конечно, фобия не обычное предубеждение против чего-нибудь – это болезнь. Возможно, нарушение химического баланса в организме и...

– Нет, – перебил Тим, не подымая глаз. – Это наследственное, я знаю. У нас в семье это уже давно. Так ведь, Норман? С тех пор, как лет двести тому назад один из наших предков погиб от когтей ведьминой кошки. Ведьма навела на него порчу, и он ее убил. Тогда кошка...

– Тим! – Бледные щеки Нормана залил гневный румянец. – Тебе не следует рассказывать эту омерзительную историю – по крайней мере, за обедом.

– Я уже сыт. – Оттолкнув стул, Тим поднялся – и совершил то, что потрясло Эллен значительно больше, чем все его предыдущие выходки, – согнувшись в шутовском поклоне, он визгливо пропищал: – Будьте так любезны, сударыня, я могу идти? Соблаговолите отпустить меня, прошу вас.

К счастью, от необходимости подыскивать подобающий ответ Эллен была избавлена: внезапно выпрямившись, Тим решительным шагом вышел из комнаты.

Норман забормотал извинения, но Эллен не слышала его. Она пыталась понять, чем ее так смутила последняя дерзость мальчишки? Неожиданной злобностью?.. Да, острая неприязнь, рвущаяся наружу из притворно-почтительных фраз, задела ее – тем более, что была незаслуженной. Но гораздо больше ее потрясла внезапно открывшаяся мужественность Тима, на мгновение переставшего сутулиться и шаркать ногами. Может, эмоционально он и отставал в развитии, но физически это был вполне зрелый молодой мужчина, в каждом движении которого сквозила звериная грация... Разволновавшись, Эллен имела обыкновение говорить первое, что придет в голову, и теперь не задумываясь выпалила:

– Должно быть, с девчонками он сущий дьявол!

– Не говори так!

Резкий тон удивил ее. Она смущенно воззрилась на Нормана:

– Извини, я не хотела. Это было глупо с моей стороны. Он не... то есть, я имею в виду, не было никаких...

– Пока нет. Ничего серьезного... еще. Боже мой, что же мне делать?

Норман спрятал лицо в ладонях.

– Ну, успокойся, – мягко, но решительно сказала Эллен. – Этим не поможешь. Уверена, твои страхи напрасны. У Тима сейчас сложный период...

– Ему почти восемнадцать. – Норман отнял руки от вспыхнувшего лица. Оно было сухим, и Эллен обрадовалась этому: она понятия не имела, как утешать рыдающих мужчин. Внезапно ей припомнилось, каким образом Джек справлялся с сыновьями, но она прогнала непрошеные воспоминания.

– Сколько обычно длится этот «сложный период»? – спросил Норман. – У Тима он тянется уже семь лет.

– Но что он такого...

Вошла Марта с кофейником, и Эллен остановилась. Она не могла помешать Норману обсуждать Тима в присутствии Марты, но не желала присоединять свой голос к критическому хору. Впрочем, кухарка все равно подслушивала: на ее лице светилось мерзкое удовлетворение святоши, обличавшей тайного грешника.

Не дожидаясь, пока она уберет десертные тарелки, Норман ответил на незавершенный вопрос:

– Он много чего успел натворить: драки, хулиганство, злобные выходки, издевательство над животными...

Эллен тихонько охнула, и Марта сурово глянула на нее. В руках кухарки тяжелый поднос казался легче пушинки. Воистину, эта женщина способна заткнуть за пояс дюжего портового грузчика.

– На вашем месте я бы получше следила за этой самой кошкой, – обронила Марта.

– Ты зря... – начал Норман.

– Давно пора сказать ей. Вы слишком нянчитесь с этим мальчишкой, всегда нянчились. Расскажите-ка ей о белке, которой он отрезал хвост, и о крольчатах...

– Марта!

– Ладно, ладно, – пробормотала Марта. – Но пусть она знает. Белки – никчемные грызуны, и неважно, что он с ними вытворяет, но породистые кошки стоят денег. Некоторые заботятся о них больше, чем о собственных детях.

Закончив тираду, она вышла с тяжелым подносом. Норман участливо похлопал Эллен по руке:

– Ты расстроена, дорогая? В чем дело? Ты бледна, как призрак!

– Я тоже страдаю фобией, – ответила Эллен, пытаясь улыбнуться. – Не могу слышать о том, как издеваются над детьми или животными. Я просто сентиментальная дурочка, правда?

– Вовсе нет. Но Марта права: тебя следует предостеречь насчет Тима. Когда-то я пытался дарить ему щенят, надеясь, что он привяжется к ним, но... Ладно, не стоит об этом. Теперь единственные животные, которых я могу держать, – собаки. Они достаточно крупные и слишком грозные, чтобы Тим способен был причинить им какой-нибудь вред, но он все же пользуется любой возможностью подразнить их, если знает, что это занятие безопасно для него. Псы ненавидят Тима, и я всегда боюсь, что однажды они сорвутся с привязи и растерзают его в клочья.

– Вчера, возле дома, когда собаки залаяли и бросились в лес... это был Тим, не так ли?

– Боюсь, что так. Но тебе не о чем беспокоиться: он любит одиночество и целыми днями бродит по лесу, однако еще ни разу ни на кого не нападал. По крайней мере – ни на кого из взрослых.

– Ты же не хочешь сказать, что он нападает на детей?

– Я хочу сказать, что он часто ввязывается в драки, – ответил Норман со странной усмешкой. – Иногда его вынуждают к этому. Когда ему было десять или одиннадцать, не проходило недели, чтобы ко мне не являлись возмущенные родители с жалобами на то, что Тим избивает их отпрысков. Боюсь, я относился к этому слишком беспечно. Ты же знаешь, все мальчишки дерутся.

– Но очень часто повышенная агрессивность – весьма тревожный признак, – возразила Эллен. – Внезапная гибель родителей...

– Да-да, – горячо закивал Норман. – Обычная реакция, правда ведь? Когда Джо и Бев не стало, ему было только десять. Естественно, такая травма не могла пройти бесследно.

– До известной степени это нормально, – осторожно начала Эллен. – Но чаще всего дети не в состоянии перенести столь тяжкую утрату без посторонней помощи – и достаточно квалифицированной.

– Ему была предложена такая помощь. В течение пяти лет я регулярно водил его к специалистам – но без толку. И если теперь он дерется все реже, то только потому, что ребята избегают его, стараются обходить стороной.

– Тим по-прежнему посещает психиатра?

– Сейчас уже нет. Последний, к кому я обращался, объяснил, что без помощи со стороны самого Тима, никто не в состоянии будет решить его проблемы.

– А к кому ты обращался?

Услышав имя, которое назвал Норман, Эллен удивленно подняла брови:

– Да, ты знал, кого выбрать. Но каким образом тебе удалось попасть на прием к Абрахамсону? У него ведь расписана каждая минута на десять лет вперед!

– К тому времени для меня уже не имели значения подобные трудности. Согласись, я не сидел сложа руки?

– Дорогой мой, – проникновенно произнесла Эл-лен. – Конечно же, ты сделал все от тебя зависящее. В этой области нет более известных имен.

– Я все же привязан к мальчику, – несчастным голосом сказал Норман, – хотя он ненавидит меня... О да, именно ненавидит. Как мне ни больно, я вынужден это признать... Прости, Эллен, я не имел права взваливать на тебя собственные неприятности. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Мне вообще не хотелось касаться этой темы, но Тим вел себя так скверно... Похоже, мне никогда не избавиться от дурацкого оптимизма: всякий раз я надеюсь, что кто-нибудь заставит Тима оттаять, что новый знакомый сумеет найти с ним общий язык, не испытывая предубеждения.

– Да, я понимаю: если ожидаешь от мальчишки дерзостей, то именно их и получишь. Но ко мне это не относится, Норман. Наоборот, я искренне хотела бы помочь Тиму.

– Даже зная, что он мучает животных?

– Ну, к Иштар ему не подобраться: она слишком осторожна.

– А если вдруг?

– Ты только что говорил о предубеждении – и предполагаешь худшее. Поверь, Норман, мне доводилось работать с подростками, по сравнению с которыми Тим показался бы ангелом.

– Спасибо, Эллен. А теперь действительно пора сменить тему.

Но выглядел он все еще расстроенным, и по пути в гостиную Эллен решилась на жест, к которому обычно прибегала нечасто:

– А ты знаешь, я ведь умею предсказывать будущее! И мой хрустальный шар показывает, что тебе не о чем беспокоиться. Тим станет безупречным гражданином.

– Ты на самом деле ясновидящая? – с интересом спросил Норман.

– Конечно нет. И вообще не верю...

– ... в подобные вещи? Искренне надеюсь, что так. Иначе, Эллен; ты неудачно выбрала себе жилище.

– О, Норман, и ты туда же! Эд Сэллинг едва согласился продать мне дом. Неужели я на всех произвожу впечатление слабоумной истерички?

– Я не хотел сказать, что...

– Лучше поведай мне эту мрачную историю о ведьме и одном из твоих предков. Или Тим все выдумал?

Вскинув голову, Норман испытующе посмотрел на нес, на мгновение сделавшись таким же юным, как Тим. После минутного колебания он улыбнулся:

– Я был не прав. Обычное здоровое любопытство, так ведь?

– Причем нескрываемое. Я же говорила, что обожаю совать нос в чужие дела.

– Ну, на твоем месте любой был бы заинтригован. Привидения – это так волнующе, не правда ли? Мой прапра... не знаю, сколько раз «пра»-дед Питер Маккей действительно был в числе первых поселенцев в этих краях. Он отличался крутым нравом и религиозен был до фанатизма. Эд рассказывал тебе что-нибудь о нашей местной церкви?

– Советовал держаться от нее подальше, но то же самое он говорил в отношении многих вещей.

– Вполне в его духе. Но церковь действительно своеобразная. Это необычная секта, даже уникальная, насколько я знаю. Нет, никаких «черных месс» или поклонения Сатане – просто одна из крайних форм протестантизма: вера в первородный грех, божественное предопределение и чрезвычайная строгость нравов. Питер Маккей был церковным старостой. Вполне вероятно, что он преследовал Мэри Баумгартнер, если она действительно вела себя столь необычно, как об этом говорят. Вот и все, что мне доподлинно известно. Остальное – домыслы. Официально смерть Мэри была объявлена самоубийством, а кошка... Скорее всего – это более поздние выдумки. У ведьмы должна быть кошка, правда?

Он подал Эллен стакан с бренди.

– Черная, – возразила она, сделав первый глоток. – Но белая ангорка с голубыми глазами – слишком нестандартно для вымысла. Впрочем, это второстепенный вопрос. Как умер Питер Маккей?

– Кто его знает? Но дата его смерти – тысяча семьсот пятьдесят шестой год. В это время шли войны с индейцами и французами, так что, не исключено, что его кончина была насильственной, хотя ни в одном источнике не найти подтверждения этому.

– А твоя болезнь? Она на самом деле наследственная?

Норман сделал нетерпеливый жест.

– Я могу лишь повторить: кто знает? Мой отец не выносил кошек, но это довольно распространенное явление. Подобных болезней стыдились, предпочитая не сознаваться в собственной слабости.

Его рот страдальчески скривился, и Эллен решила, что лучше прекратить этот разговор.

Остаток вечера прошел весьма приятно, особенно учитывая его безрадостное начало. Они послушали некоторые из любимых пластинок Нормана, и когда он отвозил Эллен домой, все еще разговаривали о музыке. Привидения были полностью забыты – тем сильнее оказалось потрясение, которое Эллен испытала, вновь увидев тень в собственной спальне.

Тихонько напевая тему из фортепианного концерта Моцарта, она как раз готовилась ко сну, когда случайно повернув голову, наткнулась взглядом на четкие очертания...

Придя в себя через несколько мгновений, Эллен обнаружила, что скрючилась на полу, прижав к груди скомканную ночную рубашку, а Иштар, не скрывая благовоспитанного удивления, написанного у нее на мордочке, с любопытством разглядывала свою хозяйку.

На этот раз Эллен понадобилось гораздо больше времени, чтобы успокоить бешеный стук сердца. Тень исчезла. Уютная спальня по-прежнему излучала радушие. Легкий ветерок из раскрытого окна ласкал пылающий лоб. Иштар тихонько мурлыкала. И все же, надевая сорочку, Эллен отвернулась от стены, как будто кто-то мог за ней оттуда подсматривать.

– Мне точно пора к окулисту, – произнесла она вслух и выключила свет.

В темноте теней не видно.