- Дядя, я не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите.
      - Конечно, не имеешь, - согласился лорд Джеймс, довольный собой. - Еще у древних греков была пословица: лиса знает много вещей, а еж - одну большую. Ты удивлен? Видимо, ты считал меня законченным варваром? А я знаю кое-что из классики. Ты, племянничек, напоминаешь ту лису, а я еж. Тебе никогда не приходило в голову заняться шантажом, используя знание одной большой вещи. А мне это пришло в голову.
      Лорд Джеймс потер руки, припоминая ту давнюю ночь, когда родился его блестящий замысел. Он видел ту давнюю сцену, так же ясно, как напряженное лицо племянника. Может быть, даже более ясно.
      - Я выстрелил из пистолета после того, как была убита женщина, и мой выстрел напугал их. Я затаился, подождал некоторое время и, убедившись, что они удалились, подъехал. Я нашел ребенка на земле в грязи, где кровь ее матери смешалась с землей. А потоки дождя омывали лицо девочки и ее платьице. Ее отец тоже лежал в грязи - он был убит выстрелом в спину! Но я отклонился от темы. Маленькая озорница кусала меня, когда я оттаскивал ее от тел отца и матери, только что испустивший дух. Я мог бы убить ребенка свернуть ей шею, как курице, - но я этого не сделал. Видишь ли, она была мне нужна.
      - Ребенок? - переспросил Морган сдавленным голосом, желая задать вопрос, но боясь прервать рассказ. Этого и добивался лорд Джеймс. Настало время, когда племянник окажет должное уважение своему дяде.
      - Да, конечно. Я спрятал ее в безопасном месте, но с таким расчетом, чтобы девочка в любой момент могла оказаться в моем распоряжении. После этого у меня было сколько угодно денег, а дурень так и не узнал, что делился своим состоянием со случайным собутыльником. Деньги поступали в надежное место в начале каждого квартала. Такое цивилизованное, джентльменское соглашение - на время.
      Он снова прервал рассказ, чтобы прокашляться.
      - Выплаты прекратились несколько лет назад, - быстро проговорил он, не желая сосредоточивать внимание на этой части истории. - Тот человек потребовал дополнительных доказательств, а я не смог их предоставить: мне сказали, что девочка стала подростком и покинула сиротский приют, куда я так удачно пристроил ее. Это было неосмотрительно с моей стороны, не так ли, племянник? Я потерял ее из виду. К счастью, я уже связался тогда с Торндайком - или к несчастью: зависит от того, как смотреть на эти вещи. Но этот дом по праву принадлежит крошке, а не тебе, как значится в моем завещании, если учесть, что поместье все эти годы содержалось на деньги, которые я шантажом вымогал у убийцы ее родителей. Это нелепое, пожирающее деньги поместье, а также несколько других больших поместий, разбросанных по всей Англии, которые приобретены ее отцом, - все они принадлежат этой девочке. Она богатая сирота, эта отсутствующая наследница, которую я спас в порыве благородства.
      - Надеюсь, вы располагаете доказательствами этого подлого преступления?
      - Доказательствами? Идиот! Ты требуешь доказательств от умирающего? лорд Джеймс не мог скрыть возбуждения, уверенный в том, что рыбка уже на крючке. Теперь его маленькая пьеса разыгрывалась так, как он ее задумал. Это почти оправдывало его смерть: приятно было оставить благородного Моргана тратить свою жизнь на то, чтобы распутать запутанное дядей.
      Теперь настало время отпустить леску на несколько футов, прежде чем окончательно вытянуть рыбку.
      - Ладно, Морган, забудь это. Мне не следовало заводить этот разговор, заявил он, откидываясь на подушки. - Очевидно, тебя не заинтересовало мое признание. Зачем тебе облегчать мою душу на пороге смерти?
      Морган встал со стула, утратив свою сдержанность. Его глаза горели. Схватив дядю обеими руками за ворот ночной рубашки, он наполовину вытащил его из постели, и лорду Джеймсу пришлось отвернуться, чтобы скрыть торжествующую улыбку.
      - Довольно морочить мне голову! Хватит, это не игра. Вы больше не будете ходить вокруг да около. Вы должны назвать имя. Мне надо услышать доказательство из ваших уст. Ответьте прямо, черт вас подери!
      - Вот оно, - подумал лорд Джеймс. - Настало время покинуть этот мир сейчас, когда он мне поверил. - Он начал кашлять, харкая кровью, напоминавшей на вкус ржавчину или, может быть, землю, которая покроет вскоре его телесную оболочку. Ему казалось, что два Моргана склонились над ним, пылая черными глазами. Но и в собственных глазах лорда Джеймса загорелся вызов.
      - Ты сообразительный парень, племянник. Ты уже знаешь имена!
      Желание Моргана убить дядю было совершенно очевидным, но лорд Джеймс знал, что стремление получить информацию укротит его.
      - Что с девочкой? Она еще жива? Похоже, вам что-то известно. Куда она делась?
      - Если она стала хорошенькой девушкой, то теперь в борделе, - ответил лорд Джеймс, исподволь пытаясь ослабить хватку племянника. - Если оказалась дурой, то нарезает турнепсы у кого-нибудь на кухне. Если не умерла. Ты знаешь, что такое сиротский приют. Это суровое место. Может быть, поэтому я и потерял ее из виду; а может быть, мне солгали. Возможно, маленькое отродье кормит сейчас червей. На что ты надеялся, Единорог? Склонить голову на колени прекрасной девственницы? Я был бы рад, если бы тебе это удалось: это означало бы, что ты умер.
      Морган разжал руки, что позволило лорду Джеймсу откинуться на подушки и отдышаться.
      - Вы лжете. Ваша история полна несообразностей. Я не верю ни одному вашему слову. Вы просто соединили обрывки всем известной истории.
      Лгал ли он? Лорд Джеймс не мог припомнить. Он столько раз лгал на своем веку. Или это была правда? Да, конечно, это была правда. Он не выдумал эту историю, чтобы отомстить сыну своего брата. Или выдумал? О Боже, выдумал он это или нет?
      Но нет! Теперь он вспомнил. У него есть доказательства!
      Лорд Джеймс подвинулся к краю кровати. Он шарил рукой по ночному столику в поисках доказательства, которое определит судьбу его племянника. Это доказательство заставит его ступить на тот путь, который - лорд Джеймс был в этом уверен - приведет его к самоуничтожению. Самоуничтожение их всех - вот чем насладится лорд Джеймс, хотя бы и из могилы.
      Его пальцы сжали подвеску, и он откинулся на подушки, вытянув руку с кулоном на золотой цепочке:
      - Вот оно! То доказательство! Я обнаружил эту подвеску на шее девочки. Возьми ее, племянник. И подумай хорошенько, черт тебя побери. Подумай!
      Морган вырвал у него подвеску и поднес ее поближе к горящей свече:
      - Этого не может быть! Не верю! Вы сделали копию. Это в вашем духе, поскольку вы всю жизнь занимались только подделками. Дядя! Вы меня слышите?
      Лорд Джеймс не мог говорить. Внезапно все поплыло перед его глазами. Он собирался насладиться этим моментом, насладиться растерянностью и смятением Моргана, а затем уйти из жизни, заставив его до конца его дней распутывать этот гордиев узел. Но теперь мысли у него путались, а в ушах стоял звук капающей воды.
      Страх охватил его, заставив забыть даже о мести. Пришла смерть, о которой он столько размышлял, но по-настоящему не верил в ее возможность, не понимал ее глубинного смысла. Боль в груди душила его, тянула в бездну, в абсолютное ничто, в смерть.
      Все было неправильно. Он ошибся. Все следовало разыграть иначе. Да в игре, собственно, и не было смысла. В мести не было сладости. Слишком велика ее цена. Он хотел жить. Еще. Хотя бы секунду. Минуту. Вечность. Почему? Почему он должен умереть?
      О Боже, как это страшно. Никогда не было так страшно. Бог? Почему он подумал о Боге? Почему ему вспомнилось это ненавистное нечто? Возможно ли, что Бог действительно существует? Неужели есть что-то кроме преисподней? Неудивительно, что они плакали - те люди, которых он убил много лет назад. Это ужас заставлял их плакать. Ужас перед неизведанным, страх перед Богом, которого, как он считал, не существует. Теперь ужас охватил его самого. Он ошибся. Месть брату и племяннику не стоила этой агонии. Он не хотел в ад. Если ад существует, значит, должен быть и рай. Как он не понял этого раньше? Морган был сообразительным парнем. Почему же и он этого не понял?
      Лорд Джеймс не хотел вечно быть поджариваемым на сковороде. Морган должен найти девушку ради него! Может быть, это искупит его ужасный грех. Он скажет Моргану все, что тот хочет услышать, скажет прямо сейчас. Он ничего не утаит. Это будет настоящая исповедь. Ради его бессмертной души, во спасение...
      Он схватил племянника за рукав, как бы пытаясь удержаться в этом мире еще какое-то время.
      - Морган? Возможно ли, что мы ошибаемся? Возможно ли, что Бог существует? Что, если Вилли прав? Говорю я правду или лгу? Я уже не могу этого припомнить. Помоги мне, Морган! Я не могу вспомнить правду!
      - Не теперь, старик, - сухо отрезал Морган. - Правда это или ложь, но ты должен рассказать мне ее до конца, и тогда я сам решу этот вопрос. Оставь мне судить об этом.
      - Судить? Все мы будем осуждены! Спаси меня, Морган! Спаси мою душу! Ты уже знаешь имя. Проверь... Проверь сиротский приют в Глайнде. - Лорд Джеймс хватал ртом воздух, тщетно пытаясь притянуть Моргана поближе. - В Глайнде, повторил он; его глаза расширились, он вперил взгляд в потолок, его лицо выражало смертельный ужас. Демоны кружились прямо над ним. Они ухмылялись, не скрывая, что ждут добычи, их длинные острые клыки сверкали при свете свечи, крылья шуршали.
      Лорд Джеймс услышал далекий звук. Что это было? Ах да, Морган. Его дорогой племянничек орет и требует доказательств. Беда в том, что он уже не может насладиться этим зрелищем. Ибо один из демонов сел ему на грудь, вонзил в нее острые как бритва когти, и весь оставшийся в легких воздух стал с бульканьем выходить у него изо рта вместе с потоком крови.
      - Ты знаешь. Ты должен... только запомнить, - произнес лорд Джеймс прерывистым шепотом. - Убийцы... наши соседи... пропавший ребенок... поиски...
      Пьеса не должна была закончиться этим, финал испорчен. А занавес уже опускается... Слишком рано. Он ничего не сумел сделать как следует, даже умереть.
      - Никто меня не предупредил! Я не знал! - прокричал лорд Джеймс, голос его прозвучал неожиданно громко. Он чувствовал, что задыхается, погружаясь в горячую жидкость, истекающую из ушей, из жестяных ведер - отовсюду - и заливающую его легкие. Он с неожиданной силой вцепился в Моргана, разодрав на груди племянника изящную белую рубашку. Это должно быть правдой! Была девочка - была! Или нет?.. - Отыщи ее, племянник... иначе я буду проклят... иначе мы оба будем прокляты! Вилли... брат мой... помолись обо мне!
      ГЛАВА 2
      Люди используют мысли только для того, чтобы
      оправдывать свои дурные поступки, а речь - лишь для
      того, чтобы скрывать свои мысли.
      Вольтер
      Солнце ярко сияло, когда Морган Блейкли и его отец, Вильям, герцог Глайндский, выходили из фамильного мавзолея в "Акрах", наследственном поместье герцогов в Суссексе. Оба были в трауре, с черными атласными повязками на рукавах, каждый держал в руках шляпу. Они проследовали за молодым священником в деревенскую церковь, где тот отслужил короткую панихиду.
      Герцог казался более хрупким, чем обычно, он поминутно вытирал глаза большим белым платком, окаймленным с четырех сторон тонкой полоской черного атласа, словно весь его гардероб был предназначен для бесконечного траура. Морган подумал, что это соответствовало действительности. Его отец похоронил жену, обеих сестер, одного из сыновей и вот теперь брата-близнеца Джеймса. И все это менее чем за пятнадцать лет.
      Морган решил, что отцу, окруженному этими покойниками, выпал на долю печальный жребий.
      Он вздохнул и оглянулся на величественный мавзолей из итальянского мрамора, где покоились все его родственники, за исключением того, кто стоял с ним рядом. Далек ли тот день, когда он проделает этот путь один, оставив бренное тело отца за глухими стенами из розового камня?
      И простит ли его отец перед смертью - искренне, чистосердечно, от души?
      И простит ли Морган себя? Сможет ли он жить в ладу с собственной совестью? Почему он вообще продолжает жить, если Джереми мертв. Мысль о мести - достаточное ли это основание для того, чтобы продолжать жить? Для дяди Джеймса это оказалось недостаточным.
      Отец заговорил, и в его голосе не было ни сдержанности, ни жалости:
      - Это была премиленькая служба, не правда ли? Никогда не предполагал, что преподобный Мистер Сампсон обнаружит столько достоинств в моем дражайшем брате Джеймсе.
      - Действительно. Это просто замечательно, что о дяде кто-то смог сказать добрые слова, отец. Но решение перенести его бренные останки сюда, в Акры, вызывает у меня тревогу. Мавзолей слишком ненадежен. Я предпочел бы закопать этого ублюдка в землю на глубину двенадцати футов и привалить к его груди один-два валуна, на случай, если ему вздумается выбраться оттуда.
      - Морган! Пожалуйста, держи подобные мысли при себе. Мы только что похоронили человека. Моего брата. Моего близнеца. Человека, с которым я делил материнское молоко. Если бы не прихоть судьбы, мы сегодня хоронили бы герцога.
      - О, это любопытная мысль, - отозвался Морган, надевая шляпу. - Могу себе представить, во что превратились бы Акры, если бы первым родился дядя Джеймс: он преобразовал бы поместье в бордель.
      Герцог посмотрел на сына слезящимися голубыми глазами, выцветшими за шестьдесят три года, как занавеска, слишком долго находившаяся на солнце.
      - Я буду молиться о тебе, Морган, - проговорил он слабым голосом, в котором печаль смешалась с подчеркнутым смирением.
      Морган ощетинился, но тут же подавил вспышку гнева, вызванную словами отца. Гнев не приносит пользы. Это, впрочем, не означало, что Моргану Блейкли, маркизу Клейтонскому, были несвойственны вспышки страсти. Просто он умел их подавлять.
      - Сделай это, отец, - сказал он, демонстративно снимая черную атласную ленту с рукава и засовывая ее в карман. - Помолись за меня. Помолись за дядю Джеймса. Помолись за Джереми.
      - Не насмехайся над бессмертной душой своего брата! - Впалые щеки герцога вспыхнули нездоровым румянцем - не то от праведного гнева, не то от религиозного жара. Морган не мог бы с уверенностью сказать, от чего именно. - Тем более, что ты отчасти виноват в его смерти.
      Морган сделал шаг назад, уязвленный сильнее, чем если бы отец хлестнул его по лицу.
      - Ты никогда не устаешь от этой песни, отец? - спросил он после минутного молчания. - Ты исполняешь ее каждое утро? Наверное, ее обличительный пафос помогает тебе сладко спать по ночам?
      - Теперь ты ведешь себя дерзко, Морган, - быстро ответил герцог, взяв сына за руку. - Я простил тебя. В моем сердце я тебя простил. Мой Бог требует того от меня.
      - Правда? - Морган мягко высвободил руку, и его губы искривились в насмешливой улыбке. - Твой Бог. Это было необычайно любезно с его стороны, не правда ли? Пообещай мне, что, когда будешь говорить с ним в следующий раз, - а я уверен, что это случится очень скоро, - ты поблагодаришь его от моего имени. И, пожалуйста, не оскорбляй этого парня напоминанием о том, что его милость холодна и бесполезна для нас, грешников. А вот и грум с каретой. Как предупредителен этот малый. Сам я вернусь в Акры верхом, так как хочу подольше пробыть в одиночестве - чтобы оплакать дядю Джеймса, разумеется. Не хочу расстраивать тебя своими слезами.
      Герцог покачал головой и глубоко вздохнул, как бы признавая невозможность общения со своим сыном.
      - Делай как знаешь, Морган. Надеюсь, мы увидимся за обедом. Приходи вовремя, чтобы мы вместе благословили трапезу. Я не требую от тебя слишком многого, когда ты находишься в "Акрах", но настаиваю, чтобы ты придерживался правил. Выходить к столу со стаканом бургундского в руке - это оскорбительно.
      Морган помог отцу забраться в карету, затем отступил на шаг и поклонился.
      - Я скорее отрежу себе руку, чем решусь оскорбить вас, сэр, - мягко проговорил он и жестом приказал груму трогаться.
      Непонятно, почему солнце продолжает сиять, если Джереми - и вместе с ним все надежды его старшего брата на счастье - лежит, превратившись в прах, в мавзолее из розового мрамора на вершине холма.
      Маленький сиротский дом в Глайнде располагался за деревней и был скрыт за высокой стеной и рядом деревьев. Благородные леди и джентльмены в экипажах, фермеры на телегах и даже простые пешеходы могли пройти мимо приюта, не опасаясь, что их чувства будут оскорблены видом слишком тонких ног, слишком больших глаз или множества могилок в глубине двора за кухней.
      Морган знал, что мир тяжек и безжалостен для сирот в этой стране, где богатство встречалось нечасто, где бедность и голод уже стучались и в зажиточные дома и где сочувствие расходовалось экономно - на пожертвования в канун Рождества и от Пасхи до праздника Вознесения.
      При всей своей - впрочем, недавней - религиозности христианнейший герцог Глайндский не простер своей милости на то, чтобы починить шпиль у церкви преподобного мистера Сампсона, а уж тем более - на незваных и нежеланных приютских детей.
      "Мне следует привести герцога сюда, - подумал Морган. - Это заставит его вернуться из удобного религиозного убежища в мир живых людей. Вот настоящий ад и проклятие, о чем свидетельствует даже запах, исходящий от этого места".
      Но скорее всего его отец, как и прочие дворяне, просто не пожелает заглянуть за стены, окружающие приют.
      Морган знал, что этот упрек относится и к нему самому. Он тоже никогда не бывал здесь, не считая того случая, когда, будучи еще мальчишкой, подбил Джереми залезть в приютский сад и украсть яблоки.
      Не потому, что в "Акрах" не было своих яблонь, и не оттого, что приютские яблоки вкуснее. Моргана увлекал дух приключения. Вкус риска заставлял его скакать по ночам на лучшей неоседланной отцовской лошади, пробираться на деревенскую площадь, чтобы поглазеть на казнь, или навещать местную барменшу в Пятнистом пони, будучи в нежном четырнадцатилетнем возрасте.
      Разумеется, он всюду таскал за собой Джереми, который был моложе на три года: правда, он оставил братишку за порогом, когда впервые провел вечер в Пятнистом пони.
      Нет, он не станет приводить сюда отца. Религиозный пыл Вильяма Блейкли, теперь усилившийся благодаря напоминанию о смерти Джереми, не может быть поколеблен какими-то там сиротами или рассказом о подлом убийстве.
      В конце концов, если герцог утратит свою религиозность, ему не для чего будет жить, и Моргану очень скоро придется снова проделать путь от мавзолея к деревенской церкви.
      Наутро после похорон дяди Джеймса маркиз спрыгнул с коня у ворот приюта, криво висевших на истрепанных кожаных ремнях. Он отбросил печальные мысли о своем отце и об отсутствии в мире хотя бы одного человека, которому он мог бы рассказать о своих тайных надеждах и сокровенных мыслях. Вместо этого он подумал, что нехорошо поступил с бедными найденышами, для которых спелые яблоки были немыслимым лакомством. Но он выкинул из головы и эти мысли. Не было, никакого смысла проклинать себя за ошибки юности, поскольку безумства, совершенные им в зрелом возрасте, далеко превзошли их.
      Он решительно приблизился к воротам и потянул за веревку, привязанную к колоколу по ту сторону стены. Затем стал ждать, постепенно осознавая, что хотя в приюте содержалось не менее тридцати сирот, оттуда не доносилось ни звука после того, как умолк колокол. Ни смеха. Ни плача. Ничего. С таким же успехом он мог стоять у ворот кладбища.
      - Гляньте-ка, что творится. Славен Господь, если в эдакую рань встречаешься с таким хорошеньким господином. Ведь вы настоящий джентльмен, разве не так?
      Морган медленно повернулся и увидел маленькую, подвижную женщину, лучшие годы которой были далеко позади и прошли, не оставив по себе никаких следов. Женщина держала под мышкой вязанку хвороста.
      Морган приподнял шляпу с небольшими полями и галантно поклонился женщине, от которой несло давно не мытой женской плотью.
      - Добрый день, мадам, - вежливо произнес он, подавляя желание достать свой надушенный носовой платок и прижать его к носу. - Позвольте представиться. Я маркиз Клейтонский. Я здесь для того чтобы повидать управляющего этим очаровательным учреждением.
      Маленькая женщина закашлялась. Раскудахталась, как старая курица, у которой пересохло в горле, - подумал Морган. Затем она улыбнулась, обнаружив удручающее отсутствие зубов.
      - Так вам нужна миссис Риверс? Что у вас может быть общего с ней, мил человек? Она пьяна в стельку с тех пор, как пару недель назад в приют поступили очередные денежки. Приходите через месяц, когда она прикончит свой джин, - тогда, может быть, и будет смысл с ней повидаться.
      - Боюсь, что мое дело не может ждать так долго, - заметил Морган, в то время как женщина норовила проскользнуть мимо него, словно ни он сам, ни его высокий титул для нее не существовали. Она была грубовата, но чем-то его заинтриговала. В ее лице проглядывали скрытые ум и хитрость.
      Морган решил сделать еще одну попытку. Он назовет имя, которое не упомянул его дядя, зная, что ему оно известно.
      - Я пришел по делу: мне нужно найти ребенка, теперь уже, полагаю, молодую леди. Ее зовут Каролина. Она блондинка, по крайней мере была таковой в детстве. Ей должно быть около восемнадцати.
      Женщина внезапно остановилась, настороженно оглянувшись через плечо:
      - Ах вот в чем дело! И за какой же это надобностью джентльмен вроде вас слоняется здесь, разыскивая Каролину? В Пятнистом пони полно хорошеньких девушек, готовых на все, если вы, конечно не поскупитесь. Почему бы вам не отправиться туда? Я теперь уже ни на что не годна, даже с таким красавцем, как вы.
      До тех пор, пока женщина не произнесла вслух имя, которое было ей, несомненно, знакомо, Морган заставлял себя думать, что история, рассказанная его дядей, была не более чем сказкой, предназначенной для того, чтобы заставить племянника всю жизнь охотиться за собственным хвостом. До этого момента он отказывался верить, что в словах Джеймса Блейкли была хоть крупица правды, что был хоть какой-то резон надеяться на то, что он, Морган Блейкли, наконец получил в руки орудие мести, способное сокрушить его врага.
      - Не могу с вами согласиться. Вы просто куколка, образец женской красоты. Как вас зовут, мадам? - спросил он, извлекая из кармана золотую монету и протягивая ее своей собеседнице.
      - Да вы умеете разговаривать на золотом языке, сударь? Меня зовут Мери Магдалина О'Хенлан, раз уж вы так ласково спросили меня об этом, но все зовут меня Персиком с тех далеких времен, когда я жила в Дублине, а потом на Пиккадилли. - Женщина улыбнулась, быстро выхватила монету из его пальцев, попробовала ее на зуб, чтобы убедиться, что она не фальшивая, и наконец опустила во внутренний карман своего грязного платья. - Дружки наградили меня этим именем за то, что я ловко воровала фрукты с прилавков. Когда-то мне не было равных в этом деле. Но все прошло, все забыто. - Улыбка исчезла с ее лица, когда она направила взгляд на Моргана. - А теперь отваливайте, господин хороший. Мне больше нечего вам сказать, так же как нечего было сказать другому несколько лет назад - мерзкому на вид мужчине с широкой, улыбкой, которая не могла скрыть дьявольских мыслей, затаившихся у него промеж глаз. Каролины здесь нет. Больше нет.
      Морган огорченно покачал головой. А чего он, собственно, ожидал?
      - Так она мертва?
      Персик склонила голову набок, убрав с глаз прядь грязных волос:
      - Разве я вам это сказала? Ваши мысли скачут, как норовистая лошадь. Может, она умерла, а может, и нет. Это, знаете ли, неизвестно. Какое дело может быть у такого парня, как вы, до Каролины Манди?
      - Каролина Манди*? - недоуменно переспросил Морган. - Значит, у сироты, о которой мы говорим, есть фамилия? Может быть, она вовсе не та, кого я разыскиваю.
      ______________
      * Манди - по-английски понедельник . (Примеч. перев.)
      Персик нахохлилась.
      - Немногое же вам известно, господин хороший. Это я дала ей такую фамилию - Манди, потому что нашла ее на крыльце как раз в понедельник. Я и раньше находила множество подобных ей существ, плачущих и зовущих маму изо всех своих детских сил. Она сама сказала мне, что ее зовут Каролиной, продолжала она, улыбаясь собственным воспоминаниям. - Она была мне по колено, но смогла четко произнести свое имя. А потом укусила меня в руку, когда я хотела ее поднять. Она была дьявольской озорницей. Потом она простудилась и лежала в лихорадке, как многие, оказавшиеся в ее положении, и я не дала бы и пенни за ее жизнь тогда. Но она не отдала концы, хотя долго не могла поправиться. Она была слишком упрямой, чтобы умереть. Я всегда это говорила и теперь могу повторить. Никогда не встречала такой упрямицы. Будто она была самой королевой Англии!
      Услышав это, Морган воспрянул духом, но сдержался.
      - И все же вы сказали мне, как и тому господину, с которым говорили раньше, что мисс Каролины больше нет.
      Персик опустила свой хворост на землю.
      - Вы назвали ее мисс Каролина, не так ли? Не слишком ли торжественно для бедного найденыша? - Она снова пристально взглянула на собеседника, пытаясь понять, не замыслил ли он злое. - Теперь, я думаю, самое время, чтобы еще одна чудесная золотая монета перекочевала из кармана вашей милости в ладонь мисс Мери Магдалины О'Хенлан. Как вы на это смотрите?
      - Возможно, - сухо отозвался Морган и впервые выговорил вслух то, что понял из признания дяди: - А может быть, теперь мне самое время поскакать в деревню и вызвать констебля, чтобы вы признались, что Мери Магдалина О'Хенлан является членом банды негодяев, которые похитили леди Каролину Уилбертон, дочь графа и графини Уитхемских, зверски убитых на дороге, менее чем в тридцати милях отсюда примерно пятнадцать лет назад?
      У Персика подкосились ноги, она присела на вязанку хвороста, и ее костлявые икры высунулись из-под подола платья.
      - Что за ересь вы несете, господин хороший? - спросила она, глядя на него снизу вверх с каким-то благоговейным восторгом, но без тени страха или вины. - И вам, должно быть, известно, какое вознаграждение положено тому, кто вернет милую крошку в целости и сохранности. Что бы там ни говорили, но это я сохранила жизнь малютке, окружив ее вниманием и заботой.
      Морган знал, что стоит перед выбором: либо он будет постепенно расплачиваться за малейшие обрывки сведений, выуженных у Персика, либо сократит этот процесс, признав, какую ценность представляют для него ответы этой женщины. Решив оставить уловки для более подходящего времени и для менее сообразительной особы, нежели Персик О'Хенлан, он достал из кармана маленький кожаный кошелек и кинул его на колени ирландки:
      - Где она?
      Персик исследовала монеты в кошельке, прежде чем дать ответ.
      - Вот так-то лучше, господин хороший. Вы человек, умеющий смотреть в корень. Ее здесь нет, она покинула это гнилое место год назад, а может быть, и раньше. Но я знаю, где она находится, и туда путь не близкий. Без меня вы до нее не доберетесь, знаете ли. Я понадоблюсь вам не только для того, чтобы ее найти: без меня она не поверит вам. Я единственный человек, которого она знает. Я для нее как мать, только меня она по-настоящему любит. Я драгоценная Персик, вот кто я.
      - Очень любезно с вашей стороны. Вы будете хорошо вознаграждены, если и дальше будете сотрудничать со мной. Этот кошелек - только аванс, вы получите намного больше. Собирайте свои пожитки и ждите меня здесь, за воротами, через час. Я вернусь с экипажем.
      Морган чувствовал себя безмерно усталым, взбираясь на лошадь. Что он собирается предпринять? Ирландка могла и солгать. Дядя Джеймс скорее всего лгал. И все же некоторые части картинки-загадки начали проясняться. Он должен продолжить поиски, чтобы отомстить наконец Ричарду Уилбертону. Он выжидал в течение трех долгих лет. Теперь настала пора действовать.
      - Один час, мисс О'Хенлан, и ни минуты больше. И никому ни слова.
      - Это вы мне? - возмутилась Персик, поднимаясь на ноги. - Я буду нема как могила, даю вам слово.
      - Я предпочел бы не брать с собой ни вас, ни вашего слова, мисс О'Хенлан, как говорите вы, ирландцы: нужда заставит - и дьявола запряжешь. Морган удобнее расположился в седле. - Да, вот еще что. Пожалуйста, помойтесь до моего возвращения. От вас разит нечистотами, мисс О'Хенлан.
      Персик игриво помахала костлявой рукой Моргану, направившему лошадь к дороге:
      - Окунуться в лохань пасторского пива? Хорошо, не возражаю, но только ненадолго и только потому, что вы такой красавчик.
      ГЛАВА 3
      Никогда не суди о людях по их внешности.
      Лафонтен
      - Дульцинея? Дульцинея! Мой сладкий, измученный ангел, я знаю, что ты прячешься снаружи. Зайди ко мне сейчас же! Мне в голову пришла великолепнейшая мысль!
      Каролина Манди подняла голову. Она на минутку позволила себе вздремнуть, устав до изнеможения. Пробудившись, она встала с грязной деревянной скамейки, прислоненной к стене коридора, по обеим сторонам которого размещались комнатки для богатых пациентов.
      - Тетя Летиция, все ваши мысли великолепны, - мягко проговорила она, входя в дверь, - и, поскольку они приходят к вам не реже чем три раза в день, я не вижу необходимости бежать сломя голову.
      - Ах, несчастная, - жалобно произнесла Летиция Твиттингдон, женщина в возрасте лет пятидесяти. Она сидела на подоконнике, скрестив ноги и выпятив нижнюю губу, когда Каролина вошла в комнату. Длинное, костлявое тело мисс Твиттингдон было облачено в ярко-красное платье, алый шелковый тюрбан скрывал ее волосы. - А я-то была уверена, что ты хочешь услышать от меня и выучить имена и титулы всех принцев крови и принцесс, родственников доброго короля Георга. Все воспитанные молодые леди должны занять такие вещи, Дульцинея. Недостаточно быть только красивой. Мы должны завершить твое образование. Давай проверим: жива ли еще принцесса Амелия? Помнится, с этим прелестным маленьким существом связана какая-то трагедия.
      Каролина нагнулась, подняла шерстяную шаль мисс Твиттингдон и повесила ее на спинку.
      - В другой раз, дорогая леди, - пообещала она, слабо улыбнувшись. Она была измотана. Но это было ее обычное состояние. - Сегодня блестяще образованная дебютантка не успела опорожнить ночные горшки.