— Само собой. Если длина ремня, которым молот будет привязан, позволит вращать его рукоятку.

— Я сам буду привязывать ремни и прослежу за этим. Пора начинать!

Когда мы вернулись на место дуэли, Тоби Спенсера уже развязали. Виннету, с пистолетами в обеих руках, направленными на бандита, угрожающим тоном говорил:

— Если бледнолицый сделает хоть одно движение, я стреляю.

Я привязал к кистевым суставам обоих дуэлянтов по молоту — так, чтобы они могли ударять, но не бросать молот. Потом я тоже достал револьвер и повторил ту же угрозу, что и апач.

Предсказать, чем закончится дуэль, было тем не менее невозможно, уж слишком опасный характер она имела. Мы образовали круг, в центр которого вышли оба противника. Они не сводили глаз друг с друга. Кузнец был спокоен и холоден, Спенсер, наоборот, весь кипел от злости.

— Начнете по моему сигналу! — выкрикнул Виннету. — Противники применяют только руки и то, что в них.

— Меня это радует! — заявил самоуверенно Спенсер. — Теперь этот парень обречен.

— Еще бы! — поддержал его один из его людей. — Ухватись за молот второй рукой — и ему крышка. Сразу бери его за горло, не давай дышать!

— Попридержи язык! — крикнул Дик Хаммердал. — Ты что, хочешь неприятностей? Если вам позволили здесь сидеть, так сидите тихо, как мыши!

— Ничего себе! Нам здесь затыкают рты. Для чего они нам тогда?

— Нужны они вам для чего-то или нет — какая мне разница! Я вот врежу тебе, — обратился он к высказывавшемуся насчет ртов, — между зубов своей дубиной, если будешь распускать язык, тогда посмотрим, зачем тебе твой рот.

Я был взволнован. Кто станет победителем? Тоби Спенсер силен физически, а кузнец искусен в обращении с молотом, к тому же он уже продемонстрировал беспримерное хладнокровие, да и сейчас хранил завидное спокойствие, в то время как бандит выходил из себя.

Сын и дочь кузнеца тоже стали в наш круг. Со все возрастающим удивлением относительно членов этой семьи я заметил, что и они не испытывают никакого страха или беспокойства, во всяком случае, так казалось, глядя на их лица. И вдруг я почувствовал, что это спокойствие, эта уверенность передаются и мне.

— Можно начинать! — сказал Виннету.

Тоби Спенсер тут же замахнулся, нацелившись на шею кузнеца, и ударил. Но он не учел, что при таком замахе сила удара уменьшается. Кузнец парировал этот выпад ответным ударом. Его молот прошелся чуть ниже и ударил по плечу Спенсера.

— Собака! — прорычал Спенсер, после того как перевел дыхание после крика боли, — ты ответишь мне за это!

Он широко размахнулся, подпрыгнул и ударил. Но кузнец в последнее мгновение ловко увернулся, и молот ударил в землю. Спенсер, влекомый инерцией собственной силы, согнувшись, упал на кузнеца.

— Быстрей! Отец! — крикнул сын кузнеца.

Кузнец сделал четверть оборота, высоко поднял молот, одним-единственным ударом отшвырнул противника на землю и тут же поднял руку для второго удара, но застыл на месте, не сводя глаз с врага, который, лежа на земле, судорожно дергал руками и ногами и издавал хриплые стоны. Кузнец поднял руку, коротко и презрительно рассмеялся и сказал:

— Этот парень соврал, не он, а я могу запросто раскроить ему череп, если захочу. Но я этого не сделаю, потому что вижу, что он не может больше драться. Ну и хватит с него, так и быть!

Да, не оставалось уже никаких сомнений: Спенсер был побежден. Он совершенно не владел ни руками, ни ногами. Но через некоторое время все же, собрав остатки сил, он медленно, мотая головой из стороны в сторону, опираясь на одну руку (другая у него повисла, как плеть), приподнялся и прохрипел с ненавистью:

— Проклятые… — Язык не слушался его, и он не смог закончить свое проклятье. Его глаза налились кровью, лицо исказила гримаса ярости и боли.

— Я, кажется, раздробил ему плечо, — сказал победитель. — Если он и выживет, то уж, во всяком случае, не сможет больше никогда драться, а главное, из-за угла нападать на людей. Снимите с меня молот!

Он протянул свою руку ко мне, и я снял тяжелое оружие.

Спенсер с огромным трудом, но встал. Его шатало, казалось, былая сила навсегда покинула его обмякшее тело, но способность говорить уже вернулась к нему — он страшно выругался, прибавив:

— Ты еще заткнешься, собака, когда я всажу тебе пулю в башку!

Нагло ухмыляясь, он взглянул на меня, сплюнул и, еле волоча ноги, побрел к своим, где и свалился. Предусмотрительный Хаммердал на всякий случай связал негодяя.

— Fiat justitia! Правосудие свершилось! — сказал Тресков. — Он получил по заслугам. Но что теперь делать с ним? Правильно ли мы делаем, что связываем его?

Он взглянул на Виннету. Тот ответил:

— Вождя апачей не касается судьба этого человека.

Тресков перевел свой взгляд на меня.

— От меня он пощады не дождется, — ответил я на его немой вопрос.

— Well! Хотел бы я знать, где он найдет врача для своего разбитого плеча.

Из леса выехали четверо всадников, один из них — подросток. Всадники направились к нам.

— А вот и мой второй сын. — сказал кузнец. — Он уезжал на рыбалку. Те трое — наши ближайшие соседи и добрые знакомые. В наших местах это почти то же самое, что и близкие родственники. Бандиты появились сразу после того, как они уехали на рыбалку, а то они, конечно, помогли бы мне избавиться от непрошенных гостей.

У младшего сына кузнеца был хороший улов — сеть его была полна рыбы. С недоумением он и его спутники смотрели на лежащих на земле связанных оборванных типов с мрачными, помятыми и злыми лицами. Кузнец вкратце рассказал им о том, что тут произошло и о чем он их хотел бы попросить в связи со всем этим. Соседи собирались в город — там им нужно было заключить кое-какие сделки, и кузнец попросил их прихватить с собой бандитов, но не до самого города, от них нужно было избавиться по дороге, причем отпускать их по одному и на большом расстоянии друг от друга. Негодяи, даже если очень захотят, не смогут собраться вместе, чтобы отомстить самому кузнецу или членам его семьи. Сыновья кузнеца отправятся с ними, чтобы забрать лошадей бандитов.

Разыгралась весьма шумная сцена: бандиты сыпали проклятиями, когда мы опустошали их сумки и сажали их на лошадей, не развязывая им рук. Очень вовремя они удалялись. Вот-вот могли появиться идущие по нашим следам трампы, и, если эти негодяи объединятся с теми, нам придется тяжело…

Обошлось без напутствий, хотя, откровенно говоря, очень хотелось сказать бандитам что-нибудь торжествующе-язвительное. Но рано нам было торжествовать. Их вожаку — Генералу все же удалось улизнуть от нас. Виннету решил пройти по его следу.

Уже стемнело, когда он вернулся. Он сказал нам, что у Дугласа явно не было намерения остаться где-то вблизи кузницы, след его лошади шел все время по прямой, пока не потерялся в лесу довольно далеко отсюда. Этот человек все же слишком боялся нас, чтобы в одиночку держаться около нас даже для того, чтобы разузнать что-либо конкретное о наших дальнейших намерениях. Безусловно, при любых условиях он предпочитал быть подальше от нас.

Виннету принес новую порцию целебных трав. За событиями последнего дня я почти совсем забыл о своей ране, но сейчас, когда все успокоилось, она сама напомнила о себе болью и приступами лихорадки, которая прокатывалась волнами по телу, оставляя жутковатое ощущение пустоты во всех моих мускулах и голове.

Наступила ночь, и лихорадка стала сильнее бить меня. Я спал урывками, по полчаса, не больше. Утром, когда все проснулись и зашла речь о том, чтобы выступить в путь, Виннету, внимательно взглянув на меня, произнес:

— Мой брат не может ехать. Мы должны остаться.

— Но у нас ведь мало времени.

— Ради здоровья моего брата мы всегда найдем время. Будет лучше, если мы задержимся на день и поищем травы, которых нет в горах.

И мы остались у кузнеца, который был этому искренне рад. Вскоре вернулись его сыновья. На поводу они вели лошадей бандитов. Юноши рассказали, как те сопротивлялись, когда их ссаживали. Последним они отпустили Тоби Спенсера. Я бы на всякий случай оставил при нем кого-нибудь: раненый зверь иногда опаснее здорового, но мальчики, хотя и не испытывали, конечно, к разорителю их дома и противнику отца никакого сострадания в настоящем смысле этого слова, все же пожалели его, тем более что в продолжение всего пути он вел себя тихо.

Пока мои товарищи обедали в доме рыбой и дичью, я прилег на траву возле дома: аппетита у меня не было. Наши лошади стояли в конюшне, где сыновья кузнеца задали им достаточно сочного корма из горных трав. Со стороны никаких признаков нашего присутствия в доме не могло быть заметно. Вот почему всадники, показавшиеся на опушке леса, держались свободно и спокойно. Они направлялись прямиком к кузнице. Даже издалека я узнал их. Это были трампы. Кокс и Олд Уоббл ехали впереди, а лекарь со своей скво за ними.

Оставаясь незамеченным, я не стал подниматься на ноги, а буквально вполз в дом и сообщил моим товарищам о прибытии «дорогих друзей». Мы уже рассказывали кузнецу о них, поэтому он сказал:

— Оставайтесь на месте, джентльмены. Я хочу получить удовольствие от того момента, когда они узнают, кто находится в моем доме.

Между тем трампы подъехали к дому. Мы заметили, что их посадка в седле была не слишком элегантной. Дик Хаммердал хихикнул по этому поводу и сказал:

— По-моему, они еще помнят нашу взбучку и предпочли бы увидеть на этом месте не кузницу, а аптеку.

Олд Уоббл с его полуобожженной шевелюрой выглядел весьма жалко. Кроме Уоббла и скво, все остальные спустились с лошадей. Было видно, что старика тоже трепала лихорадка, и почище моей: движения его были вялы, а когда лошадь перебирала ногами, он болезненно вздрагивал и его тощее тело почему-то все время кренилось набок. Когда кузнец подошел к нему, он спросил его с вызовом:

— Послушай, парень, тут вчера не проезжали случайно семеро всадников?

— Проезжали.

— Из них трое краснокожих?

— Точно!

— Среди лошадей две вороных?

— И это верно.

— Вам не показалось, что они спешили?

— Не больше, чем вы.

— Well! Может быть, у вас есть средство против лихорадки?

— Нет, мы здесь не имеем дела с лихорадкой.

— Но провиант по крайней мере у вас есть?

— Нет. Я совершенно разорен шайкой проезжих бандитов.

— Ладно, это нас не интересует. Придется нам самим пройтись по вашим кладовкам.

— В моем доме командую только я!

— Мы не позволим над нами смеяться! Или вы думаете, что двадцать парней испугаются вас? Мы хотим есть, и вы дадите нам еду!

— Вы — чудовище! А как с оплатой? Деньги у вас есть?

— Деньги? — переспросил проходимец и рассмеялся. — Если вы хотите, чтобы мы вас отлупили как следует, пожалуйста, можем начать прямо сейчас, а денег… денег у нас, разумеется нет.

— Хм, я вижу, что вы драчливы, как петухи, но кулаки свои вы держите при себе!

— А не слишком ли вы смелы? Что вы имеете в виду, говоря о наших кулаках?

— То, что сказал!

— Я хочу знать, почему вы так говорите.

— Кто начал говорить об этом? Вы, а не я!

— Ах так! Я думал… А теперь отойди-ка от двери!

— И не подумаю! Это дверь моего дома.

— Глупости! Мы нуждаемся в мясе, муке и другой провизии, нам плевать, чья эта дверь, если за ней все это есть. И никто нам не запретит в нее войти!

— Well! Как хотите. Запретить войти туда я вам, конечно, не в силах, но, думаю, вас очень удивит тот род мяса, который там находится.

— Мне надоело вас слушать! Хватит пустых слов, пропустите нас по-хорошему!

Кузнец посторонился.

Наши ружья были нацелены на дверь. Кокс, который вошел первым, увидев нас, закричал: «Назад! Назад! Здесь Шеттерхэнд и все остальные!»

И тут они увидели нас. Всю их наглость тут же как рукой сняло, и они бросились врассыпную. Последним улепетывал шаман. Хаммердал не преминул, конечно, выстрелить им вслед, а потом сказал:

— Они убрались, ха-ха, но без мяса и хлеба. Однако суп наш они все-таки успели пересолить. Я прав, а, Пит Холберс, старый енот?

— Хм. Я думаю, они сейчас и от пересоленого супа не отказались бы. Эти трампы вели себя ничем не лучше тех бандитов. Кузнецу здорово повезло, что мы не уехали.

— Повезло или не повезло ему — какая разница! Главное — что не повезло трампам!

Виннету, никому ничего не говоря, быстро подошел к лошадям, и через минуту он, скача во весь опор, удалялся в ту же сторону, куда скрылись и трампы. Я понял, почему он так спешил: они должны его видеть и знать, что он за ними наблюдает — чтобы не возникало у них желания вернуться тайком и где-нибудь в укромном месте подстеречь нас. Виннету вернулся часа через два и заверил нас, что трампы убрались отсюда далеко и надолго.

По крайней мере в самое ближайшее время опасаться нам нечего. Рассудив таким образом, мы решили позаботиться о себе самих: Шако Матто и Апаначка отправились на охоту, а Виннету остался при мне, чтобы заняться моей раной.

Кузнец с самого утра развел огонь в своей кузнице — он собирался подковать наших лошадей. Очень кстати оказалось это его намерение. Нам предстояло теперь идти по каменистым почвам, и лошадям, прежде всего вороным, требовалась какая-то твердая опора под копытами. До сих пор на тех отрезках пути, когда шли твердые почвы, мы выходили из положения с помощью железных башмаков — изобретения апачей. Необходимые инструменты для того, чтобы сделать такие башмаки, постоянно находились в наших седельных сумках. Мы попросили кузнеца сделать подковы с шипами, чтобы сбивать с толку охотников пошпионить за нами — эти шипы на железных башмаках не раз нас выручали. Так, в хлопотах и работе прошел весь этот день. У меня опять был приступ лихорадки, посильнее прежних, но зато более краткий. Ночь я проспал, можно сказать, почти спокойно. Когда Виннету утром осмотрел мою рану, то сказал обрадованно:

— Природная сила моего брата и сила травы, соединившись вместе, превзошли все мои ожидания. Ты пошел на поправку. Если ты сможешь неподвижно сидеть в седле, мы, пожалуй, рискнули бы отправиться в путь. Ехать будем осторожно, отдыхать чаще, чем обычно.

Он достал несколько самородков из своего потайного пояса, чтобы заплатить кузнецу за работу, но тот сказал, что этого слишком много, и он возьмет плату только за свою работу, а не за свое гостеприимство. Я понял, что кузнец плохо представляет себе, что такое достоинство индейца, а тем более вождя: разумеется, апач ничего обратно не взял.

Итак, напутствуемые добрыми пожеланиями кузнеца и его детей, мы направились в сторону ближайших вершин. Путь наш все время шел вверх. К вечеру мы достигли гор. Здесь я должен заметить, что нам было абсолютно безразлично, в какую именно сторону поскакали трампы. Мы хотели как можно скорее попасть в парк Сент-Луис и не только предчувствовали, но были почти уверены, что там мы непременно увидимся с Тибтака и его скво. Другие члены их компании, за исключением Олд Уоббла, нас не интересовали.

Теперь мы должны были свернуть со старой Континентальной тропы в сторону горной гряды, развернувшейся перед нами величественной черной стеной. Мы оказались в зоне кипарисовых лесов и часто дивились их огромной высоте, хотя им все же было еще далеко до секвой Сьерра-Невады, среди которых есть гиганты более сотни футов в обхвате.

Мы скакали теперь по пологому, но неуклонно поднимающемуся, протянувшемуся на многие мили каменистому плоскогорью. Деревья здесь росли довольно далеко и обособленно друг от друга. Солнечные лучи, не сдерживаемые никакими помехами, высвечивали пространство между ними со всей своей мощью, и этот контраст между изумрудно-зеленой хвоей крон и оазисами яркого света словно притягивал наши взгляды, захватывал все наше внимание, заставляя любоваться игрой тени и света. Но Виннету быстро вывел нас из лирического состояния, сказав, что мы — на подходе к Куй-Эрант-Яу — Медвежьей долине, где встречаются гризли. Ни один индеец никогда бы не стал здесь разбивать лагерь, потому что серый хозяин гор, об очень свирепом нраве которого известно каждому охотнику, не терпит никаких костров в своих владениях и, как только видит их, тут же идет в нападение на человека.

Тем не менее Дик Хаммердал спросил беспечным тоном:

— Так будем мы ночевать в Медвежьей долине или нет?

— Нет, — ответил Виннету.

— А зря. Я не прочь продырявить шкуру какому-нибудь гризли.

— Нас семеро. Чтобы чувствовать себя более или менее безопасно, мы должны выставить четырех человек на охрану лагеря, остальные трое в это время, конечно, смогут спать, но лагерь, в котором троих человек охраняют четверо, — плохой лагерь.

— В дозоре я встречу медведя или когда буду спать — какая разница! Все равно конец у него будет один — пристрелю.

— Мой маленький толстый брат уже когда-нибудь убивал дикого зверя во время сна?

— О! Да сто тысяч раз! Моя давняя мечта — убить бизона или даже целый выводок бизоньей семейки. Ты ведь знаешь это, а, Пит Холберс, старый енот?

— Да, — сказал его долговязый приятель, мечтательно вздохнув. — Во сне каких только подвигов не совершишь!

— Не пытайся осрамить меня, Пит Холберсс! Я-то хоть во сне бываю настоящим мужчиной, а ты и в жизни, и во сне — старый, неуклюжий енот!

— Хм. Неуклюжий… А ты приведи-ка сюда хоть одного гризли, посмотрим тогда, кто из нас неуклюжий.

Слова Виннету о гризли чрезвычайно заинтересовали меня. Обычно эти животные семьями не живут, но по его словам выходило, что серых медведей здесь великое множество.

— Неужели в этой долине медведи живут не так обособленно, как их сородичи в других местах? — спросил я у Виннету.

— Ни один гризли-самец не ищет другого, — ответил Виннету. — Но он тянется к самке, пока она кормит малыша, потому что он — любящий и заботливый отец. Но когда мой брат увидит эту долину, он поймет, почему серых медведей здесь можно встретить гораздо чаще, чем где-либо еще. Когда бизоны мигрируют, они непременно проходят через Медвежью долину. Место это — такое высокое и отдаленное, что охотники сюда не добираются. Гризли спокойно чувствуют себя в здешних зарослях, хотя иногда и устраивают страшные драки, особенно в брачный период. Здесь можно увидеть столько останков побежденных в этих драках, сколько не подстрелит ни один охотник. Если у нас будет время, мы сможем задержаться в долине и поохотиться.

— К сожалению, времени у нас мало. Оно к тому же в пути всегда проходит быстрее, чем нам кажется, не замечал?

И словно в подтверждение моих слов на пути у нас встал крутой склон, почти стена, на вершину которой нам надо было подняться самое большее за час. Там, на самом ее верху, было лесистое плато, во многих местах прорезанное довольно глубокими трещинами. Как одеяло на горбе какого-нибудь мощного животного, плато плавно перетекало после высшей точки на другую сторону скалистой стены. За ней и лежала Медвежья долина. Когда мы отдышались после нескольких метров крутого подъема на плато, Виннету подвел нас к трещине, через которую бил водопад. Он падал почти отвесно с угрожающим шумом, и здесь мы сошли с лошадей, взяв их под уздцы. Несмотря на трудность этого перехода, на всем пути от дома кузнеца до Медвежьей долины я чувствовал себя неплохо, лихорадка больше не возвращалась. Боль, и порой весьма нешуточную, я, конечно, ощущал, но это еще не повод, чтобы отставать от товарищей.

Время массовой миграции бизонов еще не наступило, но быки, которые летом паслись на высокогорных пастбищах, уже начали спускаться в долину. Выше бизонов, конечно, наиболее крупных и сильных их экземпляров, никто из животных в горы не поднимался. Поглощая траву высокогорий, бизоны нагуливали до двадцати центнеров веса. Но и медведи при их массе до десяти центнеров и крайней злобности были не менее мощны. Можно только вообразить, какой дикий и жуткий рев оглашал долину, когда встречались эти вечные противники.

Не обращая внимания на следы бизонов, хотя в другое время, разумеется, обязательно бы сделали это, мы пересекли долину и подошли к зарослям вблизи очередного водопада, рядом с которым, как сказал нам Виннету, проходил довольно удобный путь наверх. И красивый, добавлю я, потому что со всех сторон текли многочисленные тонкие каскады воды, с еле слышным звуком разбивавшиеся о камни. Мы преодолели уже половину подъема, когда апач неожиданно выехал вперед и соскочил с лошади. Он пристально вглядывался в землю, покрытую мхом и травой.

— Если бы мы задержались тут, то могли бы раздобыть шкуру серого медведя! Он пересек ущелье и устроился где-нибудь слева отсюда, в скалах.

Все соскочили с лошадей и тоже закружили на том же месте, наклонив головы к земле. Но Виннету прервал этот турнир следопытов, воскликнув:

— Пусть мои братья остаются на своих местах, чтобы не затоптать следы! Ко мне подойдет только один Олд Шеттерхэнд!

Я подошел. Зорким глазам апача можно было доверять абсолютно, без всяких оговорок. Вместе со мной он тем не менее еще раз осмотрел следы в тех местах, где они были видны особенно отчетливо. Они уходили к узкому проходу между двумя скалами. Мы явно были где-то поблизости от логова медведя. Похоже было, что здесь прошел «Папаша Эфраим» — так вестмены в этих краях называют почему-то особенно крупных и старых гризли.

Мне вдруг очень захотелось навестить Папашу Эфраима, я молча, но вопросительно посмотрел на Виннету. Он покачал головой и повернул обратно. Разумеется, он был прав: у нас не было времени на охоту, кроме того, путешествовать с грузом тяжелой шкуры зверя не слишком-то сподручно. Когда мы были уже в конце подъема, я заметил, что глаза Шако Матто и Апаначки сверкают характерным для всех охотников блеском азарта. Но они не проронили ни слова. Хаммердал, напротив, не смог удержаться и спросил:

— Ну что, серый там?

— Да, — сказал я.

— Well! Мы пригласим его сюда!

— Нет. Мы его не тронем.

— Но почему, черт возьми? Найти логово серого медведя и не потревожить его! Да это то же самое, что открыть бонансу и не взять золото из нее. Я этого не понимаю!

— Мы должны двигаться дальше.

— Но, может, раньше мы все же сделаем этому малому дырку в шкуре?

— Это не так просто и не так быстро получается, дорогой Хаммердал. Кроме того, мы при этом будем рисковать жизнью.

— Рискуем или нет — какая разница, если мы его наверняка возьмем. Предлагаю: сейчас мы с…

— Мой брат Хаммердал получил право ехать с нами, но он не получал права что-нибудь предлагать, — спокойно урезонил его Виннету.

— Это ошибка! — проворчал наш бравый коротышка, садясь в седло. — Оставлять яйца в гнезде — подумать только! А ты что на это скажешь, Пит Холберс, старый енот?

— Это опасные яйца, дорогой Дик. Лучше всего оставить их в покое.

— Опасные! Можно подумать! Гризли — он и есть гризли, и более ничего!

Мне тоже, по правде сказать, было жаль покидать это «гнездо», не достав из него «яйца». Но Виннету, как всегда, был прав: к чему бессмысленно рисковать жизнью, а мне, с моей раной, особенно?

Вскоре после того, как перешли через эту гору, мы приблизились к краю ущелья, которое называется Парк Скалистых гор. Это ущелье протянулось на две миля в длину и на полмили в ширину и действительно походило на хорошо ухоженный парк благодаря тому, что отдельно стоящие деревья и растущие через равномерные промежутки группы кустарников создавали впечатление искусственно выращенных. На противоположном от нас краю ущелья парк постепенно переходил в лес. Он протянулся почти точно с севера на юг, мы находись в его юго-восточном углу и двигались к югу. К вечеру мы были уже в долине за парком, там и разбили лагерь. Пока мои товарищи этим занимались, я заметил на северо-западе стаю ворон, которая время от времени поднималась над лесом, но всякий раз снова опускалась невдалеке, как бы помечая чей-то путь. Мне это не понравилось. Виннету тоже заметил маневры ворон, а глядя на нас, встревожились и остальные. Шако Матто первым нарушил напряженное молчание:

— Уфф! Там какие-то люди выезжают из долины.

— Вождь осэджей верно говорит, — сказал я. — Там идут люди, и их довольно много, двое-трое вряд ли встревожили бы такую большую стаю ворон.

— А не проверить ли нам, кто это?

— Нет времени для этого, но Виннету решать — оставаться ли нам здесь. Разумеется, появление такого большого числа людей здесь мы должны принять во внимание.

— Скорее всего это индейцы, — сказал апач.

— Эту новость хорошей никак не назовешь. Если это действительно индейцы, а Виннету вряд ли ошибается, то это могут быть только представители народа юта, но их горная тропа проходит гораздо севернее. В таком случае, хотелось бы знать, что нужно индейцам по эту сторону гор?

— Мой брат Шеттерхэнд прав. Мы должны узнать, что им здесь нужно. Нам придется вернуться в лес и дождаться, когда они окажутся здесь.

Был тот самый редкий случай, когда я никак не мог согласиться с Виннету. И я возразил ему, но таким тоном, который возможен только между близкими друзьями:

— Пусть мой брат меня простит, но я предпочту не ждать их на этом месте. Потому что мы должны их настигнуть, пока они находятся в северном конце парка. Это примерно мили две отсюда. Они движутся, и мы пройдем по их следам еще до наступления темноты.

— Мой брат прав, — подумав, согласился вождь апачей.

— Я могу один пройти по следам, — сказал я.

— Но лучше мы вдвоем сделаем это, — в свою очередь возразил мне Виннету, — четыре глаза видят лучше двух, и к тому же у нас двоих — отличные лошади, а у наших спутников — нет.

— Согласен, едем вдвоем, остальные могут следовать за нами на некотором расстоянии, не спеша. Но всем нам надо держаться опушки леса. Сейчас они видят лишь макушки высоких деревьев и не заметят нас.

И мы двинулись в тени деревьев. Сначала шли на запад, а потом, когда добрались до юго-западного угла парка, — на север. Быстро пройти такое расстояние нам удалось только потому, что деревья стояли не слишком плотно по отношению друг к другу, хотя это было чревато опасностью споткнуться о выступающие корни или упасть в заваленную сверху сухими ветками яму, но мы были очень внимательны.

Проехали мы, учитывая то, что путь наш прошел углом, мили три, неизвестные пришельцы поднимались в гору и, естественно, двигались медленнее нас, поэтому мы с полным основанием надеялись оказаться в северозападном углу парка задолго до них. Недалеко от этого места мы спешились и привязали в укромном месте своих лошадей. Пройдя небольшое расстояние, остановились на высоком обрыве, с которого хорошо просматривалась вся долина, в том числе и тропа, по которой двигались те, чьего прибытия мы с таким нетерпением ждали. Пока же не было заметно никаких признаков их приближения. Но это нас только обрадовало — значит, мы прибыли вовремя. Ждать, однако, пришлось недолго. Очень скоро мы услышали топот лошадиных копыт. Неужели мы ошиблись, приняв одного-единственного всадника за целую шайку? Совершенно невероятно! Но тем не менее: по тропе ехал один человек.

Он приближался. Сначала над зарослями показалась его голова, а скоро мы увидели его и лошадь, на которой он ехал, полностью. Это был юта, более того, вождь, что подтверждали два орлиных пера в его головном уборе. Его лошадь…

О небо! Я не верил своим глазам. Это была та самая лошадь, которую вождь команчей похитил из Каам-Кулано, а я потом подарил Олд Шурхэнду. Виннету как бы предостерегающе коснулся моего плеча и тихо сказал:

— Уфф! Твоя лошадь. Лошадь нашего брата Шурхэнда…

— Да, это она… — ответил я ему так же тихо.

— Значит, они его взяли в плен и убили, иначе он никогда не отдал бы им лошадь. — В голосе апача теперь слышалась глубокая печаль.

— Если это так, я ему не завидую. А ты знаешь этого краснокожего?

— Да, знаю. Это Тусага Сарич — Черная Собака, вождь юта из племени капоте. Я встречался с ним много раз и довольно хорошо его знаю.

— Как воина?

— Да. Но не столько мужественного, сколько лживого и коварного.

— Интересно, каковы остальные его люди.

Вождь проехал. Через несколько минут показались остальные юта, мы насчитали их пятьдесят два человека. Примерно в центре этого отряда, окруженный со всех сторон индейцами, сидел на своем старом Клеппере Олд Шурхэнд, руки его были связаны, ноги привязаны к лошади.

Он выглядел грустным, но не потерявшим, однако, присутствия духа. Судя по его осунувшемуся лицу, он находился в плену, вероятно, уже несколько дней и вряд ли индейцы кормили его как следует.

От досады хотелось кричать, но мы ничего не могли сделать для него в тот момент. Как только стих топот копыт их лошадей, мы двинулись за ними вслед, стараясь, естественно, оставаться незамеченными. Вступив на территорию парка, они проскакали немного вдоль северной его части и остановились. Было ясно, что именно здесь они и разобьют свой лагерь. И мы повернули к своим.

Они ждали нас с нетерпением, которое еще больше усилилось, когда мы рассказали им обо всем, что видели, они стали требовать от нас немедленного ответа на вопрос, что мы собираемся делать, но мы еще и сами этого не знали. Сначала необходимо было узнать, каковы намерения юта в отношении Шурхэнда, при каких обстоятельствах они его взяли в плен и что мы можем сделать для того, чтобы ему помочь. Но тут нам требовалась в союзницы ночь, полная, непроницаемая темнота, чтобы мы смогли подобраться к лагерю юта как можно ближе. Сумерки уже опускались на землю, но перед тем, как двинуться в сторону юта, Виннету решил осмотреть мою рану. Ее состояние он нашел вполне удовлетворительным.

Наконец стемнело, и мы, крадучись, отправились в сторону лагеря индейцев. Они развели множество костров, и благодаря их свету мы добрались до места очень быстро. Два индейца, охранявшие лошадей, расхаживали туда-сюда совсем рядом с нами, но густая листва зарослей надежно укрывала нас. Однако нечего было и думать о том, чтобы сделать еще хотя бы один шаг с этого места. Мы обошли лагерь, но близко подойти к нему не смогли: здесь рос высокий, раскидистый папоротник, который служил, конечно, замечательным укрытием, но двигаться через его заросли незаметно и не оставляя следов, что было для нас особенно важно, вряд ли удалось бы. Призвав на помощь всю свою ловкость, мы делали так: ухватив стебель у самого его основания, как бы описывали им окружность, что должно было создать впечатление движения стеблей от ветра и в то же время давало нам возможность хоть ненамного, но продвигаться вперед, я полз за вождем апачей след в след. Если кто-то думает, что сделать это было просто, он очень заблуждается. Каждое растение на следующее утро должно было производить впечатление абсолютно нетронутого.