— Ну, ну… Мистер Паркер!

— Если вы хотите спросить меня, не злюсь ли я на вас, то я могу ответить, что вы правильно меня поняли, а чего вы еще хотели бы? Мы здесь, на Диком Западе, не для того, чтобы ловить мух и охотиться на дождевых червей. Однако нас до сих пор постоянно затирали. Согласитесь, что я прав!

— Но мне казалось, что я не имею морального права предлагать вам участвовать в таких делах, которые могут стоить жизни!

— Ах, наши жизни! Они что, более ценны, чем ваша? Или вы принимаете нас за трусов? Но мы докажем, что это не так!

Он бы еще долго брюзжал, но в этот момент появился негр Боб. Увидев нас, он радостно вскрикнул:

— О! А! Масса Шеттерхэнд и масса Шурхэнд снова здесь! Боб знает, что делать: тащить сапоги.

— Да, сделай это, мы снимем мокасины.

Он убежал и вернулся с сапогами, и мы переобулись. Я спросил Боба:

— Как дела с Большим Шибой? Надеюсь, он тут?

Боб скорчил невообразимую гримасу и сказал:

— Его здесь нет.

— Как нет?

— Нет. Большой Шиба сейчас далеко.

При этом он громко расхохотался и так широко раскрыл рот, что, казалось, заглянув между двумя рядами великолепных зубов, можно было увидеть его желудок. Он хотел немножко пошутить. Я решил ему подыграть и спросил, изобразив легкий испуг:

— Далеко? Надеюсь, он не сбежал?

— Да, сбежал.

— Послушай, Боб, это будет стоить тебе жизни! Я тебя застрелю, если он действительно сбежал. Ты ответишь за него головой!

— Значит, масса Шеттерхэнд застрелит Боба. Большой Шиба очень далеко отсюда. Масса Шеттерхэнд может пойти и сам посмотреть, где он!

— Да, я обязательно посмотрю. Вот, здесь пуля, которая окажется у тебя в башке, если его нет в комнате.

Я вытащил револьвер и направил дулом к нему. Потом мы пошли к дому. Он открыл дверь и сказал, показав внутрь:

— Поглядите сюда. Никого!

И тут я увидел картину, чуть было не заставившую меня рассмеяться. Юный вождь стоял, прислонясь к стене и уставившись на нас полным гнева взглядом. Но если выражаться совершенно точно, то сказать, что он прислонился к стене, в общем-то было нельзя: между стеной и его телом находилось еще кое-что. Это была конструкция из восьми жердей, которые негр, сложив наподобие звезды, привязал ремнями к спине краснокожего. Звезда была столь велика, что нижние ее луча упирались в пол, верхние — сходились над его головой, а боковые простирались далеко в стороны. Что и говорить, с такой штукой за плечами Большой Шиба никак не мог пролезть в дверь ни ползком, ни еще как-нибудь, в любом случае он непременно застрял бы намертво в самом неудачном положении.

— Ну вот же он, Большой Шиба, а ты мне что говорил? — сказал я Бобу с удивлением.

— Ох, ох! Я хотел только развеселить вас! Разве Боб даст убежать индейцу, если он должен за ним следить?

— Но что это ты ему взгромоздил на спину?

— Но масса Шеттерхэнд видит это сам! Индейца нельзя зарубить, заколоть или застрелить, но Боб все равно не даст ему убежать. Боб — умный и хитрый негр и привязал ему к спине восемь длинных стволов.

— Хм! И как он это стерпел?

— Он сперва не хотел, но Боб сказал, что побьет его, и тогда он спокойно позволил мне все сделать. Ну разве Боб быть не такой же хитрый и умный, как муха на носу?

Я не успел ответить на его вопрос, потому что Большой Шиба гневно воскликнул:

— Уфф! Белый брат мог бы освободить меня от этих бревен! Разве такая пытка достойна вождя?

— Здесь ты не вождь, а пленник.

— Я не могу ни сесть ни лечь.

— Значит, тебе придется стоять.

— Я не знал, что Олд Шеттерхэнд обращается с друзьями так, будто они его враги!

— Я твой друг. А эти жерди, что у тебя сейчас на спине, ничего не меняют.

— Хау! Я страдаю не от боли. Почему ты приказал негру сделать со мной это?

— Я ему этого не приказывал.

— Значит, он сделал это по собственной воле?

— Да.

— Тогда я убью его, как только снова стану свободным!

— Ты этого не сделаешь!

— Я сделаю это!

— В таком случае ты никогда не получишь свободу! Я ему велел развязать тебя и хорошо с тобой обращаться. Ты испытывал голод?

— Нет.

— А жажду?

— Нет.

— Значит, у тебя было все, в чем ты имел нужду. На что ты можешь жаловаться?

— На то, что он привязал к моей спине эти столбы. Нельзя так обращаться с вождем команчей!

— Где это написано или кто это сказал? Об этом рассказывают старики или предания команчей? Нет! То, что так бывает, ты узнал на собственной шкуре. И кто виноват в том, что так случилось? Только ты сам!

— Нет, я не виноват.

— Ты сказал, что убежишь, как только представится такая возможность. Негр обязан был тебя охранять и с помощью жердей эту свою обязанность выполнил. Ты должен понять, что он просто исполнил свой долг.

— Но он выставил меня на посмешище! Я предпочел бы терпеть сильную боль, чем таскать на себе эти жерди!

— Ему действительно не в чем себя упрекнуть, он нашел очень хорошее средство, чтобы тебя удержать. Но если ты дашь мне слово, что не убежишь, то я отвяжу тебя от этой, хм… распорки и ты сможешь получить почести, положенные вождю.

— Такого слова я не могу дать!

— Можешь!

— Нет!

— Подумай: если ты будешь тянуть время, это не принесет тебе ровным счетом никакой пользы.

— Я разыщу наших воинов и предупрежу их!

— Тебе их не найти!

— Я их найду!

— Нет. Ты же не знаешь, где они находятся.

— Я это знаю!

— Ты ошибаешься. За сегодня многое изменилось.

— А можно мне узнать, что случилось?

— Откровенно говоря, нет, но кое-что я все же считаю нужным тебе сообщить, чтобы ты понял, что у нас все идет как надо и твой побег не имеет никакого смысла.

— Говори!

— Прежде всего, ответь мне: ты догадываешься, что мы разгадали ваш план?

— Я знаю, что он вам известен.

— Вы хотели обмануть белых всадников и, воспользовавшись ситуацией, захватить оазис. Ты поскакал вперед, чтобы указать Вупа-Умуги путь сюда. Потом вы хотели переставить колья в другом направлении, чтобы заманить бледнолицых в пустыню. За Вупа-Умуги должен был следовать Нале Масиуф, чтобы отрезать им путь назад. Это так?

— Мой белый брат угадал.

— Не угадал, а узнал все это совершенно точно, иначе ты бы здесь сейчас не оказался. Ну, ты сам знаешь лучше всех, что мы тебя взяли прежде, чем ты сумел показать Вупа-Умуги путь сюда.

— Я знаю это.

— Ты также видел, что Виннету с пятьюдесятью апачами ускакал отсюда, чтобы повернуть колья в нужном нам направлении.

— Я это видел.

— Well. Потом мы уехали, чтобы наблюдать за воинами команчей. Когда мы оказались у Ста деревьев, то увидели, что Виннету очень хорошо сделал свое дело. Колья шли в том направлении, следуя которому Вупа-Умуги со своими людьми попадет в пустыню, где вообще нет воды.

— Уфф!

— К этому я хочу добавить, что мы приготовили ему еще одну ловушку, более опасную, чем ты можешь себе представить. Колья приведут его завтра к огромным и почти непроходимым кактусовым зарослям, откуда он не сможет выбраться просто потому, что не найдет обратной дороги.

— Уфф!

— Он проскачет больше часа, прежде чем достигнет середины этих зарослей. Считая, что вехи выставил ты, он без оглядки последует в направлении, которое они покажут, и понадеется на то, что этот путь выведет его из зарослей кактусов. Но проход внезапно оборвется и ваши воины не смогут никуда двигаться: ни вперед, ни в сторону. Им останется только повернуть коней назад. Но как только они это сделают, то тотчас же увидят нас, а с нами три сотни апачей. Мы перекроем тропу и не выпустим их.

— Уфф!

В третий раз подряд произнес он это восклицание. Он был, видимо, настолько потрясен тем, что я ему сообщил, что не мог выдавить из себя ничего другого.

— Скажи мне теперь, что станут делать ваши воины? — продолжал я.

— Драться.

— И как это будет выглядеть?

— Они будут стрелять в вас.

— Ты в это действительно веришь?

— Да. Это храбрые воины, и они не захотят сдаться без боя.

— Ты говоришь так, думаю, только потому, что плохо представляешь себе, как реально выглядит путь, ведущий в кактусы. Так вот, поверь мне, он очень узок, в одном ряду там могут разместиться всего лишь несколько всадников. Когда ваши воины развернутся, чтобы начать стрельбу, они не смогут выстроиться фронтом против нас, их строй образует длинную тонкую линию. Только те, что окажутся впереди, смогут в нас стрелять. Но ни одна их пуля не причинит нам никакого вреда.

— Ты думаешь, они такие плохие стрелки?

— Нет. Но наши ружья, как тебе известно, бьют гораздо дальше, чем те, что у них. Поэтому мы сможем держаться довольно далеко от них, не опасаясь, что они нас достанут.

— Уфф!

— Таким образом, они застрянут в кактусах и не смогут причинить нам никакого вреда.

— А вы? Что вы предпримете?

— Мы подождем, пока они не сдадутся. У нас есть вода, у них — нет.

— А если они не сдадутся?

— Тем хуже для них. Нам придется их уничтожить.

Вдруг на его лице мелькнуло некое подобие улыбки, и он сказал:

— Олд Шеттерхэнд умный человек, но и он не может предусмотреть все!

— Ты так думаешь? Может быть, ты знаешь путь, воспользовавшись которым команчи могут уйти из западни?

— Да.

— И этот путь мне неизвестен?

— Если бы ты о нем что-нибудь знал, ты бы сейчас говорил по-другому. Хуг!

На его лице появилось выражение лукавой безмятежности. Без сомнения, его осенила идея, каким именно образом команчи могут ускользнуть от нас. И эта идея, вероятно, казалась ему просто-таки блестящей, о чем можно было догадаться по восклицанию «хуг!» — в том, с какой интонацией он его произнес, угадывалось явное облегчение.

— Значит, ты уверен в том, что я его не знаю?

— Да.

— Но скажи мне: какой путь ты имеешь в виду?

— Олд Шеттерхэнд, неужели ты считаешь меня настолько глупым, что ждешь от меня рассказа о нем?

— Нет, глупым я тебя не считаю. Ты можешь мне ничего не говорить, это излишне, я и так уже все знаю. Но послушай: если ты думаешь, что Олд Шеттерхэнд предусмотрел не все, то ты ошибаешься и вообще плохо меня знаешь.

— Ну так скажи, о чем я сейчас подумал.

— Подожди немного! Даже если ты и нашел путь спасения для твоих воинов, я бы на твоем месте спросил себя: а придет ли и им в голову та мысль, которая кажется тебе такой удачной?

— Они наверняка до этого додумаются!

— Отлично! В таком случае, мы выставим своих часовых на обоих концах пути.

— Уфф!

На этот раз в его возгласе звучал испуг.

— Ну? — спросил я, смеясь. — Ты все еще думаешь, что Олд Шеттерхэнд предусмотрел не все?

— Я… не знаю… этого, — гневно ответил он.

— Зато я это знаю; мне известен настоящий путь к спасению, а тот, о котором говоришь ты, к сожалению, существует только в твоем воображении. Ты рассуждал вот как, я думаю: когда команчи окажутся запертыми в кактусах, они все же не должны терять надежды, у них еще есть ножи, и, воспользовавшись ими, они сумеют выбраться из западни. Прав я или нет?

— Уфф, уфф! — ответил он на этот раз обескураженно.

— Представляю, какое воодушевление ты испытал, когда эта идея только пришла тебе в голову, но, к сожалению, должен тебя разочаровать: при ближайшем рассмотрении она не так уж хороша. Тропа будет очень узкой, и одновременно работать на ней смогут лишь несколько человек. Потребуются не часы, а дни! К тому же ты должен понимать, что мы при всем этом, разумеется, не будем сидеть сложа руки.

Он молчал. И я продолжил:

— Часть наших людей я пошлю на противоположную сторону кактусового поля, чтобы таким образом зажать ваших воинов в клещи. Впрочем, мы можем поступить еще проще и уничтожить всех команчей за несколько минут без единого выстрела.

— Как?

— Мы подожжем кактусы.

— Уфф! Но тогда все наши воины сгорят!

— Конечно!

— Олд Шеттерхэнд на такое не способен!

— Зря ты так уж рассчитываешь на мою доброту!

— Нет, нет, он этого не сделает!

— Может быть! Я просто хотел тебе показать, что для твоих воинов нет спасения, от нас они не уйдут.

— Да, я понимаю: если они окажутся в мешке, то им придется сдаться, но у вас это все равно не получится.

— Вот как?

— Вам придется убраться оттуда.

— Почему?

— Ты совсем забыл про Нале Масиуфа! Он придет.

— Нет, я про него вовсе не забыл.

— Тогда ты знаешь, что он следует за вами. Он появится у вас за спиной, а впереди вас будет ждать Вупа-Умуги; вы застрянете между ними и сами окажетесь как раз в том дурацком положении, в которое хотите поставить Вупа-Умуги. Олд Шеттерхэнд должен признать, что я прав.

Его лицо снова приняло уверенное выражение. Я ответил:

— К сожалению, я лишен возможности доставить тебе удовольствие, признав твою правоту. За последнее время произошло кое-что, о чем ты еще не успел узнать. Но даже если бы дела обстояли именно таким образом, как ты думаешь, даже и в этом случае ты бы все равно просчитался, потому что Нале Масиуф никогда на появится у нас в тылу.

— Появится!

— Нет. Перед ним скачут белые всадники, ты совсем об этом забыл.

— Уфф! — в его голосе прозвучало явное разочарование.

— Ну, теперь ты видишь, что все твои домыслы не стоят гроша ломаного, тогда как Олд Шеттерхэнд и на этот раз все продумал и просчитал заранее. Даже если бы сегодня и совершенно ничего не произошло, мы могли бы спокойно заниматься Вупа-Умуги, не боясь, что нам в тыл ударит Нале Масиуф, этого он никак не смог бы сделать, потому что его взяли бы на себя драгуны.

— Уфф, уфф!

— Однако, надеюсь, до этого дело все же не дойдет. Но вернемся к моему рассказу. Мой юный брат прервал меня, помнится, когда я говорил о Ста деревьях. Итак, мы спрятались недалеко от них и видели, как пришел Вупа-Умуги. Он не подозревал о нашем присутствии и не счел нужным предпринять даже минимальные меры предосторожности. Поэтому мы с Олд Шурхэндом сумели довольно легко проникнуть в его лагерь и кое-что подслушать. Когда мы услышали достаточно, нам удалось выскользнуть оттуда незамеченными. Утром Вупа-Умуги снял свой лагерь и ушел со своими команчами туда, куда указывали колья, поставленные Виннету.

— В каком направлении?

— Мой юный брат очень хитро поставил вопрос, но Олд Шеттерхэнд не глупее его, и поэтому он не ответит.

— Олд Шеттерхэнд может не отвечать. Это уже не имеет никакого значения!

— Как же! Если бы тебе удалось совершить побег сегодня, ты бы знал, где следует искать твоих воинов. Вот почему я предпочитаю оставить тебя в неведении относительно этого. Между прочим, я очень рад, что, несмотря на всю безнадежность твоего положения, ты попытался использовать весь свой ум, чтобы меня перехитрить. Так вот, я продолжаю: когда Вупа-Умуги отбыл к Ста деревьям, пришли белые солдаты. И как ты думаешь, что я сделал?

— Ты поговорил с ними?

— Да!

— И предупредил их?

— Конечно!

— Уфф!

— Я не только предупредил их, но и присоединился к ним с моими апачами, чтобы поймать Нале Масиуфа.

— Уфф! Ты сразился с ним?

— Нет.

— Он не пришел? Он выслал вперед разведчиков, которые вас заметили?

— Правильно, он выслал вперед разведчиков, но толку что? Они нас не заметили, потому что мы вовремя спрятались. Тогда появился он вместе со всем отрядом и встал лагерем около воды. Он увидел следы белых всадников и решил, что они ушли, преследуя Вупа-Умуги. Поэтому он не стал осторожничать, и нам без труда удалось его окружить.

— Уфф, уфф! Он был окружен. И все же ты говоришь, что он с вами не сражался!

— Он струсил и согласился на переговоры со мной. Я сидел с ним рядом, причем мы договорились прийти без оружия, но в этом он оказался настолько же подлым, насколько прежде был труслив. Идя на переговоры, он припрятал за спиной нож, намереваясь меня заколоть, и даже посмел вытащить его.

— Уфф! Не могу поверить, что он и в самом деле так поступил!

— Да.

— Это недостойно воина.

— Особенно если этот воин — вождь!

— Он тебя ранил?

— Нет. Он сильно во мне ошибся, потому что я за ним внимательно наблюдал и все время был настороже. Как только он поднял руку с ножом, я его оглушил.

— Рукой?

— Чем же еще? Я же был без оружия.

— Уфф, уфф! Рукой! Он умер?

— Нет, я не хотел его убивать. Я быстро взвалил его себе на плечи и отнес туда, где стояли мои апачи и белые воины.

— И команчи тебе не помешали?

— Они не могли этого сделать, все произошло очень быстро. А потом: у них не было возможности приблизиться к нам, потому что тогда мы убили бы их вождя. Когда он очнулся, я начал ему угрожать, сказал, что сниму с него скальп, сожгу его амулеты, а потом повешу его самого.

— Ты хотел убить его душу?

— Да.

— Самое страшное для него — сжигание амулетов. Я, правда, в это не верю, но он, как и большинство краснокожих, считает, что в этом случае душа воина гибнет.

— Интересно, что бы он предпринял, если бы в мои намерения действительно входило поступить так, как я сказал?

— Он предпочел бы сдаться в плен.

— Он один?

— Он один… Уфф, уфф! Значит, вы думали, что все его воины должны сдаться вместе с ним?

— Да, все!

— А разве вам не хватило бы его одного?

— Нет, мне нужны были они все, ты скоро поймешь почему.

— И ты всех их заполучил?

— Да.

Он опустил голову и с отчаянием в голосе сказал:

— Увы, все мои надежды погибли! Даже если бы мне и удалось отсюда бежать, я не смог бы спасти Вупа-Умуги и его воинов.

— Да, это так. Во-первых, ты не знаешь, где его искать, а во-вторых, Нале Масиуф помочь тебе ничем не сможет.

— Как вы поступили с ним и его воинами?

— Я, конечно, мог бы тебя обмануть, потому что никакой необходимости в том, чтобы я тебе это говорил, нет. Однако я не стану от тебя это утаивать. Они вернулись к своим вигвамам.

— Уфф! Так ты был настолько добр, что вернул им свободу?

— Нет, до такой степени добрым я не был. Признайся, что подобная доброта была бы самой большой глупостью, которую я мог бы совершить.

— Почему?

— Я бы взял с этих людей обещание тотчас же повернуть своих лошадей и ехать домой.

— Они бы его дали.

— Но не сдержали бы!

— Ты им не веришь?

— Я не верю ни одному команчу!

— И мне тоже?

— Пожалуй, только к тебе я могу испытывать хотя бы какое-то подобие доверия, потому что ты знаешь о добром большом Маниту и веришь, что он наказывает за неправду и предательство.

— Как же так — ты не дал им свободу, но говоришь, что они вернулись домой?

— Как пленные!

— Чьи?

— Белых драгун. Они отправились обратно и взяли команчей с собой.

— Связанных?

— Да.

— Но они их убьют!

— Нет. Их капитан дал мне слово сохранить команчам жизнь.

— Он его сдержит?

— Да, и я в этом нисколько не сомневаюсь.

— Но их, по крайней мере, ограбят!

— Ограбят? Но что ты понимаешь под этим словом? Разве не вправе победитель распоряжаться по своему усмотрению имуществом побежденного?

— Даже у христиан?

— Даже у нас, потому что вы нас вынудили поступать с вами так же, как вы поступаете с нами. Вы, как коршуны, лишаете нас не только всего имущества, но и жизни. И если мы вам дарим жизнь, то вы должны знать, что это столь великая милость, что большего вы от нас требовать просто не имеете права.

— Так, значит, белые солдаты заберут у команчей все, что у них есть?

— Не знаю, все ли, но оружие и лошадей точно.

— И как же команчи будут обходиться без лошадей и оружия?

— Это уже их забота. Вы сами выкопали топор войны; ничего подобного не произошло бы, если бы у вас не было коней и оружия. Конфискуя их у вас, мы не совершаем никакого грабежа, потому что это наша законная добыча, и одновременно мы заботимся о том, чтобы вы не были в состоянии тотчас же снова нарушить мир.

— Значит, Вупа-Умуги и его воинов вы тоже лишите лошадей и оружия?

— Вполне возможно.

— Уфф! Это плохо!

— Да, для вас это плохо, но вы ничего иного и не заслужили. Подумай о себе! Тот, кто курил с тобой трубку мира и обещал тебе не приходить в твой вигвам с оружием в руках, а потом вдруг является в него с большой шайкой, чтобы отобрать у тебя вигвам, а заодно и жизнь, заслуживает гораздо большего, чем просто лишение его мустанга и оружия. Я думаю, ты согласишься с этим.

Тяжело вздохнув, он согласился:

— Тогда ты возьмешь мое ружье и моего коня!

— Нет, вот этого я как раз и не сделаю. Ты мне симпатичен. Вот почему, несмотря на всю твою сегодняшнюю враждебность ко мне, я не перестану считать тебя своим другом. Ты сохранишь то, что имеешь. И в отношении Вупа-Умуги и его индейцев я постараюсь сделать так, чтобы с ними тоже обошлись хорошо. Но в конце концов это будет зависеть прежде всего от того, как они сами поведут себя по отношению к нам.

— А как они должны себя повести? Они воины и будут защищаться.

— Как раз это было бы крайне нежелательно. Как только с нашей стороны прольется кровь, чего мы, естественно, не хотим, они уже не смогут больше рассчитывать на дружеское к себе отношение. Я все же надеюсь, что мне удастся убедить вождя в том, что сопротивление бессмысленно. Надеюсь, что он с большим пониманием отнесется к моим аргументам, чем ты.

— Чем я? — уязвленно переспросил он.

— Да. Я хотел максимально облегчить твое пребывание в плену, взамен потребовав от тебя лишь обещания, что ты не сбежишь. Ты отказал мне в этом, потому что не понял, что твое бегство в лучшем случае будет для вас бесполезно, а скорее всего принесет прямой вред. То есть ты сам вынудил меня быть с тобой суровым.

— Я не дал обещания, потому что я еще не знал тогда того, что знаю теперь.

— Значит, ты понял, что вашим воинам никто не в силах помочь?

— Да.

— Выходит, еще есть время дать обещание.

— И я его даю.

— Хорошо! Однако подумай также о том, что своим поведением ты можешь принести пользу или навредить не только себе, но и всем людям своего племени. Все, что ты совершишь — плохое или хорошее, — зачтется также и всем им. Если ты не сдержишь своего слова, наказанию будешь подвергнут не только ты, но и твои соплеменники!

— Я его не нарушу!

— Но что будет порукой твоему слову?

Он посмотрел на меня вопросительно, и тогда я пояснил:

— Я могу положиться на слово, данное христианином, но на обещание краснокожего — нет.

— Но ты же веришь Виннету?

— Да, во всем, но он — исключение, к тому же я знаю, что в душе он чувствует себя христианином.

— Если ты возьмешь у краснокожего воина в качестве залога его амулет, то он должен будет сдержать данное им слово.

— Не забывай, что я тебя знаю очень хорошо, и мне известно, что ты не веришь в силу амулетов.

— Тогда я выкурю с тобой трубку клятвы!

— Нет, и это не может для меня служить гарантией верности твоих слов. Ты уже курил трубку со мной и Кровавым Лисом, но это отнюдь не помешало тебе нарушить собственную клятву.

Тут он опустил глаза и сказал еле слышно, с горечью:

— Наказание, которое наложил на меня Олд Шеттерхэнд, очень тяжело: оно не столь сильно язвит мое тело, но наполняет болью мою душу.

Я внимательно посмотрел на него. Искренне говорит молодой вождь или опять лукавит? И то и другое вероятно в равной степени. Но я решил дать ему аванс доверия.

— Если я тебя правильно понял, несмотря на все случившееся, я все еще могу считать тебя своим другом и братом. Поэтому я решил отступить от своих обычных правил, предписывающих мне быть осторожным с индейцами, и оказать тебе доверие. Но я хочу, чтобы ты знал: в моем сердце поселится очень, я подчеркиваю, очень большая печаль, если мне и на этот раз придется признать, что я обманулся в тебе. Спрашиваю тебя поэтому еще раз: ты не убежишь, если я тебя освобожу?

— Нет!

— Не покинешь оазис без моего разрешения?

— Нет.

— Я не хочу допустить также и того, чтобы ты пытался пробраться через кактусы к своим команчам, чтобы поговорить с ними.

— Я не сделаю этого. Даже если они придут сюда, я буду молчать, пока не получу твоего разрешения.

— Тогда дай мне руку, как это делают настоящие мужчины и благородные воины, которые презирают выгоду, получаемую от лжи.

— Вот моя рука! Ты можешь мне верить. Если я протягиваю тебе свою руку, значит, отдаю под твою власть всего себя!

При этом он посмотрел мне прямо в глаза, и взгляд его был таков, что я уже не сомневался: на этот раз он меня не обманет. Но чтобы на всякий случай отвести его месть от негра, спросил:

— Ты зол на Боба?

— Очень.

— И будешь мстить?

— Нет. Слишком много чести для черного, если ему будет мстить краснокожий воин. Этот негр не ведал, что творит. Он не имел понятия, что посягает на достоинство вождя, когда взваливал мне на спину эти колья.

— Сейчас я тебя от них избавлю.

И я сделал это. Он размял свои затекшие ноги и руки и вышел со мной вместе из дома. Во дворе поили лошадей на ночь. Мамаша Санна принесла нам поесть. Поужинав, мы сразу же легли спать. На следующий день нам предстояло подняться с первыми лучами солнца. Большой Шиба улегся между мной и Верной Рукой, хотя мы ему этого и не предлагали. Он хотел быть на виду и таким образом доказать, что держит свое слово.

Поднявшись рано утром, мы наполнили водой все имевшиеся у нас бурдюки, погрузили на лошадей запасы провианта, я попрощался с Большим Шибой, и мы тронулись в путь. На обочине дороги стоял Боб, спросивший меня:

— Масса Шеттерхэнд хочет, чтобы я охранял Большого Шибу?

— Нет. В этом нет надобности.

— Может быть, привязывать ему опять на спину шесты?

— Ни в коем случае. Он обещал не убегать и сдержит данное слово.

Я был вполне уверен в том, что это действительно так, однако интуиция и опыт настойчиво заставляли меня принять все же некоторые меры предосторожности. И я счел за лучшее их послушаться. За границей кактусовых зарослей оставалось еще довольно много апачей, которым было поручено сторожить пятьдесят пленных. Я отдал их предводителю приказ не сводить глаз также и с Большого Шибы.

И вот настал момент, когда мы, двести мужчин, пришпорили коней. Нас было более чем достаточно, чтобы покончить с команчами. На этот раз мы, конечно, взяли с собой Паркера и Холи.

Прежде всего мы нашли то место, где вчера оставили в дозоре пятерых апачей. Они оказались настолько смышлеными, что, как только рассвело, начали высматривать команчей и, порыскав по округе, обнаружили их лагерь. Однако к тому моменту, когда подъехали мы, найини уже снялись с места, они и на этот раз тоже очень спешили. Мы быстро последовали за ними, так что время от времени я мог наблюдать их в подзорную трубу, хотя мы все время держались от них на таком расстоянии, чтобы они не могли определить, кто их преследует — белые или краснокожие. Наиболее предпочтительным вариантом для нас был бы тот, если бы они приняли нас за драгун.

Весь день прошел без достойных упоминания происшествий, как вдруг, ближе к вечеру, поднялся сильный ветер, из тех, что нередки в Льяно-Эстакадо. Он пришел с севера, но при этом пересек изрядный кусок пустыни и поэтому был очень горячим. В основном он дул нам в спины, однако причинял немало беспокойства, причем не столько по причине усилившейся жары, сколько из-за поднятых им туч песка и пыли, которые лезли в рот и нос, забивались в глаза и уши,

— Идиотский ветер! — недовольно ворчал Паркер. — Какого черта он взялся дуть именно сейчас, не мог подождать, когда мы снова окажемся около воды. Так недолго задохнуться, а заодно и ослепнуть!

— Кончайте брюзжать, мистер Паркер! — откликнулся я. — Мне он, наоборот, весьма по душе.

— По душе? Вам он по душе? И у вас есть для этого какие-то основания?

— Да, я как раз подумал о Виннету.

— О Виннету? Не вижу связи.

— Но разве вы не замечаете, что этот ветер, поднявший в воздух столько песка, засыпает следы команчей? Мы не смогли бы идти по их следу, если бы не шесты.

— Да, колья я, конечно, вижу, но при чем здесь Виннету?

— А при том, что скоро его следы исчезнут по той же причине.

— Хм! А нам это не все ли равно?

— Нет, никоим образом. Виннету должен выставить колья вплоть до ловушки, так?

— Так.

— Он должен, следовательно, довольно далеко углубиться в кактусовые заросли. Но оставаться там ему нельзя, поэтому он должен будет выбраться наружу, иначе говоря, вернуться.

— Это очевидно, потому что если он так не сделает, то его самого поймают. Пока что я все понимаю, сэр.

— Однако возможные последствия того, что происходит, вам, похоже, не ясны.

— Какие последствия?

— Краснокожие, как только увидят его следы, тут же поймут, что он вернулся. И это покажется им подозрительным.

— Возможно!

— Не только возможно, но, я уверен, именно так и произойдет. Эти краснокожие — ребята бывалые, но и вы не новичок на Диком Западе и, если подумаете, легко сможете угадать ход их мыслей.

— Да уж, что-что, а это я могу угадать! Они примут следы Виннету и его апачей за следы команчей Большого Шибы. Эти следы ведут в заросли кактусов, потом выходят из них, а дальше сворачивают в сторону. Они, конечно, подумают, что Большой Шиба ошибся и путь пролегает вовсе не через кактусы, а совсем в другом направлении, по которому он теперь пошел. Правильно я рассуждаю, мистер Шеттерхэнд?

— Правильно.

— Делаем вывод: в кактусы они не сунутся. Как видите, не такой уж я тугодум.

— Я на твоем месте не стал бы так уж задаваться, старина Сэм, — встрял в разговор Джош Холи.

— Это еще почему?

— Потому что ты не сам до этого додумался. Мистер Шеттерхэнд тебе все подсказал.