Глава III. СРЕДИ КОМАНЧЕЙ

На территории Техаса, Нью-Мексико и Аризоны, там, где притоки Рио-Гранде стекают с хребтов и отрогов гор Сьерра-де-лос-Органос, Гуадалупе и Рианка, раскинулась огромная дикая страна. Беспорядочные нагромождения скал, глубокие ущелья с отвесными стенами, покрытые девственными лесами долины сохраняют столь первозданный вид, словно с того дня, когда Господь сотворил землю, были напрочь отрезаны от внешнего мира.

Ветер подхватывает цветочную пыльцу и семена и перебрасывает их через горные хребты и пики, благодаря чему в долинах и на лугах буйствует растительность. Черные и бурые медведи блуждают там, нагуливая жир перед холодной зимой, которую проводят в укромных берлогах. Стада бизонов в несколько сот голов с топотом протискиваются сквозь узкие проходы и кочуют в поисках новых пастбищ. Здесь же время от времени появляются белые и меднокожие действующие лица, по дикости не уступающие окрестностям, и когда они исчезают — никто не знает, что с ними произошло, так как каменные исполины молчат, молчит и первозданный лес, а человек до сих пор не понимает языка зверей.

Кто отважится ступить сюда? Иногда забредает отчаянный охотник, полагающийся только на себя самого и на свое ружье, иногда здесь находит убежище беглец, скрывающийся от людского возмездия за свои преступления, крадется индеец, вышедший на тропу войны против всего мира, потому что весь мир — и белых, и краснокожих — объявил его вне закона. Здесь из-за кустов может внезапно показаться меховая шапка траппера, широкополое сомбреро мексиканца или похожая на шлем, завязанная узлом на макушке черная грива индейца.

Что здесь понадобилось каждому из них, что привело в эти недоступные места? Ответ всегда один — вражда с людьми и борьба за существование. Однако выжить здесь так трудно, что иногда кажется: жизнь не стоит тех усилий, которые приходится тратить, чтобы ее сохранить.

Внизу по равнине проходит граница между владениями апачей и команчей, там вершатся героические дела, о которых история умалчивает. Иногда после кровопролитного сражения не один побежденный — целые их отряды вынуждены искать спасения в этих недоступных горах, где ждет их новое сражение не на жизнь, а на смерть — на этот раз с силами природы, победить которые значительно труднее, чем противников из плоти и крови.

Река Пекос зарождается в горах Сан-Хуан и вначале течет к юго-востоку, а затем, пробившись через Сьерра-Бланка, сворачивает прямо на юг. Миновав горы, река описывает огромную дугу в западном направлении; справа и слева от нее высятся горные отроги, но вдоль берегов тянется где широкая, а где поуже полоса прерии, приметная издали по высокой траве. Зеленые леса словно стекают со склонов в пойму реки.

Трудно найти более опасное место. Горы стоят такой сплошной стеной, что щель или каньон здесь редкость, и поэтому тот, кто не хочет встретиться с врагом, никак не может обойти его стороной. Конечно, можно бросить лошадь и, рискуя сломать себе шею, найти убежище в отвесных скалах, но человека без лошади ждет в этих краях верная гибель…

Итак, мы ехали по долине Пекос. Я бывал там и раньше, но тогда я путешествовал в компании многочисленных и опытных воинов племени апачей. Теперь же нас было всего четверо, к тому же нам приходилось не спускать глаз с пленника, которому, хотя он и слушался беспрекословно, доверять все равно было нельзя. Я хорошо знаю людей, опустившихся до грабежа и разбоя, и оттого не тороплюсь принимать за чистую монету их притворное раскаяние.

Была середина августа, солнце скрывалось за высокими горами сразу после полудня, и мы постоянно мерзли. Холод изнурял нас, тело коченело, мы зябко кутались в одеяла. В течение дня Хоблин ехал между нами, а на ночь мы его связывали. Стейкмен собственной жизнью ручался за достоверность своих слов. Однажды, когда время близилось к полудню, Бернард Маршалл спросил меня:

— Далеко ли еще до Скеттл-Пик и Хэд-Пик?

— Мы могли бы уже завтра быть там. Но Хоблин утверждает, что долина с тайником находится правее.

— А не лучше ли сначала поехать в горы и отыскать там Фреда Моргана?

— Отыскать его в горах не так-то просто. К тому же негодяй опытен и может заметить нас. Патрик опережает нас всего на несколько часов, и мы скорее нагоним его, чем отца.

— Стойте! — воскликнул вдруг ехавший во главе отряда Сэм. — Видите вот эту лежащую на земле ветку? Похоже, кто-то проехал здесь, и совсем недавно.

Мы подъехали поближе и спешились. Сэм поднял ветку, повертел ее в руках и протянул мне.

— Погляди на нее, Чарли.

— Готов поклясться, что ее сломали не более часа назад.

— Можешь не клясться, Чарли, я тебе верю, потому что и сам так думаю.

Я внимательно осмотрел землю.

— Здесь прошли двое белых. Смотри.

В кармане у меня лежали две палочки, вырезанные по длине следа тех, кого мы преследовали. Я достал их и приложил к отпечаткам, видневшимся в траве.

— Это они, мерка подходит к следам. Дальше ехать нельзя, Сэм.

— Ты прав. Патрик не должен заметить, что кто-то идет за ним по пятам. Но если уж негодяи сошли здесь с лошадей — сделали они это не без умысла. Видишь: вон там стояли их лошади и копытами разрыли песок. А человеческие следы ведут дальше в лес. Пойдем посмотрим, почему Патрика потянуло на лесные прогулки.

Мы приказали остальным ждать нас на опушке, а сами пошли по следу. Пройдя несколько шагов, вдруг остановились: кочки мха под вековой сосной были срезаны рукой человека. Мы подняли их.

— Кирка! — удивился Сэм.

Подо мхом виднелся четкий отпечаток инструмента.

— Действительно! — недоуменно согласился с ним я. — Здесь лежала кирка.

— Они унесли ее с собой. Но откуда она здесь взялась? — продолжал удивляться Сэм.

— По-моему, все очень просто. Капитан и лейтенант, после того как зарыли свое сокровище в долине, спрятали кирку здесь, чтобы она не мешала им в дороге. Наверняка где-то здесь на деревьях есть отметки, по которым легко найти этот тайник. А кирка обязательно понадобится негодяям, когда они вернутся за деньгами.

Я уложил на место кочки мха и осмотрел деревья — действительно на стволах сосен виднелись зарубки.

— Что ты скажешь, Чарли? — спросил меня Сан-Иэр.

— Думаю, что Хоблин не лжет: Патрик собрался в долину.

— Мы должны опередить его. Только вот ведь незадача: нам неизвестно, сразу он туда пойдет или будет дожидаться отца.

— Сейчас мы все выясним.

Когда мы вернулись к нашим спутникам, я спросил Хоблина:

— Как далеко отсюда до поворота на долину?

— Я был здесь давно и точно не помню, но, по моим расчетам, не больше двух часов.

— Тогда в путь! Мы пойдем по его следу и все поймем. Если Патрик сразу свернет в долину — значит, он спешит добраться до сокровищ; а если же поедет прямо — стало быть, решил сначала встретиться с отцом. Мы, что называется, сели им на пятки.

— Ты все верно говоришь, Чарли, но мы слишком близко от Патрика. Пусть отъедет подальше, не то он может заметить нас. А мы пока спрячем лошадей в зарослях и чем-нибудь перекусим. Я чертовски проголодался, а пост, вот ведь незадача, мне не на пользу.

Мы так и сделали. Сидя на мягком мху, мы с трудом пережевывали жесткое, как ремень, вяленое мясо, когда Хоблин вдруг тихо вскрикнул:

— Посмотрите вон туда, за овраг! Мне показалось, там что-то блеснуло на солнце. Может, это наконечник копья.

— Мыслимое ли дело, — презрительно отозвался мистер Маршалл, — с такого расстояния рассмотреть наконечник.

— Рассмотреть, конечно, нельзя, — вмешался я, — однако заметить отблеск солнца можно. Особенно если это команчи — у их копий широкие железные наконечники. А это значит…

В то же мгновение я умолк, заметив странный блик над оврагом.

— Несомненно, это индейцы. Слава Богу, мы успели спрятать лошадей. А если бы мы поехали дальше, они наверняка заметили бы нас — ведь солнце светило нам в лицо.

Мы немедленно отползли в кусты, а я достал подзорную трубу и направил ее на овраг. То, что я там увидел, не доставило мне радости.

— Полюбуйся на них, Сэм, — сказал я, протягивая подзорную трубу Сан-Иэру. — Их там сотни полторы, не меньше.

Сэм взглянул в подзорную трубу и передал ее Бернарду.

— Посмотрите и вы хоть раз на краснокожих, мистер Маршалл. Вы когда-нибудь имели дело с команчами?

— Никогда. А вы уверены, что это команчи?

— Уверен ли я? Да я в краснокожих разбираюсь не хуже, чем вы в своих дорогих побрякушках. Конечно, в этих местах можно встретить и апачей, но у них совсем другие прически. Обратите также внимание на боевую раскраску: красные и голубые полосы. Команчи откопали топор войны. Поэтому они до блеска надраили наконечники копий и набили колчаны отравленными стрелами, с которыми мне сегодня совсем не хочется знакомиться. Чарли, — обратился он ко мне, — что будет, если они поедут в нашу сторону?

— Они заметят нас.

— Ну, это не так-то просто, но нам все равно надо выйти и уничтожить следы под деревьями.

— Бесполезно, Сэм. Краснокожие обязательно наткнутся на наши следы у реки, пойдут по ним и обнаружат нас.

— Так оно и будет, но мы тем временем успеем унести отсюда ноги.

— Ты прав, так мы выиграем время. Попытаемся замести следы лошадей на опушке, не покидая убежища.

Позади меня стояла засохшая тонкая елка. Я срезал ее под корень и потряс ею над отпечатками лошадиных копыт. Сухая хвоя посыпалась на землю и прикрыла следы. Теперь только очень опытный глаз мог различить их.

— По-моему, ты перемудрил, Чарли, — произнес Сэм, с лукавой улыбкой глядя на меня.

— Почему же?

— Да потому что на клене не растут иголки.

Действительно, прямо над следами наших лошадей, которые я так «удачно» замел, стоял клен. Но на переделку уже не оставалось времени — все наше внимание было приковано к индейцам, которые остановились в овраге и выслали вперед разведчиков.

— Слава Богу! Они идут в другую сторону! — радостно воскликнул Сэм.

— Почему вы так решили? — удивился Бернард.

— Растолкуй ему ты, Чарли. У тебя это лучше получится.

— Все очень просто. Команчи выслали вперед трех разведчиков. Двое из них взбираются на холм, а третий едет вдоль реки, а это значит, что отряд будет переправляться вброд ниже по течению.

Вскоре разведчики вернулись к отряду, и команчи двинулись вдоль реки. Теперь мы могли видеть их и без подзорной трубы и пересчитать краснокожих. Выяснилось, что их вдвое больше, чем мне показалось вначале. Молодые, сильные, как на подбор, воины принадлежали к двум ветвям племени команчей, так как во главе отряда ехали два вождя.

— А эти двое с орлиными перьями в волосах — вожди? — спросил Бернард.

— Да.

— А мне как-то говорили, что индейские вожди всегда ездят на белых лошадях.

— На белых? Ха-ха-ха! — засмеялся Сэм.

— Тот, кто сказал тебе это, знал об индейцах понаслышке, — произнес я. — Краснокожие предпочитают лошадей темной масти, так как белый цвет виден издалека и даже на охоте невозможно приблизиться к дичи на светлом коне. Только на севере, зимой, когда все покрыто снегом, индеец садится на такого коня и сам укутывается в белое одеяло. И я не раз прибегал к этому способу.

Тем временем индейцы начали входить в воду и один за другим пересекать реку. Несмотря на бурное течение, они выходили из реки всего на несколько шагов ниже того места, где входили.

Увидев, что краснокожие снова выслали вперед разведчиков, а затем двинулись вниз по течению, мы вздохнули с облегчением.

Опасность миновала, Сэм гладил по шее свою Тони и приговаривал:

— Что ты об этом думаешь, моя старушка? Ничего страшного, правда? Во всяком случае, краснокожие не смогли бы отрезать мне уши; а тебе хвост. Нам с тобой бояться нечего. Чарли, — обратился он ко мне, — а что будет с Патриком и его сообщником? Ведь их следы индейцы наверняка заметят.

— Ничего с ними не будет, — ответил вместо меня Хоблин.

— Почему же?

— Они давно знакомы. Это команчи из племени ракуррои. Наш капитан и Патрик выкурили с ними трубку мира. Мы сбывали им добычу.

— Хуже не придумаешь. Значит, краснокожие станут на его защиту, — пригорюнился Сэм, — и нам с ними не справиться. Уж больно их много.

— Мы должны терпеливо ждать, Сэм, — утешил я его. — Я уверен, что Патрик не возьмет команчей с собой в долину, где зарыты сокровища. Он ограничится тем, что выкурит с вождями трубку мира, посидит у костра, а затем под благовидным предлогом улизнет, чтобы обделать свои делишки без лишних свидетелей.

Я подполз к опушке леса и высунул голову из зарослей, чтобы проследить за индейцами, которые уже исчезали за холмом у поворота реки. Прежде чем уползти обратно, я машинально бросил взгляд в другую сторону — вверх по течению реки — и поспешил снова спрятаться. Сэм, заметив, как я отпрянул, тихо спросил:

— Что случилось, Чарли? Еще индейцы?

— Да. Один краснокожий стоит у выхода из оврага.

Сан-Иэр поднес к глазам подзорную трубу.

— Боже, сколько их развелось! Но он только один, если, конечно, за ним не идут другие. Постой, постой! Да ведь это апач!

— Неужели?

— По-моему, это вождь. У него длинные волосы, он спускается к реке.

— Дай-ка мне подзорную трубу.

Но я ничего не увидел, так как индеец уже въехал в воду и скрылся за прибрежными холмами.

— Представляешь, Чарли, какая здесь каша заварится? Команчи вышли в поход, но и не подозревают, что за ними по пятам идут апачи. Ведь этот вождь поехал вперед, чтобы не спускать с них глаз. Он ведет себя чертовски умно: пошел не по следу, а выбрал дорогу повыше — через холмы, а затем по ближайшему ущелью. Теперь все притихните и замрите — краснокожие от природы наделены острым зрением. Апач поедет мимо нас, поэтому придержите лошадей и прикройте им ноздри, чтобы они не фыркнули при его приближении.

Мы не могли видеть апача, потому что находились за холмом, скрывавшим от нас правый берег реки, но не прошло и пяти минут, как послышался топот копыт.

Мои товарищи отползли назад к лошадям, а я остался лежать у самой опушки. Индеец ехал медленно, вглядываясь в землю. Может быть, он заметил следы Патрика?

Видимо, так оно и было, так как апач неожиданно остановил лошадь, бросил взгляд на елочные иголки, которыми я пытался замести следы, и в одно мгновение оказался на земле с томагавком в руке.

— Стреляй, Чарли, — послышался голос Сэма, и я заметил, что он вскинул ружье.

Индеец заметил его и, перепрыгивая через кусты, бросился на вестмена, но я вскочил на ноги и в прыжке, опережая их обоих, одной рукой отвел готовое выстрелить ружье, а другой удержал занесенную для удара руку апача.

— Виннету! Разве великий вождь апачей убивает своих друзей?

Краснокожий застыл, затем медленно опустил руку, и его темные глаза заблестели.

— Чарли!

Он всегда был скуп на слова и сейчас ограничился одним лишь возгласом, но в его голосе слышалась такая радость, какую гордые индейцы обычно стыдятся выражать вслух. Он заключил меня в объятия и прижал к груди.

— Что привело моего брата на Пекос? — спросил я.

Он заткнул за пояс томагавк и ответил:

— Собаки команчи покинули свои стойбища, чтобы отдать апачам свою кровь. Великий Дух говорит, что Виннету снимет с них скальпы. Но что делает в этой долине мой белый брат? Ведь он говорил мне, что собирается переплыть Великую Соленую Воду, чтобы навестить вигвам своего отца и сестер, а затем отправиться в огромную пустыню, которая страшнее Мапими и Льяно-Эстакадо?

— Я уже навестил вигвам отца и побывал в Сахаре, но дух прерии звал меня к себе и в свете дня и в темноте ночи. Я не мог не послушаться его зова.

— Мой брат поступил правильно. У прерии большое сердце, которое вмещает в себя и жизнь, и смерть, а тот, кто хоть раз почувствовал его биение, не может уйти навсегда, он должен вернуться. Хуг!

Он взял коня под уздцы и вместе со мной вошел под сень деревьев. Только тут он увидел остальных моих товарищей. Их присутствие его вовсе не удивило, и он вел себя сдержанно, ожидая, что я сам представлю их ему. Дотянувшись рукой до переметной сумы у седла, Виннету достал оттуда трубку и индейский кисет с табаком и невозмутимо уселся на землю.

— Виннету ездил далеко на север, — произнес он, — и там у Большого Озера взял священную глину для трубки. Чарли станет первым, кто ее закурит.

— Мои товарищи также желают пить из нее дым мира вместе с моим краснокожим братом.

— Виннету курит трубку только с мужественными воинами, в чьих сердцах нет места лжи и на чьих губах живет только правда. Но Виннету знает, что его белый брат избегает общества дурных людей.

— Великий вождь апачей не мог не слышать о смелом охотнике Сан-Иэре.

— Виннету слышал о нем, но никогда не видел его лица. Он знает, что Сан-Иэр мудр, как змея, хитер, как лисица, и храбр, как ягуар. Он пьет кровь краснокожих мужей и отмечает их смерть на прикладе ружья, но убивает только тех, кто причинил ему зло. Пусть подойдет и выкурит с Виннету трубку мира и дружбы.

Старый знаменитый вестмен смутился, как мальчишка, от похвалы великого воина прерии, известного своей справедливостью и отвагой.

— Мой краснокожий брат сказал правду, — произнес он. — Я убиваю только тех, кто хочет отнять у меня жизнь, но смелые и честные воины всегда могут рассчитывать на мою помощь.

— Пусть вождь апачей взглянет на этого бледнолицего воина, — сказал я, указывая на Бернарда. — Большое несчастье обрушилось на него. Еще недавно он был богат и счастлив, но по вине белых грабителей и убийц лишился отца и состояния. Убийца ищет убежища на Пекос, но вскоре умрет от его руки.

— Виннету станет его братом и поможет поймать убийцу отца. Хуг!

Виннету всегда держал свое слово, поэтому я обрадовался его обещанию. Помощь Виннету стоила больше, чем все усилия полиции. О большем нельзя было и мечтать.

Тем временем апач набил трубку и закурил ее. Он пустил дым три раза к небу, три раза к земле, а затем на все четыре стороны света, после чего протянул трубку мне. Я повторил ритуал и передал трубку Сэму, а тот — Бернарду Маршаллу. В конце концов после завершения обряда трубка вернулась к Виннету.

— Мой краснокожий брат ведет много воинов? — спросил Сан-Иэр апача.

— Уфф!

Этот индейский возглас означает удивление, и Сан-Иэр, услышав в ответ только восклицание, подумал, что Виннету его не понял.

— Я спросил, сколько воинов ведет мой брат, — повторил он свой вопрос.

— Уфф! Пусть мой белый брат ответит мне, сколько нужно медведей, чтобы расправиться с сотней сотен муравьев.

— Достаточно одного.

— А сколько крокодилов надо, чтобы проглотить сотню лягушек?

— Тоже достаточно одного.

— А сколько вождей апачей надо, чтобы убить сотню ракуррои? Когда Виннету выступает на тропу войны, он не берет с собой воинов, а идет один, потому что он вождь не одного племени, а повелевает всеми апачами. Стоит ему протянуть руку, и, где бы он ни был, к нему поспешат тысячи воинов. У него повсюду глаза и уши, и он всегда знает, что делают сыновья команчей, и у него хватит томагавков и ножей, чтобы уничтожить всех своих врагов.

После этих слов Виннету обратился ко мне:

— Я знаю, что мой брат предпочитает говорить языком оружия, но я прошу его рассказать мне, что привело его сюда и что он собирается делать.

Я вкратце поведал ему все, что со мной произошло со времени нашей последней встречи. Он внимательно выслушал меня, а когда я закончил, выпустил последнее облачко дыма из трубки, спрятал ее в мешочек и встал на ноги.

— Пусть мои белые братья следуют за мной.

Он вывел свою лошадь из зарослей и вскочил в седло. Мы последовали его примеру и двинулись в путь. Виннету ехал на давно мне знакомом ширококостном гнедом жеребце, похожем на первый взгляд на заезженную ломовую лошадь. Только такой знаток, как Виннету, мог выбрать его для себя. Пущенный вскачь гнедой был недосягаем для других скакунов. Его размашистая спокойная рысь не утомляла всадника, конь не знал устали и не задыхался от долгого бега. По уму и преданности он мог сравниться лишь со старушкой Тони. Острые и твердые, как сталь, копыта раскроили череп не одному волку и не раз обращали в бегство пуму. Когда Виннету садился в седло, казалось, что всадник и лошадь имеют единое тело, единую душу и единую волю. Отважное и выносливое животное никогда не подводило хозяина.

Спустившись к реке, мы доехали до места переправы команчей. Поразительно, но они чувствовали себя в безопасности, так как даже не попытались замести следы. Мы двигались за ними, останавливаясь на каждом повороте и внимательно вглядываясь вперед. Внезапно на опушке леса апач осадил лошадь, подал нам знак молчать и застыл. Я вытянул шею и напряг зрение, пытаясь проникнуть взором сквозь густую листву, но ничего не увидел.