ГЛАВА 3

Ничто не могло остановить ее, она была как океанская волна, сметавшая все на своем пути, меняющая все в своем кильватере.

— Боже, я никогда не видела столько почты, — изумилась она и начала собирать письма, которые Эмма раскидала по столу: — Деньги, — пробормотала она, пробежав одно, другое, а затем третье. — Деньги, деньги и деньги. А кто-нибудь поздравил вас с удачей?

— Нет, — сказала Клер коротко. Она была зла; она чувствовала, что ее дом стал объектом вторжения, но когда она задумалась, как бы приказать Ханне убираться, то не смогла выговорить ни слова. Ей пришло в голову, что Ханна действительно единственная незнакомка, которая поздравила их с выигрышем в лотерее. Это очень в ее пользу, но не такое уж большое, подумала она, и заставила себя произнести: — Я думаю, вам лучше…

— Ты можешь захотеть оставить себе некоторые, — сказала Ханна, — в качестве сувениров. Конечно, у тебя не так много места, но на время… Я уверена, что у тебя найдется бакалейная сумка. — Она поспешила на крошечную кухню и распахнула дверцу под раковиной. — Одна есть. Но этого хватит. — Она принялась сметать всю почту через край стола в бумажную сумку, когда зазвучал дверной звонок.

Клер вздохнула и начала подниматься.

— Я могу сделать это, — сказала Эмма. — Я знаю, как говорить «нет».

— На что? — поинтересовалась Ханна.

— На то же, что и в письмах, — сказала Эмма. — Все хотят денег. Все думают, что мы можем дать им все, что они захотят… — Она остановилась, и покраснела: — Я вас не имела в виду, я имела в виду…

— Конечно, ты не имела в виду меня, — сказала Ханна просто. — Как ты могла бы, когда мы одна семья? Но тебе не надо обо всем этом беспокоиться; позволь, я позабочусь. Я когда-то была вышибалой. — Она была уже на ногах, на пути к двери.

— Да? — спросила она, счастливо оглядывая мужчину и женщину на пороге.

— Миссис Годдар? — спросил мужчина. — Ух ты, вы не очень похожи на вашу фотографию в газетах. Послушайте, у нас к вам разговор. — Он попытался проникнуть в комнату, но Ханна, чье маленькое хрупкое тело вдруг стало удивительно твердым, пресекла эту попытку. — Если бы мы могли войти…

— Нет, — сказала Ханна просто.

— Всего лишь на несколько минут, — он протиснулся мимо Ханны, протаскивая за собой женщину.

— Молодой человек! — воскликнула Ханна.

— Нет, послушайте, это действительно быстро. Ох, — сказал он, поглядев за нее. — Так вы миссис Годдар: я узнал вас. Послушайте, Клер, вот в чем дело. Я художник, а Лиза — фотограф, — и мы хотим поехать в Париж, чтобы жить настоящей артистической жизнью и развернуться там, а вы могли бы помочь нам, став нашим патроном. Вы понимаете, как в прежние дни? Я имею в виду, если бы не было патронов, то не было бы Бетховена или Моцарта или Гойи, ну вы понимаете, всех их. Мы будем привозить вам фото и слайды, и вы сможете увидеть, что мы делаем, и сможете открыть нас, как точно так же открыли Пикассо и Моне.

— Извините… — начала Клер.

— Да нет, послушайте, это не так много денег, вы поймите, только на несколько лет, а мы отплатим вам, когда прославимся…

— Нет, — сказала Клер.

— Послушайте, у вас такое состояние и…

— Молодой человек, — подбородок Ханны почти касался его груди, когда она выпихивала его обратно через дверь. — Пикассо и Моне и все их друзья зарабатывали себе на жизнь и расплачивались картинами, когда у них не было денег. Вот тот вид посвящения себя искусству, которому вам следует подражать; история показывает, что это взращивает гениев, — она упорно толкала его назад, в холл. — Вы тоже, — сказала она молодой женщине и подтолкнула ее к двери обеими руками. — Я желаю вам обоим успеха в Париже.

Она закрыла дверь и вернулась к столу.

— Боже мой, — сказала Эмма.

Клер поглядела на нее. Как действенно, подумала она. И забавно. Но кто просил ее заботиться о нас?

— Спасибо, — сказала она. — Вы справились с этим очень хорошо, но я и Эмма и сами…

— Он не должен был пролезать мимо меня, — сказала Ханна. В ее голосе прозвучала нотка отчаяния. — Такого больше не произойдет.

— Так вы были вышибалой? — спросила Эмма.

— О, весьма недолго. Больше всего я была учительницей, я учила…

— А кого вы вышибали?

— Группы людей, которые хотели сорвать наши митинги. Но, ты знаешь, ничего таинственного в том, что я была вышибалой, нет. Нужно только верить в то, что хочешь, больше, чем другие верят в то, что они хотят. Это не мышцы — это стратегия. Я использовала это и в учительстве.

— Вы преподавали в колледже? — спросила Эмма.

— О нет, моя дорогая, я преподавала в начальной школе, сорок лет.

— Сорок лет! — воскликнула Эмма. — Вам, должно быть, жутко наскучило это.

— Вовсе нет, — сказала Ханна и нежно улыбнулась. — Мне нравилась начальная школа, у детей столько любопытства, юмора и любви. Это потом они становятся как все и теряют так много своей живости и творческих способностей. Но в начальной школе они все еще просто такие, как есть, и мне очень нравилось помогать им открывать мир. Время от времени некоторые из нас начинают скучать и пробуют прорваться повыше, в старшие классы, вплоть до высшей школы, но мне этого никогда не хотелось. Я бы не справилась со всеми этими подростковыми мучениями и их сексуальными проблемами. Когда мои малыши приходили ко мне за советом и уютом, я всегда могла помочь им, даже если их было сразу много. Я скучаю по ним, — прибавила она, ее голос затих. — Я скучаю по помощи другим людям.

— А своих детей у вас нет? — спросила Эмма.

— Видишь ли, я никогда не была замужем.

— Потому что не хотели?

— Потому что этого не случилось, — сказала Ханна спокойно, — Но я учила, и это давало мне возможность быть полезной, быть частью жизни других людей. Мне это нравится, мне нравится помогать людям: это и вправду лучшее, что я умею.

Клер встретилась со взглядом Эммы и увидела, что Эмма ей не поможет выставить Ханну. Они втроем сидели за столом, и молчание затягивалось.

— Я могу помочь вам с переездом, — сказала Ханна, когда молчание стало невыносимым. — Вы ведь будете переезжать? В большую квартиру? Или в свой дом?

— Мы только что купили дом, — сообщила Эмма. — Самый прекрасный дом в мире.

— О, это чудесно, — сказала Ханна. — И большой?.

— Огромный, — сказала Эмма.

Ханна поглядела на нее, а потом на Клер. Ее глаза по-прежнему светились, но уголки рта немного подрагивали. Она распрямила плечи.

— Ну, значит, будет много работы. Я не могу дождаться, когда увижу его: так здорово иметь пустой дом и делать его своим. Однажды я это делала, внутренний дизайн, вы понимаете, делать дома красивыми и уютными, не просто четыре стены и голый пол. И я хотела бы помочь в покупке кухонных принадлежностей, Клер: я считаюсь хорошим поваром.

— Правда? — спросила Эмма. — Маме никогда не нравилось готовить.

— Да и как ей могло после работы? — сказала Ханна. — Хорошая готовка отнимает время и силы, и требует творчества: это слишком много для человека после целого дня работы; чтобы делать это хорошо, нужен полный день.

Неплохой способ пристроить ее, подумала Клер, и ее злость и раздражительность чуть поумеьшились. Но она же не собирается жить с нами, подумала она еще, это ведь невозможно. Нам хорошо самим по себе, и мы сами обставим наш дом и сами будем там жить.

Она поглядела на Эмму, которая слушала, как Ханна рассуждала о кухне, которую она когда-то оформляла. Эмма была захвачена повествованием, у нее было лицо ребенка, слушающего сказку. Она ей нравится, подумала Клер. Она обеим нам нравится. Но она такая же чужая, вошла сюда, как и все прочие незнакомые люди…

И все же она не была похожа на всех прочих. Эмме она понравилась. И еще кое-что: Эмма ей доверяла. И я тоже ей доверяю, подумала Клер.

Но все это не значит, что мы должны взять ее к себе.

Нет, конечно, но ведь ей больше негде жить.

Это не наша проблема.

Но разве не было облегчением то, как она избавила их от людей, прорвавшихся было внутрь?

Да, и я верю, что она сделает это снова и снова, и столько раз, сколько будет нужно. Она будет заботиться о нас.

Клер подумала об этом с удивлением. Она будет заботиться о нас. Что-то было в Ханне, что внушало такую уверенность.

— Так вы этим занимались в Филадельфии? — спросила Эмма, — были поварихой?

Ханна украдкой взглянула на чемодан, все еще стоявший только перед парадной дверью, нераскрытым. Она часто поглядывала на него, надеясь, что Клер и Эмма заметят и позволят ей унести его в спальню. Она жаждала распаковаться. Никогда нельзя быть уверенной в том, что тебе разрешат остаться, пока вещи не распакованы. Но они продолжали расспрашивать.

— Нет, я готовила только для друзей, — сказала она. — Они все уже умерли или переехали в места потеплее. Иногда и то и другое.

— И вы оформляли их дома? — спросила Эмма…

Клер подождала ответа Ханны. Та начала интересовать ее. У нее была странная, формальная манера говорить, и ее слова были точны, как маленькие камешки через речку, ведущие к концу каждого предложения, и в ее речи было нечто пылкое, что почти гипнотизировало, как будто она рассказывала сказку. И, казалось, что у нее было весьма много полезных умений. Дверь открылась.

— О, снова, в самом деле, — сказала Ханна в раздражении, и вскочила.

— Добрый день, дверь была открыта, — сказал бородатый мужчина. Две женщины и маленький мальчик зашли за ним следом. — Мое имя Картер Мортон, и мне нужно поговорить с Клер Годдар, о которой писали в «Норуолк Крайер».

— Достаточно, — сказала Ханна. Она схватила мужчину за руку и начала разворачивать его к двери.

— Вы хорошо одеты и хорошо говорите; вы должны были знать, что так врываться в дом не следует…

— Одну минуту! — сказал он с отчаянием. — Я только хочу попросить. — Его взгляд остановился на Клер и он, упершись ногами, принялся говорить с такой скоростью, что они едва могли различить слова: — Я думал, с вашим состоянием вы сможете помочь нам. Вы видите, моему мальчику нужно лечение — вот мой мальчик, Алан, и моя жена, Пэт, и моя сестра, Бет — и я потерял работу несколько месяцев назад и вся страховка вышла. Врачи говорят, что у Алана есть шанс, если он начнет лечиться прямо сейчас, но это очень особенное лечение и очень дорогое, а мы думали, что у нас совсем нет шансов, пока не прочли о вас, и мы пришли сюда потому что…

— Мы не хотели просить, — сказала Пэт Мортон, ее голос был тих и приглушен, а слова вырывались так же быстро, как и у мужа. — Мы не выпрашиваем, мы никогда так не делали, но ему всего лишь девять лет, и никто не хочет одолжить нам денег, а всё наши сбережения закончились, и, — ее голос сорвался, — мы не знаем, что делать.

— Что с ним? — спросила Ханна.

— У него лейкемия. Но детская лейкемия вылечивается чаще, если рано начать и делать все как положено.

— Откуда вы приехали? — спросила Клер.

— Из Бостона. Туда послали нас врачи. А врачи там сказали, что есть шанс; они сказали, что у Алана впереди целая жизнь. Мы все верим в это. Верим. И мы сделаем все, чтобы она у него была. Мы дадим ему жизнь!

Клер встретилась со взглядом Ханны. Ханна слегка кивнула.

— Сколько вам нужно? — спросила Клер.

— Мы не знаем, — ответил Картер Мортон, — Врачи говорят, что примерно все лечение может обойтись в сто тысяч долларов. А, может быть, и больше. Конечно, мы только возьмем в долг, до тех пор, пока я не найду — работу и не встану на ноги, но сказать, когда я верну вам деньги, сейчас я не могу. У меня нет даже приработка или других мелких доходов. Ничего, кроме моего слова, что я сделаю буквально все, чтобы возвратить вам каждый цент, с какими вам будет угодно процентами, сколько бы это ни было в сумме.

— Нам не важно, есть ли у вас приработок, — сказала Клер, почувствовав себя уверенной после кивка Ханны. — Или когда вы вернете долг. Просто пересылайте мне больничные счета. Мортон в изумлении уставился на нее:

— Так вы нам поможете, правда?

— Конечно, поможем, — сказала порывисто Ханна. — А теперь запишите ваше имя, адрес и телефон, и уходите. Вы сделали то, ради чего приехали. Во всяком случае, готовьтесь к отъезду в Бостон.

Клер и Эмма обменялись взглядами, когда Ханна вступила в разговор таким образом. Эмма уже собралась что-то сказать, но Клер покачала головой. Нечто изменилось: Ханна стала частью их. И Клер больше не казалось возмутительным то, что она, возможно, станет жить с ними. Почему бы и нет, подумала Клер. Родственница, которая будет о нас заботиться, которая, по крайней мере, кажется, хочет заботиться о нас… почему нет? И я положилась на нее; кивнув, она одобрила то, что я на этот раз вместо «нет» скажу «да».

Маленький мальчик подошел к Клер:

— Большое вам спасибо, — сказал он торжественно. — Я буду делать все, что мне скажут докторами может быть, тогда лечение не продлится долго и будет дешевле. Я постараюсь делать все так, чтобы вы гордились мной.

— Ох ты, Боже мой… — пробормотала Ханна. Слезы обожгли глаза Клер. У нее так много, а у них так мало. И Эмма никогда серьезно не болела; Клер даже не могла вспомнить, чтобы когда-нибудь ей приходилось бояться за ее жизнь или здоровье. Я переделываю свою жизнь, добиваясь теперь всего, что могу только пожелать, а они просто хотят спасти то, что у них есть. Она обвила мальчика руками, и прижала к себе его худенькое тело.

— Мы уже тобой гордимся, — сказала она. — Я надеюсь, что ты сможешь звонить нам хоть иногда и говорить, как у тебя дела.

— Конечно. Наверное, это будет жутко скучно, но если вы так хотите… конечно. — Он присоединился к своим и встал на месте, прямой и молчащий, пока его отец записывал то, что его попросили, на конверте.

— Я не знаю, как вас благодарить, — сказала Пэт Мортон. — Вы и нам тоже дали жизнь.

— Привет, я пришла навестить знаменитую Клер Годдар… о, извините, я помешала.

— Заходи, Джина, — сказала Эмма. — К тебе тут есть дело.

— Спасибо, — произнес Картер Мортон. — Мы никогда не сможем вас отблагодарить. Я дам вам знать, когда найду работу и позабочусь о том, чтобы мальчик вам звонил; мы не забудем. Я обещаю, вы никогда не будете сожалеть…

— Ну, уходите, уходите, — сказала Ханна, махая на него рукой. — Мы будем молиться за вас. А вы будете нам писать, понимаете, а не звонить: это гораздо дешевле. — Она посмотрела, как они уходят, и закрыла за ними дверь.

— Удивительно, как людно становится в этой комнате, когда в ней так немного народу, — сказала Джина. Она обняла Клер и Эмму и кинула свою куртку на стул.

— Мы раньше не встречались, — сказала она, протягивая руку Ханне: — Джина Сойер.

— Ханна Годдар. Рада с вами познакомиться. Вы подруга Клер?

— Лучшая, — Джина выдержала паузу: — Так мы действительно не встречались?

— Нет, но я надеюсь, что мы станем друзьями, — Ханна улыбнулась.

— Ладно, — сказала Джина, немного удивившись. Она всегда полагала, что лучше позволять людям представлять себя самим и давать свои собственные объяснения. Она повернулась к Эмме: — Так что за дело?

— А ты зайди в нашу гостиную, — сказала Эмма. — Мама купила тебе изумительный подарок. Подожди в гостиной и приходи.

— Правда? Вы включили меня в свои покупочные развлечения?

Клер принесла две золоченые коробки с выисканным именем Симоны из спальни.

— Симона, — сказала удивленно Джина. — Вот это да. Стоило выигрывать лотерею: ты сходила к Симоне. И у меня теперь подарок от Симоны: это хорошо. — Она открыла коробки и чуть не задохнулась: — Да, — сказала она тихо. Она вынула темно-красный кашемировый свитер и соответствующий шарф с бахромой. — Поразительно. Мой цвет. И мой первый кашемировый свитер. Клер, я тебя обожаю… Да, изумительно.

Одним молниеносным движением она сдернула с себя блузку и затем, еще более стремительно, надела свитер. Потом намотала на плечи шарф и повернулась на месте.

— Ну, как?

— Очень, очень хорошо, — сказала Ханна. — Ты выглядишь очень театрально, прямо по-шекспировски. Надеюсь, ты будешь носить его в особых случаях.

Джина поглядела на нее решительно:

— А вы что, здесь живете?

— Буду жить, — сказала Ханна, со светлой улыбкой. — Я тетя Клер.

— Тетя? — переспросила Клер. — Мне казалось, вы говорили, то ли тетя, то ли кузина.

— Скорее всего именно тетя. Это более подходит к человеку семидесяти пяти лет от роду, особенно такому, который намеревается влезть в чужие дела. Во всяком случае, мне нравится быть тетей. Если, конечно, ты не возражаешь.

— Нет-нет. Вы можете быть всем, чем пожелаете.

— Ну, что до меня, то я теперь, — сказала Джина, — безработная.

— Ты уволилась? — спросила Эмма. — Мне казалось, ты этого и хотела.

— Да хотела, но не уволилась. Я пошла ко дну вместе со всем кораблем. Они вышли из дела, вот так; утром все было в порядке, а затем, около двух часов нас всех собрали и объявили, что делать им нечего и контора закрывается. В наши дни это случается со многими маленькими компаниями.

Она усмехнулась:

— Теперь мне нужно найти другую работу. А для меня это посложнее, чем для секретарши — они всегда просто находят. Ведь лабораторному технику нужна лаборатория, а сейчас их осталось не так уж много.

— Так что же ты будешь делать? — спросила Эмма.

— Ну, немного покручусь. С пособием и всеми сбережениями я продержусь несколько месяцев, а за это время успею разослать сотни резюме. Ну а потом — кто знает?

— Слушай, тебе незачем беспокоиться насчет денег, — сказала Клер. — Еще одна прелесть в выигрывании лотерей: денег такое множество, что хватает на всех. Ты уверена, что прямо теперь тебе ничего не нужно? — Тут она увидела, как странный, почти неприязненный взгляд мелькнул в глазах Джины. — Что случилось?

— Я думаю, мне стоит попробовать справиться своими силами, прежде чем я начну доить других, — сказала Джина просто.

— Доить? Джина, это совсем не значит доить — брать деньги, когда они тебе нужны, у человека, который практически твоя родня.

— Может и так, но все же я собираюсь немного подождать и поглядеть, не вытяну ли сама. Но очень мило с твоей стороны мне предложить это, Клер, и если дела действительно станут скверными, я воспользуюсь.

— Я совсем не хотела тебя оскорбить, — сказала прямо Клер, отказываясь закончить обсуждение этого вопроса.

— Я знаю. Ты слишком добра, чтобы кого-то оскорбить. Но понимаешь, Клер, очень странна эта внезапность, с которой ты начала относиться к деньгам небрежно.