Глава III

ЛОВУШКА ИЗ КАКТУСОВ

Горячий ветер пустыни наконец стих, и солнце достигло последней восьмушки своей дневной дуги: воздух очистился от летучей песчаной пыли, и мы смогли без помех полюбоваться закатом. Какие сцены его лучи будут освещать здесь завтра в это же время дня? Этот вопрос большинство из нас наверняка задавали себе, отдыхая возле дома Кровавого Лиса и твердо зная, что особенно бояться команчей у нас нет причин, хотя самые точные и осторожные предположения людей из-за какой-нибудь совершенно неожиданной случайности могут легко привести к позорному поражению.

Я рассказал Виннету прежде всего, конечно, о том, что произошло на встрече в горах Сьерра-Мадре с момента моего появления здесь. А поскольку ему об этом уже кое-что было известно по сообщениям моих спутников, апач не задавал никаких вопросов. Когда я замолчал, он сделал такой вывод:

— Мы теперь будем думать только о том, что случится здесь, где мы находимся; все остальное можем обсудить и после. Значит, Вупа-Умуги имеет при себе сто пятьдесят воинов у Саскуан-куи?

— Сто пятьдесят четыре. Шесть команчей мы ранили у Альчезе-чи.

— Еще Нале-Масиуф хотел присоединиться к нему с сотней своих людей?

— Из них в схватке с правительственными войсками многие были убиты или выведены из строя; но он успел сообщить своим, чтобы ему прислали еще сто человек.

— А сколько воинов привел Большой Шиба?

— Двадцать.

— Значит, против нас будет примерно триста воинов неприятеля. Мой брат получит как раз столько же апачей перед кактусовой рощей; мы справимся с команчами.

— Справимся? Только и всего? — вмешался тут Олд Уоббл. — Я даже думаю, что нас хватит на большее! Я видел воинов апачей, знаю, как хорошо они вооружены и дисциплинированны. Двести апачей вполне могут победить триста команчей. А кроме того, мы-то тоже что-то можем. Виннету, Олд Шеттерхэнд и Олд Шурхзнд возьмут всю эту ораву врагов на себя. Ну а обо мне, Форе, Паркере и Холи я вообще не говорю. Если эти парни окажутся в нужный момент здесь, все будет сделано! Я даю слово, что никто из команчей не вернется в свой вигвам!

Виннету строго посмотрел на него и ответил:

— Мой старший брат, как я знаю, непримиримый враг всех краснокожих, он их считает ворами, разбойниками и убийцами, не задумываясь о том, что они берутся за оружие только затем, чтобы защитить свое добро или отомстить за обиды и насилие. Олд Уоббл еще никогда не пощадил ни одного краснокожего, попавшего ему в руки: он на все прерии известен как истребитель индейцев; но если он вместе с Олд Шеттерхэндом и Виннету, то должен менять свои убеждения, потому что иначе ему придется уйти от нас. Мы — друзья всех краснокожих и бледнолицых, и если перед нами враг, то, будь он краснокожим или белым, мы его постараемся победить, не пролив ни капли крови. Олд Уоббл называет себя христианином; он считает Виннету язычником; но как же так получается, что этот христианин стремится к пролитию крови, а язычник старается избежать этого?

Раз обычно не слишком словоохотливый апач пустился в многословные рассуждения, следовательно, этот старик был ему симпатичен более, чем можно было предположить по его выступлению. Олд Уоббл опустил голову, потом взглянул на апача и произнес в свою защиту:

— Краснокожие, с которыми мне до сих пор пришлось иметь дело, все были мошенниками.

— Я не сомневаюсь в этом. Но кто же сделал их мошенниками?

— Не я!

— Не ты?

— Нет.

— Из-за бледнолицых они стали такими. А разве Олд Уоббл не белый?

— Да, я белый. Но я, однако, думаю, что мне лучше не показываться им на глаза!

— А Виннету думает, что было бы лучше, чтобы краснокожие, о которых ты говоришь, тебя вообще не видели! Ты ведь говорил, что всех команчей надо перестрелять; а я говорю тебе, что мы, по возможности, постараемся не убить ни одного. Мой брат Олд Шеттерхэнд со мной согласен?

— Полностью, — ответил я ему. — Ты же знаешь, что меня об этом и спрашивать не надо.

Олд Уоббл очень смутился, но все же попытался защищаться:

— Но они же хотят напасть на Кровавого Лиса, которому мы должны помочь! Нам надо и его и себя защищать, а это возможно только при сильном сопротивлении.

— Сопротивляться можно по-разному, мистер Каттер, — возразил я. — Если бы вы позволили Виннету говорить, тогда бы услышали, что мы надеемся не только на свои ружья. Есть и другие средства.

— Знаю, знаю, наслышан о ваших хитростях.

Он сказал это таким тоном, который я не мог одобрить; мне не пришлось ему возражать, поскольку Паркер, не удержавшись, сказал:

— Не лучше ли будет, если вы помолчите, Олд Уоббл? Вы же видите, что я тоже молчу. Если мистер Шеттерхэнд и Виннету говорят друг с другом, то совсем не обязательно, чтобы другие, не спросясь, высказывали свое мнение, вмешиваясь в их беседу. Вы же уже не меньше десяти раз обещали делать только то, что предложит мистер Шеттерхэнд. Если вы не будете выполнять своего обещания, то мы сделаем то, что много раз вам обещали: мы уйдем, а вас оставим сидеть здесь!

Это «оставим сидеть», сказанное мной только один раз, стало постоянным возбудителем злости Олд Уоббла. Он и на этот раз не удержался:

— Заткнитесь! Кого интересует ваше мнение? Если мне нельзя говорить, то уж вам и подавно следует помолчать! Как вы можете упрекать меня в упрямстве? Посмотрите сначала на себя! Я еще никому не позволял насмехаться надо мной и отвечал на все насмешки меткими выстрелами.

— А я никогда не заводил серьезных разговоров, чтобы, потом, плюя на всю их серьезность, делать глупости, например, как вы у Саскуан-куи, где…

— Тише! — вмешался я. — У нас есть дела поважнее, чем выслушивание такой бессмысленной словесной дуэли. Мы прервались как раз на том, что у нас столько же воинов, сколько у команчей, и значит, мы стоим друг друга. Мне приятно, что Олд Уоббл верит в то, что, хотя наши силы равны, мы должны непременно победить их. Я не согласен, правда, с ним в том, что мы великие и непобедимые герои, по сравнению с которыми краснокожий воин ничего не стоит. Причина в большей мере состоит в том, что мы имеем своих триста апачей всех вместе, в то время как команчи подойдут разрозненными отрядами и к тому же против них будет еще белая кавалерия.

— Мой брат, как всегда, прав, — согласился Виннету. — Первым подойдет Большой Шиба с отрядом, чтобы уничтожить этот дом и его жителей и по пути установить свои колья в пустыне. А после него подойдет Вупа-Умуги, чтобы переставить эти шесты в неверном направлении, по которому потом должны будут ехать солдаты бледнолицых. Они будут обречены погибнуть мучительной смертью в песках. За этими всадниками последует вождь Нале Масиуф со своими людьми, чтобы отрезать бледнолицым возможности для отступления и полностью их окружить. Это три различных отряда, на которые мы по отдельности должны будем напасть и, может быть, без кровопролития их победить. Олд Шеттерхэнд со мной согласен.

— Конечно, — ответил я. — Я не думаю, что Большой Шиба, который подойдет первым, возьмет с собой больше пятидесяти воинов. Когда они будут окружены со всех сторон нашими воинами, то поймут, что им лучше сразу и без сопротивления сдаться нам в плен.

Олд Уоббл, несмотря на данное им обещание, не смог смолчать и опять стал возражать:

— Откуда вы это взяли, что с ним будет только пятьдесят воинов?

— Вы забываете, что команчи даже не подозревают о том, что мы здесь Они думают, что им придется иметь дело только с жителями оазиса.

— Хм, пожалуй, в этом вы правы. Однако окружить их не так просто, как кажется.

— Во всяком случае, это наверняка не очень сложно. Мы только должны будем прижать их к кактусовой роще, тогда они не пройдут. Поэтому нам не надо будет полностью их окружать. Получится так, что за спиной у них непроходимые кактусовые заросли, а впереди триста врагов, эти пятьдесят все же не сумасшедшие чтобы, бросившись на нас, рисковать своей шкурой.

— А если они все-таки рискнут?

— Тогда я с ними поговорю.

— Поговорите? Хм! Но будут ли они вас слушать?

— Что же тут такого? Я уверен, что среди них обязательно найдется один, который захочет меня выслушать.

— Кто же это, сэр?

— Сам Большой Шиба, молодой вождь. Он обязан вам своей жизнью. Он однажды был здесь гостем нашего Лиса и тогда дал слово, что не выдаст местонахождение оазиса. Этого вполне достаточно, чтобы привлечь его внимание к моим словам.

— Очень любопытно, но не обманываетесь ли вы? Вы же знаете, как он умеет держать свое слово. Обещал не нападать на оазис и привел сюда триста команчей. Думаю, что нам долго еще придется ждать его появления.

— Он будет здесь уже завтра вечером.

— Здесь, у оазиса?

— Да. Я не думаю, что это предположение неверно.

— И тогда мы их окружим?

— Да.

— Ночью?

— Может быть, даже днем. Чем раньше он придет, тем раньше будет окружен.

— Но мы все же должны знать, когда он придет; значит, надо отправить ему навстречу нашего разведчика.

— Это было бы большой ошибкой.

— Почему?

— Потому что он наверняка заметит следы этого лазутчика и станет вдвойне осторожен.

— Хм! Значит, никакой разведки! Как же мы узнаем, когда и где эти?..

— Мой брат может быть уверен, что Олд Шеттерхэнд знает, что говорит и делает, — прервал нашу полемику Виннету. — Команчи заметят следы разведчика; поэтому мы не должны никого посылать. Большой Шиба здесь уже был и отсюда поехал прямо в Гутеснонтин-кай, где он сейчас и находится, чтобы нарезать шесты. И по этой же дороге он вернется обратно. Мы должны выехать ему навстречу, но не по дороге, а чуть в стороне от нее, и тогда мы увидим его первыми, а не он нас. Когда он проедет мимо нас, мы сможем поехать за ним пока он не упрется в кактусовое поле, через которое со своим отрядом проехать не сможет; тут-то мы его и возьмем. Я думаю, что мой брат Олд Шеттерхэнд хотел сказать именно это.

— Да, ты угадал, у меня были такие намерения и планы, — ответил я своему проницательному другу.

Тут взял слово до сих пор молчавший Кровавый Лис, хотя все это его интересовало больше всех:

— Не смог бы мой славный брат Виннету ответить мне на один вопрос? Большой Шиба будет очень осторожен, и вряд ли что-нибудь укроется от его глаз. Мы никак не сможем подъехать к нему незамеченными. Значит, мы должны будет держаться в стороне от того пути, по которому он поедет. Но тогда разве не может получиться так, что мы не заметим ни его, ни его команчей?

— Нет.

— То, что сказал Виннету, великий вождь апачей, не может подвергаться сомнению; но в пустыне нет дороги, которую можно увидеть; здесь может быть только направление, от которого легко отклониться и вправо и влево. Но не кажется ли моему брату, что Большой Шиба тоже может отклониться от своего направления и наткнуться на нас?

— Нет. Мой брат Кровавый Лис может узнать у Олд Шеттерхэнда, почему я говорю «нет»!

Лис вопросительно посмотрел на меня, все остальные с не меньшим нетерпением ждали от меня разъяснений.

— Вестмен, — отвечал я, — может отклониться от избранного направления, но индеец никогда. Краснокожий обладает безошибочным интуитивным чувством места, присущим птицам, которые преодолевают огромные расстояния и летят прямо к своему родному гнезду, хотя в воздухе, так же как и здесь, в песках пустыни, нет никаких заметных указателей пути. Скорее всего передовой отряд команчей имеет задачу обозначить кольями-вехами дорогу к оазису. Установка кольев, а в некоторых местах шестов — такое дело, которое провести тайно никак не удастся: и о прибытии Большого Шибы мы узнаем в любом случае. Он попадет прямо к нам в руки. К тому же мы не должны пропустить его и его людей сюда, нельзя допустить, чтобы они узнали новую дорогу сюда через кактусы. Они должны быть захвачены в пустыне и оставаться под охраной, пока все не кончится.

— А что будет с шестами? Не стоит ли заранее вытащить их и повтыкать в землю в неправильном направлении?

— Это мы обязательно сделаем, чтобы направить Вупа-Умуги по неправильному пути.

— Но куда?

— Хм! Куда-нибудь, где мы их легко можем окружить и захватить. Заросли кактусов с тех пор, как я был здесь в последний раз, так изменились, что я не могу пока ничего сказать.

— Можно мне сделать предложение?

— Конечно. Почему же нет?

— На юго-востоке, в дне езды отсюда, есть довольно обширные заросли кактусов, в которых я знаю постепенно сужающиеся проходы.

— Как глубоко они заходят в заросли?

— Если ехать не спеша, то часа за два можно доехать до конца такого прохода.

— А кактусы там старые или молодые?

— Есть и те и другие, но очень массивные.

— Для наших целей лучше места не придумаешь. Мой брат Виннету со мной согласен?

Вождь апачей кивнул головой и сказал в своей обычной невозмутимо-безапелляционной манере:

— Мы и загоним команчей в эти кактусы.

— Так, значит, с этим все ясно, ну, а остальное будет видно по ходу событий. Солнце уже подошло к горизонту; людям и животным нужно дать возможность отдохнуть: завтра они должны быть сильными и выносливыми.

Все согласились со мной. Мы задали корм лошадям, и Виннету отправился к своим апачам, чтобы сообщить им о положении дел и показать дорогу через кактусы в оазис, к тому же им еще надо было напоить лошадей с запастись водой самим; после этого мы с удовольствием улеглись на ложе из маисовой соломы, которую вдоволь натаскала для нас матушка Санна.

Но большинство из нас не смогло сразу уснуть. Я лежал возле Виннету и слушал его тихий рассказ о том, что с ним произошло с того момента, как мы расстались. При этом я слышал, что Олд Уоббл и Паркер еще довольно долго спорили приглушенными голосами. Через открытое окно доносились тихие голоса негра и его матушки, которые были очень счастливы, снова встретившись друг с другом; от воды еще долго слышались шаги апачей и перестук копыт лошадей. Этот лагерный вечер казался совсем обычным, потому что только немногие знали или предчувствовали приближение каких-то событий.

Когда я проснулся утром, Виннету уже стоял на берегу озера, умываясь до пояса и наполняя водой большую тыкву. Санна потихоньку хлопотала, бегая взад и вперед, чтобы приготовить своим гостям сытный завтрак. Все остальные еще спали, но вскоре проснулись и они. В это время опять появились апачи со своими лошадьми, сытыми и напоенными на целый день. Легкий дымок, который виднелся вдалеке перед кактусовой рощей, подсказал нам, что краснокожие разожгли костры из сухих кактусов. После завтрака мы поскакали к ним: они тоже уже успели перекусить и были готовы к выступлению. Один их отряд, при котором остался Кровавый Лис, был оставлен в оазисе для его защиты; после напутственных слов мы двинулись прочь.

Вчера мы появились здесь с юго-запада, а сегодня двинулись прямо на запад; в этом направлении располагался Гутеснонтин-кай. Мы должны были, естественно, все время помнить о воображаемой линии, на которой следует ожидать команчей; мы старались держаться параллельно их пути на расстоянии примерно одной мили от них. Враги были еще, наверное, довольно далеко; позже, однако, мы должны были из осторожности отъехать от них подальше, ибо воздух был очень чистым и прозрачным. Видно было хорошо на большое расстояние. Но мы все-таки оказались в более выгодном положении, чем команчи, потому что у меня ведь была подзорная труба, а у Виннету — вторая.

Однако тот, кто думает, что мы двигались плотной группой, ошибается. Это было бы большой ошибкой с нашей стороны, большей, чем даже можно себе представить. Воображаемая линия шла севернее, стало быть, справа от нас. Вчерашнее утверждение Олд Уоббла о том, что команчи могут случайно отклониться от этой линии, было отчасти справедливым, поэтому мы должны были держаться южнее в первой половине дня. Только некоторые, наиболее опытные из нас могли двигаться правее. Ближе всех к этой линии были Виннету, Олд Шурхэнд и я; да и мы тоже передвигались друг от друга на максимально возможном расстоянии — чтобы только было слышно голос соседа. Это позволяло надеяться, что команчи нас не заметят, если, конечно, не произойдет какая-нибудь нелепая случайность или если они очень уж сильно отклонятся на юг от своего пути. Однако даже в этом случае мы могли надеяться их окружить и ни одного не выпустить. Последнее было важнее всего, ибо, если кому-нибудь из них удастся от нас вырваться, то, естественно, он постарается в первую очередь предупредить Вупа-Умуги о вашем появлении.

Уже приближался полдень, а мы еще ничего не заметили. Но вот, когда было уже почти около часу пополудни, Виннету, поднеся свою подзорную трубу к глазам, громко воскликнул и подал знак подъехать Олд Шурхэнду и мне. Когда мы к нему подъехали, он указал рукой на север и сказал: