Зэки завидуют, просят Афганца. Однако Сережа к тому же шутник и большой юморист. Вот отслюнявил ему Витя Устинов (вор, только что из армии, служил в погранвойсках на Уссури) 50 рублей и ждет-переживает. Наконец, щелкают запоры и Афганец выводит Витю. Через несколько минут в коридоре мат. Афганец оправдывается: 'Бикс не было, они нарасхват, ты получил остатки, они сладки'. Расспрашивают зэки:
      - Что случилось, Витек?
      - Как что, такой прокол за 50 рублей!
      - Что, бабы не было?
      - Была, да еще какая.
      - Какая?
      - Без ног и с одной рукой.
      Все покатываются со смеху. Косоглазый Витя потирает лоб.
      - Ты ее оприходовал все-таки?
      - Конечно, не пропадать же рублям. Она за эти мгновения мне преподнесла. - Показывает сверток чая. - Пронесла в протезах, вот так баба!
      - За что сидит, курва, безногая и безрукая?
      - Мать прихлопнула. За то, что ее родила, в свет пустила. Ноги и руку она потеряла, будучи под градусами при переходе железнодорожного полотна. Вот выйду на волю, Сережу обязательно отблагодарю. Обманул, стервец-пиздожмот, обещал Нюрку - пальчики оближешь, а подсунул Маньку развалившийся трактор ЧТЗ. Тебе бы, Обрубок, такую бабу, была бы пара.
      Обрубок - человек без ног, сидел уже много раз и ныне шел разматывать новую пятерку. Он - пьяница, работал в сапожной мастерской и, будучи в универсаме, где после работы искал выпить, невзначай, на своем агрегате заехал под юбку одной даме. Она вскочила, взревела, он с испугу, стремясь остановить подшипники, схватился за: юбку и ее невзначай сорвал. Дама оголилась - стыд-срам, и все это в дневное время, на виду у города. Дама была из партийного мира, этого не стерпела, юбку натянула и вызвала милицию. Обрубка забрали и всучили новый срок. Ему СережаАфганец секс, как инвалиду труда, устраивает бесплатно.
      Менты на этих сделках хорошо зарабатывают, устраивая распродажу зэковской любви. Зэк в свою очередь стремится попасть в такую КПЗ, где ему отстегнут бабенку, а зэчки тоже ищут подобной связи. Тысячи детей появляются от подобных утех - детей без отца, без мамы, без места рождения. Их называют 'без мамы рос, без папы рос - папирос', то есть, папиросный мальчик, пустой. Эта пустота широким потоком вливается в тело страны и прежде всего в его уголовную часть.
      Женские лагеря в прямом смысле - общественные публичные дома развитого донельзя социализма. Селения этого нет на картах Иркутской области, но его знают многие иркутяне - им стращают, ему и радуются. Находится оно невдалеке от Качугского тракта в Эхирит-Булагатском районе и называется Базой. В Базое наряду с мужской присутствует женская зона - расконвойные зэчки занимаются сельским хозяйством, пасут стада по берегам Куды, проживая летом в бурятских шестистенных деревянных юртах. Юрты - летние публичные дома. Десятки именитых горожан, прихватив напитков и еды, направляются отдыхать и развлекаться в широкую степь, на свежий воздух. Цена зэчки от пятерки и выше, еду надо взять с собой и не забыть конвойному начальству отвалить десяточку. Уже десятки лет в расположенных рядом бурятских и русских селениях нет танцев, игр и веселья. Парни с раннего детства окунаются в атмосферу сексуальных похождений с жаркими зэчками. Там отсутствует онанизм. Там уже давно осуществлен один из идеалов коммунизма - полностью стерлись грани между возрастами.
      Подобных мест в стране немало, сюда можно отнести не только женские лагеря, психбольницы, но и целые области типа Ивановской, забитых текстильными предприятиями коммунистического труда. Знакомы ли вы со словом 'посопим'? Не в том смысле, что человек тяжело дышит, когда нос у него заложен. 'Посопим' - это приглашение даме, с определенной целью сидящей в парках Иваново, Шуи, Судогды: Сопят незнакомые, тут же в кустах, бесплатно. Надо было системе довести людей до такого состояния, когда женщина завидует другой только потому, что у той есть мужик. Не важно какой, но мужик. 'Надо же, как везет Ирине, у нее муж и вдобавок вчера вечером ее хором гэпэтэушники изнасиловали'.
      Мужиком в тех безмужних краях: наслаждаются, их, безвольных (обычно спившихся) распределяют по графику - в этот месяц мой, в другой - твой, на стыке месяцев перебранка. Приходят и забирают, ежели сам не идет по графику. Гордо идет женщина по фабрике с фингалом-синяком под глазом, ей не сочувствуют, а завидуют. Как-никак, сразу видно, что баба при мужике, любит ее, коль лупит. Такова психология, что сызмальства девушка готова выскочить замуж за любого - косого, хромого, зэка, терпеть неслыханные, садистские издевательства, мордобой, прижигание пяток папиросами, вымогательство денег, когда у него, милого, каждая копейка пропою служит. Но все же по сравнению с другими счастлива - при ней мужик, у других и такого нет.
      Некоторые женщины не только пишут зэкам, но и приезжают к воротам зоны, чтобы взять к себе бесхозного, бездомного. Газетные и журнальные службы знакомств заполнены женскими предложениями и отвечают им в основном зэки с большим сроком отсидки. Но и это хоть отдушина, появившаяся недавно. В массовом потоке отдыхающих бегут женщины принимать кустотерапию в Дома отдыха и санатории, чтобы побыть с мужчиной, а потом рассказать и похвастаться своим подругам. В стране работает мафия по обмену женщинпроституток: завозят смазливых кавказок - азербайджанок, грузинок, армянок в северные широты - Мурманск, Норильск, Надым, где они зарабатывают телом тысячи, а северных красавиц переправляют в Баку, Тбилиси, Ереван, где они обслуживают южную часть Родины. Вот и плывет такая, вся из себя недотрога по Братску, либо Красноярску. Сердобольные вздыхают: надо же, не везет ей, видать, с мужиками, нет поклонников, уж больно привередливая. Знали бы привередливость таких шлюх, не говорили бы, а плевались ежеминутно.
      Юная проституция, широко разлитая по побережьям и столичным городам, проходит зэковское перевоспитание в специальной зоне на станции Уй в Нижнеудинском районе Иркутской области. Там поют: 'Если хочешь обуглить хуй, поживи на станции Уй'. Девочек пытаются перевоспитать в ткачих и швей-мотористок широкого профиля. Результаты депроституциализации нулевые: проститутку перековать - не коня обуздать. Они наоборот приобретают много нового, опыта к примеру, как восстанавливать девственность по старинным российским рецептам.
      Многие девушки из Центральной России уезжают в Ташкент, Тбилиси, на разные БАМы лишь бы найти мужа. Для многих, особенно текстильщиц, мужчину не только встретить, но и увидеть сложно, работая всю жизнь в трехсменку по скользящему графику. Время для свидания не выберешь, а покинуть производство нельзя - с работы выгонят и общагу потеряешь. Такова женская доля многих в горемычном Нечерноземье России. Стоит родиться и пойдут: ясли, садик детский коллектив; начальная и средняя школа - юношеский коллектив; после обучения в коллективе ГПТУ - фабричный коллектив - сплошная жизненная коллективизация. Старость подойдет - пенсионный коллектив. И везде комнаты-общаги, поделенные ситцевыми перегородками. 'Феня Богу душу отдала, счастливая, не болела, не мучилась, ее кондрашка сразу хватила,' - говорят соседки, ожидая приезда людей из морга, которые ее похоронят за счет коллектива. Радуются - одна, что угол более светлый займет, другая оставшимся скарбом поживится. Жизнь начинается с мата - тюремного, лагерного, - дома матери и ребенка, затем зоны, промзоны и: кончается им же, матом зэков, опускающих жмурика в могилу. От мата до мата по дорогам коммунизма жизнь прошла никчемно: без мужа, без детей, без земли, в сплошном обслуживании отчужденных станков и поддержке различных гагановских и вйноградовских починов. Душа не светлеет, не приближается к Храму, не возносится к Богу, а чернеет, черствеет. Предупреждаю заранее, увидев такую производственную старушку, будьте осторожны, не приглашайте ее ухаживать за детьми. Может всякое быть. Возьмет, например, - это распространено в районах Владимира, Шуи, Калуги, Орехово-Зуево - и ватку, смоченную спиртом, на темечко младенца положит. Чтобы лучше спал. Позже родители будут в недоумении: дитя недоразвитое и склонно к алкоголизму, любит допивать остатки пива, вина, водки. Осторожен будь с коллективом и продуктами его воспитания!
      На воле большинство блатхат содержат бывшие зэчки. Блатхата - сборный пункт зэков, место распределения ворованного, отдыха, обсуждения 'производственных' вопросов, поиск напарников для дела, нахождения новых адресов и стоящих 'гусей'. Блатхаты - мост уголовного мира к барахолкам, ямкам, скупщикам краденого, заказчикам - кого пришить, избавить от ненужного свидетеля, от мужа, от жены, от детей, припугнуть, организовать вымогательство. Хозяйка блатхаты имеет своего хахаля, поддерживает связи с ментами; она знает, что говорить и как себя вести в случае обыска, будучи свидетельницей. Все хозяйки имеют кликухи и часто блатхаты называются их именами, название блатхаты иногда переходит по наследству, там уже и не Дунька живет, а Валька, но все равно блатхата называется 'Дунькин пуп'. Расскажут вам непременно происхождение этого названия.
      Была, говорят, тут рядом тайная тропа спиртоносов на гилюйские желтуги, где работало много пришлого люда, в том числе и китайцев. Отработав лет двадцать, они тайно возвращались домой. Открыто ходить было опасно, их убивали, называя этот промысел охотой на синюю птицу, потому что китайцы любят синий цвет, считая его небесным. Проходя мимо этого дома, заглядывали в него. Там жила Дунька с ухажером и спиртишко имела. Соскучившиеся по бабе мужики, будь то русские или китайцы, после стопки разведенного спирта приставали к Дуньке. 'Дунька, отдайся, озолочу'. 'Хорошо, отдамся, косоглазенький, но с одним условием, ежели мой пупочек золотым песочком присыпешь'. А в пупочек: целая кружка золотого песка входила. За большой срок намытая в бесконечной шурфовке, оттаивании грунта в вечной мерзлоте.
      Отвлекись, читатель, от текста и представь ситуацию не фантастическую, а действительную: миллионы женщин не имели нормальной половой жизни. Их никто никогда не голубил, даже писаных красавиц, никогда им не дарили цветов, не писали любовных писем, за ними не ухаживали, им не пели серенады. Они жили вне жизни - в системе социалистического производства, там создавая 'семейные отношения' с деталями, гайками и болтами, тайно влюбляясь в передовиков и стахановцев.
      Вот картинка, списанная с натуры: провожают человека на пенсию, говорят речи, благодарят, а в углу рыдает пожилая дама, льются неутешно слезы. Кто она? - спрашиваем у юбиляра. - Катя, она уже тридцать лет работает на тех же заводах, где и я - в Свердловске, Нижнем Тагиле, Муроме, Владимире. Она живет по общежитиям. - Какой вы жестокий человек, у вас же пятнадцать лет назад умерла жена. Почему вы на ней не женились? - Ей я как муж не нужен, а нужен как миф - так она себе внушила, так и живет без меня со мной. Мне ее очень жалко, я ухожу на пенсию. Как ей меня не видеть? Как ей без меня жить?..
      Раскрою вам тайный секрет советско-сталинского режима, подтвержденный многочисленными исследованиями женского труда на предприятиях Советского Союза. Самую высокую производительность и эффективность труда дают вдовы, те, у которых погибли или умерли мужья, те, у которых мужья сидят в тюрьмах и вдовы социальные, те, кто из-за сложившихся условий не в состоянии были реализовать себя как жены. Они своих нереализованных мужей, детей отдали на заклание социалистическому производству, которое невозможно без принудительного, рабского труда, будь он женским, детским, зэковским.
      Зэки на станции Просвет в Курганской области работают на оборудовании Шадринского автоагрегатного завода тридцатых годов выпуска (на станках стоят инвентаризационные номера ШААЗа имени Сталина), зэчки в девятой зоне Новосибирска шьют фуфайки на швейных машинках фирмы Зингер начала нашего века. Как-то я спросил Дмитрия Георгиевича Большакова, друга Алексея Косыгина (вместе учились в Текстильной академии) и Леонида Ильича (вместе воевали) - бывшего директора Ташкентского меланжевого и Барнаульского камвольно-бумажного комбинатов, заместителя председателя Совета Министров Киргизской ССР и зампреда Владимирского совнархоза, многолетнего депутата Верховного Совета СССР, постоянного осведомителя КГБ: 'Скажите, вам не жалко так эксплуатировать женщин, загонять в трехсменку, заставлять спать на трехэтажных койках в общагах и платить им меньше, чем зэкам? Они все же женщины'. Он ответил: 'Зря расчувствовался, они все почти воровки. У меня в Ташкенте умудрялись по 20 метров натурального парашютного шелка в половые органы загонять. Жалеть их не надо, а погонять стоит'. Результат виден верховные чучеки так загоняли 'прекрасный пол', что он превратился в зэковский.
      История греха и покаяния купца Второва, рассказанная старожилом села Тамарей в 1957 году
      Из одного илимского села прибыл в Иркутск юноша Второв, где по знакомству смог устроиться извозчиком. Возил грузы по сибирским трактам Московскому, Качугскому, Кругобайкальскому. Был немногословен, исполнителен, сдержан в поступках и не предавался порокам. В Иркутске в те дни проводила время веселая жена одного ленского золотопромышленника. Предприниматель постоянно был в тайге, а его молодая супруга тешила себя балами и гуляниями. Однажды ей представился молодой человек с личным посланием от супруга. Муж просил взять в Русско-Азиатском банке крупную сумму денег и передать вручителю. Подделкой здесь не пахло: и почерк сходился, и бумага, и форма просьбы, и тайные, только им двоим известные знаки. Необычным было то, что прежде за деньгами приезжали родственники. Жена подумала и решила поехать самолично к мужу с деньгами в сопровождении молодого человека. Ехать надо было до Качуга, а там спуститься сплавом Леной до Киренска, а затем Витимом добраться до приисков мужа. Она попросила найти ей хорошего надежного кучера до Качуга. Ей порекомендовали Второва. В назначенный сентябрьский день утром подкатила пролетка, в нее положили сундук, подушки, спальные вещи, теплую одежду, дорожную провизию. Дама без умолку всю дорогу болтала с молодым человеком, который ей все более и более нравился и располагал к себе.
      Так солнечными сентябрьскими днями доехали они до реки Манзурки, впадающей в Лену. Второв держался стороной, в беседах и трапезах участия не принимал, больше занимался лошадьми и обозрением природы. Смеющаяся пара подошла к реке. Вздрогнул неожиданно Второв, услышав крик. Молодой человек схватил даму и поволок ее к реке. Дама, как и положено сибирячкам, оказалась неподатливой. Она отчаянно сопротивлялась, и силы были равные. 'Второв, помоги, разделим пополам', - прокричал насильник. Не спеша подошел Второв к барахтающимся на берегу и, схватив обоих, сунул их в воду. Затем оттащил трупы в заводь и завалил корягами. 'Хорошая подкормка будет для налимов,' пробурчал он. Заехал потом в Качуг, а оттуда потихоньку вернулся домой и доложил хозяину, что урок выполнил - отвез господ до Лены-реки.
      Через некоторое время пошел слух о бегстве жены промышленника через Китай в Европу с молодым поклонником. О Второве в этом деле даже не вспоминали, на тракте его многие видели и был он вне подозрений. Еще несколько лет занимался Второв извозом, затем попросил взаймы у хозяина денег, купил себе лошадей и открыл дело. Занимался извозом на Север, скупал у монголов верблюдов, присоединился в Троицкосавске к китайской торговле текстилем. Стал известным купцом. Магазинов понастроил по всей Сибири, все они красным кирпичом выложены под расшивку швов - в Томске, Каинске, Минусинске, Красноярске, Енисейске, Иркутске, Верхнеудинске, Благовещенске: Их и ныне называют второвскими и вспоминают, как, войдя туда в костюме из воздуха, выходили господами. Все у Второва было: здоровье, деньги, красивая жена, только не было детей. Он считал это наказанием за 'манзурский грех' и, умирая, завещал - треть капитала оставить жене, треть отпустить на строительство православных храмов, а оставшуюся треть употребить на возведение приютов и больниц для страждующих недугами и детей. Эти больницы и ныне называют второвскими.
      СОДОМ И ГОМОРРА
      По-зэковски насильников называют потрошителями мохнатых сейфов. Это многочисленная часть зон, охватывающая все возрасты и группы населения. Смотришь на потрошителя и не можешь понять, как это такой, вроде милый человек и: насильник. Совсем загадка для страны, где женщина для блатного стоит меньше бутылки бормотухи.
      Насильники говорить о бабах не любят, превращаясь постепенно в лютых женоненавистников. Многие не виноваты, все произошло без умысла, часто по прокладке - подстройке дела. Конечно, есть мастера высшего пилотажа во взломном деле, но залетевшие случайно, ибо до этого их похождения насчитывали сотни совращений и целколоманий. Эти в каждой новой жертве находят свой смак, свежесть тела и трепет удушения.
      Преступный секс, как весеннее половодье, разлит по Отечеству, заполняя наиболее глубокие впадины - такси, гостиницы, Дома отдыха, тайные и явные притоны. В московских такси 'сосалка', 'мальчик-пидорчик' стоит по дешевке от пятерочки и выше, правда, надо еще такую же сумму 'за поиск' передать водителю. В гостиницах все зависит как от их класса, так и от масти проституток; в Домах отдыха и на побережьях, разумеется теплых, товар сходит почти за бесценок.
      'Дядя Омар, подвези, покатай!' - кричит толпа малолеток у парка имени Кирова в Новосибирске.
      'Детки-сеголетки, занят, завтра утречком, при хорошей погоде покатаю, ждите' - машет рукой сбитый смугляк. Слышавший такой милый разговор и не подумает, что дети просят таксиста Омара взять их с собой, напоить вином и ублажить дядюшку, все его разносторонние похоти и желания. Утром подкатывает 'Волга' и из группы, ее ждущей, Омар острым взглядом выбирает аппетитных мальчиков и смачных девчонок. Он размещает их по сиденьям и катит на берега Ини-реки, выбирает цветистый лужок с бархатной листвяной подстилкой. Машина загоняется в кусты и из багажника достается вино, закусь, стелется скатерть и: приступают к действу. Детям нравится, захмелели, говорят:
      'Больно, дядюшка Омар, не надо так'.
      Летит по городским трассам машина дяди Омара; дети, как обычно, проснутся, попьют водички из ключика и на электричку, по домам. Каждому по рублику ссужает добрый дядюшка Омар. Родители дома на отсутствие детей и внимания не обратят, а они довольны-предовольны, славно поиграли-развлеклись с другом пионерского детства Омаром. Думают, может снова его поймают, уговорят и утром быстро на перекресток улиц Котовского и Станиславского бегут: 'Дядя Омар, покатай, но не бери с собой Лешку Гребешка. Он пидор, триперный, грязный, заразный'.
      Алексей Гребенников стоит в нише здания, тут же невдалеке. Лешка круглый педераст и семья у него вся 'педерастичная'. Папу он не помнит, так как тот в вечной командировке, говорят, он тоже пидор, мама блядь-простипома, проститутка по-местному. Она сейчас шныряет у завода имени Кузьмина, надеясь, что ее подберет какой-нибудь металлург с ночной смены, опохмелит и отдерет по обычаю натощак. В семье, если ее еще таким именем можно назвать, перманентный конфликт - неутихающая борьба. Мать с сыном проживает на бойком месте по улице Котовского в пятиэтажном бараке - рядом заводы, магазины, Ленинский рынок. И районное отделение милиции тоже рядом. Но ими не интересуются, так как менты подбирают разную спокойную шваль. Приведет мама ухажера, сын отбивает: он беленький, смазливый, податливый. Лешка подцепит гуся - клиента, мама нагло из постели тащит в свою, обзывая сына педерастом. Лешка, как и мама (наверняка и папа) отдается за все, что течет и пахнет, деньги им перепадают редко, чаще предлагают выпивон - на двоих-троих. Мама опекает Ленинский рынок - там сшибает продукты и клиентов, Лешка специализируется по магазинам. Он отдается за все - баночку минтая, пачку папирос, печенья, булку хлеба, сайку. Очень любит конфеты любые и вино любое. От вина наступает балдение, которое прошибает до пяток. Его оприходуют, то есть дерут и вафлюют, тут же в кустах парка имени Сергея Мироновича. Опытные гомосеки выпить дадут и тут же оприходуют, они конфетами не угощают, так как считают, что сахар фуфло клеит.
      'Дядя Омар, не катай Лешку, он пидор, берет вафли у собак и кошек' кричит ватага детей.
      Омар удивлен, останавливается около Лешки, просит разъяснить и тот сбивчиво говорит: 'Взяли меня, затащили вон в тот деревянный кинотеатр, а там надрочили пса и меня заставили брать вафли. Дядя Омар, мне было больно, меня избили: Нет, у котов вафли, дядя Омар, я еще не брал, они царапаются'. Омар матерится: 'Сволочи, так поступают с детьми! Ладно, Лешка, не переживай, не то бывает в жизни. Я их поймаю и хуи на баранку наверчу. Так изголяться над ребенком! Лешка, сегодня взять тебя не могу - план еще не выполнил, гнать его надо. Вот в пятницу у меня ночная смена, возьму тебя на всю ночь. Жди. Будешь сшибать гусей в Толмачево. Навафлюешься вдосталь.' 'Дядя Омар, голова болит, трещит, дай опохмелочки или рублик.' - 'Денег у меня еще нет, рублики на размер нужны. Вот возьми фунфурик', - подает наполовину заполненный флакон 'шипра'. Он им протирает в начале работы рулевое колесо и обрызгивает сиденья, так как ими пользуются разные твари. Гигиена необходима. - 'Только разведи водой наполовину. Будет сначала белым. Пей, моментом снимет головную боль'. - Трогается дядя Омар, план торопит.
      Дядя Омар мечтает открыть кооператив с притоном. Конечно, подошла бы Лешкина квартира, но мать больно спившаяся, ненадежная, с ней договариваться бестолку и ее никакими средствами в порядок не приведешь, да и отпугнет всех. Он уже нашел квартиру в пригороде, в поселке Криводановка - там есть ресторан и недалеко расположен аэропорт Толмачево. Лешка впишется в одну из вечных потребностей трудящихся масс.
      Вскоре судьба распорядилась - лешкина мамаша загромыхала, что-то утянув на Ленинском рынке из магазина. Ее забрали и влепили срок. Лешка недолго педерастил и вафлевал в одиночку - с одним малышом залез в лабораторию, что в их доме. Там на окне неожиданно стали ставить бутыль со спиртом. Лешка мог прочитать, унюхал, выпил маленько, его взяли и уже в тюрьме он 'отпраздновал' совершеннолетие. Ныне он круглый тюремный педераст. Куда ему возвращаться после отсидки? Домой, назад в квартиру? Жилье тут же отбирают описали в распоряжение Ленинского райисполкома. Поговаривают, что это дело специально подстроили: стали ставить на подоконнике спирт. Сгинул Леша Гребешок, пропал. Кто о нем вспомнит, о круглом педерасте, который, как говорят, фуфло вешал на любой куст?
      Омар в зоне идет по четвертой ходке - первые были воровские и бандитские - съем чемоданов и мордобития по всему советскому Черноморью с Азовским впридачу. Последняя ходка поганая - изнасилование. Не ожидал, что подлетит на такой шлюхе, и не влетел бы, да брат двоюродный с перепугу оговорил. Выйдет из зоны Омар и его непременно примочит, решил твердо. Брат имел блядь, та прихватила соседскую девчонку на обской пляж, где их и встретил Омар, пришедший отдохнуть и поглазеть на мяско, солнцем поджариваемое. Базар за базаром, договорились податься в Затон, там выпить, закусить, вспомнить родную Абхазию. Девица тоже пошла, хотя ее и не приглашали особо, так как одной бы хватило на братьев. Но вино все смешало, девчонку подпоили и Омар ловко увлек ее в постель. Она царапалась, кричала, звала, но бесполезно. Омар овладел сейфом и вскрикнул от удивления, выбежал в горницу с окровавленным джамбулатом: 'Смотри браток, полюбуйся, ломанул, не представляешь, целка была!!'
      Так бы это дело прошло и исчезло, как миллион подобных, но мать девчонки оказалась женщиной, хоть и одинокой, но строгих правил и нравов. Дочь взяла в оборот, да так, что та все и рассказала и показала дом, где свершилось надругательство, указала блядь. Не в милицию пошла мать, а к завучу школы, даме тоже неистовой, неумолимой по части нравственности. Они тут же написали совместное заявление и направили в областное УВД. Да угодили в разгар кампании по борьбе с грузинами и прочими черномазыми на рынках; так что история, смазанная постановлениями, закрутилась, завертелась. Прослышал Омар и полетел домой, к родителям и родственникам - все рассказал, как было. Те приехали в Новосибирск, десять тысяч давали: только откажись, пощади сына, всю жизнь он в тюрьме. Мы его жену - тогучинскую немку взяли в свой род, она молодец, грузинский выучила, двух внуков нам родила, а сын наш непутевый, на месте не сидит, носит его по стране. Пощадите, деньги возьмите, стыд залечите - говорили старики. Сибирская душа мягка и отзывчива, может быть и пошла бы мать на попятную, да только уж многие подключились - школа, милиция, разные доброхоты из управления, ненавидящие кавказцев.
      Пришлось отказаться, понимая, что девственность и моральное потрясение не вернешь и не успокоишь.
      Суд рядил, крутил и влепил Омару девять лет строгого режима. Опытный зэк Омар в лагере Табулга решил навсегда с прошлым порвать, то есть встать на путь исправления, надел пампасы (косяк), завязал связи с начальником отряда Равве. На национальной почве они оказались родственниками - он немец, а у него, Омара, жена немка. Начальник продвинул Омара в завхозы отряда. Завхоз величина значимая - имеет свой кабинет-кильдым, распоряжается каптеркой, холодильником, педерастами (девушками, на их языке) и режущим инструментом. По утрам вместе с дневальным поднимает зэков на подъем пинками и ими же загоняет после отбоя в кровати. Кулачным правом стал Омар наводить порядок в отряде - запретил нюхать в казарме ацетон, выдал операм мастеров партачных дел, тех наказали ШИЗО. С пидоров и тех, кто ими пользовался, стал брать особый налог. Многих покалечил и вогнал в страх - отряд стал показательным, красным по-зоновски. Но фортуна изменчива, избитые и покалеченные уже после отсидки добрались до Москвы, пробились к прокурору, который возбудил против Омара новую уголовку. Куда только не обращался за помощью Омар - в областное управление МВД, в Москву, даже к самому Шеварднадзе писал (ему он приходится, якобы, дальним родственником по линии матери). Оказалось бесполезно - суд добавил пятак. Когда теперь выйдет и выйдет ли вообще на волю Омар, одному Богу известно.
      Страна пребывает в неутихающей перманентной войне с насильниками-садистами, плодящимися, как навозные мухи у многоочковых туалетов. В Свердловске некто начинает ловить полненьких, коренастых, чернявеньких уралочек непременно только в красном одеянии или на худой конец в пурпурном - будь то блузки, юбки, пальто, плащи, косынки. Слух пошел: вчера придушены двое 'красненьких' и число их уже перевалило за три десятка. Город сереет, зеленеет, желтеет, тускнеет - всю красную одежду убирают с прилавков. Дабы успокоить насильника, приспускают красные флаги и велят транспаранты писать на синем ситце и сатине.
      В Новосибирске другой маньяк умело вычленяет одиноких девственниц, затворниц, вдовушек и, преобразившись в слесаря-телефониста, почтальона, страхового агента, или еще лучше, просто ошибающегося адресом, - в субботние и воскресные дни щелкает эту популяцию. Размышлявшие всю жизнь, выходить замуж или нет, вдруг наседают на кавалеров и любовников, отбивают от живых и любящих жен и даже прописывают на свою жилплощадь: только живите, кушайте, смотрите телевизор, даже выпивайте изредка, но нас оберегайте. Пустеют побережья морей, заливов, искусственных водохранилищ и оросительных каналов - появилась группа монстров - любителей подводного насилия. До парашютного и космического еще не дошли. Аквалангисты-насильники на жертвах зарабатывают, припрятывая утопленников в скалах и укромных местах под водой и: за плату быстро находят труп.
      Есть истины, которых люди боятся знать: судят, пишут, рассуждают, но правды не желают. Некоторые из них: алкоголизм неизлечим, окунувшиеся в него им и закончат. Ежели силой воли перестанет пить, все равно останется до конца дней больным, искалеченным человеком. Неисправимы наркоманы. Женщины, мужчины, девушки, парни, не жалейте их, алкашей-анашистов, не вступайте с ними в браки! Они, прикоснувшись к зелью, стали его рабами - отбросами! Этот лозунг должен висеть в каждом магазине- в неоновых огнях, на плакатах. Чтобы ввести в жизнь одного дебила, требуется долгий кропотливый труд родственников и пяти, как минимум, специально подготовленных для этого людей на протяжении: тридцати лет, слепоглухонемого - двадцать пять человек и вся жизнь. Половое воспитание в системе религии и знаний не связано с такими тратами, которые могут позволить только страшно богатые страны. Оно в этой системе - божественно-естественное и соответствует природе вещей. Если это отсутствует, то патология неизбежна - появляется злость, ненависть, причем половая, которая переходит в форму мщения девушкам, женщинам, матерям. Группа малолеток, вышедших из зон, посчитала виновниками своих злоключений девушек и начала их насиловать и убивать в лифтах. Приметив одиноко входящую в лифт девушку, парни врывались в него, зверски насиловали и убивали, выбросив труп на пустом этаже.
      Недалеко от целлюлозно-бумажного комбината в Братске стоит городок из трехсот деревянных, одноэтажных общежитии, обдуваемых кислыми зловониями запахами этого предприятия. В один из летних дней, в подпитии девушки-строители, а также девушки, прибывшие в поисках женихов из мужеопустошенных областей России и Украины, взяли и, раздевшись, повыпрыгивали из окон, а затем бросились штурмовать мужские бараки. Амазонки душили, насиловали, раздевали, отрывали, обрезали, отгрызали: половые органы мужчин, строителей коммунизма. Война полов закончилась победой более трезвых женщин над выпившими мужиками.
      Харчев, Кон, Рюриков - ученые-философы, размышляют от отсутствия в отечестве должного полового воспитания, а сами ничего конкретного предложить не могут. Религия зачеркнута и разорена, буйно цветет полынь зла. Отброшено таинство брака и невежество окружает, кружит воронкой, затягивает в животно-сексуальные страсти, в различные виды и формы преступлений. Вот почему женщины страны превращаются в различные группы блядей и проституток, а мужчины - в 'ваше чешежопие' и сутенеров. Уголовное законодательство подстать ситуации в стране. Профессор юридического факультета Иркутского университета Григорий Виттенберг говорил: 'Самая безобразная, неразработанная и запутанная статья - 117 У К РСФСР и от нее танцующие остальные - 118, 119, 120', его ученик правовед Григорий Гаверов вторит: 'Не поймешь, как определить по виду - она совершеннолетняя или нет? Девки все сейчас крупные и задницами крутят так, что я часто падаю в автобусе от их разворотов'.