Она пожала худенькими плечиками:
      - Какое это имеет значение, Морган? Интересно, почему вы постоянно умалчиваете об этом? Это было так ужасно?
      - Этот период моей жизни нельзя назвать самым приятным, - ответил Морган, сорвав травинку и теребя ее в длинных пальцах. - И это определенно не та тема, которую я хотел бы обсуждать. Если вам нужно попрактиковаться поддерживать светскую беседу, давайте выберем другой предмет, Каролина.
      - Хорошо. Расскажите мне о Джереми. Я и понятия не имела, что у вас был брат. Он был очень красивым, - по крайней мере, он показался мне таким на портрете, но я не понимаю, почему...
      - Черт вас подери! - Морган вскочил на ноги. - С чего это вам вздумалось совать свой нос в комнаты Джереми? Вы забрели туда случайно или вы методично осматриваете все комнаты в доме? Разве я обыскивал ваши комнаты на предмет обнаружения там припрятанного столового серебра? Я одел вас и научил правильно держать вилку, но в душе вы все еще маленькая воровка, не так ли, леди Каролина? Неграмотная, хитрая сирота. Воспитание Персика дало хорошие всходы!
      Морган не мог припомнить, когда он в последний раз был настолько выведен из себя и проявил такую несдержанность. Он гордился умением контролировать себя, сохранять хладнокровие в любой ситуации. Но Каролина Манди сумела разбередить ему душу, растревожить старые раны. Черт бы ее побрал!
      Он наконец взял себя в руки и сел, медленно, принужденно.
      - Морган, простите меня, - сказала Каролина, положив маленькую ручку в перчатке на его руку.
      Он потратил три долгие недели на то, чтобы убедить себя, что их единственный поцелуй был не более чем позывом плоти, что его влечет к Каролине только лишь потому, что он долго вынужден обходиться без женщин, живя в "Акрах", - и ничего не достиг.
      Конечно, он мог бы навестить Пятнистого пони, где его ждали объятия любой из официанток. Или съездить в Лондон и провести там несколько дней со своей любовницей. Он не прибег к первому средству в силу своей брезгливости и отверг последнее из-за того, что у него не было времени на развлечения.
      По крайней мере, так он сам себе объяснил свое поведение.
      Но сейчас она пыталась вторгнуться в его личную жизнь, в личную жизнь его отца - в комнаты Джереми. Боже милостивый, с каким удовольствием он положил бы конец всей это афере и вышвырнул бы Каролину и ее полоумных друзей обратно в Вудвер, да так, чтобы пятки засверкали. Если бы не его планы, вот в чем дело. Он возился с Каролиной не потому, что влюбился в нее, вот что он должен помнить. Он последовательно проводил в жизнь свой план - и делал бы это даже в том случае, если бы он был еще более проблематичным и опасным, - вовсе не потому, что, отказавшись от него, вынужден был бы распрощаться с Каролиной. В его жизни не оставалось места для сантиментов, для любви. У него цель, черт побери!
      - Вы просите прощения? За что, Каролина? - спросил он наконец. - Что не оправдали моего доверия и доверия моего отца, шныряя по дому?
      - Нет, Морган, - услышал он в ответ, хотя ему пришлось нагнуться, потому то она говорила почти шепотом. - Дело не в этом. Мне жаль, что Джереми мертв, Морган. Мне жаль, что вы потеряли брата, а его милость одного из своих сыновей. Но более всего я сожалею о том, что ни вы, ни ваш отец не говорите об этом, не говорите о Джереми. Стало быть, боль так сильна, что вам невмоготу говорить обо всем этом даже с друзьями. Я всего лишь сирота, одетая в роскошные наряды, Морган, но ведь мы стали друзьями, не так ли?
      - О Боже, - пробормотал Морган. - Каро, простите меня, пожалуйста. Я так привык к цинизму, что вижу его там, где его нет и в помине. Я просто забыл на мгновение, с каким чистым и честным существом имею дело. Что вы хотели бы узнать?
      Она погладила его по руке:
      - Мне хотелось бы узнать все о Джереми, в том числе и то, почему его портрет не висит в одном ряду с остальными, а спрятан в его комнатах. Я хочу узнать, почему ни вы, ни ваш отец никогда не упоминаете его имени. Но главное, я надеюсь, что, узнав все это, смогу понять, почему вы общаетесь с отцом, как чужие люди, а не так, как, по моим представлениям, должны общаться дети и родители. Я не знаю толком, как должны строиться взаимоотношения в семье, поскольку видела нормальную семью только во сне. Я просто подумала... я надеялась... - слова Каролины замерли у нее на устах, и Морган почувствовал, как ее головка прильнула к его плечу.
      Ее близость, ее прикосновения сводили его с ума, но слова подействовали как ушат холодной воды.
      - Мой отец и я - мы не соответствуем вашим представлениям о счастливой семейной жизни. Не так ли?
      Он почувствовал движение ее головы, обозначившее кивок.
      - Ваш отец кажется очень важным, когда пребывает в одиночестве, а когда вы встречаетесь с ним за обеденным столом, создается впечатление, что вы оба испытываете неловкость. Его милость выглядит таким печальным, а вы будто всегда сердитесь на него.
      - Я горько разочаровался в своем отце, Каролина. С сожалением вынужден это признать, - проговорил Морган. - Мы всегда были с ним не в ладах, почти с тех самых пор, как я перестал держаться за материнскую юбку. Джереми всегда был для него лучшим сыном, чем я. - Он помолчал с минуту, недоумевая, чем вызвана такая его откровенность, затем продолжил рассказ, испытывая странное чувство облегчения: - Когда Джереми единственный раз проявил непослушание, сбежав из дома на войну, чтобы разыскать там меня, это было с его стороны восстанием против авторитета отца, приведшим к тому, что он умер как герой. А я остался в живых, чтобы влачить бремя вины. Вещи Джереми хранятся в неприкосновенности в его комнате, как священные реликвии, чтобы отец мог молиться в этом склепе, который он воздвиг в память о своем младшем сыне.
      Она подняла голову и заглянула ему в глаза:
      - Его милость обвиняет вас? Ах, Морган, это так несправедливо. Как может ваш отец, который кажется очень богобоязненным, быть таким злопамятным?
      Морган слегка улыбнулся:
      - Да нет, моя крошка, он простил меня. Он даже возносит молитвы за спасение моей бессмертной души. Но вы, моя в высшей степени наблюдательная маленькая Каро, заметили то, в чем я давно уже убедился: быть прощенным и быть любимым - это совершенно разные вещи. Я смирился с этим и теперь с уверенностью могу сказать, что его дурное мнение обо мне не имеет никакого значения, что я взрослый человек, который живет так, как ему нравится.
      Она покачала головой. В глазах у нее стояли слезы.
      - Вы оказались таким же сиротой, как и я, Морган, хотя вам даже хуже, чем мне. У меня, по крайней мере, есть тетя Летиция, Ферди и Персик.
      - Сирота... Интересная, хотя и не слишком ободряющая мысль. - Он сжал ладонями ее лицо, утирая большими пальцами слезы на ее щеках. - Но довольно слезливой жалости к себе, Каролина. Только пообещайте мне, что не будете упоминать о Джереми, разговаривая с отцом. Достаточно того, что я уговорил его поехать с нами в Лондон. Может быть, это и глупо, но я все еще питаю слабую надежду на то, что наша поездка в Лондон и ваше появление в обществе смогут излечить его от меланхолии.
      - Вы такой хороший, любящий сын, Морган, - сказала Каролина, и Морган закрыл глаза, чтобы не видеть ее открытого, доверчивого взгляда. - Я буду очень рада, если мне удастся вам помочь. - Тут она придвинулась к Моргану и поцеловала его.
      И Морган почувствовал, что рухнули преграды. Он нуждался в ее нежности, в ее любви, в утешении.
      Когда Каролина попыталась отдалиться, он удержал ее, нашел ртом ее губы и принялся ласкать их. Если бы он мог вновь обрести хотя бы крупицу невинности и нежности, утраченных им много лет назад... Он крепко прижал к себе Каролину, сдавливая ее худенькие плечи своими большими ладонями, увлекая ее за собой на одеяло, запрокидывая на спину.
      - Каролина. Моя дорогая, Каро, - хрипло прошептал он. Она дрожала, но это только сильнее возбуждало его.
      Он чувствовал себя таким большим, неуклюжим, неловким; он понимал, как будет ругать себя впоследствии за то, что собирался сделать. Его рука скользнула под ее блузку и дотронулась до груди. Она слабо застонала. Ее сосок затвердел под его рукой.
      Как ни странно, он думал только о том, чтобы доставить наслаждение Каролине, а вовсе не себе.. Он хотел доказать ей, что занятие любовью вовсе не грязное дело.
      Несколько минут Каролина лежала неподвижно, ее тело оставалось вялым и неотзывчивым, он почти уже пришел в себя и едва не отказался от задуманного, но тут почувствовал, как ее руки обхватили его, ее спина изогнулась, и она прижалась к нему. Он целовал ее грудь, гладил живот, а она молчала, не помогала ему, но и не останавливала, просто лежала неподвижно, дыша часто и неглубоко. Рука Моргана пробралась под ее юбку и принялась медленно поглаживать ее бедро - все выше и выше. Только тут она снова зашевелилась, ее ноги сами раздвинулись.
      - О-о...
      Это было все, что она сказала.
      Он знал, что должен остановиться. Сейчас же. Он должен опустить ее юбку, закрыть ее грудь, привезти ее обратно в "Акры". Ему должно быть стыдно. Ведь она была невинной девушкой. Девственницей!
      Но она расцветала под его ласками. Все ее маленькое тело словно наливалось соком и тянулось к нему.
      - О-о! - снова простонала она еле слышно, но в голосе ее уже слышалась чувственность, и он знал, что это будет неправильно - остановиться.
      Он шире раздвинул ей ноги и стал медленно ласкать ее нежными, но опытными и настойчивыми движениями.
      Он был вознагражден несмелым вздохом изумления, порывом ее тела, прижавшегося к нему ближе.
      "Это для тебя, Каро", - пронеслось у него в мозгу. - "Это расплата за все мои грехи".
      Ее маленькое тело приподнялось ему навстречу и затрепетало...
      И остановило его на краю, физически неудовлетворенным.
      Она прильнула к нему, а он опустил ее юбку и склонил голову на ее обнаженную грудь, ловя ртом воздух и содрогаясь от внутреннего напряжения. Он оглядел раскинувшиеся вокруг поля, обвел взглядом горизонт, отчаянно пытаясь вновь обрести трезвость рассудка. Он должен полностью сосредоточиться на своих планах, не дать ослепить себя.
      - Морган, - услышал он ее шепот откуда-то сверху; ее голос был приглушен слезами счастья. - Я люблю вас. Я очень люблю вас.
      Он закрыл глаза.
      ГЛАВА 10
      У сердца свои законы, о которых разум ничего не
      знает.
      Блез Паскаль
      - Дульцинея, что это ты делаешь?
      Каролина швырнула атласный башмачок на кучу одежды, наваленную на середину покрывала.
      - Я упаковываю вещи, тетя Летиция, - ответила она, не глядя на пожилую женщину. - Я не собираюсь брать с собой все, что маркиз накупил мне, потому что это походило бы на воровство, а я не собираюсь доставлять удовольствие этому чертову выродку, подтверждая, что из свиного уха не сошьешь шелковый кошелек. Но я возьму достаточно всего, чтобы не голодать и чтобы у меня в кармане водились монеты, пока я не найду работу. Уж это-то я заслужила. Боже мой, да я заслужила гораздо больше! Кстати, где Муффи? Я ее здесь не оставлю!
      - Дульцинея! Какой у тебя вид! Какая безобразная дикция! А язык! А голос! Он слишком резкий, моя дорогая. Мягко говоря.
      - Да, тетя Летиция. Да, он слишком резкий, а я еще придерживаю язык, как говаривала Персик. Подожди, как только я отправлюсь в путь, тогда уж отведу душу, выругаюсь от души, можешь не сомневаться! - Второй башмачок последовал за первым, и Каролина злобно оглядела комнату. Она спешила, зная, что должна покинуть "Акры", пока не сделала чего-нибудь ужасного. Пока, например, не нашла длинного острого ножа и не вонзила его в Моргана Блейкли. Пока не схватила кочергу из камина и не размозжила ему череп.
      Пока не заплакала.
      - Сказать, что это было частью моего образования, - как он мог? проговорила Каролина, задыхаясь от обиды. Если бы она могла возненавидеть его лютой ненавистью, она не думала бы о том, что произошло под тем деревом, о том, какой она была дурой, сказав, что любит его. Она любит его? Каролина проклинала землю, которую он поганил, ступая по ней! Она его любит? Лучше она умрет сморщенной старой девой, чем будет любить такого человека, как Морган Блейкли. Лучше вернуться в Вудвер и стать невестой Человека-Леопарда! Лучше она кинется в колодец!
      - Дульцинея, пожалуйста, сядь. У меня закружилась голова от твоей беготни. Мы едем в Лондон? А я думала, что мы отправимся туда только через две недели. Не вся новая одежда Ферди уже готова и доставлена в Акры, поскольку герцог только недавно согласился ввести его в общество. Хотя ее изготовление не займет много времени, принимая во внимание его размеры. Ах! Я ведь не должна была говорить об этом. Его милость выразил пожелание, чтобы это было сюрпризом.
      Каролина замерла. Так Ферди собираются ввести в общество? А Морган об этом не знает? Эта мысль заставила ее улыбнуться. Но, собственно, чему она радуется? Ведь Ферди не поедет в Лондон. Ни он, ни тетя Летиция, поскольку она покидает "Акры".
      - Тетя Летиция, - начала Каролина, но замолчала, уставившись на нее.
      - Тебе понравилось? - спросила пожилая женщина, показывая на свои короткие, не длиннее двух дюймов, волосы, окрашенные в ярко-розовый цвет. Ферди сейчас как раз сочиняет стихотворение в честь моей новой прически. Обычно он сочиняет стихи прямо на месте, но на этот раз он сказал, что я заставила его онеметь. - Ее улыбка выражала полный восторг. - Мне никогда прежде не удавалось заставить его онеметь, как тебе известно. Это научит задиристого пигмея смирению.
      На минуту забыв о своих собственных проблемах, Каролина подошла к стулу, на котором расположилась тетя Легация, и медленно обошла вокруг нее. Вид не улучшался.
      - Тетя Летиция, - сказала она, - почему вы покрасили волосы в розовый цвет?
      Дама с восторгом захлопала в ладоши:
      - Я думала, ты сразу догадаешься, Дульцинея. Когда у меня стали такие короткие волосы, все тюрбаны оказались мне велики. Конечно, я могла бы заказать новые, но на это ушло бы много времени, не так ли? Поэтому я подумала и решила - и это была одна из самых великолепных моих идей покраситься. Живой тюрбан! Бетт достала мне краску в деревенской аптеке. Теперь все улажено - и как просто! Ни суеты, ни примерки. И что очень важно, живой тюрбан не сползает с головы! А теперь скажи мне: что ты делаешь с этим покрывалом?
      Нижняя губа Каролины начала дрожать; она разрывалась между стремлением уехать и жалостью к друзьям. Когда она прибежала сюда из конюшни, то думала только об одном: поскорее собрать вещи и покинуть "Акры", чтобы никогда больше не встречаться с Морганом Блейкли после пережитого ею унижения. Она даже не подумала ни о Ферди, ни о тете Летиции. Хоть бы Морган Блейкли провалился в преисподнюю! Он все разрушил!
      Она опустилась на колени рядом со стулом тети Легации:
      - Дорогая тетя, неужели поездка в Лондон так много для вас значит?
      Легация повернулась к Каролине, взяв ее за руку и покровительственно улыбнувшись:
      - Ты спрашиваешь о нашем призвании? Вот чем является Лондон для нас, Дульцинея, - нашим призванием, славным и почетным. Мы должны вернуть тебя в лоно твоей семьи. И мы сделаем это, Дульцинея, потому что добрый герцог и храбрый маркиз обещали мне, что все так и будет. Мы завоюем высшее общество! - Она нагнулась и шепотом добавила: - И мы смогли бы даже поесть там чудесного Гюнтеровского мороженого. В свое время я поглотила огромное количество этой прелести, и у меня нет слов, чтобы описать его вкус.
      Каролина покачала головой и фыркнула, готовая то ли расплакаться, то ли рассмеяться:
      - Гюнтеровское мороженое, тетя Легация? Тебе бы хотелось снова его поесть?
      - Ах, дорогая, да. Особенно земляничное. Но дело не только в этом. Ты и представить себе не можешь, как великолепен Лондон. Я помню, что рассказывала, каким будет твой первый выход в свет, но я рассказала далеко не все. Там есть Эстли и Тауэр, и все эти чудесные магазины на Бонд-стрит, и... знаешь, всего и не перечислишь, Дульцинея. Мой собственный сезон оборвался трагически быстро из-за инфернального Лоуренса - и все благодаря маленькой неприятности в Воксхолл-Гарденс. - Она взмахнула рукой. - Но мы, разумеется, не будем слишком много говорить об этом.
      - Конечно, не будем. Мы никогда об этом не говорили. Ведь сразу после этого прерванного сезона Лоуренс впервые запер... впервые заточил вас в своем поместье, не так ли?
      Легация вскинула подбородок и посмотрела куда-то вдаль:
      - Мы жили с ним душа в душу в течение долгого времени, пока он не женился на этой рыжей толстухе, которая была вдвое его моложе. Она сказала ему, что я опасна, и тогда он запер меня в Вудвере. Да, запер! Я больше не буду валять дурака и делать вид, что находилась там в гостях - в этой ужасной лечебнице. Только теперь, в "Акрах", мой мозг удивительно прояснился. - Она снова повернулась к Каролине. На лице у нее был страх, ее руки непроизвольно теребили юбку. - Как ты думаешь, мы должны будем поехать в Воксхолл, Дульцинея? Должна сознаться, что не хочу этого, несмотря на то что там представится возможность показать мои прекрасные волосы. Там случаются жуткие вещи.
      Милая тетя Легация! Если бы она знала, что от ее простодушного признания сердце Каролины разрывалось на части!
      - Вы были счастливы с тех пор, как мы прибыли в "Акры", не так ли, тетя Летиция? И вы правы. Вы вели себя очень разумно с того дня, как приехали сюда, хотя я не хочу сказать, что раньше вы вели себя неразумно. - "Не считая розовых волос", - подумала про себя Каролина. - Поэтому будьте спокойны: мы и не подумаем ехать в Воксхолл, даже если это самое сказочное место на земле.
      Летиция улыбнулась Каролине:
      - Это совершенно изумительное место, Дульцинея. Мы с Лоуренсом добирались туда по воде и всегда занимали лучшие места в ресторанах. Потягивали сидр и ели ветчину. Лоуренс заставлял меня доедать ее до конца, потому что все это стоило страшно дорого. Мы ужинали там несколько раз, любовались фейерверком, каскадом - самым чудесным из водопадов. И тут в один прекрасный вечер...
      Каролина покачала головой:
      - Нет, тетя Летиция. Не нужно рассказывать мне об этом, право, не нужно. - Летиция никогда не заходила так далеко в своих рассказах за все время их знакомства в Вудвере, поэтому ее утверждение насчет прояснения мозгов было отчасти справедливо. Но Каролина не хотела, чтобы она пускалась в воспоминания, которые могли ее расстроить. Кроме того, надо было что-то делать с одеждой, завернутой в покрывало. Бетт могла вернуться каждую минуту.
      - Нет, нет, Дульцинея, - запротестовала Летиция, молитвенно складывая руки и теребя кончиками пальцев свои тонкие губы. - Я думаю, теперь самое время рассказать тебе обо всем. Ты стоишь на пороге своего первого выхода в свет, и я просто умру, если ты попадешь в беду только из-за того, что я не исполнила своего долга и не проинформировала тебя обо всех подводных камнях, подстерегающих в Лондоне юных невинных девушек.
      - Вряд ли меня можно назвать такой уж невинной, - пробормотала Каролина, и ее щеки запылали. Неужели она действительно позволила себе такие вольности? Мало того, она помогала Моргану, поощряла его. Как могло случиться, что она, Каролина Манди, разлеглась на одеяле, раздвинув ноги, выставив напоказ голые груди, как дешевая проститутка?
      Боже милостивый, руки Моргана были повсюду, и она еще находила в этом удовольствие, прижималась к нему, чуть ли не умоляя его использовать ее так, как ему захочется. Она выставила наружу самые потаенные части своего тела, чтобы он мог их изучать, дразнить и ласкать своими бесстыдными пальцами.
      Она вспомнила, как запрокинула голову назад, дыша неестественно часто и всеми фибрами своего существа испытывая голод, который нельзя было сравнить ни с чем из того, что она чувствовала раньше. И когда она прижимала его к себе, какое-то незнакомое томление склоняло ее к дальнейшим безрассудствам. Не имело значения, куда все это могло ее завести. И тогда случилось самое худшее - и самое лучшее: этот дикий всплеск, эти невероятные конвульсии, которые вознесли ее куда-то, но которых она не могла вынести и сдвинула ноги, чтобы остановить его пальцы, прекратить эти непроизвольные судороги, пока он не заставил ее умереть от наслаждения.
      "Я люблю вас, Морган".
      Дура! Дура! Неужели она так ничему и не научится?
      Он не любил ее. То, что он сделал, не имело ничего общего с любовью, с нежностью. Он назвал это частью ее образования и отвернулся, сжав голову ладонями и прерывисто дыша. Словно все это вызвало у него тошноту. Часть ее образования - ни больше, ни меньше. Демонстрация того, чего она не должна допускать во взаимоотношениях с мужчинами.
      Но это было еще не самое худшее. Каролина как-то сказала ему, что никогда и никому не позволит совершить с ней грязное дело, и он сделал все это, чтобы доказать ей, насколько она беспомощна. Морган сделал это, чтобы показать ей, что любовь мужчин и женщин из общества - это нечто иное, нежели то, чем занимались обитатели Вудвера, нечто лучшее и поэтому более опасное.
      Он был прав: его способ заниматься с ней любовью был более опасным, чем тот, к которому прибегал Боксер, который просто опрокинул бы ее, как ту бедную, растерянную девушку в Вудвере. Уж лучше быть изнасилованной подонком. Морган был неправ, когда сказал ей, что цивилизованные люди возвысили занятия любовью.
      В жизни она не чувствовала себя более запачканной.
      - ... И поэтому Лоуренс разрешил ему пройтись со мной по Большой Аллее, а сам остался поболтать с друзьями.
      Каролина потрясла головой, пытаясь забыть о том, как выглядел Морган, когда она позволила ему помочь ей слезть с лошади на конюшне, как он отвернулся с выражением муки на лице, словно урок вызвал у него брезгливость и отвращение. Тетя Летиция не переставала говорить, а она не слышала.
      - Неужели, тетя Летиция? - сказала Каролина, когда ее собеседница на секунду замолчала. - Вы отправились на прогулку по Большой Аллее с... гм, с...
      - С Робертом, моя дорогая. Обрати на это особое внимание, поскольку я решила, что ты должна знать, что делать, чтобы избежать подводных камней, на один из которых наткнулась я. Несколько минут мы шли рука об руку, любуясь пейзажем и кивая знакомым. Роберт был очень красив, и я гордилась тем, что иду рядом с ним; я даже проявила некоторое высокомерие, когда нам встретилась Люсиль Хаммонд, которая шла со своей матерью. Она побледнела от зависти, когда увидела нас с Робертом. Глупая девчонка! Если бы она только знала, какой опасности избежала!
      Теперь Каролина слушала с неослабевающим вниманием, ибо тетя Летиция вопреки тому, о чем свидетельствовал цвет ее волос, - казалась сегодня необыкновенно здравомыслящей.
      - Продолжайте, тетя, - проговорила Каролина, взяв ее за руку.
      - Рядом была другая аллея. Аллея Любовников, так ее называли, а некоторые даже говорили "Темная Аллея". Когда Роберт повел меня по ней, я была уверена, что он преследует самую невинную цель, поскольку мне было известно, что джентльмены на этой аллее требуют поцелуя. Но оказалось, что у Роберта были совсем другие намерения, в чем я и убедилась, когда мы отошли подальше и скрылись от посторонних глаз. Я нервничала, предвкушая необычное и сгорая от любви.
      - Тетя Летиция, можете не продолжать, - мягко проговорила Каролина. Думаю, мне известно, что произошло потом.
      Летиция улыбнулась:
      - Правда? Чудесно, Дульцинея. Мне действительно не хочется говорить об этом. Его руки, его губы, его... Ладно, как ты уже сказала, у нас нет необходимости говорить об этом, не так ли? Достаточно сказать, что Лоуренс был вне себя, когда узнал, что у меня будет ребенок.
      Каролина вскинула голову, широко раскрыв зеленые глаза.
      - У вас... ребенок? Ах, тетя Летиция, я не знала.
      Летиция потрепала Каролину по горячей щеке:
      - Откуда тебе знать, моя девочка? Но я определенно увеличивалась в размерах. Это означает, что я была беременна, - говорю на тот случай, если ты никогда не слышала такого термина. Лоуренс - этот инфернальный человек даже не стал спрашивать, как я дошла до такого состояния, испугавшись, что ему придется защищать мою честь. Ну уж нет. Почему он должен рисковать своей драгоценной кровью из-за того, что я запятнала свою честь? Гораздо легче было упрятать меня в поместье и держать там взаперти, пока я через несколько месяцев не избавилась от этого позора.
      Я слышала, он был чудесным мальчиком, мой сынишка. Я никогда его не видела, знаешь ли. Лоуренс распорядился, чтобы его забрали сразу после родов, сказав, что не собирается позориться и воспитывать моего ублюдка на глазах у всего мира. И я... в общем, я еще не оправилась после родов. Я горько плакала месяц за месяцем, пока наконец не смирилась с решением Лоуренса. Знаешь ли. Дульцинея, он хотел сделать как лучше. И в один прекрасный день я проснулась счастливой. Накануне я читала своего любимого Сервантеса о героическом Дон Кихоте. Я была Дон Кихотом - я сразу узнала себя в нем. Единственное, чего мне недоставало, - это верного Санчо, лошади - и призвания!
      - Призвания, тетя Летиция? Вы хотите сказать, что отправились на поиски сына? - Каролина чувствовала, что ее сердце обливается кровью, когда она представила себе, что должна была испытать эта бедная, нелепая, храбрая женщина.
      Летиция уверенно кивнула, тряхнув розовыми волосами.
      - Я отправлялась в путь снова и снова, но Лоуренс находил меня и возвращал назад. Это превратилось в необычайно захватывающую игру, длившуюся даже после того, как я узнала, что мой драгоценный сын давно умер. В сиротских приютах долго не живут, Дульцинея. Ты была исключением, моя дорогая. Затем Лоуренс женился, и я прозвала его жену-греховодницу Альдонсой. - Она повернулась к Каролине, хитро улыбаясь. - Я думаю, это был мастерский удар, но Лоуренсу прозвище не понравилось, и меня отправили в Вудвер. И я вновь обрела счастье, когда там появилась ты, ибо у меня снова было призвание - моя Дульцинея. И маркиз согласен со мной. Ты должна ехать в Лондон. Мы все должны ехать в Лондон. Лоуренс будет вне себя от ярости - он и его ужасная Альдонса. Итак, теперь ты знаешь все... Странно, не правда ли? Я давно уже позабыла обо всем, а вот теперь воспоминания опять так свежи. Пообещай, мне, Дульцинея: ты останешься со своим Дон Кихотом, с нашим дорогим маркизом, и никогда никуда не пойдешь без него - особенно в Воксхолл.
      "Или кататься верхом в полях, окружающих "Акры", - подумала про себя Каролина.
      - Обещаю, тетя Летиция, - сказала она, покоряясь судьбе. - Но вы должны запомнить, что меня следует называть леди Каролиной. Как вы думаете, вам это удастся?
      - Разумеется, Дульцинея. Я ведь тебе уже сказала: в моих мозгах все прояснилось. Только объясни мне, пожалуйста, моя дорогая девочка, что ты завернула в это покрывало?
      - Розовый. Розовый. Идиотка. Старая крыса. Не так легко подобрать рифму к слову розовый. Березовый? Стоеросовый? Вот это может подойти. Стоеросовый. Нет, ведь волосы - множественное число. Что-то нескладно получается. Когда эта старая карга решила покрасить волосы, она могла бы подумать и обо мне. Покрасила бы их в красный цвет. Со словом красный у меня не было бы никаких проблем. Ужасный. Опасный. Несчастный. Но розовый - это выше моих сил. Ну и черт с ней. Она, возможно, уже забыла о моем обещании.
      Бормоча себе под нос, Ферди устроился поудобнее на обтянутом тканью подоконнике в кабинете герцога, который давно уже стал его любимым убежищем, и сосредоточился на предстоящей встрече с сэром Джозефом Хезвитом, провозгласившим себя бездетным вдовцом.
      Компания во главе с герцогом отправится в Лондон в марте. Это позволит ему растянуть удовольствие и сполна насладиться местью, заставить сэра Кровавого Джозефа жестоко страдать за то, что он отправил сына в сумасшедший дом. Лицо Ферди искривилось в улыбке, выражавшей радостное предвкушение своего торжества. Он будет унижен, его драгоценный папаша, и это будет такое наслаждение - наблюдать, как этот человек мечется, пытаясь объяснить людям, что он сделал со своим наследником.
      Ферди знал, что умеет играть на чувствах герцога Глайндского, как на хорошо настроенной арфе; он сумел разбередить в герцоге чувство вины за то, что тот не в силах смотреть на Ферди, когда они за обедом сидят за одним столом: сэр Вильям не мог согласовать свое представление о Божьем милосердии с его видом.
      И он добьется своего: получит доступ в общество, к которому он принадлежал по праву рождения и титула.
      Ферди считал Моргана своим другом, хотя тот и не собирался ставить под угрозу собственные планы ради того, чтобы вернуть Ферди положение в обществе. Ферди не был злопамятным человеком - может, совсем немножко, - но он не мог отрицать, что его восхищение Морганом сильно уменьшилось с того памятного дня, когда маркиз в этом самом кабинете сказал, что Ферди более мужественный человек, чем он сам.
      Ферди мысленно вел учет всем людям, с которыми ему пришлось иметь дело с момента прибытия в Вудвер. Он распределял награды и наказания в соответствии со своими расчетами. Он мог наградить леди Крольчиху сладостями, украденными у Летиции Твиттингдон, за то, что та позволила ему поцеловать свои обвислые груди; и он же мысленно вылил помойное ведро в койку Боксера после того, как тот, поймав Ферди в темном углу коридора, избил его так жестоко, что бедный карлик целую неделю не мог ходить.
      Необходимо было вести точный учет. Особенно когда дело касалось секса этого жгучего, привлекательного, варварского животного акта, в котором ему было по большому счету отказано. Как он мечтал о нежном женском прикосновении, о поцелуе, подаренном не из жалости, а во имя любви!
      Но он любил только одну женщину - Каролину. Свою драгоценную Каролину. С того первого дня, когда обнаружил ее после того, как она еле отбилась половой щеткой от приставаний одной полоумной. С этого момента Ферди посвятил себя служению своей прекрасной даме. Она была такой храброй, такой красивой - и никогда не смеялась над ним, никогда не жалела его. Она обращалась с ним так, словно он был высоким и красивым, как маркиз, и разговаривала с ним как с равным. С самого начала она вела себя с ним так, словно он был таким же, как другие, - не лучше и не хуже.