Сыновья волка

Свеча опустилась так низко, что Фрэнсис вынужден был отвернуться, иначе огнем подпалило бы его волосы.

– Я не могу поверить, – произнес он потрясшим меня, неузнаваемо тихим голосом, – возможно, теперь я передумаю.

– Слишком поздно. – Вольф покачал головой.

– Но почему?

– Я не могу больше доверять тебе.

– Мы можем подписать что-то вроде соглашения.

– Зачем мне лишние хлопоты? – безразлично отозвался Вольф.

– Но она предпочтет меня, а не Джулиана, будет легче справиться.

Странная улыбка скривила губы Вольфа. Он ничего не ответил, но Джулиан сердито вскинулся:

– Тебя? После идиллии в саду? Это была неуклюжая попытка, брат. Она послужила предупреждением, что ты можешь нас предать, и убедила Харриет, что ты негодяй.

– Харриет?

– О! Я и забыл, ты же не знаешь о последних открытиях.

Вольф насторожился, но Джулиан стоял к нему спиной и продолжал беззаботно:

– Мы все совершили ошибку. Старуха провела нас по-королевски. Она оставила второе завещание, сделав наследницей Харриет. Мы вовремя это обнаружили.

– Харриет... – повторил Фрэнсис.

– Да, Харриет, – он пристально следил за Фрэнсисом, – но это не имеет значения. По правде говоря, я предпочел бы Аду, она так мила и красива, что было бы удовольствием приручить ее, а Харриет меня скорее отталкивает. Но зато она...

Он закончил оскорбительную фразу, которую я никогда не осмелилась бы повторить, даже в дневнике. Поразительно, но Фрэнсис нашел в себе силы, чтобы приподняться на локте и оборвать Джулиана; его эпитеты, которыми он наградил брата, были еще грубее и оскорбительнее, но настолько верно подобраны, что, получив по заслугам, Джулиан не нашелся, что ответить. Он поставил свечу на пол.

– Только не Харриет! – продолжал Фрэнсис. – Держись от нее подальше, ты, маленький жеманный садист! Или для тебя не будет суда и судьи, я лично переломаю тебе все кости, если ты попытаешься своими грязными лапами дотронуться до нее, ты...

Джулиан замахнулся и ударил брата, ударил сильно, я слышала ужасный звук, и Фрэнсис упал назад на подушку, голова его казалась неестественно вывернутой. На губах показалась кровь, как и на моих, потому что я прикусила нижнюю губу, чтобы удержать крик.

– Оставь его, – послышался спокойный голос Вольфа.

– Но я...

– Я сказал – оставь его.

– Он должен умереть, – угрюмо произнес Джулиан.

– Пока нет.

– Когда же? После того, как он встанет на ноги и сможет убить меня? Боже мой, да едва он начнет ползать, как сразу отомстит. Будь я проклят, если я позволю...

– Ты позволишь все, что прикажу тебе я. – По гримасе Вольфа было понятно, что ему неприятно видеть лицо сына. – Зачем столько эмоций? – продолжал Вольф. – Он, разумеется, должен умереть, но не из-за угрозы твоей жизни, а потому, что может расстроить мои планы – через вмешательство властей, даже если эти планы будут уже осуществлены. Мы не можем держать его в заточении вечно. Поэтому придется заставить его замолчать навсегда. Но пока он мне нужен.

Тревога на лице Джулиана сменилась любопытством, которое пересилило ярость. Он сделал шаг к отцу:

– Зачем он тебе? Пришло время довериться мне, Вольф. Бог знает, насколько я увяз в преступлениях по твоей милости.

Вольф порылся в складках своего тяжелого пальто и достал часы. Он разглядывал их, поднеся к свету. Мое сердце упало – я забыла, как быстро течет время. Вольф положил часы обратно в карман и откинулся на спинку стула. Я впала в оцепенение. Казалось, миновала вечность с того момента, как я подошла к этой двери.

– Это не твое дело, – холодно сказал наконец Вольф. – Мне нужен Фрэнсис, чтобы... э-э-э... убедить Харриет. Твое предположение оказалось верно. Она считает, что влюблена в него. Она также «любит» свою маленькую кузину, но сейчас, я думаю, ее больше всего беспокоит Фрэнсис. Она пойдет на все, чтобы спасти его, но достаточно хитра, чтобы потребовать показать ей его. Пусть она его увидит – живого, но в таком состоянии, что это пробудит в ней еще сильнее детские сантименты... После этого...

Джулиан кивнул:

– Все отлично. После этого я позабочусь о ней и потом избавлюсь от Фрэнсиса.

– Нет необходимости. Достаточно оставить его здесь. Еще день, другой... Впрочем, при его сложении и здоровье как у буйвола, пожалуй, дам три дня.

– Все это верно, но зачем столько хлопот? – недоумевал Джулиан.

– О чем ты?

– Зачем тебе понадобилось уговаривать Харриет? Как ты сам говорил, по принуждению браки совершаются каждый день. Я смогу справиться с Харриет и не прибегая к уловкам с Фрэнсисом.

Вольф лениво повернул голову и медленным взглядом оглядел сына – от светлой шапки волос до носков начищенных сапог.

– Поезжай обратно в поместье, – сказал он.

– Ехать домой? – механически повторил Джулиан.

– Уезжай в поместье. И немедленно.

– Но... Харриет...

– Ты самодовольный идиот, – Вольф скрестил длинные руки на груди с видимым удовольствием, – я не часто соглашался с мнением старшего сына, но в данном случае обязан. Я бы позволил тебе заполучить Аду – я не выношу ее хныканья и ее страхов, но Харриет слишком хороша для таких, как ты.

– Но... но не для тебя же? – Голос Джулиана стал визглив, как у женщины. – Уж не имеешь ли ты в виду...

– Я женюсь на ней. А теперь убирайся.

– Но деньги...

– К счастью, нашлось второе завещание, – зевнул Вольф, – неожиданный подарок судьбы – сочетание приятного с полезным.

– И ничего для меня?! – Джулиан почти визжал. – Сначала похищение, потом убийство. Ведь я унес сюда девушку, я столкнул со стены Фрэнсиса. Я сунул голову в петлю ради тебя и твоих планов. Ты обещал мне половину денег. Я смогу жить как джентльмен. Я смогу... Я не позволю тебе...

– Ты не позволишь мне?

– Отдай мне половину. – Джулиан нетвердыми шагами двинулся к отцу. – Отдай мне половину. Или я пойду к властям...

– С подписанным признанием? Ты похитил девушку, ты обрушил на брата стену. Я, беспомощный калека, не смог бы сделать это, что для всех очевидно.

Лицо Вольфа оживилось. Он наслаждался, поддразнивая Джулиана, и это был его счастливый миг. Глупость и никчемность младшего сына и собственный небрежный командный тон вдохновляли его. Глаза сверкали от удовольствия, он, казалось, помолодел лет на двадцать и выглядел сейчас моложе, чем собственный сын, согнутая спина, опущенные плечи, вытянутое лицо которого принадлежали, казалось, шестидесятилетнему старику.

– Они, может быть, не повесят тебя, – продолжал Вольф, наслаждаясь каждым словом. – Они же освободили одного из эдинбургских маньяков за то, что тот выдал сообщников и стал свидетелем обвинения, выдал тех, кто поставлял трупы для анатомических театров – прекрасные свежие трупы, получаемые по заказу. Но это рискованный бизнес. А братоубийство – звучит ой как нехорошо...

Джулиан рванулся вперед, чтобы схватить отца за горло.

Я всегда боялась, даже в те дни, когда считала его несправедливо обиженным, что однажды он набросится на своего мучителя. Вольф не предугадал нападения, потому что был ослеплен презрением к сыну.

Джулиан был в ярости и походил на безумца, если бы ему сейчас подвернулось какое-нибудь орудие убийства, он ударил бы, и ударил насмерть. Не имея ножа, он мог убить отца одними только голыми руками, но он применил их подобно женщине – рвал и царапал. Навалившись всем телом на Вольфа, он перевернул стул, и тот оказался прижатым спиной к полу. С быстротой и ловкостью, почти невольно восхитившими меня, он опомнился и принял вызов. Они катались, сцепившись, по полу, и тишина нарушалась только их тяжелым дыханием и невнятными возгласами.

Я наблюдала за дракой холодно, с полным презрением и размышляла. Что бы ни произошло в дальнейшем, это пойдет мне на пользу. Один будет повержен, второй ослаблен, и я смогу вступить в борьбу. Я уже давно потеряла надежду на помощь Ады.

Теперь двое мужчин боролись, стоя на коленях. Вернее, поднялся Вольф и повлек за собой Джулиана. Мне было не совсем хорошо видно, что происходит, потому что широченная спина Вольфа закрывала тонкую фигуру Джулиана. Но я заметила, как вздулись мощные мускулы на плечах Вольфа, а потом напряглись и застыли. Я снова прикусила губу. Я не хотела, чтобы победил Вольф. Сумасшедший или нет, Джулиан не пугал меня. Вольф был страшнее из них двоих, и я вряд ли смогу набраться смелости противостоять ему.

Вольф резким движением повернулся, и я увидела их лица. Не черты Джулиана, искаженные и почерневшие до неузнаваемости, заставили меня схватиться за ручку двери. Это было лицо Вольфа – злобное и потерявшее человеческий облик, хмурое от напряженной сосредоточенности, с которой он душил своего младшего сына. Я не могла больше оставаться в стороне, мне никогда потом не примириться с собой, вспоминая всю оставшуюся жизнь, что я позволила убить Джулиана, не пошевелив и пальцем для его спасения, каким бы он ни был и что бы ни совершил.

И прежде чем я осознала свои действия, я уже очутилась в комнате и, вцепившись в руки Вольфа, пыталась отодрать их от горла Джулиана, но с таким же успехом я могла отгибать толстые железные прутья. Оп взглянул на меня. Затем просто выпустил из рук Джулиана (тот рухнул на пол, как мешок с костями, – так валится безжизненное тело) и схватил меня.

Он всегда был силен. Но сейчас он обладал такой мощью, что было совершенно бесполезно сопротивляться. Я оказалась на полу и, почувствовав на шее его пальцы, стала ждать, когда он сдавит их и задушит меня, как Джулиана, но он не стал этого делать, пальцы его вцепились в ворот-пик моего платья и с силой дернули, разрывая ткань. Он не сошел с ума. Ужас охватил меня с новой силой, когда я поняла, что он полностью владеет собой. Он просто последовательно, действуя шаг за шагом, осуществлял свой план, не обращая внимания на еще теплое тело сына, валявшееся под его ногами.

Любая леди на моем месте давно упала бы в обморок. Я не горжусь своей стойкостью, я хотела бы потерять сознание, и даже помню, что рассердилась на себя, что не могу. Я боролась, хотя и крайне безуспешно, била руками, пинала и выкрикивала такие слова, о существовании которых только догадывалась, но не подозревала, что могу их употребить. Борьба, однако, была так же бесполезна, как и брань. Я еще продолжала наносить удары, когда вдруг поняла, что бью воздух. Почти невозможным усилием я открыла глаза, и это отняло последние силы. Я лежала, распростершись на грязном полу, и просто смотрела.

То, что я видела, не могло быть правдой. Фрэнсис никак не мог стоять рядом, покачиваясь, но стараясь держаться прямо, нагнувшись над валявшимся на полу Вольфом. Он не мог держать в руках тяжелый камень. Он не мог...

Он выглядел так же – с пылающим красным лицом, как будто выпил слишком много вина, и глазами, невидящими, горевшими нездоровым блеском. Он широко расставил ноги, чтобы не упасть, и его тело раскачивалось вперед и назад с мрачной равномерностью маятника. Я сразу поняла, что не только болезнь ввергла его в такое состояние, он был потрясен своим поступком. Он не унаследовал коварство Вольфсона, да, он ссорился с отцом, оскорблял его, не повиновался – но не мог ударить его и при этом не испытать потрясения.

Руки Вольфа в стремительном броске, как две черные змеи, обхватили ноги Фрэнсиса, и достаточно было одного рывка, чтобы тот, как подкошенный, во весь рост, рухнул на пол. Вольф поднял камень, выпавший из руки Фрэнсиса, и швырнул с силой прямо ему в лицо. Я поймала его за руку, но долей секунды позже, чем камень полетел в цель.

Потом со мной случилось нечто странное, о чем я никогда не рассказывала никому. Так вот, в это страшное мгновение что-то сломалось во мне. Я почувствовала, как внутри меня лопнула туго натянутая струна. Я стояла спокойно, держа руку Вольфа, и не чувствовала ровным счетом ничего. Сначала я подумала, что и он впал в подобное состояние. Он тоже стоял не двигаясь, лицо его было суровым, он слегка повернул голову. Потом отошел от меня к окну. Оттуда ничего нельзя было увидеть, даже днем, окно полностью закрывали вьюны. Но он и не смотрел – он слушал. Отчаянно лаяли и рычали собаки, они подняли страшный гвалт, но я не понимала причину.

Он, наверное, различал и другие звуки, которые не слышала я. Вернее, тогда еще не услышала. Он резко отвернулся от окна. Потом перевел хмурый взгляд на пол (я не смотрела вниз, не могла смотреть) и опять на меня. Я встретила его взгляд без всякой боязни, без малейшего интереса, он внимательно посмотрел на мое лицо, и я увидела, как его черты исказились.

– Харриет, – позвал он.

Я вопросительно на него взглянула. Я понимала, к кому он обращается. Я была Харриет. Мое имя Харриет. Но отвечать ему не было желания.

– Харриет...

Он поковылял ко мне. Бедняжка, думала я, он так искалечен. Он взял меня за плечи и легонько тряхнул. Его руки были как лед. Я взглянула вниз и увидела, что у меня разорвано платье. Я убрала его руки и натянула платье на плечи.

– Харриет. – Его голос звучал глухо, он как будто задыхался.

Бессмысленное повторение моего имени раздражало.

– Да? – ответила я.

Он смотрел на меня так пристально, что я рассердилась. И вдруг лицо его странно изменилось, как будто распавшись из целого на фрагменты. Мне так не понравилось то, что я увидела, что я закрыла глаза. Немного погодя он вышел.

Стоять с закрытыми глазами было приятно и странно. И я смогла лучше слышать. Собаки теперь просто сходили с ума, их рычание было похоже на человеческое. Потом возникли другие звуки. Топот лошадиных копыт, очень быстрый. Голоса. Крики. Потом один громкий крик, переходящий в вопль – сначала гнева, потом боли, и – тишина. Мне показалось, что вопль мне знаком, и тут же внутри меня что-то шевельнулось, как будто чьи-то руки пытались связать порванную струпу. Я позволила им делать это. И ждала. Опять звуки – голоса, собачий вой, переходящий в визг, два громких хлопка, и вой прекратился. Опять стало тихо. Потом я услышала шаги, топот чьих-то ног вниз по лестнице в подвал, и уже гулкие шаги по каменному полу коридора. Громче и громче. Вот они замерли у двери.

Он оставил дверь открытой, мелькнула слабая досада при этой мысли. Теперь они найдут меня. И заставят открыть глаза. Когда я открыла их, то увидела двух людей у порога. Впереди стоял юноша – темноволосый, худой, со смуглой кожей. Одной рукой он перегородил вход, из-под руки выглядывала девушка. Он долго смотрел на меня, потом опустил руку. Вбежала девушка. Она была очень хороша собой, несмотря на бледность.

– Харриет, – прошептала она. Слезы текли по ее щекам и в свете свечей напоминали крошечные луны. – Я пришла, как только смогла, о, Харриет, моя дорогая...

– Да, я – Харриет, – сказала я вежливо. – Но кто вы?

* * *

Я слышала, что он пришел, и мне пришлось спрятать дневник. Описывать те события оказалось делом нелегким, труднее, чем, я думала, было облечь в слова не только сами действия, которые происходили, но и свои мысли и чувства, возникавшие при этом. Я теперь поняла, что именно так и надо было писать. Я должна заново пережить все, час за часом, постепенно приближаясь к развязке, кульминационному моменту, перенести который оказалось мне не по силам. Моя телесная оболочка присутствовала в том ледяном подвале, освещенном скудным светом свечей, и я была невредима. За исключением нескольких царапин и синяков. Но самой Харриет не было. Она спряталась глубоко внутри меня, окутала себя темнотой, поджала колени к подбородку и обхватила голову руками. Они своим приходом частично вытащили ее на свет, но она не хотела выходить, она все еще держалась, цеплялась рукой за дверной косяк того подвала. Если ей суждено когда-нибудь выйти из темного плена, она должна сделать это сама, по собственной доброй воле.

Он увидел, что я расстроена, и уложил меня в постель. Служанки не отходили от меня два дня. Я не могла достать свой дневник. Но сегодня светит солнце, и слегка пьянит весенний воздух. Я сказала, что чувствую себя лучше, и он позволил мне встать. Оп собирается позже взять меня на прогулку, когда управится с утренними делами. А я за это время закопчу писать.

* * *

Я не сошла с ума, и я узнала Аду. Я знала, кто она. После того как она долгое время держала меня в своих объятиях, целуя и плача, уткнувшись в воротник моего платья, я попросила ее перестать плакать.

– Уведи меня отсюда, – сказала я, – я не хочу оставаться здесь больше.

Мы сидели на кровати в углу подвала. Это было единственное место, где можно было сидеть. В подвале было шумно, он был заполнен людьми – толпой темных, разбойного вида мужчин, которые разговаривали на непонятном языке.

– Мы сейчас уйдем, – ответила она. Слезы градом катились по ее щекам. Она всегда так плакала – легко и красиво. – Мы сейчас уйдем, дорогая, еще несколько минут.

– Но я хочу сейчас.

– Подожди немного, Харриет. Харриет, что с тобой? Он... он мертв. Собаки убили его, загрызли до смерти. Говорят, у него на руках и лице была кровь, и запах крови привел их в неистовое бешенство. Он больше не станет тебя мучить, веришь мне?

– Как много здесь людей. Я не хочу быть с ними.

– Это друзья Дэвида, дорогая. Я смогла прийти к тебе на помощь так быстро, потому что они оказались поблизости. Это было задумано Фрэнсисом и Дэвидом, они знали, что помощь понадобится... Харриет, все теперь хорошо, не смотри так...

Кто-то отделился от толпы людей, окруживших что-то лежавшее на полу, но я смотрела только прямо перед собой, считая трещины на стене. Когда человек заговорил, я узнала голос Дэвида.

– Он жив. Состояние его тяжелое, но жив. Мы отвезем его в поместье, а Таммас поскачет за доктором.

– Ты сказала, что он мертв, – с горечью бросила я Аде.

– Он мертв. Он. Но не Фрэнсис. О, Дэвид, как я рада!

Я покачала головой. Было жаль разрушить ее иллюзии, но ведь все равно она любит Дэвида. И поэтому ей не будет больно.

– Они все мертвы, – сказала я. – Я видела лицо Джулиана. Я видела... Фрэнсиса. Ада, уведи меня отсюда. Я не хочу оставаться больше в этой комнате.

Они вынудили меня встать и подвели к нему, заставили посмотреть. Они пытались помочь. Но это была их ошибка. Как только я его увидела, я поняла, что они лгут. Его глаза были закрыты – кто-то закрыл их. Они положили его на солому и накрыли сверху грудой одеял, на соломе под его головой расплывалось темное пятно. Они, кажется, ждали от меня чего-то, и я встала на колени и поцеловала его, прощаясь. Хотя я знала, что это уже больше не Фрэнсис. Его губы были теплыми. Но совсем скоро они остынут.

Наконец они отвезли меня в поместье, и Ада уложила меня в постель. Я не теряла сознания. Я никогда не падаю в обморок, это случилось лишь один раз, когда я испугалась собаки. Я не была больна. Я спала и просыпалась, ела и спала снова. И все это время вторая Харриет сидела в темноте внутри меня, закрыв руками лицо, рот и уши.

И как долго это было? С той поры прошло шесть месяцев. Некоторое время спустя я узнала, что Фрэнсис выжил. Я поверила, вынуждена была, когда они отвели меня к нему, и он улыбнулся, взял меня за руку и стал разговаривать со мной. Они сбрили половину волос с его головы. Она была обвязана нелепой белой повязкой, но царапины на лице были почти незаметны. Камень лишь задел голову, кости остались целы. Но была рваная длинная рана, и вытекло много крови. Его долго держали в постели из-за лихорадки и воспаления легких. Но ведь он был, как сказал кто-то недавно, крепкий как буйвол. Два месяца спустя он уже был на ногах, новоявленный «мистер Вольфсон», владелец Эбби-Мэнор.

А потом он пришел навестить меня. Все еще была зима, снег шел уже шесть дней, и белые шапки виднелись на стенах и деревьях. Снег валил тяжелыми хлопьями с серого неба. Ада перед уходом опустила шторы и зажгла все лампы Она уехала с Дэвидом, и я была одна, когда постучал Фрэнсис. Он сел рядом со мной на диван и взял мои руки в свои.

– Я хочу жениться на тебе, Харриет, – сказал он.

– Ты можешь взять себе деньги, – ответила я, – Аде нужно отдать из них половину, чтобы она могла купить землю и лошадей для Дэвида. Ты возьмешь остальное.

– Мне не нужны эти проклятые деньги, – сказал Фрэнсис, – я хочу тебя.

Я думала, что он не состоянии понять, и принялась объяснять:

– Ты не должен жениться на мне из жалости. Так получилось, что Ада с Дэвидом, но он ей подходит, ты же сам видишь. Она никогда не хотела быть хозяйкой поместья. Она будет с ним счастлива. А ты найдешь кого-то еще. Тебе не обязательно жениться на мне, Фрэнсис. Со мной все будет хорошо, я стану жить с Адой и Дэвидом.

– Нет, не станешь. Ты будешь жить со мной. – Он взял меня за плечи и заглянул в самую глубину глаз.

Я подумала, что он собирается поцеловать меня, но вместо этого он притянул меня к себе и крепко прижался лицом к моим волосам.

– Один Бог знает, правильно ли я поступаю, – услышала я его голос и поняла, что он говорит не со мной, – я разрушал все, к чему прикасался раньше. Может быть, и это ошибка. Но я не могу больше так, я должен каким-то образом получить тебя. Я буду добр к тебе, Харриет, настолько, насколько позволит проклятая кровь и воспитание. Позволь мне заботиться о тебе.

Было так приятно находиться в его объятиях, я чувствовала себя в полной безопасности, отгороженной барьером его рук от всего мира.

– Хорошо, – согласилась я.

Он посмотрел на меня с сомнением:

– Ты выйдешь за меня? Когда я скажу?

Я застыла. Слова были так знакомы, что стало больно. Впрочем, я так устала.

– Да.

Теперь он захочет поцеловать меня, подумала я и подставила губы.

Он поцеловал – но только в щеку, как любящий брат. Потом нагнул голову и поцеловал мои руки, которые не выпускал из своих, и мне послышалось, что он тихо произнес: «Я так сильно люблю тебя», но конечно же мне это только почудилось.

Мы поженились неделей позже, были только самые близкие. Вернее, не было никого, кроме Ады, Дэвида и очень прямо державшегося человека в черном костюме, который всю церемонию не сводил неодобрительного взгляда с Дэвида. Когда священник сказал: «И Бог соединил вас», я подняла лицо, и Фрэнсис коснулся губами моих губ. Потом подали вино и пирог, и я ушла к себе в комнату.

Теперь я хозяйка поместья Эбби-Мэнор, правда, ненадолго. Фрэнсис продал дом, землю и всю обстановку. Благодаря любви Вольфа к роскоши Фрэнсис выручил неплохие деньги, их почти хватило, чтобы заплатить долг тому бедному молодому человеку, которого обобрал Вольф. Остальное Фрэнсис будет платить частями из своего заработка в течение нескольких лет.

Он отказался трогать деньги бабушки, и адвокат, тот прямой, в черном, человек, который присутствовал на венчании, уладил дела – с его помощью я оформила половину наследства бабушки на Аду. Теперь Ада будет самой богатой фермершей в Йоркшире. Они с Дэвидом решили выдержать полностью траур и пожениться через год после смерти бабушки. Пока что Дэвид подбирал подходящее место в Йоркшире, и, кажется, уже нашел, недалеко от Йорка. Дом старый, беспорядочной постройки, что-то среднее между коттеджем и поместьем, так говорит Ада. Я не беспокоюсь за них. Он очень любит ее.

Мы с Фрэнсисом поселимся в Йорке. У него там старый друг, врач, которому он станет ассистировать, и со временем унаследует его практику. Мне будет жаль расстаться со своей красивой комнатой. Вначале я ненавидела ее. Особенно когда просыпалась ночами и плакала от кошмаров. После того как мы с Фрэнсисом поженились, он переехал в комнату Ады. Так было лучше. Когда я начинала плакать, он тут же приходил, садился на кровать и держал мои руки, пока я не просыпалась и не убеждалась, что мой кошмар – только сон.

Сегодня я поняла, почему присутствие Фрэнсиса успокаивает меня, в то время как присутствие Ады – нет. Мои ночные кошмары были всегда о нем. Снова и снова, ночь за ночью, я видела, как он лежит мертвый. Часть меня, та бодрствующая часть, знала, что он спасен и жив. Но другая часть – та Харриет, что пряталась во тьме внутри меня, – не верила в это. Она скрылась, захлопнув потайную дверь внутри меня в тот момент, когда камень вылетел из руки Вольфа, и она поняла, что ничто и никто – ни на Небесах, ни на Земле – не сможет предотвратить его падение. Дверца все еще оставалась закрытой, и вторая Харриет, плененная кошмаром, как муха паутиной, находилась в заточении своего прошлого и памяти о нем.

Я думала, пока прятала в башне свой дневник, что буду первым человеком, который прочитает его. И надеялась, что он сослужит свою службу, но не догадывалась, какую важную роль он сыграет в будущем. Когда я все перечитала, все события, изложенные в нем, то вдруг отчетливо осознала, что все кончено, история закрыта, все мое прошлое закрылось, как книга, которую прочитали до последней страницы и захлопнули.

Но должна быть дописана заключительная часть. Я перечитывала последние записи, когда услышала шаги в коридоре – торопливые, тяжелые, я бы узнала их из тысячи. Я закрыла дневник и оставила его лежать на столе, на виду. Потом встала. Дверь моей комнаты открылась, и мне показалось, что я услышала, как та, внутренняя, дверца открылась тоже.

Он стоял на пороге, внимательно глядя на меня, и вдруг его плечи выпрямились, он глубоко вздохнул, как будто с его спины сняли тяжелую ношу.

Я протянула к нему руки.

– Мой любимый, самый дорогой и единственный на свете, – сказала я.

Примечания

1

Райдинг – административная единица графства Йоркшир.

2

Волк (англ.)