ГЛАВА 7

Дом был тепл и приветлив, полный солнца и свежего ветра, но все казалось каким-то скучным после гор и ледников Аляски.

— Боже, как здесь спокойно, — восхитилась Ханна, хотя пели птицы, и вдалеке лаяла собака, и доносился слабый шум проносящихся автомобилей. Клер устраивала цветы в вазе-баккара, которую купила этим утром: блестящие георгины, и «львиные зевы» горячего, сухого июля. Она была рада оказаться дома — недели волнений вполне достаточно. Эмма едва замечала их. Она бродила по комнатам с пустыми глазами, ожидая телефонного звонка.

Они пробыли дома уже неделю. На третий день после приезда Квентин повез Клер на ужин в маленькое французское бистро в Уэстпорте.

— Я купил его в прошлом году, — сказал он, когда она восхитилась раскрашенным в виде лучей потолком и занавесями на шнурах и бледно-зеленым напылением на стенах. — Я вложил деньги в несколько компаний — по компьютерам, одежде и биогенетике — ив пару ресторанов. Мне нравится помогать молодым мужчинам начинать свое дело: это похоже на воспитание сыновей.

— А молодым женщинам — нет? — спросила Клер.

— Не совсем так. Я пока не встречал ни одной, которая занималась бы бизнесом так, как я хочу.

Клер поглядела на него удивленно:

— Что это значит?

— Я хочу сказать, что требую некоторого особого отношения, а у женщин его нет и даже, кажется, это их не интересует. Как при вождении, сфокусированное зрение, которое не позволяет сталкиваться, делать все так, как нужно. Женщины предпочитают семью и добрые дела, которыми я восхищаюсь, но не вкладываю в них денег.

— Это значит — безжалостность.

— Если вам нравится это слово. Я предпочитаю свое.

— И эти юноши приходят к вам за советом?

— Конечно, я же говорю вам — они хотят преуспеть. И я ожидаю от них того же. Когда я вкладываю деньги, то считаю, что они должны увеличиться, а не потеряться.

Клер представила себе толпу юношей вокруг Квентина, они сидят у его ног и записывают все изрекаемые им мудрости.

— А их это не обижает?

— А почему? Они знают, что пойдут дальше и быстрее с добрым советом. Клер, это не школьные игры: их дела для них самые важные в жизни, и те молодые люди, которых я выбираю, чтобы снабжать их деньгами, хотят делать все что угодно ради успеха.

Все что угодно. Все что потребуется. Самое важное в жизни.

Клер ощутила легкий холодок. Разве делать деньги — это самое важное в жизни? Ей стало интересно, как он управляет «Эйгер Лэбс», и какой он друг. И какой любовник.

Но тут подошел официант с особым арманьяком, сбереженным для Квентина, и она позволила себе соскользнуть обратно в кокон привилегий, который обволакивал его, куда бы он ни пошел. Неважно, сколько ты тратишь денег, она знала, что не может держать себя так легко или идти по жизни с той же беззаботной уверенностью, как Квентин и его друзья, и она еще не овладела искусством напускать на себя вид легкой скуки перед лицом всех чудес мира. Она не научилась считать изобилие чем-то должным.

Но будучи с Квентином и позволяя ему заботиться обо всем, она слегка ощущала, что значило быть богатым и сильным и принимать без вопросов все, что встречается.

— Вы и Квентин хорошо смотритесь вместе, — сказала Лоррэн через два вечера. Они с Клер вытягивали головы друг к дружке, чтобы быть слышными посреди гула четырех сотен голосов и оркестра, в позолоченной мраморной танцевальной зале отеля в Стэмфорде. — На корабле я не была уверена: вы все время менялись, то туда, то сюда. Но вы справились, кажется, с тем, что это было?

— Не знаю, — сказала Клер. — Мы об этом не говорили.

— Не говорили? С Квентином? Даже представить себе не могу, чтобы вы добились чего-нибудь, пытаясь обсудить что-то с Квентином.

— А почему нет?

— Да потому, дорогая, что он не обсуждает — он делает. А мы остальные только следуем за ним.

— И по-вашему, это нормально? Лоррэн пожала плечами.

— Таковы правила, — сказала она легко. Она осмотрела узкое белое платье Клер с лифом без бретелек, вышитое фальшивыми бриллиантами. — Вы выглядите потрясающе: мне это платье нравится. Вы можете пользоваться драгоценностями и побольше, но это забота Квентина. Что случилось? Ваше лицо…

— Извините.

— Да, но что случилось?

— Я просто не привыкла говорить об интимных вещах. Я не знаю, что вы ожидаете от меня в ответ.

— Интимных? А что я сказала?

— Ну, о том, что я и Квентин поссорились на корабле, о том, что он покупает мне украшения…

— Боже правый, милочка, в этом нет ничего интимного. Интимно — это как много вы зарабатываете или тратите за неделю. Мы просто кучка счастливых отдыхающих и отслеживаем друг друга. Вам придется к этому привыкнуть, может быть, это даже понравится. Это неплохо, иметь людей, идущих по твоему следу: это избавляет от ощущения, что вы висите и того и гляди упадете, а никого внизу, чтобы поймать, нет. Какая польза знать миллион человек, если несколько из них не окажется под рукой, когда будет нужно, вот что я всегда говорю. Вы гораздо спокойней, чем большая часть женщин, с которыми гулял Квентин, может быть, он взрослеет. Хотя я так не считаю. Но вы определенно спокойней, и не гоните волну, не выставляйтесь.

— Боже, я так надеюсь.

— Ну, может быть, это нехорошо звучит, но это самый быстрый путь к вершине, не то, что у теннисной звезды или у членов королевской семьи. Заставить людей думать, что их вечеринки не полны оттого, что на них нет вас, словно какого-то блеска, или из-за ваших знакомств со многими знаменитостями, или из-за уж слишком больших доходов, неважно. Если удастся заставить их так думать, то не имеет значения, нравитесь вы им или нет: они будут приглашать вас всюду. Целую минуту Клер созерцала ее:

— Я совсем не понимаю, о чем вы говорите.

— Знаю, что не понимаете, моя милая невинность. — Лоррэн подхватила стакан шампанского с подноса проходившего — официанта. Клер поглядела на толпу собравшихся. Все женщины были в черном или белом, мужчины с белыми галстуками, и когда она вгляделась во всех них, покачивающихся и вьющихся, пьющих, говорящих, скользящих через толпу, танцующих в свете стробоскопа, то подумала, что они выглядят как персонажи фильма тридцатых, и пожалела, что у нее нет карандаша зарисовать всю эту сцену.

Квентин. и Оззи говорили с группкой мужчин около бара.

— Что случается каждый раз, — сказала Лоррэн. — В действительности это не значит, что вас бросили, потому что никогда больше половины вечера подобное не длится. Они просто хорошо используют время, занимаясь немного делами, раз уж они все равно здесь. Квентин всегда в курсе того, как нужно делать деньги сегодня, и куда Квентин не двинется, мы, конечно, пойдем за ним. Давайте сядем, я хочу с вами поговорить.

Высокий и мускулистый незнакомец с непричесанными темными волосами, среди которых проблескивали и седые, вдруг подошел к Клер:

— Алекс Джарелл, — сказал он. Его голос был глубоким и тихим, но каким-то образом ясно слышимым на фоне всего гула. — Я хотел бы потанцевать с вами.

— Только не теперь, вы не против? — воскликнула Лоррэн. — Это моя первая возможность увидеть вас с тех пор, как мы вернулись, и мне и вправду надо с вами поговорить.

Клер понравился его взгляд и то, как он казался стоящим отдельно от толпы. Она подумала, что же он делает здесь: он казался скорее наблюдателем, чем кем — то, кто пришел пообщаться.

— Я не против, — сказала она ему. — Но, может быть, чуть позже.

Она и Лоррэн отыскали красные вельветовые, кресла подальше от оркестра и Лоррэн склонилась к ней.

— Вы мне нравитесь, Клер, и мы станем друзьями.

Это, может быть, звучит слишком интимно, но для чего же друзья, я всегда говорю, если не для того, чтобы иногда чуть расслабиться и не поговорить об интимном. Во всяком случае, он сложный мужчина, Квентин. Конечно, я от него в восторге, но дело в том, что он любит… ну, вероятно, это лучше сказать не так. Он не всегда думает о том, как бы не причинить кому-нибудь боль. Клер подняла брови:

— Вы хотите сказать, что он любит причинять боль женщинам.

— Нет, нет, я сказала…

— Вы начали говорить, что ему нравится причинять людям боль. Но я думаю, что вы имели в виду женщин.

— Нет, всем, и это не то, чтобы боль, а власть над ними. Ну, может, это и правда, или частично правда, насчет женщин, насчет господства над ними… — Она вздохнула. — Вы очень умная, несмотря на то, что немного говорите. Вероятно, с вами все будет отлично, может быть, вы совсем и не нуждаетесь в советах. Но мне хотелось упомянуть об этом, как подруге; вам следует быть поосторожней, чтобы не слишком увлечься и не страдать потом. И я хочу, чтобы вы знали — я ваш искренний друг и всегда буду рядом, если понадоблюсь.

Мятежный голос внутри Клер сказал: нет, не надо снова, я веселюсь, мне не нужны никакие страшные предостережения. Она опять поглядела через зал на группу мужчин. Квентин был самым высоким, было легко найти его в толпе. Они уже танцевали сегодня, и она помнила твердость его руки на своей талии, и той, которая вела ее, его рот так близко к ее. Когда они, такая прекрасная пара, скользили по танцевальному залу, другие приостанавливались, чтобы посмотреть, и Клер вдруг захотела его с таким неистовством, что пропустила шаг.

— Хорошо, — сказал он, и подтянул ее ближе, зная точно, почему она оступилась.

А теперь Лоррэн вздумалось предупреждать. Точно так же, как ее предупреждали давным-давно. Ты будешь страдать потом. И я страдала, подумала она, о, Боже, как это было больно. Но то — тогда. Теперь я старше и у меня есть деньги. Что бы ни случилось, на этот раз я в безопасности. Я не так уязвима, и со мной все будет в порядке, потому что теперь у меня есть деньги.

Она опять окинула взглядом всю залу, суетливые пятна черного и белого под хрустальной люстрой, "серебряные и золотые приборы на столах и орхидеи на каждом, и официанты, готовившиеся к ужину, наполняли хрустальные бокалы водой и шампанским. Не нужны мне никакие предупреждения, подумала Клер. Я не собираюсь переделывать Квентина: я просто хочу быть с ним и как можно больше, потому что не могу перестать думать о нем, и хочу, чтобы он стал частью этой моей жизни, о которой я пока ничего не знаю. И сама узнать не смогу — он был прав — все равно, сколько у меня денег — мне нужен он.

— Конечно, он удивительный человек, — продолжала Лоррэн, явно стараясь оправдаться. — Оззи говорит, что он стопроцентный бизнесмен, потому что точно знает, чего хочет и как будет этого добиваться. Лично я думаю, что это зайдет гораздо дальше производства косметики, и Оззи со мной согласен.

— До чего же?

— Не знаю. Я просто вижу, что Квентина не удовлетворяет ни одна компания, какой бы великой он ее ни сделал. Я думаю, что ему охота управлять чем-то гораздо большим, и пересекаться с людьми гораздо важнее. Международный бизнес? Правительство? Что-то в этом роде. Ну, во всяком случае, косметику он делает отменную, вся линия «Нарцисса» — его. Я пользуюсь ею. Вы вероятно тоже — теперь; никто не гуляет с Квентином долго, не пользуясь его «Нарциссом». Конечно, я не забываю и остальное — вы тоже, вероятно — «Эсте Лаудер», и «Шанель», и «Ланком», и «Кларен» — я просто мимо них пройти не могу, когда брожу по магазинам, даже хотя и знаю, что все это самопритворство. Я хочу сказать, что знаю совершенно точно, что ничто в мире не сделает меня красивой или эффектной, но продолжаю пользоваться всем этим, потому что косметика — что-то волшебное, а волшебство — это единственная вещь в мире, которая может что-то со мной поделать. А с ними я и вправду чувствую себя лучше, наверное, потому, что что-то делаю. А теперь он собирается выпускать кое-что новое, целую линию, мне сказал Оззи, вообще-то это секрет, но вы вероятно, уже знаете, некое средство против морщин и сухости, и провисания, и против старости — я дождаться не могу, то есть, я знаю, что хуже-то оно меня не сделает, так что, почему нет…

Алекс Джарелл снова возник перед ними, и Клер, которой уже наскучило, поднялась.

— И потом все эти неприятности с Бриксом, — произнесла Лоррэн.

— Что? — Клер поглядела на нее сверху вниз. — Какие неприятности?

— Ну, если вы и вправду хотите знать о Квентине, то вам следует кое-что узнать и о Бриксе, потому что Квентин взвалил его проблемы на себя уже давно. — Она поглядела на Клер. — И они с вашей дочерью, кажется, были очень близки на корабле, не так ли? И целую ночь провели в Вальдесе. Может быть, ей Брикс об этом и рассказал — я не знаю, говорит ли он вообще об этом с кем-нибудь. Не то, чтобы это был особый секрет, то есть, Оззи, например, все про это знает, полагаю потому, что он и был тот адвокат, к которому обратился Квентин. И это кое-что вам скажет и о Квентине, по крайней мере, какой он с сыном.

Клер снова села. Она увидела, как Алекс раздумывал с минуту, а потом резко ушел.

— Так что же было? — спросила она.

— Ну, конечно, всех деталей я не знаю, а только то, что мне посчастливилось вытянуть из Оззи, и это было так давно, что слегка перемешалось в моей голове, но, кажется, суть в том, что когда Брикс был на младших курсах в колледже, он решил, что кто-то из студентов украл его бумажник. Я не знаю, почему он это подумал, но очевидно, что он был в этом совершенно убежден, и когда тот, другой парень начал это отрицать, Брикс попытался выжить его из «студенческого братства», но никто на это не согласился, и Брикс решил взять дело в свои руки. — Лоррэн остановилась.

— И сделать что? — спросила Клер.

— Избавиться от него.

Клер уставилась ошеломленно на нее:

— Что вы имеете в виду? Убить его?

— Ну, или может быть, только слегка повредить, или даже припугнуть, Оззи в этом уверен не был; я и вправду всех деталей не знаю. Но, вероятно, Брикс подстроил какую-то ловушку, и парень выпал из окна своей комнаты в общежитии — а это был четвертый этаж, кажется — он едва не умер. По-моему, остался парализованным, я не уверена: я не знаю всех деталей. Но Квентин повел себя невероятно — он делал все для Брикса. Завалил колледж пожертвованиями, чтобы заставить администрацию забыть это дело, потом взял оттуда Брикса и отправил в другой колледж, чтобы он получил степень. И Оззи говорит, что выплатил круглую сумму тому мальчику и его семье — я не знаю, сколько, детали мне неизвестны, но, очевидно, этого было достаточно, чтобы продержать их семью на плаву и позаботиться о лечении, до тех пор, пока он не выздоровеет, а может быть, и много позже. Во всяком случае, Квентину удалось все замять: было тихо. Никаких исков, ничего. И тогда он взялся за Брикса. Просто во всем. Он держал его на коротком поводке, заставил закончить колледж с хорошими оценками, сказал ему, что он будет работать только в «Эйгер Лэбс». И Брикс, кажется, справляется. У него есть очарование Квентина, и вы знаете, как он невероятно красив, и, видимо, работа ему нравится. Ну, косметику-то он не любит, считает, что это не для мужчин, или что-то такое, он никогда со мной этого не обсуждал подробно, но, должно быть, он все делает, как надо, раз Квентин взял его в круиз на Аляску, а он не взял бы, если бы был им недоволен. И Оззи говорит, что Брикс сделает все что угодно, лишь бы доставить удовольствие своему отцу, а это всегда хороший знак. Я так думаю.

Они обе умолкли. Музыка рванулась в крещендо, затем резко мелодия прервалась, и танцоры, пойманные врасплох, сделали по нескольку лишних па, прежде чем осознали, что двигаются в тишине.

— Извините, — сказала Клер, намереваясь уйти, но когда она повернулась к выходу, то перед ней оказался Квентин.

— Прошу прощения за то, что покинул тебя, — сказал он. — Не хотел оставлять и на десять минут сегодня, но… Пойдем к нашему столику? Его, должно быть, уже накрыли.

— Я, честно говоря, не голодна, — сказала Клер. — Уже почти одиннадцать, я хотела бы поехать домой.

Он покосился на Лоррэн, затем взял Клер за руку:

— Хорошая мысль, — сказал он. Они прошли через зал и вышли в холл отеля, где он попросил подать его машину. — Тебе было скучно? Извини, мне надо было кое с кем поговорить, прежде чем он уедет в Европу, уже завтра. Лоррэн наверное, тебе все уши прожужжала? Она умолкает, если сказать ей это достаточно твердо. О чем она говорила?

— О тебе. И Бриксе. И я думаю, ты понимаешь, о чем.

Подали машину; кондиционер был уже включен, освежая теплый воздух июльской ночи; швейцар придержал дверь для Клер. Когда Квентин вывел машину за парковку, то сразу увеличил скорость. Дорога была пуста, и его руки расслабленно улеглись на руле.

— Лоррэн говорит много о том, о чем мало знает, — сказал он. — Она не прибавляла, что в деталях не уверена?

Клер непроизвольно улыбнулась:

— Несколько раз.

— И что она будет рядом с тобой, как верная подруга?

— Да. — Она так искренно и считает. Но ей не надо доверять. — Он вздохнул. — Мне всегда приходится очищаться после беседы с Лоррэн. — Он вел машину в тишине, задумчиво глядя, как в свете фар проплывает заповедный лес и изумленные, светящиеся глаза оленя. Единственным звуком было слабое шуршание воздуха в салоне. Квентин вытянул руку и коснулся Клер. — Я везу тебя к себе домой.

Он казался чем-то огромным и властным, наполнявшим собой прохладу несущейся вперед машины; Клер чувствовала, что он ее подавляет. Она глядела на стрелку спидометра, которая, не задерживаясь, миновала все те отметки, которые она считала безопасными числами. Теперь, пролетая сквозь темноту, она чувствовала, как стало трудно дышать. В танцзале она хотела только одного — вернуться домой к Эмме и поговорить с ней, но сейчас Эмма, должно быть, уже спала. Во всяком случае, Брикс не звонил ей со дня возвращения из Анкориджа — возможно, ей вообще не нужно заводить о нем речь. И ей не хотелось расставаться с Квентином. Она хотела быть с ним. Хотела расспросить его обо всем, что наговорила Лоррэн, хотела попытаться понять его, но гораздо сильнее всего этого она желала его самого. Ее тело, так долго бывшее одиноким и раздраженное с того вечера в каюте Квентина на стоянке в Вальдесе, тянулось к нему, томное, но гибкое, тяжелое от вожделения. Ее дыхание было быстрым и прерывистым, она едва могла спокойно сидеть.