— Как далеко отсюда до той горы?

— Мы будем там к вечеру. Виннету знает путь, потому что именно там он заключил союз с отцом вождя Кои-Тсе. Потом он предал меня, и я взял его скальп. Пусть мои братья больше не ищут следы, а доверятся Виннету.

И он пустил коня вскачь, а мы последовали за ним.

Мы долго ехали по ущельям, пока наконец горы внезапно не расступились. Перед нами показалась огромная зеленая равнина. Вокруг нее высились мрачного вида скалы.

— На языке дакота эта прерия называется И-Аком-Аконо, что значит Долина Крови, — объяснил Виннету, подгоняя коня.

Так вот какова была та жуткая долина, сплошь политая кровью, о которой так много легенд рассказывали вестмены! Именно сюда краснокожие из племен сиу приводили пленников, обреченных на смерть. Здесь погибла не одна тысяча людей, погибла мучительной смертью у столбов пыток — их сжигали живьем, убивали ударом ножа или томагавка, зарывали в землю. Никто: ни белый, ни индеец — не осмеливался добровольно проникнуть в эту долину. Только Виннету был способен на такой отчаянно смелый поступок.

Длительная бешеная скачка начала сказываться на лошадях, даже мой мустанг потихоньку сдавал, однако мы беспощадно нахлестывали измученных животных. Внезапно перед нами возникла гора, больше напоминавшая беспорядочное нагромождение сдвинутых неведомой силой исполинских камней. У подножия этой приметной возвышенности начинался лес. Здесь Виннету приказал нам остановиться и дать отдых лошадям.

— Гора Хенкок перед глазами моего брата, — сказал Виннету.

— А где же пещера? — спросил я.

— Вход в нее с другой стороны. Пусть мой брат следует за мной, и через час мы будем у входа в нее.

— Ты берешь с собой только меня?

— Да, только тебя. В этих местах господствует смерть. Пусть наши братья пока найдут в лесу укрытие для себя и лошадей и ждут нашего возвращения.

Гора, у подножия которой мы остановились, была вулканического происхождения. По-видимому, чтобы обойти ее, понадобился бы час. Я оставил флинт и штуцер у седла моего чубарого и отправился вслед за Виннету, который уже карабкался по западному склону к вершине.

Дорога была чрезвычайно опасна. Я никогда не видел вождя апачей таким осторожным и осмотрительным. Казалось, что он ожидает стрелу или удар томагавка из-за каждого куста, из-за каждого валуна. Прошел целый час, пока мы, наконец, добрались до вершины.

Не говоря ни слова, Виннету приложил палец к губам, лег на землю и ужом пополз в заросли. Я последовал его примеру. Высунув голову из-за кустов, я обнаружил перед собой разверстую бездну, так что даже вздрогнул и замер от неожиданности. Пропасть гигантского кратера зияла так близко, что я мог рукой прикоснуться к его краю. Почти отвесные склоны поросли редким кустарником, а в самом низу, на площадке футов в сорок, лежали связанные по рукам и ногам жители поселка Хелльдорф.

Я сосчитал пленников: здесь были все, кто имел несчастье выстроить Хелльдорф на землях сиу. Вокруг сидели или расхаживали вооруженные краснокожие.

Я внимательно осмотрел склоны и убедился, что спуститься вниз без веревки невозможно. Пока я ломал голову, как бы приспособить ремни, которых у нас было предостаточно, и как бы снять часовых, Виннету пополз назад. Полностью полагаясь на его знания и опыт, я двинулся за ним.

— Это и есть та знаменитая пещера?

— Да.

— А где находится вход в нее?

— На восточном склоне, но войти туда не удастся даже десяти Олд Шеттерхэндам.

— Мы и не будем пытаться проникнуть в пещеру через вход. У нас достаточно ременных лассо, по которым мы спустимся вниз.

Виннету кивнул в знак согласия, и мы поползли вниз по склону туда, где нас ждали товарищи. Однако во всем этом было немало загадочного: почему индейцы не стерегли западный склон горы? То, что там не было часовых, не вызывало сомнений, иначе нам бы нипочем не подобраться к краю кратера незамеченными…

Солнце уже прикасалось своим краешком к вершинам гор, когда мы вернулись к нашему отряду и не мешкая стали готовиться к сражению. Собрав все лассо, мы сплели из них толстый и прочный канат. Виннету отобрал двадцать самых ловких из наших спутников, а остальные получили приказ караулить лошадей. Двое из числа оставшихся должны были через час после нашего ухода сесть на коней, объехать гору с востока и разжечь далеко в прерии несколько костров, а затем сразу же вернуться к отряду. Суть нашей уловки состояла в том, что, пока индейцы будут выяснять, кто осмелился встать лагерем в их владениях, мы успеем добраться до кратера незамеченными.

Скрывшееся за горами солнце расцветило пурпуром западную часть неба. Закатный багрянец медленно растекался, бледнел и затягивался в вечерней синеве. Виннету долго сидел на траве, устремив взор в вечернее небо. Внезапно он встал и, не сказав никому ни слова, покинул наш лагерь. Последние несколько часов он был, как мне казалось, сам не свой. В нем что-то изменилось, и, как я ни ломал голову, не мог понять — что же именно. Глаза его лихорадочно блестели, на обычно гладком лбу появились морщины, свидетельствующие о тревожных мыслях. Он явно утратил душевное равновесие, что-то угнетало его. Мне подумалось, что я имею право спросить друга о причине тревоги.

Найти Виннету было не сложно — он стоял на опушке леса, прислонившись к дереву, и всматривался в отблеск заката на быстро темнеющем небе, по которому плыли редкие высокие облака, подсвеченные золотыми лучами уходящего солнца. Я шел бесшумно, но Виннету, несмотря на свои раздумья, не только услышал, но и узнал, кто к нему приближается. Не оборачиваясь, он произнес:

— Мой брат Чарли ищет меня. Ты снова прав. Нам надо побыть вместе, ибо вскоре мы расстанемся навсегда.

Я положил руку ему на плечо.

— Какие тени омрачили душу моего брата Виннету? Прошу тебя, гони прочь злые мысли.

В ответ он поднял руку и указал на запад со словами:

— Там горел огонь жизни, теперь все исчезло и наступает мрак. Разве ты в силах отогнать подступающие тени?

— Нет, но ранним утром появится свет и встанет новый день.

— Для Виннету не будет нового дня. Солнце его потухнет, как потух сегодня день, и никогда больше не взойдет.

— Мой любимый брат Виннету не должен принимать близко к сердцу пустые предчувствия. Этой ночью нас ждет очень опасная схватка, но вспомни, как часто смотрели мы смерти в глаза и как она протягивала к нам руки, но всегда отступала. Не поддавайся грусти! Твое тело и душа устали за последние дни.

— Виннету никогда не устает, и трудности его не пугают. Мой брат Олд Шеттерхэнд знает меня. Я всегда жаждал пить из родника знаний. Ты указал мне этот родник и утолял мою жажду. Я многому научился у тебя, но все-таки остался краснокожим мужем. Белые люди похожи на домашних животных, забывших голос природы. Индеец похож на дикого зверя, которого никогда не обманывает чутье, потому что он чувствует и слышит душой. Дикий зверь узнает о приближении смерти и старается укрыться в лесной чаще, чтобы умереть в одиночестве. Я чувствую то же самое, поверь мне, Чарли! Голос смерти зовет меня, а он никогда не обманывает.

Я обнял его.

— Твое предчувствие обманчиво, брат мой. Разве у тебя было когда-нибудь что-то подобное?

— Нет. Сегодня — впервые.

— Тогда откуда ты знаешь, что это предчувствие смерти? Ведь ты никогда не слышал ее голоса!

— Он звучит в моих ушах, он говорит мне, что Виннету погибнет от пули, которая вонзится в его грудь. Голос смерти говорит правду: только пуля может сразить меня. Вождь апачей не боится ни ножа, ни томагавка и способен отразить любой удар. Пусть мой брат поверит мне — сегодня я уйду в Страну Вечной…

Он запнулся и не договорил последнего слова. Согласно верованиям индейцев, мертвые уходят в Страну Вечной Охоты. Что же помешало ему? Он обнял меня, помолчал, а затем продолжил:

— Сегодня я уйду туда, куда ушел сын доброго Маниту, чтобы приготовить для нас дом Отца нашего, и куда за мной придет когда-нибудь мой брат Олд Шеттерхэнд. Там мы снова встретимся, когда не будет больше различий между белыми и краснокожими сыновьями Отца, который одинаково любит всех своих детей. Там будет царить вечный мир, там белые не будут травить как зверей и убивать краснокожих, которые приняли их как братьев. Добрый Маниту взвесит на весах справедливости поступки своих детей, а Виннету предстанет перед ним и будет просить помиловать убийц своего народа.

Он прижал меня к груди и умолк. Его слова тронули меня до глубины души. Какой-то внутренний голос подсказал мне, что Виннету терзают не пустые страхи и что его предчувствие — истина. Однако я пытался найти другие причины.

— Мой брат Виннету считает себя сильнее, чем он есть на самом деле. Он самый смелый воин своего племени, но он всего лишь человек. Я никогда не видел его усталым, но последние дни изнурили даже меня. Мой брат потерял много сил, усталость гнетет его душу и лишает веры. Но как только человек отдохнет, проходят и мрачные мысли. Пойдем, брат мой. Наши спутники ждут нас у подножия горы, ляг рядом с ними и отдохни.

Вождь апачей упрямо встряхнул головой.

— Мой брат Чарли не может предлагать мне всерьез то, что он предлагает.

— Но почему? Я видел пещеру и знаю, что делать. Я сам поведу людей.

— Почему ты не хочешь, чтобы я там был? — спросил Виннету, и его глаза блеснули странным блеском.

— Ты сделал очень много, и тебе пора отдохнуть.

— А разве ты не сделал больше? Больше меня и больше других? Я нс останусь.

— Даже если я попрошу тебя? Даже если я потребую?

— Нет! Ты хочешь, чтобы потом мне говорили в глаза, что вождь апачей Виннету испугался смерти?

— Никто не посмеет сказать тебе такое.

— Даже если все будут молчать и никто не посмеет назвать меня трусом, останется один человек, чьи укоры покроют краской стыда мое лицо.

— Кто же это?

— Я сам! Если Виннету предпочтет отдых сражению, если Виннету бросит своего брата Чарли в опасности, то я без устали буду кричать ему в ухо, что он недостоин называть себя воином и быть вождем смелого народа. Разве мой брат хочет считать меня койотом? Разве Виннету должен презирать самого себя? Нет, лучше погибнуть воином, чем жить трусом!

Я молчал. Мне нечего было ответить на эти горячие слова. Мужественный воин, он никогда не простил бы себе даже мгновенной робости, он не мог позволить себе сохранить жизнь, уклонившись от боя. Он не пережил бы такого позора. Тем временем Виннету продолжал:

— Мы столько раз стояли лицом к лицу со смертью. Ты всегда был готов умереть и даже записал на бумаге, что я должен сделать в случае твоей гибели. Бледнолицые называют это завещанием. Виннету умеет писать, он тоже написал завещание. Смерть зовет меня, поэтому сегодня я скажу тебе, где оно лежит, и попрошу тебя выполнить мою последнюю волю. Ты готов на это?

— Да, хотя от всей души желаю, чтобы твои предчувствия не сбылись и чтобы ты еще много солнц встречал на земле. Однако если тебе суждено будет умереть первым, я почту своим священным долгом выполнить твою последнюю волю.

— Даже если придется подвергнуть свою жизнь опасности, а может быть, и умереть?

— Виннету сомневается в словах своего брата? Пошли меня на верную гибель, и я пойду!

— Я знаю, Чарли, что ради меня ты готов отдать жизнь. Только ты можешь сделать то, о чем я тебя прошу. Помнишь ли ты, как много зим назад мы говорили с тобой о богатстве? Это было так давно! В то время я еще не знал тебя так хорошо, как сегодня.

— Помню.

— По твоему голосу я угадал тогда, что ты говоришь не то, что думаешь. Нет, ты не лгал, но и не говорил всей правды. В то время золото не было для тебя пылью и прахом, оно влекло тебя, не так ли?

— Ты не ошибся.

— А теперь? Скажи мне правду!

— Белые люди ценят золото, но я не желаю мертвых сокровищ. Радость, приносимая золотом, недолговечна и призрачна, настоящее же счастье следует искать не в богатстве, а в душе человека.

— Я знал, что сегодня ты скажешь именно так. Я никогда не скрывал от тебя, что знаю множество мест, где самородки лежат под ногами. Я мог бы сделать тебя очень богатым, но не смог бы сделать тебя счастливым. Добрый Маниту не сотворил тебя для ленивой и сытой жизни, твое сильное тело и большая душа предназначены для лучшего дела. Поэтому я не открыл тебе тайны ни одного месторождения золота. Ты не сердишься на меня за это?

— Нет, — не колеблясь, ответил я. Я стоял перед другом и братом, который, предчувствуя смерть, просил меня исполнить его последнее желание. Разве мог я в такую минуту думать о золоте и богатстве?

— Твои глаза увидят много золота, очень много, — продолжал Виннету. — Но оно не станет твоим. После моей смерти отыщи могилу Инчу-Чуны, моего отца. У ее подножия, с западной стороны, я схоронил в земле завещание. Прочти его и исполни мою последнюю волю.

— Клянусь тебе, я сделаю все, о чем ты просишь! — заверил я вождя апачей. Мой голос предательски дрожал от переполнявших меня чувств. — Нет в мире такой опасности, которая помешала бы мне!

— Благодарю тебя. Нам пора идти. Я знаю, что не доживу до конца сражения, поэтому хочу попрощаться с тобой, мой брат. Пусть Добрый Маниту вознаградит тебя за все, что ты сделал для меня. Сердце твое переполнено словами, которые не могут выразить уста. Похорони меня в Скалистых горах на берегу реки Метсур, на коне, с моим серебряным ружьем. Оно не должно попасть в чужие руки! А когда ты потом вернешься к людям, ты убедишься, что никто из них не любит тебя так, как любил тебя я. Вспоминай иногда о своем друге и брате Виннету.

Суровый вождь апачей подавил рыдание, я прижал его к груди, и слезы потекли у меня из глаз.

— Виннету, брат мой, это всего лишь предчувствие, которое не сбудется, тень, которая рассеется. Ты должен остаться!

— Я ухожу, — ответил он тихо, но твердо и решительно, высвободился из моих объятий и зашагал туда, где нас ждали товарищи.

Я брел за ним, тщетно пытаясь найти доводы, которые сумели бы убедить его отказаться от участия в сражении.

Но, видимо, таких доводов не существовало.

Несмотря на то, что вождь апачей умел владеть собой как никто другой, голос его дрогнул, когда он приказал:

— Уже стемнело. Пора. Пусть мои братья следуют за мной.

Друг за другом длинной цепью мы поднимались вверх по склону, по тому же пути, которым сегодня вел меня Виннету. Двигаться бесшумно в полной темноте намного труднее, чем днем, и прошло не менее двух часов, пока мы наконец достигли пропасти, на дне которой находились пленники. Внизу горел костер, и в его мерцающем свете мы видели, как молчаливо ходят вокруг связанных людей часовые.

Пока мы обвязывали канат вокруг огромного валуна, в прерии к востоку от горы замерцали огни костров. Сразу же из пещеры на дно кратера вышел краснокожий и что-то сказал часовым; те последовали за ним. Наша уловка удалась.

Настала решительная минута. Я схватился обеими руками за канат, чтобы первым спуститься вниз, но Виннету твердо отстранил меня.

— Отряд поведет вождь апачей. Пусть мой брат идет вслед за мной.

Приказав остальным спускаться так, чтобы на канате одновременно было не больше четырех человек, Виннету заскользил вниз. Я выждал минуту и тоже взялся за канат, за мной пошел Фред.

Спускаться вниз с высоты ста пятидесяти футов и не задеть ни одного камня — невозможно. К несчастью, падающий вниз камень ударил ребенка, тот заплакал, и из пещеры немедленно показался индеец. Услышав шум сверху, он поднял голову и в тот же миг закричал, созывая остальных воинов.

— Быстрее, Виннету! — воскликнул я. — Быстрее, иначе все пропало!

Виннету скользил так быстро, словно падал. Я тоже еле прикасался руками к канату, сплетенные в толстый жгут ремни жгли мне ладони, оставшиеся наверху товарищи увидели, что происходит, и торопились, как могли. Несколько мгновений спустя Виннету уже стоял на земле, и сразу же рядом с ним приземлился я.

Не успели мы сделать и шагу, как из пещеры полыхнули огнем два ружья, и Виннету рухнул на землю, как подкошенный.

Я окаменел. Страшное предчувствие Виннету, похоже, сбывалось.

— Брат мой! — позвал я. — Ты ранен?

— Виннету умирает, — слабеющим голосом отозвался апач.

Меня охватила дикая ярость, которую я не мог, да и не питался сдержать. В ту же минуту за моей спиной появился Толстяк Уокер.

— Оглала ранили Виннету, — сказал я. — Вперед! Бей их!

К нам уже бежали пятеро оглала, среди которых я узнал вождя. Не теряя времени на то, чтобы выхватить нож или револьвер, я набросился на них с голыми руками.

— Кои-Тсе! Умри, собака! — закричал я и изо всех сил ударил его кулаком в висок.

Вождь оглала замертво рухнул на землю. Бежавший ко мне второй краснокожий, увидев в свете костра мое лицо и распростертого на земли вождя, в смертельном испуге опустил занесенный для удара томагавк.

— Олд Шеттерхэнд! — пролепетал он.

— Да, это я, Олд Шеттерхэнд! Умри и ты!

Я сам себя не узнавал. От удара кулака свалился замертво и второй индеец.

— Олд Шеттерхэнд! — повторяли в ужасе краснокожие.

— Олд Шеттерхэнд? Так это вы, Чарли? — удивленно заорал Толстяк Уокер. — Наконец-то я все понял! Сейчас мы им всыплем! Вперед!

Кто-то из краснокожих в суматохе сумел ударить меня ножом в плечо, но я не почувствовал боли и еще одним ударом свалил своего противника. Еще двое индейцев погибли от пуль Фреда. Тем временем сверху спускались остальные наши товарищи, я предоставил им довести дело до конца, а сам поспешил к Виннету и опустился рядом с ним на колени.

— Куда попала пуля? — спросил я.

— Сюда, — прошептал он, зажимая левой рукой рану на правой стороне груди.

Я достал нож и разрезал рубашку. Пуля вонзилась ему в легкое. Жгучая боль, какой я до сих пор никогда в жизни не испытывал, пронзила меня.

— Еще есть надежда, брат мой, — пытался я утешить его.

— Приподними меня, чтобы я мог видеть бой, — попросил Виннету.

Я выполнил его просьбу. Он лежал у меня на коленях и смотрел, как из пещеры выбегали индейцы, а наши люди разили их без пощады. Освобожденные от пут пленники с радостными криками схватили лежащее на земле оружие мертвых индейцев и тоже бросились в бой. Но я ни на что не обращал внимания: я смотрел на лицо умирающего друга. Кровь перестала течь из раны на груди, а это значило, что началось внутреннее кровотечение.

— Что я могу еще сделать для моего брата? — с трудом заставил я себя задать вопрос.

Виннету закрыл глаза и ничего не ответил. Не смея пошевелиться, я держал его голову у себя на коленях. Весь забрызганный кровью, Толстяк Уокер подошел ко мне и сообщил:

— Все кончено.

— Он уходит! — не сдержался я. — Все другие — ничто по сравнению с ним!..

Вождь апачей лежал неподвижно. Рабочие, рисковавшие жизнью ради спасения поселенцев, и сами недавние пленники, чуть не павшие жертвой кровожадных оглала, обступили нас. Наконец Виннету открыл глаза.

— Что еще я могу сделать для моего брата? — повторил я.

Слабеющий голос Виннету был еле слышен:

— Пусть мой брат Чарли проводит этих людей к реке Метсур, туда, где будет моя могила. Там много драгоценных камней. Они их заслужили.

— Что-нибудь еще, брат мой?

— Не забывай своего краснокожего брата и молись за него доброму Маниту. Смогут ли поселенцы подняться на склон?

Я понял, чего он хочет, и поспешил утвердительно кивнуть головой, хотя и знал, что руки и ноги пленников искалечены путами.

— Виннету просит их спеть для него…

Поселенцы услышали его слова; не дожидаясь моей просьбы, старик Хильман подал им знак, и все стали взбираться на скальный выступ, нависший над головой Виннету. Глаза вождя апачей провожали поселенцев и обессиленно закрылись только тогда, когда они встали на выступе.

Полилась прекрасная «Аве Мария». Умирающий Виннету вслушивался, держа меня за обе руки.

Когда голоса певцов стихли, он прижал мои руки к своей груди, хотел еще что-то сказать, но ему не хватило сил. Я наклонился, приложил ухо к его губам и услышал, как он с последним вздохом произнес:

— Прощай, мой брат… Теперь Виннету стал христианином…

Предсмертная дрожь пробежала по его телу, кровь хлынула изо рта. Виннету в последний раз сжал мои руки, и вдруг его пальцы похолодели и разжались… Мой друг умер…

Что я еще могу сказать об этом? Настоящую глубокую печаль невозможно выразить словами. Мне хотелось в тот момент только одного: чтобы поскорее наступило время, когда такие кровавые истории станут не более чем старинными легендами…

Мы вдвоем не раз смотрели смерти в лицо. Житель Дикого Запада, не важно — белый или краснокожий, всегда готов встретить смерть. Однако в тот день погиб мой лучший друг, и боль разрывала мое сердце на куски. Я и доныне не нахожу слов, чтобы описать, что я чувствовал. Этот необыкновенный человек и мужественный воин пал так внезапно! Он пал, и теперь угаснет все его племя, все краснокожие!..

Всю ночь я не сомкнул глаз и не вымолвил ни слова. Мои глаза нестерпимо жгло, но они оставались сухими. Предчувствие смерти терзало Виннету не напрасно. Я с радостью провел бы с ним весь остаток своей жизни, но он лежал на моих коленях бездыханный, как когда-то лежали перед ним Клики-Петра и его сестра Ншо-Чи.

Утром мы покинули гору Хенкок. Надо было спешить: оглала могли нагрянуть всей силой в любую минуту. Тело вождя апачей завернули в одеяло и привязали к лошади. От долины реки Метсур нас отделяло всего два дня пути. Заметая следы, мы отправились туда, где Виннету назначил место своего погребения.

На второй день к вечеру мы уже были на берегах этой небольшой горной реки. Тут мы похоронили Виннету со всеми почестями, приличествующими великому вождю. Он сидит верхом на своем мустанге внутри каменного кургана в полном вооружении краснокожего воина и с серебряным ружьем. Только не трепещут на ветру над его могилой скальпы убитых врагов — по христианскому обычаю мы воздвигли на ней крест.

В долине поселенцы нашли не только обещанные камни, но и золотой песок, что с лихвой возместило рабочим потери, которые они понесли, бросив работу и пустившись в погоню за оглала. Многие из них остались там вместе со стариком Хильманом и его друзьями и обосновали новый поселок под прежним названием — Хелльдорф. Остальные вернулись в Экоу-Каньон, где узнали, что главарь шайки железнодорожных грабителей Геллер скончался от ран. Схваченные вместе с ним бандиты были переданы в руки правосудия.