Филипиннский данаг, еврейский Естри, румынские вараколаки, итальянские Стрегони Бенефици (на самом деле легенда была о моем настоящем свекре, ранее сотрудничавшем с Волтури, но конечно, я ничего этого не знала в то время)… Я обращала все меньше и меньше внимания на истории, так как они становились все более и более невероятными. Я помнила только смутные части этих записей. По большей части они выглядели как фантазии, призванные объяснить такие вещи как высокая детская смертность и супружеская неверность.
      Нет, милый, я не изменял тебе! Эта сексуальная женщина, которую ты видела убегающей из дома, была дьявольской кровопийцей. Я — счастливиц потому что смог остаться в живых! (Конечно, учитывая то, что я знала сейчас о Тане и ее сестрах, я подозревала, что некоторые из этих случаев могли бы вполне реальным фактом). Как ты можешь обвинять меня в измене, просто потому, что ты возвращаешься домой из двухлетнего путешествия, а я беременна? Это был демон. Он загипнотизировал меня с помощью мистической вампирской силы…
      Это была часть описания демонов — талант отца ребенка и беспомощность их жертвы.
      Я тряхнула головой, пораженная. Но…
      Я подумала об Эсме и, особенно, о Розали. Вампиры не могут иметь детей. Если бы был хотя бы малейший шанс, Розали наверняка использовала бы его. Мифы о демонах были не чем иным, как ложью.
      Кроме… ну, здесь была разница. Конечно, Розали не смогла бы забеременеть, потому что она навсегда застыла в том состоянии, в котором она перешла из человеческой жизни в нечеловеческую. Абсолютно не меняясь. Но тело человека может меняться и способно выносить ребенка. Во-первых нужен месячный цикл, и затем более серьезные изменения тела, позволяющие вмещать в себе растущее дитя. Тело Розали не смогло бы измениться.
      Но мое тело может. Мое уже изменилось. Я дотронулась до округлости моего живота, которой не было еще вчера.
      А мужчины — ну, они практически не меняются в период от половой зрелости и до смерти. Я вспомнила один пустяк, касающийся Чарли Чаплина: ему было семьдесят, когда он стал отцом своего первого ребенка. У мужчин нет определенных лет для зачатия или циклов способности воспроизведения потомства.
      Конечно, откуда кому-нибудь знать может ли вампир стать отцом, если их отношения с людьми были невозможны? Какой бы вампир стал бы проверять эту теорию со смертной женщиной? Или эту склонность?
      Я могла подумать только об одном.
      Часть моей головы была занята обдумыванием фактов, воспоминаний и догадок, когда другая часть — та часть, которая контролировала способность двигать даже самыми маленькими мускулами — была ошеломлена и не способна к нормальным действиям. Я не могла пошевелить губами, хотя я хотела попросить Эдварда объяснить мне, что вообще происходит. Мне нужно было вернуться к тому месту, где он сидел, но мое тело не подчинялось указаниям. Я могла только смотреть в свои потрясенные глаза, отражающиеся в зеркале, а мои пальцы осторожно ощупывали округлость на моем теле.
      А потом, как в моем ярком кошмаре вчера ночью, сцена внезапно изменилась. Все что отражалось в зеркале, выглядело абсолютно иначе, хотя ничего конкретно не поменялось.
      То, что изменило все — это легкий толчок, который я почувствовала рукой — толчок изнутри моего тела.
      В тот же самый момент зазвонил телефон Эдварда, пронзительно и требовательно. Никто из нас не пошевелился. Звонки раздавались снова и снова. Я пыталась абстрагироваться от них, выжидающе прикладывая пальцы к своему животу. В зеркале мое лицо не казалось больше смущенным — теперь оно было вопрошающим. Я почти не заметила, когда неожиданные слезы в полной тишине стали скатываться по моим щекам.
      Телефон продолжал звонить. Я надеялась, Эдвард ответит — мне не хотелось портить замечательный момент. Возможно, самый главный момент в моей жизни.
      Звонок! Звонок! Звонок!
      Наконец, раздражение пересилило другие чувства. Я опустилась на колени рядом с Эдвардом — заметив, что я стала двигаться с большей осторожностью, в тысячу раз больше следя за каждым своим движением — и похлопывала по его карманам, пока не нашла телефон. Я ожидала, что вот сейчас он очнется и ответит сам, но он был абсолютно недвижим.
      Я узнала номер и без труда догадалась, почему она звонит.
      — Привет, Элис, — сказала я. Мой голос звучал не лучше чем раньше. Я прочистила горло.
      — Белла? Белла, ты в порядке?
      — Да. Ммм. А Карлайл рядом?
      — Он рядом. В чем проблема?
      — Ну я… не уверена на все сто процентов…
      — С Эдвардом все в порядке? — спросила она с беспокойством. Она выкрикнула имя Карлайла, а затем продолжила. — Почему он сам не ответил на звонок? — до того как я успела ответить на ее первый вопрос.
      — Я не уверена.
      — Белла, что происходит? Я только, что увидела…
      — Что ты увидела?
      Ответом мне была тишина.
      — Карлайл здесь, — наконец ответила она.
      Я почувствовала, словно по моим венам заструилась ледяная вода. Если бы Элис видела меня с зеленоглазым, ангелоподобным ребенком на руках, она бы мне это сказала. Правильно?
      В то мгновение, что я ждала ответа Карлайла, видение, которое я представила для Элис, окрылило меня. Маленький, красивый малыш, даже еще более прекрасный, чем мальчик в моем сне — малыш Эдвард в моих руках. Тепло заструилось по моим венам, изгоняя холод.
      — Белла, это Карлайл. Что случилось?
      — Я… — Я не была уверена, как мне ответить. Засмеется ли он, услышав мои соображения, назовет сумасшедшей? Может быть это просто очередной яркий сон? — Я немного волнуюсь за Эдварда… Может ли вампир быть в шоке?
      — Он был ранен? — голос Карлайла внезапно стал настойчивее.
      — Нет, нет, — я поспешила заверить его. — Просто… Он удивлен.
      — Я не понимаю, Белла.
      — Я думаю… ну, я думаю… может быть… я могу быть… — я глубоко вздохнула. — Беременной.
      Как будто подтверждая это, я снова почувствовала легкий толчок в моем животе.
      После долгой паузы, медицинский опыт Карлайла взял верх.
      — Когда был первый день твоего последнего менструального цикла?
      — За шестнадцать дней до свадьбы. — Я просчитала все в уме уже несколько раз и могла ответить на этот вопрос с уверенностью.
      — Как ты себя чувствуешь?
      — Странно, — ответила я, и мой голос сорвался. Еще несколько слезинок скатились по моим щекам. — Это звучит неправдоподобно, я знаю. Еще слишком рано для всего такого. Может быть, я просто сошла с ума. Но меня посещают странные сны, и я постоянно ем, и плачу, и мое настроение меняется… и… Я клянусь, что-то двигается внутри меня прямо сейчас.
      Голова Эдварда поднялась.
      Я вздохнула с облегчением.
      Эдвард протянул руку к телефону, его лицо было белым как снег и жестким.
      — Ммм… Мне кажется. Эдвард хочет поговорить с вами.
      — Да ему трубку, — попросил Карлайл напряженно.
      Не до конца уверенная, что Эдвард сможет говорить, я вложила телефон в его руку.
      Он поднял телефон к уху. — Это возможно? — прошептал он.
      Он долго слушал, глядя в никуда пустыми глазами.
      — А Белла? — спросил он. Его рука обвилась вокруг меня, притягивая меня ближе к себе.
      Он слушал еще некоторое время и затем сказал:
      — Да. Да, я сделаю.
      Он убрал трубку и нажал на кнопку «окончание разговора». И сразу же стал набирать новый номер.
      — Что сказал Карлайл? — спросила я нетерпеливо.
      Эдвард ответил безжизненным голосом.
      — Он думает, что ты беременна.
      Эти слова теплотой прошлись по моему позвоночнику. Снова легкий толчок внутри меня.
      — Куда ты звонишь сейчас? — спросила я, когда он поднес трубку к уху.
      — В аэропорт. Мы возвращаемся домой.
      Эдвард разговаривал по телефону больше часа без перерыва. Я предположила, что он пытается организовать наш перелет домой, но я не была уверена, так как он не говорил по-английски. Мне казалось, что он спорит с кем-то; он разговаривал сквозь зубы.
      Разговаривая по телефону, он начал паковать наши вещи. Он перемещался по комнате как небольшое злобное торнадо, оставляя вместо разрушений идеальный порядок. Он кинул на кровать стопку моей одежды, даже не взглянув на нее, так что я решила, что пришло время одеваться. Он продолжал свой телефонный разговор.
      Когда я больше не могла выносить его бьющую через край энергию, я покинула комнату. Его безумная концентрированность вызвала боль в моем животе — не такую, как утренняя болезнь, просто мне стало некомфортно. Я подожду где-нибудь в другом месте, пока это его настроение пройдет. Разговаривать с этим холодным, сосредоточенным Эдвардом я не могла, честно говоря, он немного пугал меня.
      Как обычно, я оказалась в кухне. В буфете я нашла пакет печенья. Рассеянно я стала жевать их, разглядывая через окно песок и скалы, деревья и океан — все блестело на солнце.
      Кто-то толкнул меня.
      — Я знаю, — сказала я. — Я тоже не хочу уезжать.
      Я смотрела в окно еще мгновение, но толчок не повторился.
      — Не понимаю, — прошептала я. — Что здесь не так?
      Удивительно, без сомнения. Даже ошеломительно. Но неправильно?
      Нет.
      Так почему Эдвард в такой ярости? Ведь он сам настаивал на свадьбе.
      Я не могла понять причину его поведения.
      Может быть, желание Эдварда попасть домой прямо сейчас не было таким уж неправильным. Он хочет, чтобы Карлайл осмотрел меня и убедился, что мои заключения верны — хотя в моей голове не было никаких сомнений, касательно этого факта. Может быть, они хотят понять, почему я уже настолько беременна, с округлым животом, толчками и всем остальным. Это было не нормально.
      Как только я подумала об этом, я была уверена, что поняла все правильно. Он, должно быть, беспокоиться за ребенка. Я просто еще не разобралась во всем, чтобы начать беспокоиться. Мой мозг работал медленнее, чем его мозг — я все еще была потрясена картиной, которую вообразила себе раньше: маленький ребенок с глазами Эдварда — зелеными, такими, какими они были, когда он был человеком — лежал спокойно и красиво на моих руках. Я надеялась, он унаследует все черты Эдварда, без какого-либо моего вмешательства.
      Было забавно, как резко это видение стало для меня необходимым. От этого первого маленького касания, весь мой мир переменился. Там, где раньше была только одна вещь, без которой я не могла жить, появилась другая. Не было никакого противоречия — моя любовь не была разделена между ними; это было совсем не так. Это выглядело так, как если бы мое сердце росло, становясь больше в два раза в этот самый момент. Все это появившееся в сердце пространство было уже заполнено. Я почти чувствовала головокружение.
      Я никогда раньше в действительности не понимала боль и обиду Розали. Я не когда не представляла себя матерью, никогда не хотела этого. Было легко пообещать Эдварду и убедить его, что я не волнуюсь о детях, потому что это так и было. Дети как таковые никогда не были важны для меня. Они казались просто громкими существами. Мне никогда не приходилось много нянчиться с ними. Когда я мечтала, что Рене подарит мне брата, я всегда представляла себе старшего брата. Кого-нибудь, кто будет заботиться обо мне, а не наоборот.
      Этот ребенок, ребенок Эдварда, был абсолютно другим.
      Он был нужен мне как воздух. И не потому, что выбора не оставалось.
      Может быть, у меня было просто плохое воображение. Может быть, поэтому я не могла представить себя замужем, до тех самых пор, пока действительно не вышла замуж, не могла представить, как сильно я буду хотеть ребенка, пока на самом деле не забеременела…
      Когда я положила руку на живот, ожидая еще одного толчка, слезы потекли по моим щекам снова.
      — Белла?
      Я повернулась, взволнованная тоном его голоса. Он был чересчур холодный, чересчур осторожный. Его лицо соответствовало голосу, пустое и жестокое.
      А потом он увидел, что я плачу.
      — Белла! — Он пересек комнату в мгновение и взял мое лицо в ладони. — Тебе больно?
      — Нет, нет…
      Он притянул меня к своей груди.
      — Не бойся. Мы будем дома всего через шестнадцать часов. Ты будешь в порядке. Карлайл позаботиться об этом, и ты будешь в порядке, ты будешь в порядке.
      — Позаботиться об этом? Что ты имеешь в виду?
      Он отстранился и посмотрел мне в глаза.
      — Мы вытащим это, до того, как оно сможет причинить тебе боль. Не бойся. Я не позволю этому ранить тебя.
      — Это? — выдохнула я, открыв рот.
      Он недовольно посмотрел мимо меня на дверь.
      — Черт возьми! Я забыл, что Густаво должен был прийти сегодня. Я избавлюсь от него и тут же вернусь. — И он покинул комнату.
      Я облокотилась на подоконник, ища помощи. Мои колени дрожали.
      Эдвард только что назвал маленького драчуна внутри меня вещью. Он сказал, Карлайл вытащит его из меня.
      — Нет, — прошептала я.
      Я была неправа раньше. Он вовсе не волнуется о ребенке. Он хочет причинить ему боль. Красивая картинка в моем воображении мгновенно сменилась на что-то темное. Мой прекрасный ребенок плачет, мои слабые руки не могут защитить его…
      Что мне делать? Смогу ли я договориться с ними? Что если нет? Не объясняет ли это странную тишину в разговоре с Элис? Это то, что она видела? Эдвард и Карлайл, убивающие моего маленького идеального малыша, до того, как он сможет жить?
      — Нет, — пробормотала я снова, мой голос стал сильнее. Это не будет. Я не допущу этого.
      Я слышала, что Эдвард снова говорит по-португальски. И снова ругается. Его голос стал ближе, и я услышала, как он фыркнул от раздражения. А потом я услышала другой голос, низкий и робкий. Голос женщины.
      Он вошел в кухню опередив её и направился ко мне. Он вытер слезы с моих щек и, едва двигая губами, пробормотал прямо мне в ухо:
      — Она настаивает на том, чтобы оставить продукты, которые принесла — хочет приготовить нам обед. — Если бы он был чуть менее напряжен, менее взбешен, я знала, он бы закатил глаза. — Но это просто причина — она хочет убедиться, что я еще не убил тебя. — под конец его тон стал совсем ледяным.
      Кауре нервно стояла в углу, держа посуду в руках. Хотела бы я говорить по-португальски или чтобы мой испанский был чуточку лучше. Тогда я смогла поблагодарить эту женщину, которая вызывает на себя гнев вампира, только чтобы убедиться, что я в порядке.
      Ее глаза метались между нами. Я видела, что она оценивает цвет моей кожи, влажность моих глаз. Пробормотав что-то, что я не смогла понять, она поставила посуду на стол. Эдвард резко сказал ей что-то; я никогда еще не слышала, чтобы он вел себя так грубо. Она повернулась, чтобы уйти и легкое колыхание ее длинной юбки донесло до меня запах еды. Он был очень сильным — лук и рыба. Я закрыла рот и бросилась к раковине. Я чувствовала руки Эдварда на моем лбу, слышала его тихое бормотание, которым он пытался успокоить меня. Его руки исчезли на мгновение, и я услышала звук закрывающегося холодильника. К счастью, вместе с этим хлопком исчез и запах, а холодные руки Эдварда прикоснулись к моему разгоряченному лицу. Все закончилось очень быстро.
      Я ополоснул свой рот, пока он нежно гладил мою щеку.
      Я снова почувствовала маленький толчок внутри.
      Все в порядке. Мы в порядке, обратилась я к своему животу.
      Эдвард развернул меня и обнял. Я положила голову ему на плечо. Мои руки, инстинктивно, накрыли мой живот.
      Я услышала легкий вздох и оглянулась.
      Женщина все еще была здесь, неуверенно стоя в дверях и протягивая руки, словно она хотела как-нибудь помочь. Ее глаза, не отрываясь, смотрели на мои руки, выдавая потрясение. Ее рот был широко открыт.
      Эдвард вздохнул тоже и он резко повернулся к женщине, заслоняя меня своим телом. Его рука обвилась вокруг меня, как если бы он нес меня на спине.
      Внезапно Кауре начала кричать на него — громко, яростно, ее непонятные слова как ножи летали по комнате.
      Она подняла свой маленький кулак и, тряся им в воздухе, сделала два шага вперед. Несмотря на ее ярость, было легко увидеть страх в ее глазах.
      Эдвард тоже пошел к ней навстречу, и я схватила его за руку, опасаясь за женщину. Но когда он прервал ее тираду, его голос застал меня врасплох, учитывая, как грубо он звучал тогда, когда она не кричала на него. Сейчас голос был подавленный, он словно оправдывался. Не только это, но даже само звучание было другим, более гортанным, без всяких эмоций. Я не думала, что он все еще говорит по-португальски.
      На мгновение женщина уставилась на него в изумлении, а затем ее глаза сузились, и она начала долго говорить что-то на том же самом дьявольском языке.
      Я видела, что его лицо стало грустным и серьезным, он кивнул один раз. Она сделала несколько шагов назад.
      Он подошел к ней вплотную, жестами указывая на меня, а затем положил свою ладонь на мою щеку. Она снова начала говорить с ним злобно, обвиняюще махая руками в его направлении и жестикулируя. Когда она замолчала, он снова умоляюще сказал что-то тем же низким, настойчивым голосом.
      Выражение ее лица изменилось — она пристально смотрела на него, и сомнение было написано на ее лице, пока он говорил, ее глаза изучали мое смущенное лицо. Он перестал говорить, и было ясно, что она обдумывает что-то. Она посмотрела на нас, а затем, словно бессознательно, шагнула вперед.
      Руками она описала круг вокруг своего живота. Я уставилась на нее — неужели ее легенды о хищных кровопийцах не исключают этого? Может быть, она знает что-то о том, кто растет сейчас внутри меня?
      Она сделала еще несколько шагов вперед, уже более уверенно, и задала несколько вопросов, на которые он терпеливо ответил. Затем он задал всего один вопрос. Она сомневалась, но затем медленно покачала головой. Когда он заговорил снова, его голос звучал так отчаянно, что я шокировано уставилась на него. Его лицо было искажено болью.
      Вместо ответа, она медленно приближалась, пока не была достаточно близко, чтобы положить свою маленькую руку на мою, лежащую поверх живота. Она сказала всего одно слово по-португальски.
      — Morte, — прошептала она тихо. Затем повернулась, ее плечи опустились, словно этот разговор состарил ее, и покинула комнату.
      Я достаточно знала испанский, чтобы понять это слово.
      Эдвард замер снова, пристально смотря ей вслед все с тем же мучительным выражением на лице. Несколько секунд спустя я услышала шум лодки и весел, а потом они был уже далеко.
      Эдвард не двигался, пока я не собралась в ванную. Он тут же схватил меня за плечи.
      — Куда ты идешь? — прошептал он с болью в голосе.
      — Снова чистить мои зубы.
      — Не волнуйся о том, что она сказала. Это просто легенды, старые рассказы для развлечения.
      — Я не поняла ничего, — сказала я, хотя это было не совсем правдой. Как будто я могла не учитывать что-то, только потому, что это была просто легенда. Моя жизнь была окружена легендами со всех сторон. И все они были правдой.
      — Я запаковал твою зубную щетку. Сейчас достану ее.
      Он прошел в ванну вперед меня.
      — Как скоро мы уезжаем? — спросила я.
      — Как только ты закончишь.
      Он ждал меня, чтобы снова запаковать щетку. Я вручила ее ему, как только почистила зубы.
      — Я отнесу сумки в лодку.
      — Эдвард…
      Он обернулся.
      — Да?
      Я медлила, пытаясь придумать что-то, чтобы побыть несколько секунд в одиночестве.
      — Не мог бы ты… взять какой-нибудь еды? Ну, знаешь, в случае, если я снова почувствую голод.
      — Конечно, — сказал он и его глаза посмотрели на меня с нежностью. — Не волнуйся ни о чем. Мы будем у Карлайла, всего через несколько часов. Все это закончится очень скоро.
      Я кивнула головой, не доверяя своему голосу.
      Он развернулся и покинул комнату, неся по огромному чемодану в руке.
      Я бросилась к телефону, который он оставил на подоконнике. Это было так не похоже на него, забывчивость — забыть, что Густаво должен прийти, оставить здесь свой телефон. Он был так напряжен, что перестал быть похожим сам на себя.
      Я с щелчком раскрыла телефон и начала искать номер. Я была так рада, что он выключил звук, испугавшись, что он может потревожить меня. Он все еще в лодке? Или уже вернулся? Услышит ли он, если я тихонько поговорю на кухне?
      Наконец я нашла номер, который был мне нужен. Номер, по которому я не звонила еще никогда в жизни. Я нажала копку вызова и скрестила пальцы.
      — Алло? — ответил мне голос похожий на перезвон золотых колокольчиков на ветру.
      — Розали? — пошептала я. — Это Белла. Ты должна помочь мне.

Книга 2. Джейкоб