В первый раз о заговоре я узнал от моего пажа Робина. Он вбежал в каюту, словно за ним гнался сам дьявол, - щеки горят, глаза выпучены.
      - Капитан, - закричал он, - они хотят убить вас!
      Признаюсь, я не придал его словам особого значения. Он способный, но ленивый юноша, наяву грезит приключениями.
      - Кто хочет убить меня?
      - Все. Они говорят, что всадят вам в спину кинжал!
      - Один кинжал всей командой? Должно быть, цинга доконала их.
      Робин не улыбнулся.
      - Берегитесь, капитан. Я слышал, как они договаривались внизу. Один из них сказал, что вы сошли с ума. Тот солдат, у которого черная заплатка на лбу. Он говорил другим, что их единственное спасение - избавиться от вас.
      - Хорошо, я приму это во внимание, - пообещал я. - А теперь почисти занавеси.
      Во время шторма залило морской водой зеленые шелковые занавеси, закрывающие мою резную дубовую кровать. Недовольно бормоча, Робин отправился отчищать их.
      Я знаю этого Хеда - законченный негодяй. Заплатка на лбу якобы прикрывает рану, полученную в Турции. Не верю, что он хоть раз скрестил с турком мечи. Скорее всего повязка скрывает язву, которую он подцепил в притонах.
      О том, что узнал от Робина, я не сказал никому. Честно говоря, не очень этому поверил. Я знал, что большая часть моих людей не заслуживает доверия: чего ждать от наемников, бегущих от правосудия? Сейчас они устали и обозлены, им совсем не хочется возвращаться домой без добычи, на которую они рассчитывали, и отвечать перед законом, который нарушили. Но одно дело брюзжать и бранить власти, и совсем другое - убить своего законного командира. Я понаблюдал за Хедом, но не заметил в нем ничего, кроме угрюмости и брюзгливого недовольства. А в сложившихся условиях это нормально. Я решил, что Робин преувеличивает, что он ослышался или неправильно понял ворчливые жалобы и пустые угрозы.
      Но вчера вечером ко мне пришел Сэм Кинг и рассказал то же самое.
      - Хед подбивает их стать пиратами, - сказал он. - Его поддерживает по крайней мере три четверти команды.
      - Ты это сам слышал?
      - Да.
      - Тогда плохо, - признался я. - Уж если дошло до твоих ушей, значит, об этом знают все и, следовательно, намерения у них серьезные. Ты самый близкий мне человек на корабле. Хед не может не знать этого.
      Сэм посасывал свисающий ус.
      - Я думаю, у него тонкий расчет, - задумчиво произнес он.
      - Ты хочешь сказать, что он намеренно распускает слухи о заговоре? Зачем?
      - Чтобы напугать вас.
      Я рассмеялся. Покачал головой.
      - В таком случае, нам не о чем беспокоиться. Меня не напугает целый корабль таких ричардов хедов. Он, может быть, воображает, что я добровольно передам ему командование кораблем? Этот идиот, должно быть, спятил.
      Сэм смутился. Потом продолжал:
      - Мне кажется, у него есть два плана. Первый - захватить корабль, когда мы придем на Ньюфаундленд. У него достаточно сообщников, чтобы ускользнуть незаметно после ремонта корабля и пополнения запасов.
      - Оставив меня В Сент-Джоне?
      - Да.
      - Мертвым или живым?
      Сэм горько усмехнулся.
      - С точки зрения Хеда, это не имеет значения. Его единственная трудность - привлечь на свою сторону мистера Барвика.
      - Он, надеюсь, не с заговорщиками?
      - Не думаю. Но поручиться не могу.
      Я кивнул. Меня не удивило, что даже штурман моего собственного корабля может быть подкуплен или запуган негодяями. Если бы мы возвращались к королю, который верит в нас, то, несмотря на уготованную мне участь, команда могла бы надеяться сохранить свои головы. Но теперь даже самый тупой матрос "Судьбы" уже понял, что король Яков желал нашей неудачи с самого начала.
      - Ты говорил о двух планах. Какой же второй?
      Сэм вздохнул. Опустил глаза и начал вычерчивать мозолистым указательным пальцем круги на морской карте, разложенной у меня на столе.
      - Лоренс Кеймис, - промямлил он.
      - Кеймис? При чем здесь Кеймис?
      - Хед надеется, что вы разделите его судьбу, - сказал Сэм.
      Я чуть не задохнулся.
      - Этот жалкий мистер Хед сильно недооценивает меня. Уж не считает ли он, что я убью себя только из-за того, что он распустил слух о своем намерении украсть мой корабль и стать пиратом?
      - Я слышал, - сказал Сэм, - как он убеждал других, что вы в любом случае покончите с собой. Он не понимает ваших действий.
      Что-то в голосе Сэма заставило меня задуматься.
      Наконец я тихо сказал:
      - И ты тоже.
      - Адмирал?
      - Ты тоже не понимаешь моих действий, Сэм. А знаешь ли ты меня? И понимал ли ты меня когда-нибудь вообще?
      Мой старый друг закрыл глаза. Я увидел, что он плачет.
      - Я знаю вас со времени нашего похода во Францию. Лучшего человека я не встречал. Но я не понимаю вас. Да, сэр. Признаю. Не понимаю вас и думаю, что вы сами не понимаете. Вы плывете навстречу смерти. Вы возвращаетесь на плаху. - Он открыл глаза. В них блеснула решительность. - Я пойду за вами. До конца. И не потому, что вы спасли мне жизнь, когда потонул мой "Храбрец". Вы это хорошо знаете. У меня нет выбора. Вы мой друг. Вы приняли решение, и я ему подчиняюсь. Но если бы у меня был выбор... если бы я мог влиять на ваши решения...
      - Ты бы присоединился к мистеру Хеду?
      Я пожалел об этих глупых словах еще до того, как они сорвались у меня с языка.
      Ни один мускул не дрогнул на лице Сэма. Он спокойно смотрел на меня.
      - Я бы спас вас от вашего собственного безрассудства, - хрипло прошептал он.
      Я не мог смотреть в его честные глаза. Молча сидел, уставившись в свои морские карты. Потом вытащил кинжал и провел черту по океану до берегов Англии.
      - Это наш курс. Мистер Хед не остановит меня. И ты меня не остановишь. И сам я, судя по всему, себя не остановлю. Я дал слово. И сдержу его. Кроме того, ты слишком быстро отчаиваешься. Это тревожит меня. Ты никогда не был паникером. Должно быть, мозги у тебя немного отсырели во время купания в шторм. Секретарь Уинвуд...
      - Целый лес уинвудов не спасет вас от короля Якова! Он твердо решил погубить вас!
      - Вы так думаете, капитан?
      - Я это знаю, адмирал. И вы тоже.
      Я воткнул острие кинжала в сердце Англии.
      15 апреля
      Сегодня на рассвете слева по курсу появилось побережье Ньюфаундленда, по моей команде горнист протрубил сбор, и все выстроились на шканцах. Справа от меня, положив руку на рукоять меча, стоял Сэм Кинг, слева мистер Барвик. Было прохладно. Чтобы не дрожать от холода, я попросил Робина приготовить мне две рубашки. Не хватало, чтобы они подумали, будто я боюсь.
      Не теряя времени даром, я сразу перешел к делу:
      - Джентльмены, наши планы изменились. Я решил плыть домой, в Англию, не пополняя запасы и не ремонтируя корабль в гавани Сент-Джона.
      Все на мгновение затаили дыхание, раздалось несколько неодобрительных возгласов, потом наступила тишина. Взглянув на негодяев, сгрудившихся вокруг Ричарда Хеда, я заметил: они поняли, что я предупрежден об их намерении стать пиратами.
      Сам Хед лениво опирался на бочку для дождевой воды. Маленьким кривым ножом он ковырял в зубах. Солнце, отражаясь от воды, бросало блики на черную повязку на лбу, отчего она казалась третьим мигающим злобным глазом.
      - Есть ли вопросы, джентльмены? - поинтересовался я.
      Большинство подлецов косилось на своего вожака.
      Хед молчал. Он продолжал ковырять в зубах блестящим лезвием.
      Тишину нарушил наш оружейный мастер Уильям Герден. Он вышел вперед, сложив руки на могучей груди.
      - Адмирал, - сказал он, - я не обсуждаю ваше решение. Но я хотел бы знать причину. Почему надо сразу плыть в Англию, когда вы обещали, что мы отдохнем в Сент-Джоне?
      Я кивнул.
      - Я скажу почему, мистер Герден, хотя это и не доставляет мне удовольствия. У нас на борту есть джентльмены, столь мало заботящиеся о моем благополучии и собственной выгоде, что они готовы помешать моему возвращению в Англию. Они составили заговор с целью захватить мой корабль, как только я приведу его в гавань Сент-Джона. Меня они собираются оставить на мели, то есть на Ньюфаундленде, а "Судьбу" превратить в пиратское судно. Но, по моему мнению, те, кто замыслил такое предприятие, не додумали его до конца. Меня освободили из Тауэра по велению короля. Я возвращусь в Англию и отдам себя на его милость. Любой из вас, кто препятствует мне, не только делается пиратом - он становится между мной и королем. Если этого человека не убью я, его, надо думать, убьет король Яков. - Я замолчал. Внимательно посмотрел на каждого из тех, кто окружал Ричарда Хеда. Увидел, что мои слова произвели на них впечатление. - У меня же осталась только моя честь, и я постою за нее, - продолжал я спокойно. - Если кто-то из вас действительно хочет лишить меня права умереть благородной смертью, пусть выйдет вперед и постарается свершить свое подлое дело.
      Я вынул меч из ножен и ждал целых две минуты. Никто не вышел. Они стояли не шелохнувшись. Некоторые смотрели на Хеда. Но Хед закрыл глаза.
      Высоко на вантах я заметил индейца. Он бесстрастно взирал на нас сверху. Не знаю, что из происходящего он понимал. Сейчас мне кажется, все и так было понятно.
      - Хорошо, - сказал я. - Очень хорошо. Кажется, среди нас нет настоящих бунтовщиков. Меня это радует, джентльмены; радуюсь и за вас и за себя. Нас и так слишком мало для перехода через Атлантику, не хватало еще лишиться нескольких дюжих мужчин, которых пришлось бы вздернуть на рее. Вы согласны?
      Они закивали головами.
      Но я спрашивал только одного из них:
      - Вы согласны, мистер Хед?
      Хед, нахмурившись, рассматривал острие ножа. На мгновение показалось, что сейчас он метнет его в меня. Губы его сжались. Лицо почернело.
      - Мистер Хед!
      Негодяи поднял глаза.
      - Вы согласны, мистер Хед? Вы согласны, что никакого бунта нет?
      Хед смотрел на меня не мигая. Он задыхался.
      - Правильный ответ, - сказал я тихо, - "да, сэр".
      Хед ничего не ответил.
      - Да, сэр, - повторил я. - Скажите "да, сэр", если вас не затруднит, мистер Хед.
      Хед плюнул на лезвие ножа. А затем:
      - Да, сэр, - пробурчал он.
      - Громче!
      - Да, да сэр! - заорал Хед.
      Я кивнул. Вложил меч в ножны.
      - А теперь, мистер Хед, выбросьте ваш нож за борт.
      Внешне незначительный, но очень важный момент истины, Кэрью. Если Сэм Кинг прав - а у меня нет оснований ему не верить - и три четверти моей команды были готовы поддержать этого негодяя и предателя, то для него настал момент заявить о себе. Теперь все зависело от правильности моего суждения об этом человеке. Если черная повязка на лбу действительно скрывала - как то утверждал Хед - рану, полученную в бою с турками, то мне конец.
      Сын, сейчас я совершенно уверен, что Ричард Хед никогда в своей жизни не скрещивал мечей ни с одним турком. Он даже не осмелился принять вызов престарелого английского джентльмена, которому холодным апрельским утром требуются две теплые рубашки, чтобы удержать съежившееся тело от лихорадочной дрожи.
      Потому что...
      Потому что Ричард Хед помедлил, переминаясь с ноги на ногу, а потом забормотал:
      - Но это подарок отца.
      Первым засмеялся Сэм Кинг. За ним мистер Барвик. Затем его преподобие мистер Джоунз, мужчина нервный, который смеется ослиным смехом, да и то нечасто. Смех распространялся, как пожар в сухом лесу. Напряжение тяжелой сцены таяло, как струйки тумана с заиндевелых палуб под лучами восходящего солнца.
      Я не засмеялся. Я даже не улыбнулся.
      - За борт, мистер Хед. Либо вы, либо нож вашего отца. Мне все равно.
      Ричард Хед закрыл глаза. Я заметил, как на его грязной шее дергается нерв. Его дружки замерли.
      И тут с гримасой трусливого повиновения негодяй размахнулся и швырнул нож за борт. Он дугой сверкнул в солнечных лучах и упал в воду. Тишина стояла такая, что я услышал едва различимый всплеск.
      - Благодарю вас, - сказал я.
      Несколько матросов захлопали в ладоши и затопали ногами. Совершенно опозоренный Хед низко опустил голову и отвернулся. Но самое главное было еще впереди.
      Наш корабельный кок Симон Тавернер, толстый коротышка с хитрыми глазками, первый заговорил об этом. Он неуклюже вышел вперед.
      - Адмирал, - сказал он, - вы забыли одну вещь.
      - Попридержи язык, - рявкнул капитан Кинг, к которому вернулась уверенность.
      Сдерживая Сэма, я положил ему на плечо руку:
      - Давайте послушаем новости камбуза. Нам еще потребуются соленая говядина и свинина мистера Тавернера. А также сушеный горох и бобы, не говоря уже о заплесневелых галетах. У нас впереди еще тысяча восемьсот миль океана. Преодолеем мы их или нет, во многом зависит от сытости наших желудков.
      Кок откашлялся.
      - Сэр Уолтер, я за вас. Не бунтовщик. Никогда им не был. Но если я вернусь в Англию, меня ждет виселица.
      - Это почему же? - спросил я.
      - Убийство, сэр.
      - Тогда все справедливо, мистер Тавернер.
      Тавернер сплюнул.
      - Я убил хозяина харчевни, только и всего.
      - Тухлым супом?
      - Нет, сэр. Он отказался выдать мое жалованье. Началась драка. Я не хотел убивать этого старого мозгляка. Просто ударил его черпаком. Откуда мне было знать, что у него слабое сердце?
      Я покачал головой:
      - Печальный случай, мистер Тавернер. И хотя я теперь вижу, почему вы согласились плыть с нами, могу только указать вам на вашу недальновидность. Следовало знать, что в конце концов мы вернемся. Будем считать, что вы просто отложили свое свидание с виселицей на более поздний срок.
      Тавернер продолжал гнуть свое. Взгляд его выражал искреннее отчаяние.
      - Я надеялся на помилование, сэр. Инея один. Клянусь богом. Нас много таких, которые подписали договор, потому что вы обещали королю, что привезете золото, а если будет золото, то король, думали мы, будет доволен и простит нам прошлые прегрешения. А теперь вы везете нас в Англию, а у нас нет и позолоченной пуговицы, чтобы купить королевское помилование. Честно скажу, адмирал, если бы мы сделали стоянку на Ньюфаундленде, я бы не пошел в пираты. Но я бы убежал, сэр, клянусь богом, убежал.
      - Дезертирство, - прорычал Сэм Кинг. - Он хвастается тем, что стал бы дезертиром.
      Я поднял руку. Искренность Тавернера тронула меня. Как бы я ни презирал его аргументы, они все же вызывали во мне достаточно сочувствия, чтобы послушать и других.
      - Кого еще ждет виселица по возвращении в Англию? - спросил я.
      Более дюжины матросов вышли вперед, потупив взор и неловко шаркая ногами. Я выслушал каждого. По большей части их преступления были незначительными. Я не склонен прощать никакие преступления, Кэрью. Но беру на себя смелость усомниться в разумности той суровости, которой отмечены некоторые английские законы. Следует ли лишать жизни того, кто стянул пять шиллингов? Украл трех коров? Сжег стог соседского сена? По мнению многих сильных мира сего - следует, поскольку, дескать, закон есть закон и его нарушение оставляет дыру в ткани общества. А я скажу, что общество, требующее смертной казни для столь мелких мух, есть просто-напросто паучья сеть. Наказывать их стоит, но не смертью же. И недаром вельможные пауки ходят по ней совершенно спокойно, хотя виновны в гораздо более серьезных прегрешениях. Я собственными глазами видел, как власть имущие ради личной выгоды делали с законом все, что хотели.
      - Послушайте, - сказал я. - Я предлагаю вернуться в Англию тем же путем, каким мы плыли сюда. Нашей первой стоянкой будет Кинсейл в Ирландии. Те из вас, у кого есть причины ожидать виселицы, будут по прибытии туда свободны. Понятно? Я требую от вас верности только до Ирландии. Вы согласны?
      Они согласились. Думаю, с благодарностью.
      И плавание продолжается. Под тусклым небом, в крутом бейдевинде, корабль зарос грязью, вода в бочках быстро протухает. Хлеб заплесневел и зачерствел. Кости мои скрипят от холода. Меня покинули последние надежды. Оставив за собой Ньюфаундленд, мы изготовились переплыть Атлантику. Команда выполняет работу словно в забытьи. Я обещал сохранить их головы, но кто поможет мне сохранить свою? Мы плывем на восток, луна из-за облаков посмеивается над нами. С бунтом, кажется, покончено. Хед ковыряет в грязных зубах грязными ногтями. Сегодня ночью я могу спокойно размышлять только о своей смерти.
      21 апреля
      Туман. Вот уже два дня корабль окутан серой вязкой пеленой. Судя по всему, мы прошли около шестисот миль на восток по Атлантике.
      Между моей "Судьбой" и той судьбой, что ожидает меня в конце долгого пути домой, еще по крайней мере тысяча двести миль океана. А вообще-то я рад этому мерзкому туману. Готов плыть в нем хоть вечность.
      Ветер стих на шестой день после Ньюфаундленда. Гольфстрим несет нас тихо и печально вместе с водорослями, "Судьба" сейчас ничем не отличается от обычной щепки во власти течений. Туман во всем и повсюду. Вверху, внизу, впереди, за кормой, слева и справа. Обвисшие паруса, кажется, сделаны из тумана, впрочем, и серое море тоже. Такое однообразное унылое смешение стихий сродни моему настроению. Если я сейчас выйду на полуют и встану над каютой мистера Барвика, то носовую часть моего корабля я не увижу. Туман поглотил ее, избавил меня от необходимости даже думать о ней. В то же время я заметил, что туман на море увеличивает все предметы. Канаты стали толстыми как змеи, водяные капли, срывающиеся с них, кажутся мне крупными глобулами яда. Сучки и щербины под ногами на палубе вырастают до размеров головешек из потухшего костра.
      Если самые отъявленные негодяи из моей команды серьезно намеревались довести до конца свои предательские планы, то в последние двое суток они должны были проявить себя. Слепой, послушно бредущий в полусне сквозь сумрачные непроницаемые атлантические туманы корабль мог стать легкой добычей злодеев. В любую из этих ночей они могли перерезать мне горло, хотя это и стоило бы им нескольких собственных глоток, ибо Сэм Кинг теперь дежурит у моей каюты. Если бы почему-то они хотели избежать убийства, то могли бы отправить меня дрейфовать в лодке с немногими оставшимися джентльменами за компанию. Ни того, ни другого они не сделали, и опасения отпали, испарились. Выступив против них в Открытую, я показал им, что их Ричард Хед - жалкий трус, один из тех, кто смел за спинами других, но встретив достойного противника, бежит прочь, как перепуганная крыса. Я стреляный воробей, достаточно повоевал с ричардами хедами этого печального мира.
      Мое обещание отпустить всех нарушителей закона в Кинсейле успокоило большинство из них. Они, я думаю, поняли, что я обещал им спасти их головы, если они помогут мне рискнуть моей собственной. Это честная сделка. Заключенная в ней ирония доставляет мне мрачную радость.
      22 апреля
      Начну с того, что вчера я уснул, уронив голову на эти страницы.
      Индеец кричал.
      Я проснулся. Меня разбудил его крик. Индеец кричал не переставая. Ужасным криком. Никогда не слышал ничего подобного.
      Я вскочил, опрокинув кресло. Подбежал к двери каюты. Дверь была заперта снаружи!
      В каюте я всегда держу топор. В рундучке под койкой. Вытащив рундучок, я схватил топор. И в одну минуту взломал дверь.
      Снаружи в неестественной позе лежал Сэм Кинг. Моей первой мыслью было, что он мертв. Нет, он был жив. Но без сознания. Лежал в луже собственной крови.
      День уже занялся, но туман скрадывал видимость. Я на ощупь пошел в направлении, откуда несся крик. По мокрой палубе. Поскользнувшись, я упал с трапа.
      Неожиданно все стихло. Призрачная тишина. На мгновение, ошеломленный падением, я решил, что все еще сплю. В тумане раздался сухой треск пистолетного выстрела. А за ним, пронзая мой череп, разнесся этот невероятный, леденящий душу крик. Легкие человека не способны исторгнуть такой вопль. Но это был и не рев раненого зверя. Я знал, кто кричит. Думаю, что знал и почему.
      Они повесили индейца на правом ноке рея. "Они" - это Ричард Хед и полудюжина его дружков. Хед с пистолетом в руке командовал мерзавцами. Командовал? Жуткий содом, открывшийся моему взору, едва ли заслуживает этого слова. Это была анархия убийства. Ад кромешный.
      Сообщники Хеда, зажав уши, метались по палубе. Им удалось связать индейца, накинуть ему петлю на шею и приладить веревку к рее. Там, наверху, он и висел, едва различимый в тумане. Но негодяи недооценили его силу. Он сумел вырвать одну руку и уцепился ею за веревку над головой. Теперь он крутился в воздухе и кричал. Промашка их заключалась в том, что они не заткнули ему рот кляпом.
      Индеец рассказывал мне об этом крике. Крик Золотого Человека - так он называл его. Он приписывал ему какую-то демоническую силу. Говорил, что он сводит людей с ума. Я ему не поверил.
      Верю ли я ему сейчас? Это неважно. Я знаю только то, что видел своими глазами. Что видел, что слышал, чему был свидетелем.
      Негодяи носились по палубе: лица искажены, глаза выпучены. Так выглядят люди на дыбе. И пыткой для них был крик индейца. Пока он кричал, они не могли оторвать рук от ушей. Но как только он замолкал, чтобы набрать в легкие воздуха, они бросались к нему, карабкались по вантам и старались дотянуться до его ног, чтобы дернуть вниз и удавить. Каждый новый крик отгонял их прочь, срывал со снастей (так порыв свежего ветра сбивает с дерева гнилые яблоки), заставлял вертеться по палубе: ни дать ни взять дервиши или больные в припадке падучей.
      Сам Хед приложил что-то к уху, пытаясь защититься от крика индейца. Я узнал эту вещь. Он прижимал к уху колпак индейца, смешную коническую шапку, связанную из серых волокон дерева кабуйя. Свободной рукой Хед стрелял из кремневого пистолета или подбадривал своих прихвостней. Но теперь он уже целился прямо в него.
      Я не сразу разобрался в происходящем. И все же на распутывание сложностей я потратил немного времени. Зажав топор в руке, раздавая удары налево и направо, я бросился к мачте и проворно взобрался до бойфута. Упираясь в железный обруч, я со всей силой ударил топором по рее, на которой висел индеец. Рея треснула, сломалась, и индеец рухнул на палубу. Ослепленный гневом, я действовал инстинктивно и быстро. Оглядываясь назад, вижу, что все делал правильно. Если бы я попытался перерубить веревку, то мог бы ранить индейца. А для осторожности времени не было. Кроме того, поскольку бойфут служил хорошей опорой для тела, я мог вложить в удар весь мой вес и всю мою силу. Конечно, был риск, что индеец при падении разобьется насмерть. Но он не разбился. Он кубарем катился по палубе. Потом по-кошачьи присел на корточки, отряхнулся и прыжком встал на ноги. Индеец одна рука его все еще привязана к телу, на шее болтается веревка с обломком реи - поднял вверх правую руку и что-то пронзительно крикнул, Что он выкрикнул, я не знаю - должно быть, что-то на своем родном языке. Но что он хочет, я знал и без слов. Я бросил ему топор. Он на лету поймал его.
      Все дальнейшее было кровавым кошмаром. Молю бога, чтобы забыть его, но, думаю, не смогу никогда. Опишу кратко. Подробности слишком ужасны.
      Индеец перестал кричать и молча бросился на врагов. Рубил и резал. Некоторые пытались отбиваться. Напрасные усилия. Он разил топором, как ангел господень. Неуязвимый, он надвигался неумолимо. Его противники повергались во прах.
      Я спрыгнул на палубу, вытащил меч из ножен и встал с ним рядом. Хед выстрелил в нас из пистолета. В тумане промахнулся. Заряды у него кончились, он отшвырнул пистолет и схватил багор. Стал ждать меня. Я не замедлил появиться.
      Помню пронзительный вой боцманского свистка. Затем горн мистера Барвика пропел сигнал "К бою!". Ко времени появления на палубе наших солдат бой закончился.
      Я убил только двоих. Одним из них был Хед. Заплатка слетела у него со лба. Под ней оказался прыщик.
      Индеец позаботился о пяти других негодяях. Пяти ли? Возможно. Кто знает?
      Красным пятном висит в небе солнце. В адском тумане появились разрывы и проблески. Корабль почти не движется. Облегчение нам может принести только ветер. А ветра нет. Корабль застыл, словно прикованный грузом злого рока. Морская вода - словно черное молоко. Если бы в этой безбрежности волы и тумана увидеть хоть одну птицу! Птиц нет. Нет даже птиц-боцманов, которые спят на воде. Так далеко на север они, видимо, не залетают. Водяные змеи с желтыми и черными кольцами - единственные живые свидетели нашего вынужденного дрейфа; они большими кругами плавают вокруг моей "Судьбы". Чего они ждут? Будь я суеверным человеком, я бы наверняка подумал, что их круги и извивы подчиняются волшебной палочке колдуна, который опутал нас волшебной паутиной, и мы обречены оставаться недвижимыми.
      Но я не верю в судьбу, в дурные звезды или предзнаменования. Все это выдумки.
      Я жду, когда поднимется солнце и задует ветер.
      Быть откровенным - большая роскошь.
      Сначала несколько голых фактов. Тех, что застряли у меня в глотке.
      Я ошибся в своем суждении о Ричарде Хеде. Очень жестоко ошибся. Я унизил его в глазах сообщников. Должен был предвидеть, что такой человек будет искать случая отомстить.
      Его банда сумела одолеть Сэма Кинга у дверей моей каюты. Они решили, что убили его, но мой верный друг, теряя сознание, исхитрился запереть мою каюту снаружи и выбросить ключи в море. Это я узнал от самого Сэма несмотря на раны и пробитый череп, есть надежда (да хранит его Всевышний!), что он поправится.
      Чтобы сломать дверь каюты, Хед, должно быть, послал за бревном. Если так, то он непростительно промедлил. Поскольку в этот момент - разумеется, еще до того, как кто-либо из бунтовщиков успел спуститься с юта - из своей (бывшей Уота) каюты появился индеец, и все переменилось.
      Почему? Каким образом?
      Я могу полагаться только на рассказ Гуаякунды. Его версия выглядит по меньшей мере странной. И все же я ему верю.
      Хед по какой-то причине испугался. Этот подонок говорил немного по-испански и когда, наставив пистолет на индейца, начал что-то с беспокойством объяснять своим сообщникам, индеец слышал, как он без конца повторял одно слово: "колдун".
      - Он считал тебя колдуном? - спросил я. - Почему?
      Индеец пожал плечами.
      - Не знаю. Может, он сошел с ума. Может, слышал разговоры в Сан-Томе.
      - Какие разговоры?
      - Разговоры рабынь.
      - Они называли тебя колдуном? Индеец кивнул.
      - Это ничего не значит, - сказал он. - Они называли меня так, потому что они не понимали.
      Я не стал спрашивать у него, чего не понимали эти суеверные женщины. Меня больше интересовало, почему Хед неожиданно изменил свои планы и вместо меня решил убить Гуаякунду. Я спросил индейца и получил ошарашивающий ответ:
      - Человек с заплаткой уже пытался повесить меня.
      - В испанском форте?
      - Да. Их было двое. Они держали лошадь. Он был одним из них.
      - Так... значит, Хед уже пытался тебя однажды повесить, - сказал я. Впрочем, из этого не следует, что он должен был повторить попытку...
      - Он был уверен, что я колдун, - пояснил индеец. - Он думал, что у меня есть особая сила. Наверное, он хотел проверить, можно ли меня вообще убить. Или думал, что моя смерть лишит силы тебя.
      - Но это нелепо!
      Индеец улыбнулся.
      - Когда белые люди впервые пришли в мою страну, индейцы решили, что это боги. Может быть, теперь страх действует в обратном направлении.
      Дикая мысль. Я отверг ее.
      - Я думаю, Хед сошел с ума, - сказал я.
      - Да, - ответил индеец.
      Я продолжал расспрашивать его. Меня снедало желание узнать все подробности случившегося до моего появления, до того, как я увидел ту жуткую сцену. Как удалось Хеду с сообщниками заставить его спуститься с юта? "Приставив пистолет к виску", - сказал индеец. Как им удалось связать его и вздернуть на рее - ведь я сам видел, какой громадной силой он обладает? "Опять-таки с помощью пистолета", - сказал индеец. Его ответы звучали вполне убедительно. Все было разумно и объяснимо, кроме пантомимы повешения. И вот мы дошли до крика.
      - Никогда не слышал ничего подобного, - сказал я. - Ты уже говорил мне о своем крике. Ты сказал, что он сводит людей с ума, гонит их убивать. Что это крик Золотого Человека.
      Взгляд индейца оставался непроницаемым.
      - Я сказал Гуоттаролу правду.
      - Что означает этот крик? - спросил я. - Золотой Человек - это ты?
      Лицо индейца передернула страдальческая гримаса. Он закрыл глаза рукой, словно боялся, что я его ударю.
      - Нет! - крикнул он. - Нет!! Нет!!
      Мне стало стыдно. Я понимал, что не имею права задавать ему такие вопросы. Что вторгаюсь на чужую территорию. Но остановиться не мог. Не праздное любопытство руководило мной. Потребность узнать и понять.
      - Значит, Золотой Человек - твой бог? - спросил я. - И в тебе говорит голос твоего бога? В этом значение крика? Он голос бога чибчей?
      Индеец медленно отнял руку от лица.
      - Я не знаю, - сказал он.
      В его глазах стояли слезы. Человек, который еще вчера разил своих врагов и рвал их на части, плакал передо мной безутешно, как малый ребенок.
      Я не мог продолжать беседу. Жалость и смущение овладели мной. Никогда еще я не видел индейца таким подавленным. Мне пришло в голову, что он пусть по-своему, примитивно - не меньше меня ранен вчерашним событием. Речь, конечно, идет о внутренних ранах, ранах сердца и души, что могут быть столь же страшными, как разбитый череп Сэма Кинга.
      И все же индеец заговорил:
      - Я сказал Гуоттаролу правду, - произнес он, всхлипывая. - Я сказал ему, что знаю и чего не знаю. - Он взял себя в руки. Посмотрел мне в лицо невидящими от слез глазами. - Но это еще не вся правда, которую я знаю. Есть еще та, которую не знаю. Мы поговорим об этом. Может быть, завтра?
      Тон его был одновременно уверенным и просительным. Словно он предлагал отсрочку ради нашего общего блага. Я не понял его, но согласился. Кивнул. Он повернулся и ушел.
      27 апреля
      В полночь - неужели это было всего час назад? -я почувствовал первые слабые дуновения легкого ветерка. Теперь ветер уже надул наши паруса. Туман рассеялся. Под темным, усыпанным звездами небом моя "Судьба" плывет на восток.
      Я многое узнал в последние шестьдесят минут. Это время я провел с индейцем, мы доверительно беседовали на юте. Никто не мешал нашему разговору.