Надо было признать, что со своей задачей Олд Уоббл справился вполне успешно, и все-таки меня немало раздосадовала его выходка. Я решил при первом же удобном случае поговорить с самолюбивым стариком, чтобы исключить подобные сюрпризы в будущем. Ну а сейчас оставалось только поддержать его игру. Я кивнул Шурхэнду, мы поднялись с земли и вышли на поляну.

Увидев нас, Олд Уоббл обратился к индейцам:

— Вот те люди, которых я хотел вам показать. Вы их как будто знаете?

— Олд Шеттерхэнд! — ликующе воскликнул Длинный Нож.

— Олд Шурхэнд! — охнул команч.

Я повернулся к нему.

— Да, это мы, ваши пленники, ожидающие казни… Мистер Каттер, возьмите-ка их оружие!

Достав револьвер, я направил его на команчей и приглядывал за ними, пока Уоббл собирал ружья и томагавки и складывал их под кустом.

— А теперь, мистер Каттер, я попрошу вас развязать апача.

Но едва старик сделал то, о чем я его попросил, как произошло непредвиденное. Почувствовав себя свободным, Длинный Нож бросился вперед, поднял ближайший томагавк, взмахнул им раз, другой — и двое команчей, не пикнув, опрокинулись навзничь с разрубленными головами. Я схватил его за руку и крикнул:

— Что делаешь, брат мой! Я хочу говорить с этим воином, он…

Но Длинный Нож не слушал меня. Вырвавшись, он обрушил такой же страшный удар на последнего из своих врагов. Лишь после этого, отбросив томагавк, апач как ни в чем не бывало обратился ко мне:

— Да простит мне мой прославленный белый брат, если я поступил наперекор его желанию. Но я знаю, что мой брат не любит проливать кровь, и решил сделать это за него.

— Гораздо лучше было бы вообще обойтись без кровопролития, — с горечью ответил я.

Индеец указал на глубокую рану у себя на груди:

— А моя кровь разве ничего не стоит? Когда вырыт топор войны, за кровь платят кровью, за жизнь — жизнью.

— Тогда уж убивай тех, кого сам победил, — возразил я. — Ну а эти трое принадлежали не тебе, а нам. С каких пор воины племени апачей настолько утратили гордость, что казнят врагов, взятых в плен кем-то другим? Может быть, за время моего отсутствия у вас вошло в обычай приписывать себе чужие подвиги?

Пристыженный апач поник головой и начал оправдываться:

— Один из этих трех ранил меня. Мог ли я оставить его в живых? Да и что стал бы делать Шеттерхэнд с этими собаками, будь они еще живы? Брать их с собой — только лишняя обуза. Или Шеттерхэнд намеревался отпустить команчей? Тогда они ускакали бы к своим и обо всем рассказали.

Его аргументы были довольно вескими, и я решил сменить тактику.

— Ты говоришь разумно, — произнес я, — но не забыл ли ты, что Шеттерхэнд уже много зим является одним из вождей племени апачей? Может ли воин тотчас исполнять все, что взбредет ему в голову, не узнав мнения своего вождя? Зачем тогда вожди, если даже в их присутствии каждый волен делать, что захочет? И что скажет великий вождь апачей Виннету, выслушав мой рассказ о сегодняшнем деле?

Эти слова не пропали впустую — гордый индеец смиренно склонился передо мной и заговорил тоном глубокого раскаяния:

— Я был не прав и признаю, что поступил дурно. Простит ли Шеттерхэнд мою поспешность?

— Что было, — ответил я, — того не изменить. И я тебя прощаю, хотя твои действия причинили нам немалый вред.

— О каком вреде говорит мой белый брат? — удивился апач.

— Я собирался потолковать с этими людьми и кое-что выяснить у них.

— Но они бы тебе все равно ничего не сказали!

— Сказали бы. Или мой брат считает меня столь неразумным, что думает, будто я стал бы открывать команчам мои истинные цели? Разве мой брат не знает, что речи и вопросы хитрого человека — это раскинутая сеть, в которой запутываются его противники?

— Я знаю об этом, но Шеттерхэнду не придется расспрашивать собак-команчей.

— Конечно, не придется, поскольку они мертвы!

— Не пришлось бы, и будь они в живых. Я знаю все, что знали они.

— От кого?

— От них.

— Ты говорил с ними?

— Нет.

— Значит, подслушивал?

— Олд Шеттерхэнд не ошибается.

— Ладно, скоро увидим, сможешь ли ты удовлетворить мое любопытство. А теперь покажи-ка свою рану. Она глубокая?

— Не знаю, — равнодушно ответил индеец. — Но смертельной она быть не может.

Он оказался прав — ранение было нетяжелым. Нож скользнул по ребру и разрезал мышцы на правой стороне груди, для любого краснокожего это почти царапина. Все же ее следовало поскорее обработать, дабы избежать воспаления и лихорадки. Пока я промывал и перевязывал рану, из зарослей появился «второй эшелон» нашего отряда — Сэм Паркер и Джош Холи. Оба они, конечно, были поражены открывшимся зрелищем. Олд Уоббл немедля обратился к новоприбывшим.

— Как видите, джентльмены, я быстро управился с этими негодяями, — и он небрежным жестом указал на убитых команчей. — Жаль, к моему приходу их оставалось лишь трое, но и с шестерыми я бы разделался точно так же… Видели бы вы, как здорово они умеют тянуть руки вверх!

— И как легко они могли бы угробить вас, мистер Каттер! — добавил я.

— Угробить? — удивленно спросил Уоббл.

— Да, да, угробить.

— Это как же?

— Очень просто. Скажите, что бы вы делали, если бы команчи не подняли руки вверх?

— Перестрелял бы их, как кроликов!

— А скольких, позвольте узнать?

— Всех троих, this is clear!

— Одного — пожалуй, да, ну а двое других быстренько спровадили бы вас в Страну Вечной Охоты.

— Пусть бы только попробовали! — возмутился Уоббл.

— А почему бы и нет? Та винтовка, что у вас в руках, была бы уже разряжена, правда, оставалось еще три, но они за спиной, и требовалось бы несколько секунд, чтобы снять хоть одну, взвести курок и прицелиться. Не будь команчи так ошарашены вашим появлением, их разговор с вами получился бы очень коротким.

— Постойте, постойте… — запротестовал Уоббл.

— А если бы индейцев было не трое, а шестеро — что тогда?

— Дайте же мне сказать! Я ведь не сразу вышел на поляну — сперва хорошенько рассмотрел из-за кустов, что тут происходит, и был наготове. И поступил бы точно так же, будь здесь шесть команчей.

— И тогда вас изрубили бы на кусочки.

— Хау! Я не ребенок. Припомните лучше свои похождения, мистер Шеттерхэнд. Вам доводилось принимать бой и с большим числом краснокожих.

— Доводилось, не спорю, но при других обстоятельствах, когда уже не оставалось иного выхода. К тому же индейцы считают мою винтовку «волшебным ружьем», один вид ее парализует их.

— Хм, это верно. И все-таки, мистер Шеттерхэнд, я не сделал никакой ошибки, подойдя к команчам. На самом деле я находился в полной безопасности.

— Уж не потому ли, что где-то рядом были мы с мистером Шурхэндом?

— Разумеется!

— И опять вы не правы. Если бы команчи не так перепугались и решили драться, ваша участь была бы плачевной. Раньше, чем кто-нибудь из нас успел бы прийти к вам на помощь, нож уже торчал бы у вас в груди. Но дело даже не в этом. Вы виноваты хотя бы потому, что, нарушив уговор, явились сюда, вместо того чтобы стеречь лошадей.

— Очень уж медленно тянулось время, — по-мальчишески беззаботно заявил Уоббл.

— Это не основание для подобных дурацких выходок!

— Дурацких? Я попрошу вас выбирать выражения, мистер Шеттерхэнд! Делать глупости — не занятие для Фреда Каттера!

— Вы были обязаны оставаться на посту, — продолжал я, демонстративно не реагируя на негодующий возглас Уоббла. — К чему мы придем, если каждый из нас в любой момент будет бросать порученное дело и удирать, потому что ему, видите ли, стало скучно? А ведь вы знаете, что мы ввязались в опасное дело, и у нас ничего не выйдет, если мы не сможем полагаться друг на друга. Если вам на это наплевать — оставайтесь здесь, а я поеду дальше.

Сэм Паркер слушал, как я отчитываю его обидчика и притеснителя, с блаженным видом, как только я закончил, он громко крикнул «браво!». Старик накинулся на него:

— А ты-то чего так распелся? Кажется, я уже однажды просил избавить меня от подобных воплей!

— Да уж конечно! — отвечал Сэм. — Мне вы то и дело грозите «оставлением здесь», а сами не желаете выслушивать замечаний, так ведь, мистер Каттер? Что вы тут успели натворить, пока нас не было?

— Ничего! Но если ты не заткнешься сию же минуту, то натворю, и не с кем-нибудь, а с тобой!

И разгневанный Олд Уоббл, гордо держа свою седую голову, отвернулся.

Теперь следовало позаботиться о нашей безопасности, и я велел привести всех лошадей на поляну и выставить возле них часового. Джош вызвался караулить первым; ему было поручено патрулировать рощу и наблюдать за обстановкой в прерии. Затем мы осмотрели команчей и, убедившись, что все они мертвы, оттащили их подальше в сторону. Покончив с этим неприятным делом, мы присели, чтобы обсудить положение. Близился вечер, но разжечь костер было нельзя — не из-за отблесков пламени (Маленький лес надежно скрыл бы их от постороннего взгляда), а потому, что скоро сюда придут команчи, и они не должны заметить никаких следов нашего лагеря.

Мне хотелось поскорее услышать рассказ Длинного Ножа, и я спросил, виделся ли он с Виннету. Индеец кивнул:

— Да. Когда команчи вышли на тропу войны, воины-апачи послали разведчиков, чтобы узнать, на кого готовится нападение. Я был в их числе, и один из младших воинов пошел вместе со мной. Мы добрались до Пекос и обнаружили лагерь наших врагов возле Саскуан-куи, Голубой воды, которую апачи называют Доклис-то. Но ни подкрасться к ним вплотную, ни тем более подслушать их нам не удалось — команчи решили запастись мясом в дорогу и все время рыскали по окрестностям.

— Но ведь к ночи все охотничьи отряды возвращаются в лагерь?

— Олд Шеттерхэнд прав. И мы рассуждали так же. Мы отъехали назад, спрятали лошадей в укромном месте, а когда стемнело, вернулись к Голубой воде.

— Ну и как? Смогли что-нибудь выяснить?

— Нет. Мы очень старались, но нам не везло. Пусть мой белый брат не сомневается — мы приложили все наше умение и не жалели сил, но удача повернулась к нам спиной. Такое бывает и с самыми храбрыми и опытными воинами.

— Конечно. Мне и в голову не приходило подозревать или упрекать тебя. А где ты встретил Виннету?

— Там, у Голубой воды. На второй вечер мы опять пошли к лагерю команчей, но на полпути столкнулись с Виннету, великий вождь ждал нас. Он приказал нам прекратить слежку и идти за ним.

— О, значит, Виннету провел там время не зря!

— Да, он узнал новость, которая изумит даже моего белого брата. В самом сердце огромной пустыни — той, что на языке бледнолицых зовется Льяно-Эстакадо, — есть маленький зеленый остров, где вдоволь чистой воды, растет сочная трава и есть даже деревья. Там стоит хижина, и в ней живут трое — чернокожий мужчина, чернокожая женщина, его мать, и белый охотник по имени Кровавый Лис. Он — хозяин этого места. Виннету виделся и говорил с ним, и они выкурили трубку дружбы.

— Я тоже знаком с этим человеком.

— Уфф! — воскликнул удивленный апач. — Шеттерхэнд знает его?

— Да.

— И знает про ручей в пустыне, про хижину и ее обитателей?

— Мой брат не ошибся.

— Но в таком случае моему белому вождю, наверное, известна и дорога туда.

— Разумеется, я бывал там, и не однажды. Но разве Виннету не сказал тебе, как туда ехать.

— Нет. Великий вождь Виннету не любит длинных разговоров и не произносит ни слова сверх необходимого. Так Шеттерхэнд знает дорогу к зеленому острову в пустыне! Вот, оказывается, почему Виннету велел мне дожидаться тебя!

Оправившись от изумления, индеец продолжал свой рассказ.

— Как я понял со слов великого вождя, команчи тоже когда-то видели дом Кровавого Лиса…

— Конечно. Они были там вместе с Виннету и со мной. В тот день ими предводительствовал молодой вождь Большой Шиба.

— Память Шеттерхэнда верна, как всегда. Именно Большой Шиба должен теперь возглавить военный отряд, направляющийся в глубь пустыни.

— А не знаешь ли ты, что побудило команчей начать войну с Кровавым Лисом?

— Дело было так: как-то раз, охотясь, Кровавый Лис случайно встретился с несколькими команчами, и они напали на него. Он защищался; его пули попадают без промаха точно в середину лба, и большинство нападавших погибло в этом бою.

— Но кто-то из уцелевших узнал его…

— Да, один из тех, кто был тогда с вами в пустыне.

— Удалось ли команчам ранить Кровавого Лиса?

— Ни пуля, ни нож даже не коснулись его.

— Слава Богу! Ну а теперь они решили отомстить?

— Да. Они хотят убить его, сжечь его дом и срубить деревья, чтобы пустыня навсегда поглотила это место. Так сказал мне великий вождь Виннету, который слышал разговоры собак-команчей.

— Когда же он это успел? Во всяком случае, не у Голубой воды. Я получил от него весть о походе команчей еще несколько дней назад, в горах Сьерра-Мадре.

— Он повстречал там двух охотников-команчей, — ответил Длинный Нож. — Они приняли его за человека племени айова и без всякой опаски обсуждали при нем все свои дела.

— Видно, разум совсем покинул их головы. Неужели Виннету можно с кем-то спутать? Но пусть мой брат продолжает.

— Виннету тотчас же отправился предупредить Кровавого Лиса. По дороге он увидел следы команчей и поехал по ним до Голубой воды, до их лагеря. Он дождался темноты, подкрался к лагерю и послушал, о чем говорят враги, а затем пополз обратно. Тут он заметил нас. Виннету очень обрадовался этой встрече, потому что теперь он мог передать новые приказы. Моего товарища он послал домой, велев, чтобы триста воинов, хорошо вооруженных и с запасами продовольствия, выступили к Нарголете-циль 28 и, придя, ждали там Шеттерхэнда. А мы с Виннету приехали сюда, в Маленький лес, и здесь расстались. Великий вождь поскакал дальше, поручив мне передать тебе его слова. Теперь Шеттерхэнд должен поспешить к горе Дождей, возглавить отряд наших воинов и повести их в пустыню Льяно, вслед за Виннету.

— Отлично, так я и думал. Это все, что ты должен был передать мне?

— Да, все.

— Итак, к горе Дождей. Место мне знакомо, к тому же оно недалеко отсюда — до него полдня хорошей езды, не больше. Там может спрятаться и тысяча человек, да так, что их не заметит никакой враг. Эх, как жаль, что мой брат убил этих троих команчей! Будь они живы, мне бы наверняка удалось выпытать у них кое-какие нужные нам сведения.

— Что именно желает узнать Шеттерхэнд?

— Ну, например, кто возглавит команчей.

— Я же сказал — вождь Большой Шиба, или Железное Сердце, как его еще называют. Или мой брат забыл?

— Я не забыл, но сомневаюсь, что это произойдет. Железное Сердце слишком молод. В лагере у Голубой воды приказы отдает только вождь Вупа-Умуги, и вряд ли он легко согласится признать главенство воина намного моложе себя. А скоро прибудет и Нале Масиуф со своими людьми — он, я думаю, тоже слишком горд, чтобы подчиняться Железному Сердцу.

— Нале Масиуф? Это тот, у которого лишь но четыре пальца на каждой руке? Мой брат говорит о нем?

— Да, о нем. Он приведет еще сотню человек.

— Но откуда это стало известно Олд Шеттерхэнду?

— Я подслушивал команчей возле Голубой воды.

— Уфф, уфф! Шеттерхэнд уже был там, и ему удалось проникнуть в лагерь этих собак? Да, на такое способны только двое — мой белый брат и великий вождь Виннету.

— О нет, прости, но я должен отклонить твою похвалу. Белые воины, которых ты здесь видишь, были там вместе со мной.

— Да уж, были! — не выдержал Шурхэнд. — Были в качестве…

— Тихо! — прервал я его. — Лучше будет, если все, что мы видели и пережили, останется между нами. Вернемся к делу. Итак, для нас важно узнать, кто в действительности поведет команчей. От Вупа-Умуги и Нале Масиуфа ничего хорошего ждать не приходится, но с Большим Шибай все обстоит иначе. Он обязан мне, в тот раз мы спасли ему жизнь и провели через пустыню. Железное Сердце молод, но он — сын великого вождя Тевуа-Шое, Огненной Звезды, командовавшего объединенными отрядами всех кланов племени команчей. Не исключено, что отблеск отцовской славы дал сыну определенные преимущества в борьбе за власть. Удалось ли ему взять верх над двумя другими вождями? Если бы наши сегодняшние пленники остались в живых, я уже знал бы точный ответ на этот вопрос.

Длинный Нож, очевидно, воспринял мои слова как завуалированный упрек, потому что произнес, не поднимая глаз:

— Шеттерхэнд сказал, что прощает меня. Могу ли я говорить об этих шести убитых команчах?

— Да, сделай это. Расскажи все по порядку — кто нападал, кто оборонялся.

— Я увидел их первым. Я знал, что команчи могут приехать в Альчезе-чи в любую минуту, и был очень осторожен, пока ждал Шеттерхэнда. Мою лошадь я привязал в густом кустарнике и очень старался не оставлять следов. Но время от времени надо было выходить к краю леса и осматривать прерию, а позднее потребовалось отвести лошадь на водопой. Это и явилось причиной моего обнаружения. Я оставил лошадь у пруда, вышел на опушку и, оглядевшись, увидел этих шестерых собак, они были уже совсем близко. Я едва успел увести лошадь, но уже не смог вернуться и заровнять отпечатки копыт. Команчи пошли по следу, а бежать мне было некуда. Первого из них я застрелил, второго и третьего — заколол ножом, но остальные навалились на меня, обезоружили и привязали к дереву. А потом пришли вы, я получил свободу и тут же расквитался с врагами. Шеттерхэнд не спросит их уже ни о чем, но я могу рассказать ему то, что успел здесь услышать.

— Я слушаю тебя.

— Они собирались ехать в пустыню, к дому Кровавого Лиса, чтобы захватить в плен его самого и старую женщину с черной кожей. Пленников они собирались отвезти в селение команчей, и здесь прозвучало название этого места.

— Очень важное известие. Где же их селение?

— Где оно, я не знаю, ибо прежде никогда не слыхал о таком. Они назвали его Каам-Кулано.

— Мой брат ошибается, он прекрасно знает это место. Апачи зовут его Качо-настла, Заячья долина.

— Заячья долина? Конечно, я знаю ее! Она к северу отсюда, и до нее всего день хорошей езды. Вот в ней-то команчи и хотели казнить Кровавого Лиса и старуху. А чернокожий мужчина уже там.

— Что? — испугался я. — Какой чернокожий?

— Ну, сын этой женщины, — объяснил апач. — Тот, который жил вместе с ней в доме Кровавого Лиса.

— Ох! Вот так новость! Столь же важная, сколь и плохая! Но не ошибается ли мой брат, верно ли он понял слова команчей?

— Мои уши еще никогда не обманывали меня.

— Может быть, речь шла о каком-нибудь другом негре?

— Нет, об этом. В пустыне нет других чернокожих, кроме него. И к тому же команчи называли имя пленника.

— Как его зовут? Говори быстро!

— Имя очень странное, и я забыл его, — смущенно ответил Длинный Нож.

— Не Боб?

— Да, да, Боб. Это самое странное слово произносили собаки-команчи, — подтвердил мой собеседник.

— Как же он попал к ним в руки? Или об этом они не говорили?

— Говорили. Он был на охоте вместе с Кровавым Лисом в тот день, когда команчи решили на них напасть. Как помнит мой брат, Лис убил в перестрелке много их воинов и ускакал, а черного человека взяли в плен и увезли в Заячью долину. Его не казнят, пока не поймают остальных — старую женщину и бледнолицего охотника. Тогда все трое умрут у столба пыток.

— Ну, до столба пыток не дойдет, об этом я позабочусь. Надо немедленно ехать туда!

И я вскочил в сильном волнении, хотя обычно вывести меня из равновесия совсем нелегко. Такая бурная реакция очень озадачила моих спутников, включая и индейца — ведь краснокожие презирают негров даже сильнее, чем белых. Однако Длинный Нож промолчал. Но Олд Уоббл, для которого понятия «негр» и «собака» были практически равнозначны, не собирался довольствоваться ролью молчаливого наблюдателя.

— Что с вами, сэр? — поинтересовался король ковбоев. — Можно подумать, вы не в себе из-за этого Боба.

— Не из-за него самого, а из-за того, что он в плену и может погибнуть! — резко ответил я.

— Ну и что! Какой-то черномазый, ниггер!

— Ниггер? Вы, вероятно, хотите сказать — негр, мистер Каттер!

— Что я хотел сказать, то и сказал. Ниггер есть ниггер, и я ни разу в жизни не назвал никого из них как-то иначе.

— Очень жаль! Похоже, вы вообще отказываете неграм в принадлежности к человеческому роду?

— Если слушать всяких там ученых, то их, может, и следует считать за людей, но, Бог мой, какие это люди?

— Ничуть не хуже всех прочих, просто с иным цветом кожи.

— Бросьте! Ни один ниггер не стоит того, чтобы вообще говорить о нем.

— Вы действительно так думаете?

— Да!

— Мне очень прискорбно слышать это, мистер Каттер. Ваше утверждение доказывает, что по своему развитию вы ниже любого негра.

— Тысяча дьяволов! Не советую вам, сэр, так шутить!

— Я говорю вполне серьезно.

— Тогда вы обидели меня еще больше, чем я вас. Как вы можете принимать цветных за настоящих людей, коли сам Господь пометил их черным цветом?

— Но ведь негр с еще большим правом мог бы сказать: белые — недочеловеки, раз у Бога не хватило на них краски. Я повидал много стран, мистер Каттер, и среди черных, коричневых, красных и желтых народов мне встречалось по меньшей мере столько же хороших, достойных людей, как и среди белых. Я подчеркиваю — по меньшей мере! Вы понимаете меня, сэр?

— Плевать мне на то, что вы там видели, — отрезал Уоббл. — Скажу одно — мне еще никогда не попадался такой ниггер, рядом с которым я согласился бы присесть!

— Ничего удивительного. Встретив чернокожего, вы с первой же минуты ведете себя так, что он никак не может испытывать к вам дружеские чувства. Поэтому в данном случае ваш опыт — не доказательство. А что касается Боба, то он — честный, храбрый парень; если бы вы вместе с ним попали в какую-нибудь переделку, то очень возможно, что сначала я поспешил бы на помощь к нему и лишь потом — к вам!

— Ну и комплимент, разрази меня гром! Вы иногда бываете исключительно вежливы, мистер Шеттерхэнд, чертовски вежливы и почтительны, сэр!

— Не хочу вас обманывать, мистер Каттер — у меня нет никакого желания быть вежливым с теми, кто презирает других людей из-за цвета их кожи. Когда вашу персону в один прекрасный день зароют в землю, вы сгниете и истлеете точно так же, как любой негр, но, может быть, у вас есть перед ними какие-нибудь иные природные преимущества? Тогда потрудитесь их назвать! Все мы, все люди — творения Божьи и дети Его. Если же вы считаете, будто изготовлены из какого-то особого, сверхценного материала и являетесь поэтому любимчиком самого Творца, то вы пребываете в заблуждении, сэр, и столь глубоком, что я не могу постичь, как вообще могла в вашей голове зародиться подобная мысль. Я был очень рад познакомиться с вами, мистер Каттер, и буду, поверьте, очень огорчен, если нашей дружбе придет конец.

Уже смеркалось, и я не мог разглядеть выражение на морщинистом лице Уоббла, но, очевидно, мои слова не пропали даром. Старый король ковбоев понурил свою седую голову и тихонько проворчал:

— Черт возьми, как жаль, что вы предпочли сделаться охотником на Диком Западе, а не проповедником. Это занятие удавалось бы вам куда лучше, this is clear!

— Ну, охотником я стал случайно. Прежде всего я — человек, и если вижу, что могу помочь другому человеку, попавшему в беду, то не спрашиваю, какого цвета у него кожа — белая, зеленая или голубая. И этого Боба я у команчей не оставлю!

— Конечно, конечно! — поспешно сказал старик. — Я не собираюсь вам мешать и охотно помогу, но теперь у нас просто нет для этого времени.

— И тем не менее мы должны заняться этим прямо сейчас.

— Как так? Уже сейчас?

— Да.

— Но ведь нам нужно ехать к горе Дождей на встречу с вашими друзьями — апачами!

— Это не столь срочно.

— Сэр, я отказываюсь вас понимать! — рассердился Олд Уоббл.

— Вы умеете считать, мистер Каттер? Полагаете, апачи уже ждут нас?

— Это вам виднее. Я думаю не столько о них, сколько о команчах, которых нам следует опередить.

— И здесь тоже нет нужды в особой спешке. Нале Масиуф приведет свою сотню воинов к Голубой воде только послезавтра вечером. Как, по-вашему, выступят ли они сразу же в новый поход?

— Разумеется, нет. И людям, и лошадям необходим отдых.

— Причем основательный — не только ночью, но и в течение всего следующего дня. Значит, в запасе у нас не меньше трех суток, а чтобы вызволить Боба, мне хватит и двух.

Старик хотел было что-то возразить, но его перебил Олд Шурхэнд, обратившийся ко мне с вопросом:

— Мистер Шеттерхэнд, я слыхал о вашей стычке с индейцами-сиу — там, на севере, в национальном парке. Говорят, с вами было несколько храбрых парней и среди них один негр по имени Боб. Я не ошибаюсь?

— Нет, все верно.

— Это тот самый Боб?

— Да.

— О, в таком случае вы поступаете совершенно правильно! Его нужно выручать, и поскорее!

— Хотите отправиться со мной?

— Конечно, само собой. Когда мы выезжаем?

— С рассветом.

— А не поздно будет?

— Нет. Правда, отсюда до Каам-Кулано не меньше дня быстрой скачки, но лошади у нас отличные, и дорогу я знаю. Мы доберемся туда ближе к вечеру, в самое подходящее время.

— Да, предвечерний час, пожалуй, удобнее всего. Успеем осмотреть местность и сообразим, как лучше действовать. Тут как раз стемнеет, и можно будет приниматься за дело. Превосходно! А сколько их там живет, вы не знаете?

— Не имею понятия. Но это — селение вождя Вупа-Умуги, и я полагаю, что сейчас там осталось не так уж много взрослых мужчин.

— Ах вот как! Значит, нам предстоит сражаться с женщинами и стариками?

— Вряд ли, так что не огорчайтесь раньше времени. При всяком походе часть воинов остается дома — защищать лагерь от возможных набегов или в данном случае для охраны пленника. С ними-то нам и придется иметь дело.

— Одно меня тревожит: выдержат ли наши лошади такой бросок?

— А скольких лошадей вы имеете в виду?

— Всех, какие у нас есть, — с недоумением ответил Шурхэнд.

— То есть двух, — уточнил я.

— Как? Почему двух?

— Очень просто — я считал только вашего коня и моего вороного.

— Хау! Так в этой вылазке участвуем только мы?

— Конечно, мы. Кто же еще?

— Я-то думал, что мы поедем все вместе.

— Вы же знаете, что только наши кони могут проскакать без остановки целый день, поэтому об участии мистера Паркера и мистера Холи даже говорить не стоит. Их лошади уже утомлены и падут на половине дороги.

Сэм промолчал, зная, что я ничуть не преувеличиваю, но Джош, привязавшийся ко мне всем сердцем, сдался не так легко.

— А может, я все-таки поеду, сэр? — попросил он. — Не хотелось бы опять расставаться с вами.

— Как мне ни жаль, но это невозможно, мистер Холи. Вы загоните своего коня.

— Мистер Каттер одолжит мне своего ради такого случая.

— Это кто тебе сказал? — вскипел Олд Уоббл. — Я сам поеду с ними!

— Вы? — удивился я. На этот раз мое удивление было непритворным.

— Да, я!

— Но мне кажется, вам лучше остаться здесь.

— Почему, хотел бы я знать? Мой коняга не хуже ваших. Или вы думаете, он не выдержит долгого пути?

— Выдержать-то он выдержит, но наверняка заупрямится и не захочет вести вас туда, куда мы едем.

— Заупрямится? Что за чепуха! Да на всем белом свете не сыщешь лошади, которая посмела бы упираться под Фредом Каттером!

— А на этот раз все-таки упрется. Ведь мы едем спасать какого-то нигтера!

— Ха, вот вы о чем! — ухмыльнулся старик. — Ну, тут можно было бы опасаться скорее того, что упрусь я.

— Или я, мистер Каттер! Не хочу обременять вас заботами о черномазом.

— Вы меня нисколько этим не обремените, — нетерпеливо произнес Уоббл. — Напротив, я сделаю это с большой охотой.

— Но совсем недавно вы были настроены по-другому.

— Недавно… кхм, да. Я могу быть с вами откровенным, мистер Шеттерхэнд?

— Конечно. Итак?

— С вашей стороны было чертовски бестактно рассуждать о том, как я буду гнить в земле, но все же в ваших словах много справедливого, и они запали мне в душу. Поэтому я хочу исправить свою прежнюю глупость и выручить вашего Боба. Ну как, теперь возьмете меня с собой?

— Хм, такой разговор меняет дело. Я взял бы вас с радостью, но есть еще одно препятствие.

— Какое?

— На вас нельзя надеяться, мистер Каттер.

— Ну, знаете ли! Этаких заявлений я не слышал еще ни от кого!

— Значит, я буду первым. И не далее, как сегодня, вы сами доказали мою правоту. Вы хоть понимаете, что за дело нам предстоит? Мы собираемся выкрасть пленника из стойбища команчей — уже этого было бы вполне достаточно. Но в придачу ко всему мы стеснены во времени, и у нас не будет возможности выжидать удобного и безопасного момента. Риск удваивается, один неверный шаг — и мы пропали.

— Я сам это знаю…

— А раз знаете, то должны согласиться со мной — ехать вам нельзя.

— Думаете, я боюсь смерти?

— Нет, этого я не думаю. Но я опасаюсь, что вы, сами того не желая, сделаетесь причиной нашей гибели. Не бояться смерти и погибнуть по неосторожности — совершенно разные вещи. А полагаться на вас я уже не могу.

— Из-за того, что я не остался тогда при лошадях? Сэр, поверьте мне, это больше не повторится!

Уоббл говорил так кротко, а тон его был столь искренним, что сердце мое дрогнуло. Мог ли я после таких слов не поверить старому, знаменитому на Западе человеку, сухо отказать ему, словно какому-нибудь неопытному новичку? Я протянул руку и сказал:

— Ладно, едем. Надеюсь, что доводы рассудка одержат верх над вашей склонностью к мальчишеским выходкам.

— Ну вот и чудесно! — воскликнул старик. — Вы будете довольны мной, вот увидите. Но что станут делать остальные? Подождут нас здесь?

— Нет, они тоже отправятся в путь.

— Куда?

— К горе Дождей, где нам следует встретиться с апачами. Длинный Нож знает дорогу туда?

— Знаю, — отозвался индеец, услышав мой вопрос. — Когда нам выезжать?

— Рано утром, сразу же после нас.