Когда мы покинули стойбище команчей, у нас было всего лишь шесть часов свободы. Весь вечер и всю ночь мы мчались вперед и на следующий день уже увидели вдали вершины Сьерра-Гуадалупе. Все наши лошади, включая и старушку Тони, неслись во весь опор, словно им была неведома усталость, и покрывали милю за милей, невзирая на трудную дорогу. Нам удалось перебраться через Сьерра-Гуадалупе, так и не заметив за собой погони, а когда через несколько дней мы переправились на другой берег Рио-Гранде, опасность миновала окончательно.

К западу от Рио-Гранде тянутся отроги Скалистых гор, где и произошло событие, подсказавшее нам, где искать Морганов.

Как-то в полдень мы отдыхали на перевале. Виннету стоял на часах. Для наблюдения он выбрал скалу, с которой все окрестности, как сзади, так и впереди нас, были видны словно на ладони.

Вдруг мы услышали его гортанный возглас, и через мгновение вождь апачей стоял перед нами.

— Краснокожие воины идут сюда, — сказал он.

— Сколько их? — спросил я.

Виннету молча поднял растопыренную правую ладонь и три пальца левой руки.

— Восемь? Нам они не страшны. К какому племени они принадлежат?

— Виннету не знает, потому что на их лицах нет боевой раскраски.

— Как далеко они отсюда?

— На расстоянии четвертой части того времени, которое бледнолицые называют часом. Пусть мои братья разделятся. Виннету и Сан-Иэр пойдут вперед, а Бернард и чернокожий муж встанут сзади, между скал. Мой брат Чарли останется здесь, чтобы говорить с краснокожими воинами.

Виннету отвел наших лошадей за скалы, где их не было видно с тропы, и мои товарищи заняли свои места. Все было готово к встрече.

Прошло четверть часа, и я услышал мерное поцокивание копыт по камням. Индейцы выехали из-за поворота тропы, заметили меня и остановились, я же сидел, наблюдая за ними из-под полуопущенных век и притворяясь, что меня одолела дремота. На каменистой почве не видно следов, поэтому они, предполагая, что я здесь один, обменялись несколькими фразами и подъехали ко мне.

Притворяться дальше не имело смысла, и я медленно встал, сжимая в руках ружье.

— Что бледнолицый делает в этих горах? — спросил один из них.

— Белый муж отдыхает после долгой дороги, — спокойно ответил я.

— Откуда он прибыл?

— С берегов Рио-Гранде.

— А куда держит путь?

— Уфф! — неожиданно воскликнул второй краснокожий. — Воины команчей видели его у вод Пекос вместе с Ма-Рамом! Белый муж стрелял в бледнолицых, за которыми мы гнались!

Итак, кое-что прояснялось: этот краснокожий был одним из тех пятерых, которые преследовали Морганов и которые после моих выстрелов бросились на меня, вместо того чтобы схватить беглецов.

— Куда затем отправился бледнолицый с Ма-Рамом? — продолжал спрашивать предводитель.

— В стойбище команчей.

— Когда и где белый муж встретился с сыном вождя?

— Я взял его в плен в той долине, где сыновья команчей схватили Виннету, Сан-Иэра и еще одного бледнолицего.

— Уфф! Он взял в плен Ма-Рама?! — вскричали краснокожие, хватаясь за оружие, но предводитель остановил их.

— Что сделал белый муж с воинами, которые были с сыном вождя? Он убил их?

— Я не причинил им зла. Одного из них я связал, а остальных Великий Дух лишил слуха и зрения, чтобы они не слышали и не видели, как я увожу с собой сына вождя.

— Но Ма-Рам не был связан, когда мы встретили бледнолицего на Пекос! — вдруг вспомнил тот, кто участвовал в погоне за Морганами.

— Он обещал мне следовать за мной, и я снял с него ремни.

— Уфф! Зачем белому мужу понадобилось ехать в стойбище команчей?

— Сыновья команчей схватили моих друзей, поэтому я приехал к ним в стойбище, связал четверых вождей и обменял их на пленников. Нам разрешили уйти из стойбища и дали свободу на четверть солнца.

— Виннету и Сан-Иэр ушли от погони?

— Да.

Лица команчей исказились от гнева. Однако, что бы они ни задумали, бояться мне было нечего. Меня даже забавляло то, что они вспыхнули как порох при упоминании о неудаче соплеменников.

— Бледнолицый пес должен умереть!

С этими словами предводитель схватился за ружье, единственное у них, так как у остальных краснокожих были только луки и стрелы.

— Остановитесь! Краснокожие мужи погибнут раньше, чем ты успеешь поднять ружье. Мне не страшны восемь индейцев. К тому же я знаю, что воины команчей не причинят мне зла, если я скажу им, где еще сегодня они смогут увидеть Виннету, Сан-Иэра и еще одного бледнолицего, сбежавшего из стойбища.

— Уфф! Где?

— Вон там стоят Виннету и Сан-Иэр, — ответил я, указывая на вышедших из-за скалы с оружием в руках вождя апачей и старого вестмена. — Третий пленник стоит у вас за спиной.

Мои товарищи вскинули ружья, а я отпрыгнул за огромную каменную глыбу и направил штуцер в грудь предводителя команчей.

— Пусть краснокожие воины сойдут с лошадей, — приказал я. — Теперь они наши пленники.

Конечно, численный перевес был за ними, но мы застали их врасплох, к тому же их луки и стрелы ничего не стоили против наших ружей. Поэтому неудивительно, что предводитель медленно опустил свое ружье и спросил:

— Разве мой белый брат не видит, что воины команчей не ступили на тропу войны?

— И невзирая на это, хотели убить меня! Но белый воин не жаждет крови краснокожих братьев, пусть они сойдут с лошадей и выкурят с нами трубку мира.

Индейцы не сразу послушались меня — в прерии зачастую обман считается не предательством, а доблестью, — поэтому команчи опасались подвоха.

— Как зовут моего белого брата?

— Олд Шеттерхэнд.

— Уфф! Мы верим тебе.

Индейцы спешились и сели рядом со мной, предводитель достал трубку. Мои товарищи также сели в круг. Соблюдая ритуал, трубку передавали из рук в руки. Бернард Маршалл, не разбиравшийся в тонкостях индейской дипломатии, допустил ошибку и протянул трубку Виннету, но тот отверг ее.

— Вождь апачей сидит рядом с команчами только потому, что мой брат Олд Шеттерхэнд желает мира с ними, — произнес он, объясняя свой отказ. — Но апач не примет трубку из их рук. Пока команчи сидят с моими белыми друзьями, они в безопасности, но пусть берегутся встречи с Виннету, когда рассеется дым мира. Вождь апачей отправит их души в Страну Вечной Охоты.

Бернард смутился, не зная, что делать, и я поспешил на помощь, взяв трубку из его рук и передав ее предводителю команчей, которые сделали вид, что слова Виннету к ним не относятся.

— Мои краснокожие братья преследовали двух бледнолицых предателей? — поинтересовался я.

— Мой брат уже знает об этом?

— Да. Но я не знаю, удалось ли вам поймать их.

— Злой дух помогал им — бледнолицые собаки ушли за пределы страны команчей и нашли приют у наших врагов. Воины команчей вынуждены были вернуться ни с чем.

— Но как им, пешим, удалось уйти от погони?

— Бледнолицые воры украли у команчей лошадей.

— Разве у воинов команчей нет глаз, чтобы видеть конокрада, и нет ушей, чтобы слышать его шаги?

— Воины команчей пели поминальные песни на могиле вождя, а когда вернулись к лошадям, то нашли часовых убитыми, а два лучших скакуна исчезли.

Негодяи были умны и избрали единственно возможный путь к спасению. С необыкновенной дерзостью они отправились в горы за отрядом команчей и украли коней. В смелости Морганам нельзя было отказать. К таким противникам нельзя было относиться пренебрежительно. Следовало поймать их, даже если бы пришлось ради этого гоняться за Морганами по всем Соединенным Штатам, поэтому встреча с команчами была нам очень на руку.

Краснокожие не стали задерживаться с нами и, дав короткий отдых лошадям, собрались в путь.

— Где мои краснокожие братья в последний раз видели следы бледнолицых предателей? — спросил а предводителя, прежде чем он вскочил на коня.

— В двух солнцах пути отсюда. Разве мой бедный брат идет по их следу?

— Когда мы догоним их, они погибнут.

— Уфф! Белый муж говорит как команчи. Поезжай на запад, через одно солнце пути ты увидишь большую долину. В ее северной части ты найдешь то место, где бледнолицые предатели разожгли костер, оттуда ты пойдешь через горы, до воды, текущей на запад. Иди дальше вдоль ее берега. По пути ты еще два раза найдешь следы костров белых людей. Там начинаются земли навахов, и нам пришлось вернуться.

— Как близко от предателей были мои краснокожие братья?

— Мы отставали от них на полсолнца. Но на нашем пути оказались вигвамы врагов, в которых нашли приют бледнолицые.

— Воины команчей выполнили свой долг. Скажи То-Кей-Хуну, что Виннету, Сан-Иэр и Олд Шеттерхэнд настигнут бледнолицых лжецов и убийц и покарают их за все преступления. Еще я прошу передать Ма-Раму, что память о нем живет в сердце Олд Шеттерхэнда. Пусть он не забывает бледнолицего брата.

— Вождь апачей Виннету пойдет по следу команчей?

— Нет. Он ваш враг, это правда, но сегодня его братья выкурили с команчами трубку мира, поэтому он позволит им уйти беспрепятственно.

Индейцы сели на лошадей и уехали своей дорогой, мы тоже не мешкая пустились в путь, который теперь вел нас на запад.

Команчи не солгали: через два дня у одного из притоков Рио-Колорадо мы нашли стойбище навахов. Это племя никогда не враждовало с апачами, а иногда даже выступало на их стороне, поэтому мы могли ничего /не опасаться, пока с нами был Виннету. От навахов мы узнали, что беглецы побывали у них, но уехали в тот же день, расспросив о кратчайшем пути до озера Моно. Морганы значительно опережали нас, однако мы надеялись нагнать их.

Широкая равнина, по которой мы ехали к Сьерра-Неваде, была испещрена следами бизоньих стад. Уже много дней мы питались вяленым мясом, и даже мне, столь неприхотливому в еде, чертовски хотелось полакомиться испеченным на углях бизоньим филеем.

Взяв с собой Бернарда, которому еще никогда не приходилось охотиться на крупного зверя, я отклонился от нашего маршрута вправо, где, судя по буйным зарослям, была вода. Приближался полдень, в это время бизоны спешат к водопою, чтобы не только утолить жажду, но и принять ванну, а потом улечься на берегу и пережевывать жвачку.

Я не ошибся в своих предположениях: вдали медленно брело по прерии небольшое стадо. К сожалению, ветер дул от нас, и животные бросились в бегство. Мы пустили коней вскачь, и тут я наконец-то смог полностью оценить по достоинству вороного жеребца, подаренного мне Ма-Рамой. Он несся вперед легко, словно летел по воздуху, совершенно не чувствуя моих двухсот с лишним фунтов веса. Бернард безнадежно отстал, а я тем временем решил воспользоваться не ружьем, а лассо, чтобы заодно проверить, как выезжен конь и как приучен к различным способам охоты.

Когда я нагнал стадо, то, к своему удивлению, увидел, что преследовал не бизонов, а полудиких коров, которых в тех краях разводят исключительно ради шкур. В любом случае мясо нам было необходимо, и я решился убить самую молодую из них, чье мясо должно быть помягче и повкуснее. Отбив корову от стада, я набросил на нее лассо. Мой жеребец оказался выше всяких похвал. Как только волосяная веревка просвистела в воздухе, он круто развернулся на задних ногах, уперся в землю копытами, всем телом подаваясь вперед. Петля затянулась на шее коровы, от резкого толчка мой вороной присел на задние ноги, но удержался на месте. Корова рухнула, я спрыгнул с коня и перерезал ей горло. Вороной следил за каждым моим движением и, увидев, что все кончено, сам ослабил натяжение веревки, чтобы я мог снять петлю с добычи. Я подошел к умному животному, погладил его по шее, а он в ответ благодарно потерся головой о мое плечо.

Я вытащил нож, чтобы освежевать добычу, и только теперь ко мне подскакал Бернард.

— Опоздал, — огорчился он. — Чарли, может быть, мы убьем еще одну?

— Нам не съесть и эту. Лучше помоги мне.

Бернард спрыгнул с коня и помог мне перевернуть корову на другой бок. На задней ее ноге явственно виднелось выжженное каленым железом клеймо.

— Чарли! — удивился Бернард. — У твоего бизона есть хозяин?

— Представь себе, есть — ответил я с улыбкой. — В этих краях иногда встречаются ранчеро, разводящие скот.

— А мы имели право убить эту корову?

— Ты считаешь меня способным на воровство? В этих местах никому не придет в голову разводить скот ради мяса — сбыть можно только шкуры. Поэтому согласно здешним обычаям любой путник может убить одно животное, но шкуру обязан вернуть владельцу.

— Да где же мы его найдем?

— Его совсем не обязательно искать. По пути мы встретим какое-нибудь ранчо и сообщим, где оставили шкуру. Каждую осень хозяева выезжают в прерию забивать скот, палят они без разбору и очень часто под горячую руку убивают пару, а то и, больше чужих животных. В таких случаях ранчеро тоже рассчитываются шкурами.

Я говорил, орудуя ножом, и слишком поздно услышал, как что-то просвистело в воздухе. Бернард вскрикнул. Обернувшись, я увидел, что кто-то набросил на несчастного Бернарда лассо и тащит его в кусты.

Схватив ружье, я бросился вдогонку за неизвестным всадником в мексиканском костюме, который нахлестывал коня и тянул за собой зовущего на помощь Бернарда.

Раздумывать было некогда, человеку, которого волокут по земле, грозит ужасная смерть: жестокие, острые стебли травы, мелкий кустарник, камни режут, царапают, рвут на части его тело. Вскинув флинт, я прицелился в лошадь мексиканца и нажал на курок. Животное пошатнулось, замедлило бег и рухнуло.

Пока я помогал Бернарду, неизвестный всадник успел скрыться. Волосяная петля так сильно притянула руки несчастного к телу, что он совершенно был лишен возможности двигаться. К счастью, Бернард отделался лишь царапинами и встал на ноги сразу, едва я его освободил.

— Тысяча чертей! Путешествовать так мне еще не приходилось! Чем мы не понравились этому наглецу?

— Ума не приложу, — ответил я, действительно не понимая, почему на нас напали.

— Отчего ты стрелял в лошадь, а не в него?

— Во-первых, потому что это человек, к тому же в нас он не стрелял. Во-вторых, лассо привязывают к луке седла, и, если бы я убил всадника, перепуганный конь потащил бы тебя дальше.

— Да, конечно, я сам должен был догадаться, — согласился со мной Бернард, осматривая руки и ноги и удивляясь, что они целы.

— Пойдем к корове, — позвал я. — Пора разделать тушу и возвращаться. Судя по всему, здесь не совсем безопасно.

— А я думал, что здесь нам ничего не угрожает — ведь земли индейцев остались позади.

— Очень распространенное заблуждение. Эти места опаснее других. Вместо индейцев, которых испанцы называют индиос бравос, здесь хозяйничают подонки из мексиканских и американских штатов. Боюсь, что скоро нам придется познакомиться с ними поближе.

Приторочив к седлу самые мясистые части коровьей туши, мы помчались по следу нашего маленького отряда и вскоре нагнали его. Наши товарищи, поджидая нас, двигались неспешно. Боб, заметив куски свежего мяса, громко закричал:

— Ах, масса Чарли привез бифштекс! Сейчас Боб принесет ветки, разведет костер и испечет мясо.

Пока негр занимался своим делом, я рассказал о нашем приключении. Вскоре мясо зашипело над огнем, подрумянилось и стало с такой невероятной скоростью исчезать во рту чернокожего, что мы поспешили последовать его примеру. Все были так поглощены обедом, что заметили скачущих к нам всадников в последний момент.

— Чарли, — обратился вдруг ко мне Сэм, — когда дожуешь этот кусок, дай мне твою подзорную трубу, я хочу посмотреть, кто к нам пожаловал.

— И охота тебе заниматься такими пустяками, когда еще не все мясо съедено, — ответил я, но все же немедленно достал трубу и приложился к ней.

— Восемь человек… Не слишком много для нас.

— Они нас заметили? — спросил Бернард.

— Ну конечно. Дым от костра виден за несколько миль.

— Кто они?

— Думаю, мексиканцы. У них высокие седла и огромные сомбреро.

— Оставьте мясо и возьмите ружья, — сказал я. — Возможно, непрошеные гости решили побеспокоить нас из-за того наглеца, что пытался утащить Бернарда.

Всадники приближались, и теперь их уже можно было рассмотреть. Все они были в мексиканской одежде, а в одном из них я узнал человека, чьего коня мне сегодня пришлось подстрелить. За сотню шагов от нас они разделились на две группы и подъехали к нам с разных сторон, словно беря в кольцо.

— Вот ведь незадача! Джентльмены собираются побеседовать с нами, а я нынче без фрака, — развеселился вдруг Сэм.

Подобные встречи забавляли его.

— Если вы мне позволите, я сам поговорю с ними.

Кольцо вокруг нас сжималось. Их предводитель выехал вперед и обратился к нам на смеси английского и испанского языков, обычной в тех местах:

— Кто вы такие?

— Мы миссионеры в Большого Соленого Озера, — ответил за всех Сэм, — едем в Калифорнию проповедовать слово Божье, а заодно и другие слова.

— Предупреждаю вас, ничего хорошего вас там не ждет. Кто этот краснокожий?

— Он не краснокожий, он эскимос из Новой Голландии. Мы будем показывать его за деньги, если у нас вдруг появится в них нужда.

— А негр?

— О-о-о! Это не негр, это адвокат с Камчатки, он едет на суд в Сан-Франциско.

Наверное, почтивший нас визитом мексиканец имел о географии весьма туманное представление.

— Ну и дела! — воскликнул он. — Три миссионера и черт знает какой адвокат воруют у меня корову, а в придачу еще пытаются убить моего вакеро! Ну ничего, я научу вас вежливости! Я беру вас в плен и везу на мое ранчо.

Сан-Иэр скорчил хитрющую мину и повернулся ко мне.

— Поедем, Чарли? — спросил он, подмигивая. — Может быть, там удастся наесться до отвала?

— Попробуем, Сэм. Если у этого ранчеро меньше сотни слуг, то он нам не опасен.

— Вот и хорошо. Сдадимся в плен этому смельчаку. — И, обращаясь к мексиканцу, спросил: — Стоило ли вам так беспокоиться из-за одной жалкой коровы и пятерых еще более жалких путешественников, сеньор?

— Не смейте называть меня сеньором. Я дворянин и даже гранд. Меня зовут дон Фернандо де Венанго-и-Колона де Молинарес де Гаяльпа-и-Ростредо. Запомните!

— Вот оно что! Наверное, вы очень важный господин. Мы вынуждены подчиниться и полагаемся только на вашу доброту.

Мы послушно встали, погасили костер и сели на коней. Боб весело смеялся:

— Как хорошо! Негр Боб стал адвокатом из… — он уже успел забыть откуда. — На ранчо будет много вкусной еды, и Боб будет есть и пить.

Всадники окружили нас и погнали лошадей галопом — мексиканцы любят погарцевать с шиком. По пути у меня было достаточно времени, чтобы подробно рассмотреть их одежду.

Мексиканский костюм красив как никакой другой, он романтично красив. От солнца голову предохраняет черная или коричневая шляпа, чаще из фетра, реже из бархата, с огромными полями и низкой тульей. Эти шляпы испанцы называют сомбреро. Иногда голову покрывает шляпа, плетенная из соломы; она называется панама, и слово это уже проникло в Европу. У сеньора, то есть хозяина, ранчеро или же просто разбойника поля всегда загнуты слева, а золотая или медная булавка, украшенная драгоценными камнями или разноцветными стеклышками, придерживает поля и перо, стоимость которого зависит от состояния владельца. Однако перо присутствует всегда, независимо от того, ходит ли человек в бархате или же щеголяет заплатками.

Примечательна также блуза, расшитая на груди, спине и рукавах шерстяной или шелковой нитью, а иногда даже золотом и серебром.

На шее мексиканец непременно носит черный платок, завязанный большим узлом. Концы такого платка могли бы свисать до пояса, но обычай велит забрасывать их за спину, отчего фигура становится еще более живописной.

На брюках следует остановиться отдельно: они очень узки в бедрах, но книзу расширяются, словно колокол. Они также украшены бахромой и вышивкой, а в нижней части широких штанин вшиты клинья из цветного шелка.

Узорчатая вышивка украшает и высокие сапоги из мягкой, покрытой лаком кожи. Они примечательны шпорами — из серебра, стали или просто бронзы, а иногда даже костяными. Их размеры поражают воображение. Вместе с зажимами они достигают десяти дюймов, шесть из которых приходятся на стержень с зубчатым колесом. Но если у европейцев зубчатое колесо бывает не больше мелкой монетки, то у мексиканцев оно превратилось в двенадцатиконечную звезду с лучами в два-три дюйма. Одна такая шпора весит не меньше двух фунтов и может легко проделать в шкуре несчастной лошади дыру.

У мексиканцев отлично выезженные, выносливые лошади, а с оружием они расстаются только ночью. Особенно хорошо они владеют длинноствольным нарезным пистолетом, который соединяется с прикладом таким образом, что стрелок может при желании мгновенно превратить пистолет в короткое ружье. Нарезка внутри ствола позволяет послать пулю в цель на расстояние ста пятидесяти метров, пороху для такого ружья требуется очень мало, оно удобно в обращении и в руках умелого стрелка превращается в грозное оружие.

Но еще опаснее в руках мексиканца лассо, ременное или сплетенное из конских волос. Им можно поймать убегающего быка, остановить пантеру в прыжке, пленить человека. Даже если его бросают на полном скаку лошади, на десять тысяч бросков придется не больше одного промаха. Искусству обращения с лассо в Мексике учатся с раннего детства, поэтому оно словно прирастает к руке мексиканца. Оно не просто послушно его воле, оно угадывает желания и летит само к цели, независимо от того, брошено ли оно для забавы или в смертельном поединке.

Мексиканец не признает плаща — от дождя и холода его спасает пончо — одеяло с отверстием для головы, закрывающее и спину и грудь. Костюм всадника и сбруя лошади стоят баснословных, по меркам европейцев, денег. Седло и узду украшает серебро, а иногда и золото. Богатые люди даже заказывают уздечки с мундштуком из литого серебра, и такие удила стоят до пятидесяти эскудо, а узда с бляшками из золота все пятьсот.

Один раз сев в испанское седло, вы не упадете с коня, как бы он ни брыкался и ни вставал на дыбы. Задняя лука высока и удобна, как и спинка стула, передняя немного ниже, но надежно предохраняет от падения. Спину и бока лошади прикрывает огромная кожаная попона, заканчивающаяся широким подхвостником. Такую попону шутливо называют «кола де пато», то есть «утиный хвост». Она очень удобна для дальних путешествий из-за того, что к ней пришита и приторочена уйма карманов, переметных сум и кобур.

Стремена висят не на кожаных ремнях, а на цепях, зачастую серебряных. Некогда стремена изготавливались в виде коротких деревянных сапог, предохранявших ногу от ударов, теперь они имеют форму носка сапога, а голень всадника прикрывают куски кожи, иногда укрепленные металлической сеткой. Состоятельные мексиканцы заказывают искусным кузнецам стремена из цельного листа стали. Покрытые тонкой насечкой, такие полусапоги-полустремена похожи на старинные редкие музейные экспонаты, хранящиеся в оружейных палатах.

Пока я разглядывал живописный наряд мексиканца, прошло полчаса. Вдали показался дом. Еще через десять минут мы въехали на обширный двор ранчо и спешились.

— Сеньора Эулалия! Сеньорита Альма! Идите сюда и посмотрите, кого я привел! — громко позвал ранчеро, повернувшись к дому.

На этот зов во двор выбежали сеньора и сеньорита, в обществе которых дворовая девка сошла бы за даму. Они были босые, короткие юбки еле прикрывали колени, некогда белые блузы посерели.

— Кого вы нам привели, дон Фернандо де Венанго-и-Колона? — вскричала старшая из женщин. — Вы представляете, сколько у нас будет хлопот, когда пятеро гостей захотят есть, пить и спать? Я этого не вынесу! Я убегу и оставлю вас один на один с вашей бандой на вашем паршивом ранчо! Возитесь с гостями сами! Ах, как я теперь жалею, что поддалась на уговоры и покинула Сан-Хосе!

— Матушка, вы не находите, что вот тот дон удивительно похож на дона Аллена? — перебила ее младшая, тыча пальцем в Маршалла.

— Ну и пусть! Похож на дона Аллена, но все же не он! — ответила старшая, раздражаясь еще больше оттого, что ее прервали. — Кто эти люди? Разве я служанка? У меня и так голова идет кругом, работы в хозяйстве столько, что век не переделать. А тут еще сразу пятеро бродяг сваливаются на голову!

— Сеньора Эулалия! Да ведь они вовсе не гости, — остановил этот поток ранчеро.

— Не гости? Так кто же они, дон Фернандо де Венанго-и-Колона?

— Они пленные, сеньора Эулалия.

— Что же они сделали, дон Фернандо де Венанго де Молинарес?

— Негодяи убили нашу корову и трех вакерос, драгоценная сеньора Эулалия.

Наглость, с какой он приумножал наши преступления, обескуражила нас.

— Корову и трех вакерос! — всплеснула руками сеньора, отчего наши лошади испуганно запрядали ушами. — Ужасно! Вы должны отомстить им! Надеюсь, вы взяли их с поличным? Не так ли дон Фернандо-и-Колона де Гаяльпа?

— Конечно, с поличным, и даже не с одним, а со всеми сразу. Но они не только убили нашу корову, они ее зажарили и съели. Вы представляете, сеньора Эулалия?

Глаза доньи стали вылезать из орбит.

— Зажарили и съели? Корову и трех вакерос?

— Да нет же! Сначала — корову…

— Сначала? А потом, дон Фернандо де Гаяльпа-и-Ростредо?

— Потом? Потом — ничего. Мы поймали их и привели сюда, сеньора Эулалия.

— О-о-о! Весь мир знает, какой вы храбрый, дон Фернандо де Молинарес-и-Колона! Так кто же эти люди?

— Белые — миссионеры, они едут в Сан-Франциско, чтобы обратить в истинную веру жителей Калифорнии и научить их каким-то словам.

— Спаси и помилуй! Миссионеры убивают коров и поедают вакерос! А остальные кто, дон Фернандо-и-Ростеро де Венанго?

— Черный, похожий на негра, на самом деле не негр, он адвокат из… из… Словом, он оттуда, где живут туземцы Огненной Земли. Он тоже едет в Сан-Франциско, чтобы украсть там чье-то наследство.

— Ну, тогда не удивительно, что он украл у нас корову.

— А вот тот, похожий на индейского разбойника, — готтентот из… из Гренландии. Он будет показывать миссионеров за деньги.

— И что вы собираетесь сделать с этими людьми, дон Фернандо де Молинарес де Гаяльпа де Венанго?

— Прикажу их повесить, а может, застрелить. Позовите сюда всех моих людей, сеньора Эулалия!

— Но ведь все и так уже здесь, кроме старой негритянки Бетти, а ее и звать не надо, потому что она сама идет сюда. Постойте, дон Фернандо-и-Ростредо де Колона, но если все ваши люди здесь, то как эти бродяги могли убить трех вакерос? Это невозможно!

— У меня все возможно, сеньора Эулалия. Закройте ворота, чтобы пленные не убежали, пока я буду судить

Ворота заперли на засов, и теперь мы действительно не могли убежать, но в то же время и милейший дон Фернандо находился полностью в наших руках. Лошадей поставили у коновязи. Принесли три стула, посередине сел дон Фернандо, а по сторонам от него заняли места сеньора Эулалия и сеньорита Альма. Нас поставили перед лицом «высокого суда», а вокруг выстроились вакерос.

— Как тебя зовут? — обратился ранчеро к негру.

— Боб, — ответил тот.

— Подходящее имя для негодяя. А тебя как зовут?

— Виннету, — спокойно ответил мой краснокожий брат, которого тоже забавляло происходящее.

— Виннету? Ты украл это имя, ведь так зовут знаменитого вождя апачей. А тебя?

— Маршалл.

— Вот видишь, у него та же фамилия, что и у дона Аллена, — скороговоркой выпалила сеньорита.

— Ничего удивительного, обычная фамилия для янки, — заметил ранчеро. — К тому же они меняют имена чуть ли не каждый день. А тебя?

— Сан-Иэр.

— Твое имя тоже ворованное, так зовут известного охотника и убийцу индейцев. А тебя?

— Олд Шеттерхэнд.

— Да вы не просто разбойники, но и наглые лжецы! Вы присвоили себе чужие имена!

Я выступил на несколько шагов вперед и встал рядом с тем вакеро, которому утром пришла в голову мысль набросить лассо на Бернарда. Несомненно, он заслуживал наказания.

— Мы не лжем. Если вам нужны доказательства, я готов их представить.

— Где же они?

В то же мгновение мой кулак опустился на голову вакеро, и тот рухнул на землю, не издав ни звука.

— Вот это и есть знаменитый удар Олд Шеттерхэнда!

— Держите меня, я умираю, мне дурно! — вскрикнула сеньора Эулалия, заломила руки и упала на грудь добрейшего дона Фернандо.

Тот хотел вскочить на ноги, но не тут-то было: сладостная ноша крепко вцепилась в него, не давая пошевелиться. Единственное, что ему оставалось — разразиться проклятиями и угрозами, в чем его поддержала сеньорита Альма.

Мексиканцы прекрасно сражаются верхом, но в пешем бою они никудышные вояки. Вакерос не были исключением из общего правила. Растерявшись, они смотрели на нас. Мои же товарищи после нанесенного мной удара схватились за ружья, готовые сражаться.

— Не пугайтесь, сеньора, — попытался я успокоить хозяев, — мы не причиним вам вреда. Между нами возникло небольшое недоразумение, которое следует немедленно исправить.

Приблизившись к стульям, я поклонился, вспомнил цветистые обороты, обычные для мексиканцев, и обратился к сеньоре Эулалии:

— Донна, я всегда считал себя поклонником красоты и редких женских достоинств. Прошу вас, очнитесь и одарите меня ласковым взглядом.

Донья Эулалия томно вздохнула, открыла глаза и попыталась кокетливо улыбнуться, хотя на ее пожелтевшем лице проступали замешательство и тревога.

— Прекрасная донья, вспомните, как в древние времена дамы вершили суд над рыцарями и те подчинялись их приговору. В споре с нами дон Фернандо представляет потерпевшую сторону, поэтому не сможет судить нас по справедливости. Мы просим его предоставить решать вам, кто прав и кто виноват, и надеемся, что вы столь же добры, сколь и прекрасны, и будете к нам снисходительны.

Женщина приосанилась — видимо, я сумел ей польстить.

— Вы действительно те, за кого себя выдаете? — спросила она.

— Ну конечно, разве бы мы посмели обмануть вас, донья Эулалия?

— Вы слышите, дон Фернандо де Венанго де Гаяльпа? Эти славные сеньоры просили меня быть их судьей.

— Пожалуйста, вершите суд, сеньора Эулалия, — согласился ранчеро. — Я уверен, вы приговорите негодяев к повешению.

— Если они того заслужили, дон фернандо-и-Колона де Молинарес! Я готова выслушать вас, — обратилась донья ко мне.