С 12 по 22 марта у меня не было ни времени, ни настроения писать, так как эти дни заполнены работой и мыслями. Я почти не читал газет, без них гораздо лучше, так как мои собственные планы созрели, и я могу их теперь тщательно просмотреть без влияния глупой русской и надоедливо лживой английской пропаганды.
      A.Z. отнес мое письмо к N.D., в котором до мельчайших подробностей изложен мой план и его подготовка. Естественно, что я не могу скопировать его здесь, но надеюсь, что смогу вспомнить хотя бы основные моменты{54}. <...>
      31.03.1942 г.
      Целые дни я сижу за картами, должен для наших друзей делать планы и переносить их на бумагу. Усложняет работу то, что мне приходится писать латинскими буквами, к чему я не привык, кроме этого приходится принимать во внимание, что мои читатели плохо знают [английс]кий. Записи в этой книге пытка для меня. Я это делаю для того, чтобы впоследствии иметь доказательства своей деятельности. Кто знает, как мне придется отвечать за прошлое и что выйдет из наших планов. <...>
      23 марта A.Z. встретил Кава и сказал ему, что я собираюсь повидать его в доме 27 марта для того, чтобы поговорить с его коллегами. Мои цели были таковы: 1) связаться с Анкарой; 2) узнать, насколько сходятся планы мои и этих людей и можно ли их объединить; 3) получить деньги для наших планов. На следующее утро состоялись разговоры о планах и возможностях между шефом{55}, его представителем, военным атташе{56} и Кава, с одной стороны, и мной, с другой. Разговор велся на трех языках и длился почти три часа. По двум причинам мы не пришли к какому-нибудь заключению: 1) потому что эти люди, отрезанные от всего мира, покорились своей судьбе, а поэтому склонны рассматривать любую деятельность, подобно моей, бесполезной и излишней; 2) потому что после трех месяцев успешных наступлений японцев они решили, что могут завоевать мир. Политические выскочки? Им не понравилась идея присутствия немецких войск в Персидском заливе. Уже при первом своем визите шеф заметил, что цели немцев и итальянцев находятся в Африке. <...> Наши переговоры закончились безрезультатно, и у меня в своей комнате было достаточно времени, чтобы обдумать этот неожиданный исход. <...> Оружие, патроны и карты были выданы мне немедленно. Кроме того, пижама - кимоно. Кава сейчас занят обменом для меня 500 долларов и поиском нового средства связи. <...>
      Я вернулся вечером 28 марта тем же путем, как и ушел, с твердым намерением работать еще больше и более решительно, чтобы дать японцам задание ввести нас в дипломатическую сферу в Тегеране, что мы, возможно, не сможем сделать своими силами. <...>
      10.04.1942 г.
      Сегодня утром умер Хассан. 3 апреля я заболел гриппом. Несмотря на то, что днем я лежал в постели, вечером вышел на встречу с К.S., но этот негодяй не пришел. Моя простуда усилилась. <...> К.S. обманул меня не только 3-го, но также и 6 апреля. Я не собираюсь забывать такой гнусности. <...> 4 апреля A.Z. прислал мне письмо от N.D., в котором сообщает, что организация F. сформирована, и что он сообщит мне подробно обо всем 11 апреля. Сам F. уехал для переговоров с вождями кашкаи. Особенно приятным является новая связь с моим старым другом V.S. Он был очень рад узнать о моем существовании, просит разрешения работать с N.D. и F. <...>
      Мы пришли к N.S.{57}, где нас дружелюбно встретили, затем в новой маскировке двинулись к А.А.{58} Здесь было мое новое жилище. <...>
      Жене Хассана я дал денег, чтобы она вместе с семьей вернулась на родину. Я еще не хочу говорить о моем новом месте жительства. Большим преимуществом пока является чистота. Недостатков много, я не чувствую себя в безопасности. <...> Семья Хассана была почти дикой. Хотя они и знали, что меня никто не должен обнаружить, но не знали почему и не интересовались этим. Они ничего не знали о Германии, находится ли это в Тавризе или Индии, остров это или море. Мои приказания выполнялись беспрекословно, без попыток допытаться, зачем это делается. Я мог уходить и приходить, когда захочу. Здесь наоборот. Люди умеют читать и писать, из мелкобуржуазной среды, образованы и, как все подобные люди, думают о себе больше, чем они есть на самом деле. Я не хозяин в доме, как там, а жилец, гость. Но это еще не самое плохое. Хуже всего то, что сам А.А. интересуется политикой, а поэтому старается быть более важным, чем есть в действительности. Он хочет узнать от меня еще больше. Это плохо сказывается на моих нервах. Когда у него есть время, он преследует меня. Поэтому я просил, чтобы никто ко мне не приходил кроме A.Z., в ком я очень нуждаюсь. Во всем этом я вижу одну цель - прожить здесь месяц и раскусить жалких людей. Надеюсь, мои расшатанные нервы это выдержат.
      20.04.1942 г.
      <...> A.Z. принес письма от N.D., 216-го и Ich{59}. Плохие новости. 216-й поссорился с N.D. на почве ревности и пишет прощальные письма ему, мне и Ich. N.D. идет к Ich и узнает, что это исходит оттуда, и тоже забастовал. Все это потому, что господин Ich, этот школьный учитель, не мог послушаться меня, не начал с того, о чем я его просил, вторгся в мои связи. Как и раньше, в отношении Тавриза те же результаты. Но теперь я умнее и не знакомлю г-на Ich с моими друзьями. Во-первых, я послал A.Z. к Ich с письмом для него. Мне кажется, что в нем я все выразил. Обвинив и угрожая его исключить, сказал ему следующее: 1) Согласно его собственным предложениям, работа будет распределена. 2) Он должен немедленно порвать связь с N.{60}, 216-м и его людьми. 3) Его собственные связи меня не беспокоят. 4) Он получит от меня все, что нужно для работы. 5) Курьеры и W/T{61} будут в его распоряжении.
      Как я и ожидал, адресат не ответил. Хорошо. Затем я написал письма к 216-му и к N.
      22.04. 1942 г.
      <...> S.N.{62} уехал сегодня утром. N.D. передал мне через A.Z., что собирается прислать друга, который будет исполнять роль звена между S.N. и F. Состоялась продолжительная беседа с A.Z. о наших дальнейших взаимоотношениях и методах совместной работы. У него есть ненужная гордость, которая всегда доходит до крайности, но из-за искренней преданности ко мне он усмиряет ее, а затем раздражается страстными вспышками. Я могу переносить эту гордость и не становлюсь мягким, так как знаю его преданность. Все равно я понимаю, что требую от A.Z. слишком многого.
      К несчастью, мое здоровье все еще плохое. И оно останется таким до тех пор, пока я буду сидеть в четырех стенах. Этот А.А. - типичный человек, говорящий "фарда" (завтра). <...>
      24.04.1942 г.
      216-й прислал мне много писем через N.D., в которых он пишет, что хочет срочно меня видеть, чтобы представить своих друзей. Самым важным сейчас является то, что ко мне привели PNB{63}. Он напишет письмо в Энкас{64} и даст мне возможность поговорить с ним о политике правительства. Надеюсь повидать его сегодня вечером. Отсрочка происходит из-за N.D., который хочет все больше отдалить от нас 216-го. 216-й не без оснований выражает это опасение в письмах ко мне. <...>
      26.04.1942 г.
      Когда я заглядываю в будущее, мне рисуется одна картина: европейское пространство под руководством третьей империи, куда входят Россия, Иран и Афганистан. Индия является самостоятельным вопросом. Средиземноморская лига под руководством Италии, включающая арабский мир и исключающая Западную Африку. Исламистская идея является культурным вопросом, то же самое с северной идеей. Нужно преодолеть первую, чтобы понять вторую. <...>
      01.05.1942 г.
      Как и договорились, вчера я ходил к Саба{65}. Я пошел один и без труда нашел дорогу. Саба, для которого я достал дом на свои деньги, живет в полной безопасности.<...> Он не приступал к работе до тех пор, пока я не послал сообщение о FN 1{66} и не направил к нему 216-го. Тогда ему понравилась мысль о лежании в теплой постели. Когда его жена уезжала, она видела исключительно только мои сообщения. Но что делал г-н Саба? Он наказал своей жене заверить Анкару в том, что станет связным между немецкими и иранскими военными властями. Да, эти люди! Их достоинство не больше достоинства школьного учителя, переводчика или труса, но они думают, что могут, будучи умными и имея связи, получить ту награду, которую заслуживают другие. Со мной это не выйдет, г-н Саба. Без меня Вы не можете прожить и дня, не можете получить никаких известий, установить быстро связь. Все курьеры, которых послал Саба, взяты из связей 216-го. Я представил его в распоряжение Саба, когда он был в Тавризе. Для того, чтобы избежать ссоры, я не обратил внимания на его наглость и перешел к следующему соглашению: 1) Все немцы здесь должны находиться под моим контролем. 2) Только я один контролирую все связи с иранцами, даже если они появятся со стороны Саба. 3) Я должен сообщать Саба все военные новости, но сообщения в Анкару должен посылать я. 4) Саба должен консультироваться со мной по всем военным вопросам до тех пор, пока Берлин не примет специальное решение. 5) Мы должны иметь общих курьеров. 6) Я должен ввести Саба в нашу центральную контору.
      Я хочу подчеркнуть здесь, что имею серьезные намерения в отношении этого сотрудничества. Если бы мы могли жить под одной крышей, то можно было бы избавиться от многих трудностей, возникающих из-за различий наших положений. Но сейчас это невозможно. Поэтому более важным являются это небольшое соглашение и железная дисциплина. <...>
      04.05. 1942 г.
      216-й прислал вчера письмо, в котором пишет о разговоре с N 2. Я так и знал, что это будет что-то вроде этого. SP 30 не только поступил поспешно, без полномочий, но также не умолчал о своем разговоре с F. Результат: 216 N 2 рассержен. Он хочет руководить всем. Сначала на основе своей партии, затем на основе своего положения. <...>
      06.05. 1942 г.
      Корреспонденция растет с каждым днем. Очень неудобно, когда все приходится объяснять письменно. Если писать кратко, то переводчик не поймет, а получатель прочтет много неприятного для себя. Могу сказать, что последние несколько дней изматывают мои силы. Всегда приходится уравновешивать эти группы{67}, чтобы они не съели друг друга. Кроме того, ошибки, которые совершают посредники, усложняют работу. К этому еще надо добавить, что я сижу взаперти в маленькой жалкой душной комнате - все это расшатывает мои нервы. <...>
      Вечером снова пришел M.S. и принес свои прекрасные карты. Наконец он связался с N.P. Теперь надо выяснить, как освободить N.P. Он сам делает все возможное. Приход M.S. всегда освежает после скандалов с другими друзьями. После моей обличительной речи против его переоценки армян он стал гораздо разумнее и спокойнее. FN 1 все еще не приехал. Я этого не понимаю, он обижен или его преследуют?
      07.05.1942 г.
      Рано утром написал письмо 216-му с просьбой привести сегодня ко мне 216 N 2, а также позвонить FN 1 и попросить его прийти вечером. В ответ от 216-го пришло письмо с сообщением о том, что англичане опять арестовали немца Готлиба, жена которого, иранка, утверждает, что они получили денежную помощь от шведского посольства. Это очень опасно.
      F.S.{68} очень гордится своими успешными поисками новостей. Кто-то заявил иранским властям, что скоро переловят всех немцев. Нет сомнения, что круг все сужается, и в одном месте он, кажется, доходит до меня. Но я не могу бежать до тех пор, пока моя организация не будет стоять на твердых ногах. Также я хочу снять с себя ответственность за тех немцев, которых знаю. Днем я написал длинное письмо FN 2{69} с предложениями в отношении организации и попросил его информировать Саба.
      216-й приехал только ночью. Его было трудно убедить в моих планах, так как он снова думает о будущем своей партии и руководстве своей группой. Я вразумлял его в тот короткий промежуток времени, который оставался у меня до приезда 216 N 2. Затем пришел 216 N 2, этот самодовольный депутат. Он думал, что у него в кармане молодой человек. Но молодой человек оказался крепким и стал еще крепче, когда узнал, что рассчитывают на его молодость. 216 N 2 нашел нужным мне сказать, что он сам имеет такую сильную организацию, что нет необходимости делить ее с другими, и поэтому вынужден отказаться от моих предложений. Но это не помешало ему быть иногда настойчивым, а иногда уступчивым. Я победил его в борьбе, которая продолжалась два часа, и он согласился. Теперь остается собрать всех пятерых вместе и энергично готовить их к работе. 216 N 2 обещает принести мне еще таких животных, как эти куницы и хорьки{70}. Он также настаивает на отъезде к куницам. Его сын очень хочет меня видеть. <...>
      08.05.1942 г.
      После своей вчерашней победы над 216 N 2 я чувствую себя лучше и с нетерпением жду прихода A.Z. Утром и днем я писал программу для последних дней в этом городе, разделил районы действий различных оперативных групп, высчитал даты встреч с наиболее важными лицами и первой организационной встречи исполнительного комитета. <...>
      09.06.1942 г.
      Прошел почти месяц с тех пор, как я писал в этой книге. Месяц, который останется в памяти до конца моих дней. У меня не было ни чувства покоя, ни чувства безопасности, даже достаточного здоровья, чтобы вспомнить об этой книге. То, что произошло в эти дни, было до того полно интриг, лжи, низости, ревности, недоверия друг к другу и других плохих вещей, что их следовало бы описать подробно, если можно было бы спокойно писать о них при одном только воспоминании.
      В настоящее время положение еще не поправилось и, боюсь, что не сегодня-завтра разразится катастрофа, так ведут себя эти молодые самодовольные секретари, а также мечтающие и занимающиеся интригами старые дураки.
      Все вылилось в войну нервов для меня, такую, какую я никогда не переживал ранее, тем более, что мои нервы за последние девять месяцев постоянной опасности очень расшатались. Находясь в зависимости от такта этих людей, мне приходится защищать свободу, решать самому, бороться, что доказывает, что я тратил на эту борьбу последние силы. Возможно, что 1000 туман{71} имели бы больше успеха. 9 мая был арестован Паладин 216{72}. В результате этого мы все в опасности. Несколько дней спустя был арестован хозяин Лео{73}, а еще через несколько дней на пути к турецкой границе сам Лео{74}. Этого было достаточно, чтобы на время уйти в подполье. С другой стороны, это были дни, когда я собирался создать образцовую централизацию, сосредоточить контроль в своих руках. Был как раз вечер первой встречи исполнительного комитета. <...>
      Тем временем 216-му удалось установить связь с внешним миром. N 2 пришел навестить нас. Мы говорили с ним об отъезде Саба и переговорах с F. через FN 1. Он согласился. Мы подробно переговорили об этом с FN 1. Все того мнения, что SP 30 низкий человек, глупец, лжец и хвастун, реакционер худшего типа. Мы должны незаметно избавиться от него, а N 2 и F. свести вместе. Таким образом, комитет пяти расколется - отойдет SP 30. <...>
      Из-за этих интриг мы потеряли много времени, и прежде чем мы начнем снова, пройдет добрая неделя. Тем временем положение в стране ухудшилось. Англичане и русские используют свое влияние на страну, и всплывают на свет их подлинные намерения. Чувствую, что не могу дольше оставаться в этом городе. Советские газеты опять начали писать обо мне. Мои фотографии помещаются в газетах по всему Ирану. В течение четырех дней был какой-то ад. Вчера N 2 прислал мне очень важное сообщение, которое подтверждает серьезность положения. Ужасно, что еще не налажена быстрая связь. Мы должны изо всех сил наладить ее.
      Я все еще в доме Хаджи, и это возможно только потому, что за эти месяцы я так выучил иранский язык, их ритуал и обычаи, что не вызываю подозрения у гостей. А гостей у Хаджи больше чем достаточно. Он истый иранец и мусульманин с верой в то, что гостеприимство является высшим религиозным долгом. По профессии он купец и хороший работник, а поэтому живет в комфорте. Он может позволить себе жить в ладно выстроенном, неплохо обставленном доме, верхний этаж которого он предоставил мне. В моем распоряжении радио, и я теперь хорошо информирован о нашем положении и о положении врага. <...>
      Сам Хаджи очень интересуется политикой, он пронемецки настроенный фанатик. Но так как он купец, то ничего не знает о военных событиях. Его величайшим желанием является мечта когда-нибудь увидеть фюрера. <...>
      Самым лучшим известием является, пожалуй, известие от FN о том, что 7032{75} попросил встречи. Это хороший признак. Я очень надеюсь, что скоро мы будем снова вместе и наши беспокойства уменьшатся. Запоздавшие известия от FN об SP 30 являются прекрасной иллюстрацией к моим объяснениям от 9 июня, когда 216-й и я должны были улизнуть оттуда, т. е. когда N 2 и kh{76} сообщили SP 30, что за его фермой наблюдают. SP 30 написал в полицию письмо примерно такого содержания: "Вчера (накануне событий) я стоял на крыше своего дома, когда подошли двое бродяг и попросили приютить их, так как один был болен. Я без подозрения согласился. После того как прошло два дня их пребывания под моей крышей, я заподозрил, что они лишь притворились больными. Я заставил их сказать мне правду и узнал, что один из них немец, а другой 216-й. Сообщаю об этом в полицию". Это письмо он как раз собирался послать в полицейское управление, когда к нему пришел SP 20{77}. SP 20 сказал SP 30, что такой шаг просто сумасшествие, а SP 12{78}, который пришел с SP 20, взял у SP 30 письмо и сжег его. SP 12 и SP 20 объясняют это письмо тем, что SP 30 был очень напуган, но я, конечно, знаю, что это ни что иное, как измена. Это концовка главы о лжеце и хвастуне SP 30, который хвалился своим арабским происхождением и хотел прикончить наших врагов "холодной сталью". <...> Так как SP 12 три дня назад уехал в свою деревню, я остался без связи с 216-м, а поэтому не получил ответа от N 2. Обычная встреча в пятницу на этот раз не состоялась.
      Положение внутри страны все ухудшается. Наступление Роммеля могло бы повлиять на правительство и продовольственное положение. Английская пропаганда значительно усилилась, в больших количествах распространяются плакаты и памфлеты. Тегеранские аэродромы переданы союзникам. Иранские машины посланы в Исфахан. Большевики пригласили группу военачальников под руководством Сартип Ансари посетить русский фронт. Вчера радио и газеты снова предупреждали граждан не укрывать подданных держав "оси". Государственная полиция будет жестоко карать за это...
      02.07.1942 г.
      Медленно, но верно я начинаю понимать, как обращаться с персами. Знаю их трюки, интриги, которых у них больше, чем у других людей. Если к ним подойти правильно, они готовы на любой риск, неприятности и даже жертвы.
      Возможно, для того, чтобы ладить с людьми, надо сначала научиться страдать от лжи - большой или маленькой, на которую способны даже лучшие друзья. Следующим препятствием является сознание, что мы пруссаки. <...>
      03.08.1942 г.
      Я не знаю даты последних записей, так как закопал их для безопасности. Однако, по-моему, интервал равен месяцу. А может быть и больше. <...>
      1 августа был большим днем для меня. Я давно забыл о письме, которое передал нашим желтым друзьям. Я подумал, что желтые друзья сыграли грязную шутку, или что S 1{79} отказался. Но оказалось не так. Я слушал радио в течение четырех месяцев, и вот 1 августа в 5 часов дня, когда я слушал немецкие сообщения в азиатской программе, вдруг услышал сообщение: "Мы узнали после из Тегерана, что разрыв дипломатических отношений между иранским и японским правительствами произошел не только в результате махинаций английского и североамериканского правительств, но и также вследствие нажима в этом направлении русского правительства". Я с трудом поверил своим ушам. Это была точно та фраза, которую я просил в своем письме передать как ключ. Было добавлено только слово "после", понятно почему событие это четырехмесячной давности. Я ожидал сообщение еще 25 мая. <...>
      В отношении местных людей новое большое разочарование, надеюсь на Бога, что последнее. Разочарование в N 3 велико потому, что этот человек был готов сделать все для успеха нашей работы. Без малейших оснований он вдруг отошел в сторону. <...> Более того, совсем недавно я дал N 3 <...> туман на его расходы и, таким образом, общая сумма поднялась до 5500 туман. Из них 1500 пошли для Ганса Саба в пользу дяди (2). N 3 уверяет, что принес печатный станок за 2000 туман. Позднее он согласился, что купил станок за 500 туман. Но он не заплатил этих денег купцу, а потому последний забрал свой станок обратно. Остальные N 3 уплатил лично. <...> У меня было 15 000 туман, из которых сейчас осталось 5000 туман. Такое положение вещей оценивается как предательство. <...> Вопрос с деньгами недавно стал особо животрепещущим. Каждый шаг стоит денег, а у нас лишь нищенские запасы, которых не хватит для того, чтобы заплатить курьерам. Это большой недостаток в стране, где деньги - все. <...>
      04.09.1942 г.
      Тем временем положение в этом городе с каждым днем, почти с каждым часом становится все более неспокойным. 21 августа советское и английское посольства вместе с ассирийцами, армянами и другими подонками общества попытались совершить в Тегеране государственный переворот. Для этого преступления большевики хотели использовать отставку кабинета Сохейли. Теперь благодаря парламентскому большинству и согласию короля Кавама ос-Салтане получил полномочия сформировать правительство. Еще не ясно каков будет его состав. Лео, наконец, отправили на юг. Однако Паладин 216 все еще в тюрьме, и англичане пытают его больше чем раньше. По последним сведениям, у него три штыковых раны. Но он держится твердо. Его друзья полагают, что его предал Лео. Естественно, мне бы не хотелось думать так о своем соотечественнике, но английская пропаганда говорит: "Посмотрите, вот вам немцы! Сначала они пользуются вашим желанием и подвергают вас опасности, а когда опасность подходит, выдают вас". Если в том есть хоть доля правды, то пусть как можно скорее заберет черт Лео, которого я никогда не считал ангелом.
      06.09.1942 г.
      Опять я восторжествовал слишком рано. Из Берлина до сих пор ничего не получено, я не знаю, что это значит. Или это упрямство А.А., или неуклюжесть наших людей? Или недостаточное количество аппаратов. <...>
      11.09.1942 г.
      Время идет, начинается осень, а немецкие войска все еще стоят под Сталинградом. Мы ни в чем не можем упрекнуть наших храбрых солдат. Мы беспокоимся за свою работу. С каждым днем наша жизнь становится труднее. Приближение немецких войск заставляет врага применять более строгие меры. <...> Британский консул в Исфагане сказал одному из наших друзей: "99 % иранского населения стоят за фашистов, а 1 % - люди, берущие у нас деньги и предающие нас". С другой стороны, враг имел много времени для того, чтобы ввести подкрепления в эту страну, что может затруднить выполнение наших планов. Хотя хвастливые речи Черчилля и путешествие личных представителей Рузвельта являются доказательством их слабости и пустоты, долгая отсрочка и еще одна зима дадут врагу возможность наверстать потерянное время.
      И не менее важно сохранение иранского образа мышления. Этот образ основывается на непоколебимой вере в Германию, фюрера, немецкую силу. Вера, против которой бессильна любая пропаганда врага. Всякое влияние, даже огромные суммы денег бессильны против такой чисто фантастической веры. Только мы можем поколебать эту веру, т. е. немецкая армия. И если они (3) не придут в Иран до начала зимы, то да поможет нам Бог! Наше положение станет очень трудным. Для сохранения нашей организации будет лишь один выход много денег.
      Но несмотря на все попытки и жертвы, деньги не получены, и связь с Берлином не установлена. О, как бы много хорошего принесла такая связь нашим войскам! Насколько меньше было бы пролито крови. Я все же придерживаюсь мнения, что победит тот, кто будет владеть Востоком, кто будет иметь Иран. Я так считаю с момента битвы во Франции и только поэтому попросил послать меня в Иран. Люди из А.А.{80} и RSHA{81} вспомнят мои взгляды, как они тоже, возможно, вспомнили мое мнение по поводу России, которое я высказал в противовес тому, что говорили эмигранты. Эмигранты всегда плохие пророки.
      Не помню, писал ли я о том, что во время волны арестов, предпринятых пиратами{82}, среди 80 арестованных оказались три наших товарища. N 3 и Z 1 были взяты неожиданно, в то время как N 1 вовремя скрылся. Несмотря на богатство своей семьи, он причислил себя к разряду бездомных. <...>
      Эти аресты, производимые пиратами, не были основаны на специальной информации. Аресту подверглись те, кто учился в Германии, у кого жены немки и т. д. Хитрые англичане выбрали для этих арестов как раз неделю падения кабинета Сохейли и формирования кабинета Кавама ос-Салтане. Кавам, по-моему, - старая демократическая крыса. Не являясь рабом англичан, он является демократом благодаря своему возрасту и играет на руку англичанам и американцам. Русское влияние, являвшееся решающим при кабинете Сохейли, резко ослабло. Мы пытаемся просунуть в новый кабинет своих членов, я не хочу сейчас упоминать их фамилий. Главной целью Кавама является избежание бомбардировок столицы. Сегодня я послал ему через Хоссейн-хана контртребования: 1) никаких изменений во внешней политике (статус-кво), 2) Тегеран - открытый город, 3) изменение в отношении Шахрбани (префектура полиции). <...>
      11.09. 1942 г.{83}
      Я заставил M.S. обрить меня. Некоторое сходство с Тимошенко{84} нельзя отрицать. Мне на это было не трудно решиться, так как у меня сильно выпадали волосы после последнего заболевания малярией. <...>
      21.09. 1942 г.
      Пишу эти строки для того, чтобы они могли содействовать судьбе человека, который хочет таким подлым образом проводить свою собственную личную политику, который пользуется всеми возможными средствами не для того, чтобы помочь своей нации, а для проведения своего сумасшедшего грандиозного плана, невзирая на то, страдают ли от этого его соотечественники{85}. Я должен заявить здесь, что моя вина в том, что несмотря ни на что, я доверял ему и доверил ему не кодированное письмо (хотя и запечатанное). В течение целого месяца я искал возможности встретиться с этим человеком, наконец, встретил его вечером 25 июля в доме SP 12. Как всегда, у него все было дома и ничего с собой; он обещал дать мне планы, которые я не получил. Он спросил меня тогда, что я о нем думаю, и я открыто сказал ему о его недостатках, что вся его энергия направлена на достижение личных целей, а не целей его страны. <...>
      25.09. 1942 г.
      Мы постепенно обосновываемся здесь. Создаем линии связи и добываем сведения о враге. Мы бы могли работать гораздо больше, если бы у нас были две вещи: деньги и связь с домом. Нужно каким-нибудь образом достать деньги, так как у нас все на исходе. Издержки, необходимые на то, чтобы поддерживать нашу организацию очень экономно, равны 1500-2000 туман в месяц. <...>
      30.09. 1942 г.
      В районе 10{86} не хватает нужного человека, т. е. Романа{87}. Этого моего друга, одаренного многими качествами, просто нельзя достать. Самым замечательным из всего является то, что хотя у меня так много связей во всех местах, я еще ни разу не столкнулся с ним. Не думаю, что он ничего не делает все это время. Однако мы не можем не встретиться где-нибудь. Я надеюсь, что он в безопасности, хотя, должно быть, все его средства на исходе. <...>
      Еще не удалось получить денег, так что впереди меня ждет серьезный кризис. Одни только мои расходы на службу по доставке новостей достигают, по крайней мере, 1000 туман, не считая расходы 216-го в 10 на эти же нужды и наши скромные жизненные траты. Я написал A.Z. продать все ковры, надеясь таким образом поправить бюджет месяца на два. Если Надер{88} или 100, или К 2{89} из Н 10{90} не смогут помочь нам, я присоединюсь к ворам и разбойникам с большой дороги. <...>
      09.10.1942 г.
      Когда я просматриваю свои записи, то вижу, что они всегда делаются после того, как события, о которых они гласят, уже закончились и являются достоянием истории. Достоянием истории не в смысле вопросов, которые разрешаются, а в смысле моих чувств и переживаний. Я хочу сказать, что я уже переварил различные события, и у меня сложилось мнение в отношении их. <...> Кроме того, в такой момент я не в состоянии сесть и выразить свои чувства. Если бы я это сделал, то мои записи превратились бы в записи судьбы индивидуума, которая хотя и довольно тяжела, все же не может сравниться с судьбой миллионов моих товарищей, которые сражаются на Восточном фронте. Для меня важнее духовные страдания. Быть отрезанным на годы от всякой связи с родиной; не быть в состоянии связаться с членами семьи и людьми своей расы, страной и континентом; быть вынужденным постоянно иметь дело с людьми, чьи особенности диаметрально противоположны нашим; жизнь врага среди врага - и безжалостного врага; быть каждый час, каждую минуту, каждый день и каждую ночь в опасности быть выданным, проданным; подвергнуться нападению; погибнуть не смертью героя, как солдат, совершивший геройский поступок, а испытать тюремное заключение, угрозы и быть брошенным палачу, как преступник и т. д. - все это делает мое существование роковым.
      Тем не менее мои записи не являются делом одного человека, а говорят о части народной борьбы за выбор своего пути. Сегодня я все еще вне событий войны, завтра я буду в гуще их. Будем надеяться на это. Ни отдыха, ни денег, ни приказаний ускорить работу, ни совета, ни товарища! А вместо этого постоянное подчинение людям, не знающим ни храбрости, ни лояльности, ни отваги, ни дружбы, чьи отцы - обман, а матери - скупость. Знает ли кто-нибудь, чему служит эта расовая душа с тысячей лиц в настоящий момент? Никто еще не писал об этом; возможно, нет больше ни одного человека, настолько понимающего и привыкшего к опасности, как я. Нидермайер и Хентиг ушли. У Васмуса для работы была лучшая часть - южные племена. Шюнеман и Леверкюн были консулами с дипломатическими привилегиями. Граф Канитц покончил с жизнью, пустив себе пулю в лоб, как только познакомился с работой{91}. И все это имело место в нейтральной Персии с немецкими представителями, с германской армией в тылу, при том положении, когда, по крайней мере, поверхностно соблюдались условности и моральные кодексы чести.