Хоть пока
      победила
      крестьянская рать,
      хоть пока
      на границах мир,
      но не время
      еще
      в землю штык втыкать,
      красных армий
      10 ряды крепи!
      Чтоб вовеки
      не смел
      никакой Керзон
      брать на-пушку,
      горланить ноты, –
      даже землю паша,
      помни
      сабельный звон,
      помни
      20 марш
      атакующей
      роты.
      Молодцом
      на коня боевого влазь,
      по земле
      пехотинься пеший.
      С неба
      землю всю
      глазами оглазь,
      30 на железного
      коршуна
      севши.
      Мир пока,
      но на страже
      красных годов
      стой
      на нашей
      красной вышке.
      Будь смел.
      40 Будь умел.
      Будь
      всегда
      готов
      первым
      ринуться
      в первой вспышке,
      Кто
      из вас
      не крещен
      50 военным огнем,
      кто считает,
      что шкурнику
      лучше?
      Прочитай про это,
      подумай о нем,
      вникни
      в этот сказочный случай.
      Защищая
      рабоче-крестьянскую Русь,
      60 встали
      фронтами
      красноармейцы.
      Но – как в стаде
      овца паршивая –
      трус
      и меж их
      рядами
      имеется.
 
 
      Жил
      70 в одном во полку
      Силеверст Рябой.
      Голова у Рябого –
      пробкова.
      Чуть пойдет
      наш полк
      против белых
      в бой,
 
 
      а его
      и не видно,
      80 робкого.
 
 
      Дело ясное:
      бьется рать,
      горяча,
      против
      барско-буржуйского ига.
      У Рябого ж
      слово одно:
      "Для ча
      буду
      90 я
      на рожон прыгать?"
 
 
      Встал стеною полк,
      фронт раскинул
      свой.
      Силеверст
      стоит в карауле.
 
 
      Подымает
      пуля за пулей
      вой.
      100 Силеверст
      испугался пули.
      Дома
      печь да щи.
      Замечтал
      Силеверст.
 
 
      Бабья
      рожа
      встала
      из воздуха.
 
 
      110 Да как дернет Рябой!
      Чуть не тыщу верст
      пробежал
      без единого
      роздыха.
      Вот и холм,
      и там
      и дом за холмом,
      будет
      дома
      120 в скором времечке.
      Вот и холм пробежал,
      вот плетень
      и дом,
      вот
      жена его
      лускает
      семечки.
 
 
      Прибежал,
      пошел лобызаться
      130 с женой,
      чаю выдул –
      стаканов до тыщи:
 
 
      задремал,
      заснул
      и храпит,
      как Ной, –
      с ГПУ,
      и то
      не сыщешь.
 
 
      140 А на фронте
      враг
      видит:
      полк с дырой,
      враг
      пролазит
      щелью этою.
      А за ним
      и золотозадый
      рой
      150 лезет в дырку,
      блестит эполетою.
 
 
      Поп,
      урядник –
      сивуха
      течет по усам,
      с ним –
      петля
      и прочие вещи.
      Между ними –
      160 царь,
      самодержец сам,
      за царем –
      кулак
      да помещик.
 
 
      Лезут,
      в радости,
      аж не чуют ног,
      где
      и сколько занято мест ими?!
      170 Пролетария
      гнут в бараний рог,
      сыпят
      в спину крестьян
      манифестами.
      Отошла
      земля
      к живоглотам
      назад,
      наложили
      180 нал_о_жища
      тяжкие.
 
 
      Лишь свистит
      в урядничьей ручке
      лоз_а_ –
      знай, всыпает
      и в спину
      и в ляжки.
 
 
      Улизнувшие
      бары
      190 едут в дом.
 
 
      Мчит буржуй.
      Не видали три года, никак.
 
 
      Снова
      школьника
      поп
      обучает крестом –
      уважать заставляет
      угодников.
      В то село пришли,
      200 где храпел
      Силеверст.
      Видят –
      выглядит
      дом
      аккуратненько.
 
 
      Тычет
      в хату Рябого
      исправничий
      перст,
      210 посылает занять
      урядника.
 
 
      Дурню
      снится сон:
      де в раю живет
      и галушки
      лопает тыщами.
      Вдруг
      как хватит
      его
      220 крокодил
      за живот!
 
 
      То урядник
      хватил
      сапожищами.
 
 
      "Как ты смеешь спать,
      такой рассякой,
      мать твою растак
      да разэтак!
      Я тебя запорю,
      230 я тебя засеку
      и повешу
      тебя
      напоследок!" –
      "Барин!" –
      взвыл Силеверст,
      а его
      кнутом
 
 
      хвать помещик
      по сытой роже.
      240 "Подавай
      и себя,
      и поля,
      и дом,
      и жену
      помещику
      тоже!"
      И пошел
      прошибать
      Силеверста
      250 пот,
      вновь
      припомнил
      барщины м_у_ку,
 
 
      а жена его
      на дворе
      у господ
      грудью
      кормит
      барскую суку.
 
 
      260 Сей истории
      прост
      и ясен сказ, –
      посмотри,
      как наказаны дурни;
 
 
      чтобы то же
      не стряслось и у вас, –
      да не будет
      меж вами
      шкурник.
      270 Нынче
      сына
      даем
      не царям на зарез, –
      за себя
      этот б_о_ище
      начат.
      Провожая
      рекрутов
      молодолес,
      280 провожай поя,
      а не плача.
      Чтоб помещики
      вновь
      не взнуздали вас,
      не в пример
      Силеверсту бедняге, –
      провожая
      сынов,
      давайте наказ:
      290 будьте
      верными
      красной присяге.
 
      [1920-1923]
 

 
      Врангель прет.
      Отходим мы.
      Врангелю удача.
      На базаре
      две кумы,
      вставши в хвост, судачат:
      – Кум сказал, –
      а в ём ума –
      я-то куму верю, –
      10 что барон-то,
      слышь, кума,
      меж Москвой и Тверью.
      Чуть не даром
      все
      в Твери
      стало продаваться.
      Пуд крупчатки…
      – Ну,
      не ври! –
      20 пуд за рупь за двадцать.
      – А вина, скажу я вам!
      Дух над Тверью водочный.
      Пьяных
      лично
      по домам
      водит околоточный.
      Влюблены в барона власть
      левые и правые.
      Ну, не власть, а прямо сласть,
      30 просто – равноправие.
 
      Встали, ртом ловя ворон.
      Скоро ли примчится?
      Скоро ль будет царь-барон
      и белая мучица?
 
      Шел волшебник мимо их.
      – Н_а_, – сказал он бабе, –
      скороходы-сапоги,
      к Врангелю зашла бы! –
      В миг обувшись,
      40 шага в три
      в Тверь кума на это.
      Кум сбрехнул ей:
      во Твери
      власть стоит советов.
      Мчала баба суток пять,
      рвала юбки в ветре,
      чтоб баронский
      увидать
      флаг
      50 на Ай-Петри.
      Разогнавшись с дальних стран,
      удержаться силясь,
      баба
      прямо
      в ресторан
      в Ялте опустилась.
 
      В "Грандотеле"
      семгу жрет
      Врангель толсторожий.
      60 Разевает баба рот
      на рыбешку тоже.
      Метрдотель
      желанья те
      зрит –
      и на подносе
      ей
      саженный метрдотель
      карточку подносит.
      Всё в копеечной цене.
      70 Съехал сдуру разум.
      Молвит баба:
      – Дайте мне
      всю программу разом! –
 
      От лакеев мчится пыль.
      Прошибает пот их.
      Мчат котлеты и супы,
      вина и компоты.
      Уж из глаз еда течет
      у разбухшей бабы!
      80 Наконец-то
      просит счет
      бабин голос слабый.
      Вся собралась публика.
      Стали щелкать счеты.
      Сто четыре рублика
      выведено в счете.
      Что такая сумма ей?!
      Даром!
      С неба манна.
      90 Двести вынула рублей
      баба из кармана.
 
      Отскочил хозяин.
      – Нет! –
      (Бледность мелом в роже.)
      Наш-то рупь не в той цене,
      наш в миллион дороже. –
      Завопил хозяин лют:
      – Знаешь разницу валют?!
      Беспортошных нету тут,
      100 генералы тута пьют! –
      Возопил хозяин в яри:
      – Это, тетка, что же!
      Этак
      каждый пролетарий
      жрать захочет тоже. –
      – Будешь знать, как есть и пить! –
      все завыли в злости.
      Стал хозяин тетку бить,
      метрдотель
      110 и гости.
 
      Околоточный
      на шум
      прибежал из части.
      Взвыла баба:
      – Ой,
      прошу,
      защитите, власти! –
      Как подняла власть сия
      с шпорой сапожища…
      120 Как полезла
      мигом
      вся
      вспять
      из бабы пища.
 
      – Много, – молвит, – благ в Крыму
      только для буржуя,
      а тебя,
      мою куму,
      в часть препровожу я. –
 
      130 Влезла
      тетка
      в скороход
      пред тюремной дверью,
      как задала тетка ход –
      в Эрэсэфэсэрью.
 
      Бабу видели мою,
      наши обыватели?
      Не хотите
      в том раю
      140 сами побывать ли?!
 
      [1920]
 

 
      Раз шахтеры
      шахты близ
      распустили нюни:
      мол, шахтерки продрались,
      обносились чуни.
      Мимо шахты шел шептун.
      Втерся тихим вором.
      Нищету увидев ту,
      речь повел к шахтерам:
      10 "Большевистский этот рай
      хуже, дескать, ада.
      Нет сапог, а уголь дай.
      Бастовать бы надо!
      Что за жизнь, – не жизнь, а гроб…"
      Вдруг
      забойщик ловкий
      шептуна
      с помоста сгреб,
      вниз спустил головкой.
      20 "Слово мне позвольте взять!
      Брось, шахтер, надежды!
      Если будем так стоять, –
      будем без одежды.
      Не сошьет сапожки бог,
      не обует ноженьки.
      Настоишься без сапог,
      помощь ждя от боженьки.
      Чтоб одели голяков,
      фабрик нужен ряд нам.
      30 Дашь для фабрик угольков, –
      будешь жить нарядным.
      Эй, шахтер,
      куда ни глянь,
      от тепла
      до света,
      даже пища от угля –
      от угля все это.
      Даже с хлебом будет туго,
      если нету угля.
      40 Нету угля –
      нету плуга.
      Пальцем вспашешь луг ли?
      Что без угля будешь есть?
      Чем еду посолишь?
      Чем хлеба и соль привезть
      без угля изволишь?
      Вся страна разорена.
      Где ж работать было,
      если силой всей она
      50 вражьи силы била?
      Биты белые в боях.
      Все за труд!
      За пользу!
      Эй, рабочий,
      Русь твоя!
      Возроди и пользуй!
      Все добудь своей рукой –
      сапоги,
      рубаху!
      60 Так махни ж, шахтер, киркой –
      бей по углю смаху!.."
      И призыв горячий мой
      не дослушав даже,
      забивать пошли забой,
      что ни день – то сажень.
      Сгреб отгребщик уголь вон,
      вбил крепильщик клетки,
      а по штрекам
      коногон
      70 гонит вагонетки.
 
      В труд ушедши с головой,
      вагонетки эти
      принимает стволовой,
      нагружает клети.
      Вырвав тыщей дружных сил
      из подземных сводов,
      мчали уголь по Руси,
      черный хлеб заводов.
      Встал от сна России труп –
      80 ожила громада,
      дым дымит с фабричных труб,
      все творим, что надо.
      Сапоги для всех, кто бос,
      куртки всем, кто голы,
      развозил э_л_е_к_т_р_о_в_о_з
      чрез леса и долы.
      И шахтер одет,
      обут,
      носом в табачишке.
      90 А еды! –
      Бери хоть пуд –
      всякой снеди лишки.
      Жизнь привольна и легка.
      Светит уголь,
      греется.
      Всё у нас –
      до молока
      птичьего
      имеется.
 
      100 Я, конечно, сказку сплел,
      но скажу для друга:
      будет вправду это все,
      если будет уголь!
 
      [1921]
 

 
      Слава тебе, краснозвездный герой!
      Землю кровью вымыв,
      во славу коммуны,
      к горе за горой
      шедший твердынями Крыма.
      Они проползали танками рвы,
      выпятив пушек шеи, –
      телами рвы заполняли вы,
      по трупам перейдя перешеек,
      10 Они
      за окопами взрыли окоп,
      хлестали свинцовой рекою, –
      а вы
      отобрали у них Перекоп
      чуть не голой рукою.
      Не только тобой завоеван Крым
      и белых разбита орава, –
      удар твой двойной:
      завоевано им
      20 трудиться великое право.
      И если
      в солнце жизнь суждена
      за этими днями хмурыми,
      мы знаем –
      вашей отвагой она
      взята в перекопском штурме.
      В одну благодарность сливаем слова
      тебе,
      краснозвездная лава,
      30 Во веки веков, товарищи,
      вам –
      слава, слава, слава!
 
      [1920-1921]
 

 
      Слава, Слава, Слава героям!!!
 
      Впрочем,
      им
      довольно воздали дани.
      Теперь
      поговорим
      о дряни.
 
      Утихомирились бури революционных лон.
      Подернулась тиной советская мешанина.
      10 И вылезло
      из-за спины РСФСР
      мурло
      мещанина.
 
      (Меня не поймаете на слове,
      я вовсе не против мещанского сословия.
      Мещанам
      без различия классов и сословий
      мое славословие.)
 
      Со всех необъятных российских нив,
      20 с первого дня советского рождения
      стеклись они,
      наскоро оперенья переменив,
      и засели во все учреждения.
      Намозолив от пятилетнего сидения зады,
      крепкие, как умывальники,
      живут и поныне –
      тише воды.
      Свили уютные кабинеты и спаленки.
 
      И вечером
      30 та или иная мразь,
      на жену,
      за пианином обучающуюся, глядя,
      говорит,
      от самовара разморясь:
      "Товарищ Надя!
      К празднику прибавка –
      24 тыщи.
      Тариф.
      Эх,
      40 и заведу я себе
      тихоокеанские галифища,
      чтоб из штанов
      выглядывать
      как коралловый риф!"
      А Надя:
      "И мне с эмблемами платья.
      Без серпа и молота не покажешься в свете!
      В чем
      сегодня
      50 буду фигурять я
      на балу в Реввоенсовете?!"
      На стенке Маркс.
      Рамочка _а_ла.
      На "Известиях" лежа, котенок греется.
      А из-под потолочка
      верещала
      оголтелая канареица.
 
      Маркс со стенки смотрел, смотрел…
      И вдруг
      во разинул рот,
      да как заорет:
      "Опутали революцию обывательщины нити.
      Страшнее Врангеля обывательский быт.
      Скорее
      головы канарейкам сверните –
      чтоб коммунизм
      канарейками не был побит!"
 
      [1920-1921]
 

 
      Лубянская площадь.
      На площади той,
      как грешные верблюды в конце мира,
      орут папиросники:
      "Давай, налетай!
      "Мурсал" рассыпной!
      Пачками "Ира"!
 
      Никольские ворота.
      Часовня у ворот.
      10 Пропахла ладаном и елеем она.
      Тиха,
      что воды набрала в рот,
      часовня святого Пантел_е_ймона.
 
      Против Никольских – Наркомвнудел.
      Дела и люди со дна до крыши.
      Гремели двери,
      авто дудел.
      На площадь
      чекист из подъезда вышел,
      20 "Комиссар!!" – шепнул, увидев наган,
      мальчишка один,
      юркий и скользкий,
      а у самого
      на Лубянской одна нога,
      а другая –
      на Никольской.
      Чекист по делам на Ильинку шел,
      совсем не в тот
      и не из того отдела, –
      30 весь день гонял,
      устал как вол.
      И вообще –
      какое ему до этого дело?!
      Мальчишка
      с перепугу
      в часовню шасть.
      Конспиративно закрестились папиросники.
      Набились,
      аж яблоку негде упасть!
 
      40 Возрадовались святители,
      апостолы
      и постники.
      Дивится Пантел_е_ймон:
      – Уверовали в бога! –
      Дивится чекист:
      – Что они,
      очумели?! –
      Дивятся мальчишки:
      – Унесли, мол, ноги! –
      50 Наудивлялись все,
 
      аж успокоились еле.
      И вновь по-старому.
      В часовне тихо.
      Чекист по улицам гоняет лих.
 
      Черт его знает какая неразбериха!
      А сколько их,
      таких неразберих?!
 
      [1921]
 

 
      Ежедневно
      как вол жуя,
      стараясь за строчки драть, –
      я
      не стану писать про Поволжье:
      про ЭТО –
      страшно врать.
      Но я голодал,
      и тысяч лучше я
      10 знаю проклятое слово – "голодные!"
      Вот два,
      не совсем обычные, случая,
      на ненависть к голоду самые годные.
 
      Первый. –
      Кто из петербуржцев
      забудет 18-й год?!
      Над дохлым лошадьем вороны кружатся.
      Лошадь за лошадью падает на лед.
      Заколачиваются улицы ровные.
      20 Хвостом виляя,
      на перекрестках
      собаки дрессированные
      просили милостыню, визжа и лая.
      Газетам писать не хватало духу –
      но это ж передавалось изустно:
      старик
      удушил
      жену-старуху
      и ел частями,
      30 Злился –
      невкусно.
      Слухи такие
      и мрущим от голода,
      и сытым сумели глотки свесть.
      Из каждой поры огромного города
      росло ненасытное желание есть.
      От слухов и голода двигаясь еле,
      раз
      сам я,
      40 с голодной тоской,
      остановился у витрины Эйлерса –
      цветочный магазин на углу Морской.
      Малы – аж не видно! – цветочные точки,
      нули ж у цен
      необъятны длиною!
      По булке должно быть в любом лепесточке.
      И вдруг,
      смотрю,
      меж витриной и мною –
      50 фигурка человечья.
      Идет и валится.
      У фигурки конская голова.
      Идет.
      И в собственные ноздри
      пальцы
      воткнула.
      Три или два.
      Глаза открытые мухи обсели,
      а сбоку
      60 жила из шеи торчала.
      Из жилы
      капли по улицам сеялись
      и стыли черно, кровянея сначала.
      Смотрел и смотрел на ползущую тень я,
      дрожа от сознанья невыносимого,
      что полуживотное это –
      виденье! –
      что это
      людей вымирающих символ.
      70 От этого ужаса я – на попятный.
      Ищу машинально чернеющий след.
      И к туше лошажьей приплелся по пятнам;
      Где ж голова?
      Головы и нет!
      А возле
      с каплями крови присохлой,
      блестел вершок перочинного ножичка –
      должно быть,
      тот
      80 работал над дохлой
      и толстую шею кромсал понемножечко
      Я понял:
      не символ,
      стихом позолоченный,
      людская
      реальная тень прошагала.
      Быть может,
      завтра
      вот так же точно
      90 я здесь заработаю, скалясь шакалом.
 
      Второй. –
      Из мелочи выросло в это.
      Май стоял.
      Позапрошлое лето.
      Весною ширишь ноздри и рот,
      ловя бульваров дыханье липовое.
      Я голодал,
      и с другими
      в черед
      100 встал у бывшей кофейни Филиппова я.
      Лет пять, должно быть, не был там,
      а память шепчет еле:
      "Тогда
      в кафе
      журчал фонтан
      и плавали форели".
      Вздуваемый памятью рос аппетит;
      какой ни на есть,
      но по крайней мере –
      110 обед.
      Как медленно время летит!
      И вот
      я втиснут в кафейные двери.
      Сидели
      с селедкой во рту и в посуде,
      в селедке рубахи,
      и воздух в селедке.
      На черта ж весна,
      если с улиц
      120 люди
      от лип
      сюда влипают все-таки!
      Едят,
      дрожа от голода голого,
      вдыхают радостью душище едкий,
      а нищие молят:
      подайте головы.
      Дерясь, получают селедок объедки.
 
      Кто б вспомнил народа российского имя,
      130 когда б не бросали хребты им в горсточки?!
      Народ бы российский
      сегодня же вымер,
      когда б не нашлось у селедки косточки.
      От мысли от этой
      сквозь грызшихся кучку,
      громя кулаком по ораве зверьей,
      пробился,
      схватился,
      дернул за ручку –
      140 и выбег,
      селедкой обмазан –
      об двери.
 
      Не знаю,
      душа пропахла,
      рубаха ли,
      какими водами дух этот смою?
      Полгода
      звезды селедкою пахли,
      лучи рассыпая гнилой чешуею.
 
      150 Пускай
      полусытый,
      доволен я нынче:
      так, может, и кончусь, голод не видя, –
      к нему я
      ненависть в сердце вынянчил,
      превыше всего его ненавидя.
      Подальше прочую чушь забрось,
      когда человека голодом сводит.
      Хлеб! –
      160 вот это земная ось:
      на ней вертеться и нам и свободе.
      Пусть бабы баранки на Трубной нижут,
      и ситный лари Смоленского ломит, –
      я день и ночь Поволжье вижу,
      солому жующее, лежа в соломе.
 
      Трубите ж о голоде в уши Европе!
      Делитесь и те, у кого немного!
      Крестьяне,
      ройте пашен окопы!
      170 Стреляйте в него
      мешками налога!
      Гоните стихом!
      Тесните пьесой!
      Вперед врачей целебных взводы!
      Давите его дымовою завесой!
      В атаку, фабрики!
      В ногу, заводы!
      А если
      воплю голодных не внемлешь, –
      180 чужды чужие голод и жажда вам, –
      он
      завтра
      нагрянет на наши земли ж
      и встанет здесь
      за спиною у каждого!
 
      [1921]
 

 
      Сапоги почистить – 1 000 000.
      Состояние!
      Раньше б дом купил –
      и даже неплохой.
 
      Привыкли к миллионам.
      Даже до луны расстояние
      советскому жителю кажется чепухой.
 
      Дернул меня черт
      писать один отчет,
      10 "Что это такое?" –
      спрашивает с тоскою
      машинистка.
      Ну, что отвечу ей?!
      Черт его знает, что это такое,
      если сзади
      у него
      тридцать семь нулей.
      Недавно уверяла одна дура,
      что у нее
      20 тридцать девять тысяч семь сотых температура.
      Так привыкли к этаким числам,
      что меньше сажени число и не мыслим.
      И нам,
      если мы на митинге ревем,
      рамки арифметики, разумеется, узки –
      все разрешаем в масштабе мировом.
      В крайнем случае – масштаб общерусский.
      "Электрификация!?" – масштаб всероссийский.
      "Чистка!" – во всероссийском масштабе,
      30 Кто-то
      даже,
      чтоб избежать переписки,
      предлагал –
      сквозь землю
      до Вашингтона кабель.
 
      Иду.
      Мясницкая.
      Ночь глуха.
      Скачу трясогузкой с ухаба на ухаб.
      40 Сзади с тележкой баба.
      С вещами
      на Ярославский
      хлюпает по ухабам.
      Сбивают ставшие в хвост на галоши;
      то грузовик обдаст,
      то лошадь.
      Балансируя
      – четырехлетний навык! –
      тащусь меж канавищ,
      50 канав,
      канавок.
      И то
      – на лету вспоминая маму –
      с размаху
      у почтамта
      плюхаюсь в яму.
      На меня тележка.
      На тележку баба.
      В грязи ворочаемся с боку на бок.
      60 Что бабе масштаб грандиозный наш?!
      Бабе грязью обдало рыло,
      и баба,
      взбираясь с этажа на этаж,
      сверху
      и меня
      и власти крыла.
      Правдив и свободен мой вещий язык
      и с волей советскою дружен,
      но, натолкнувшись на эти низы,
      70 даже я запнулся, сконфужен.
      Я
      на сложных агитвопросах рос,
      а вот
      не могу объяснить бабе,
      почему это
      о грязи
      на Мясницкой
      вопрос
      никто не решает в общемясницком масштабе?!
 
      [1921]
 

 
      Это вам –
      упитанные баритоны –
      от Адама
      до наших лет,
      потрясающие театрами именуемые притоны
      ариями Ромеов и Джульетт.
 
      Это вам –
      пентры,
      раздобревшие как кони,
      10 жрущая и ржущая России краса,
      прячущаяся мастерскими,
      по-старому драконя
      цветочки и телеса.
 
      Это вам –
      прикрывшиеся листиками мистики,
      лбы морщинками изрыв –
      футуристики,
      имажинистики,
      акмеистики,
      20 запутавшиеся в паутине рифм.
      Это вам –
      на растрепанные сменившим
      гладкие прически,
      на лапти – лак,
      пролеткультцы,
      кладущие заплатки
      на вылинявший пушкинский фрак.
      Это вам –
      пляшущие, в дуду дующие,
      30 и открыто предающиеся,
      и грешащие тайком,
      рисующие себе грядущее
      огромным академическим пайком.
      Вам говорю
      я –
      гениален я или не гениален,
      бросивший безделушки
      и работающий в Росте,
      говорю вам –
      40 пока вас прикладами не прогнали:
      Бросьте!
 
      Бросьте!
      Забудьте,
      плюньте
      и на рифмы,
      и на арии,
      и на розовый куст,
      и на прочие мелехлюндии
      из арсеналов искусств,
      50 Кому это интересно,
      что – "Ах, вот бедненький!
      Как он любил
      и каким он был несчастным…"?
      Мастера,
      а не длинноволосые проповедники
      нужны сейчас нам.
      Слушайте!
      Паровозы стонут,
      дует в щели и в пол:
      60 "Дайте уголь с Дону!
      Слесарей,
      механиков в депо!"
 
      У каждой реки на истоке,
      лежа с дырой в боку,
      пароходу провыли доки:
      "Дайте нефть из Баку!"
      Пока канителим, спорим,
      смысл сокровенный ища:
      "Дайте нам новые формы!" –
      70 несется вопль по вещам.
 
      Нет дураков,
      ждя, что выйдет из уст его,
      стоять перед "маэстрами" толпой разинь.
      Товарищи,
      дайте новое искусство –
      такое,
      чтобы выволочь республику из грязи.
 
      [1921]
 

 

Наш марш

 
      Беловой автограф. Начало марта 1918 г.
      16 лёт быстролетным коням {*}
      21 I Бодрость пей и пой
      II Радость пей, пой
      "Газета футуристов", М. 1918, 15 марта, сб. "Ржаное слово", Революционная хрестоматия футуристов, П. 1918:
      16 лёт быстролетный коням
      21 Радости пей и пой
 
      {* Текст стихотворения записан по старой орфографии, с буквой ?. В
      слове "лет" буква "е" переправлена из Ъ, т. е. "лёт" вместо "л?т" (при