А тем временем казалось, что ни один из сидевших не хочет первым начинать разговор. Олд Шеттерхэнд выжидал и пребывал в безразличном состоянии, словно ничто ему не угрожало. Краснокожий, однако, продолжал осматривать белого. Толстый слой краски, скрывающий черты лица вождя, не позволял видеть истинное его выражение, но уголки широкого рта, слегка опущенные вниз, говорили о том, что представления краснокожего об охотнике не соответствовали внешнему виду последнего. Это почувствовалось и в его словах, когда индеец с иронией заметил:

— Слава Олд Шеттерхэнда велика, но его фигура все же не доросла до нее!

Сила вестмена превосходила обычные человеческие возможности, но внешне он не выглядел гигантом, а в воображении индейца жил настоящий великан. Охотник с улыбкой ответил:

— Что может быть общего между фигурой и славой? Тогда и вождю юта можно ответить так: тело Большого Волка велико, но его слава пока не соизмерима с ним!

— Это уже было бы оскорблением, — вождь гневно блеснул очами. — За это ты мог бы поплатиться, если бы я дал приказ своим воинам!

— А почему же ты позволяешь себе такое по отношению ко мне? Конечно, твои слова не могут оскорбить Олд Шеттерхэнда, но от них исходит неуважение, которое я не должен терпеть! Я такой же вождь, как и ты, а потому буду разговаривать с тобой учтиво, чего и от тебя требую. Я должен предупредить тебя об этом перед нашим разговором, иначе он не достигнет цели.

Охотник был просто обязан ради себя и своих спутников преподать краснокожему подобный урок. Чем смелее он держался, тем больше импонировал индейцу, от которого сейчас зависела судьба вестмена и его друзей.

— Цель, которую мы должны достичь — ваша смерть! — повысил голос Большой Волк.

— Это было бы убийством, ведь мы не сделали вам зла!

— Ты вместе с убийцами, которых мы преследуем! Ты ехал с ними!

— Нет. Пошли одного из своих воинов, пусть он осмотрит наши следы. Очень скоро ты узнаешь, что эти двое пришли позже и наткнулись на нас.

— Это ничего не меняет! Бледнолицые напали на индейцев во время мира, украли их коней и убили много их воинов. Наш гнев был велик, но не меньшим было и терпение. Мы выслали мудрых воинов, чтобы они договорились с белыми покарать виновных и возместить ущерб, как положено по договору, но их осмеяли и выгнали. Именно поэтому мы вырыли топор войны и поклялись, что, пока не отомстим, каждый белый, попавший в наши руки, будет убит! Мы должны выполнить нашу клятву, ведь ты бледнолицый!

— Но мы невиновны.

— А мои воины, которых убили, разве они были виноваты? Ты хочешь, чтобы мы были милосерднее, чем наши убийцы?

— Я скорблю вместе с вами над тем, что произошло. Большой Волк должен знать, что я друг всех краснокожих.

— Я знаю об этом, но, несмотря на это, и ты должен умереть. Когда лживые белые, выгнавшие наших послов, узнают, что своим поступком они обрекли на смерть невиновных и даже Олд Шеттерхэнда, это будет для них уроком, и в будущем они станут мудрее и благоразумнее!

Слова прозвучали с угрозой. Индеец, произносивший их, рассуждал вполне логично. Несмотря на это, Олд Шеттерхэнд ответил:

— Большой Волк думает только о своей клятве, но не о ее последствиях. Если нас убьют, то по горам и прериям пролетит клич гнева и возмущения, и тысячи бледнолицых выступят против юта, чтобы отомстить за нашу смерть. Эта месть будет еще страшнее, когда все узнают, что мы являлись друзьями краснокожих.

— Вы? Ты говоришь не только о себе? Ты говоришь и о своих спутниках? Кто эти бледнолицые?

— Одного называют Хромой Френк, возможно, ты его не знаешь. Но имена двух других слышал неоднократно — Толстяк Джемми и Длинный Дэви.

— Я знаю их. Эти двое никогда не разлучаются, и я не слышал, чтобы они были врагами индейцев. Но именно их смерть и убедит злых и несправедливых вождей белых, прогнавших наших посланцев. Ваша смерть предрешена, но вы умрете с почетом! Вы храбрые люди и потому погибнете как настоящие воины — в страшных муках! Вы будете терпеть, не имея права даже вздрогнуть, а когда отправитесь в Страну Вечной Охоты, весть о вашем мужестве разойдется по всем землям! Ваша слава станет еще больше, а ваши духи будут жить в почете! Я думаю, ты оценишь наше великодушие и будешь благодарен!

Олд Шеттерхэнд отнюдь не был восхищен сделанными ему предложениями, однако виду не подал и ответил:

— Твои намерения очень добры, но те, кто придут отомстить, не будут так благодарны!

— Я презираю их! Пусть приходят! Овуц-ават не имеет обычая считать своих врагов, даже если их очень много. А знаешь ли ты, сколько соберется вскоре наших воинов? Сюда стекутся уивер43, юинта, ямпа, сампичи, па-вант, виминучи, элки, капоте, паи, таши, муачи и табеквачи. Все эти племена принадлежат к корню юта, они разобьют бледнолицых!

— Тогда иди на восток и сосчитай белых! А какие предводители будут возглавлять их! Эти люди стоят многих, многих воинов юта.

— Кто они?

— Назову лишь одного — Олд Файерхэнд!

— Он герой и подобен гризли среди бледнолицых псов прерий, — согласился вождь, — но такой воин один, другого такого ты не сможешь назвать!

— О, много, много воинов могу я еще назвать, но упомяну лишь Виннету, которого ты знаешь.

— Кто его не знает! Но если бы он оказался здесь, то тоже должен был бы умереть! Он наш враг!

— Нет, он может отдать жизнь за любого из своих красных братьев.

— Молчи! Он вождь апачей! Белые чувствуют себя слабее, поэтому они настраивают против нас навахов.

— Ты уже знаешь об этом?

— Глаза Большого Волка быстры, а от его ушей не ускользнет даже шорох. Разве навахи не принадлежат к ветви апачей? Разве теперь Виннету не наш враг? Плохо ему будет, если он попадет нам в руки!

— Плохо будет и вам! Я предупреждаю тебя! Против себя вы настроите не только белых, но также много тысяч воинов мескалерос, льянерос, хикарилья, тараконы, навахи, чиригуами, пиланехи, липаны, копперы, хила и мимбренхи, которые все принадлежат к корню апачей. Если они выступят против вас, белым не потребуется сражаться с вами, они лишь спокойно будут наблюдать, как юта и апачи станут убивать друг друга. Неужели мудрый Волк хочет доставить своим врагам такую радость?

Вождь взглянул перед собой и после некоторой паузы ответил:

— Ты говоришь истину, но бледнолицые теснят нас со всех сторон. Скоро они будут везде, и краснокожий человек примет мученическую и медленную смерть от удушья! Разве не лучше в таком положении сражаться и погибнуть в бою, чем ждать смерти? Будущее, которое ты обрисовал, не может меня сдержать! Оно лишь убеждает в том, что топор войны должен быть вырыт без пощады! Не утруждай себя — все будет так, как я сказал.

— Ты о столбе пыток?

— Да.

— Хорошо, значит, вы убьете нас только тогда, когда мы попадем к вам в руки. Но пока этого не произошло.

— А может, ты надеешься, что тебе удастся уйти? Ты знаешь, сколько воинов здесь со мной? Их два раза по сто!

— И только? Это не то число, с которым можно победить нас. Каждый из моих спутников уложит по меньшей мере двадцать твоих воинов, а я отправлю в Страну Вечной Охоты более полусотни, прежде чем окажусь в ваших руках!

Это было сказано с такой уверенностью, что вождь с удивлением поднял на белого глаза. Потом он хрипло засмеялся и произнес, сделав пренебрежительный жест рукой:

— Твои мысли спутались. Ты смелый охотник, но как сможешь ты один убить пятьдесят воинов?

— Ты разве не знаешь, каким оружием я владею?

— Я слышал, что у тебя есть карабин, из которого можно долго стрелять, не перезаряжая его. Но я не верю в это.

— Ты хочешь убедиться? — спросил Олд Шеттерхэнд.

— Да! Покажи! — изрек вождь, вздрогнувший от мысли воочию увидеть знаменитый штуцер, о котором ходило столько легенд.

— Тогда мне нужно встать и принести оружие.

Поднявшись, охотник подошел к скале. В данной ситуации необходимо было ошеломить краснокожих, чтобы они отказались от решительных действий. Для этой цели как нельзя лучше подходил многозарядный штуцер — «генри». Индейцы называли его Волшебным ружьем, которое дал вестмену сам Великий Маниту, чтобы сделать непобедимым. Джемми бросил штуцер со скалы вниз Олд Шеттерхэнду, который поймал его одной рукой и вернулся к вождю. Протянув ему оружие, охотник произнес:

— Вот ружье, возьми и посмотри его!

Краснокожий уже протянул руку, но что-то заставило его ее отдернуть.

— Разве кто-нибудь может касаться его, кроме тебя? — спросил он. — Если это действительно Волшебное ружье, то каждому, кому оно не принадлежит, должна грозить опасность!

Олд Шеттерхэнд должен был воспользоваться этими словами и извлечь из них пользу. Если ему предстояло покориться краснокожим вместе со своими спутниками, то уж, во всяком случае, надо было попытаться оставить при себе оружие, по крайней мере, его многозарядный штуцер. Впрямую обманывать вождя Олд Шеттерхэнд не хотел и потому ответил:

— Я не имею права выдавать тайну. Возьми и попробуй сам!

Сжимая штуцер в правой руке, охотник положил большой палец на затвор так, чтобы при любом легком, едва заметном движении рука задевала спусковой крючок и мог быть произведен выстрел. Острый взгляд Шеттерхэнда заметил нескольких краснокожих, которые из любопытства оставили свое укрытие и столпились на краю прогалины. Эта группа теперь являлась хорошей мишенью, и пуля, вылетевшая случайно из ствола, могла попасть в одного из них.

Итак, все зависело от того, возьмется ли вождь за ружье. Большому Волку менее любого из его воинов были свойственны предрассудки, но все же он не очень доверял охотнику и его непонятному оружию. Взять или не взять? Этот вопрос стоял в его жаждущих прикоснуться к ружью глазах. Олд Шеттерхэнд взялся за штуцер обеими руками и протянул его вождю. Ствол был направлен точно в сторону группы индейцев. Любопытство вождя взяло верх над осторожностью, и он взялся за оружие. В тот же миг грохнул выстрел, а со стороны индейцев раздался крик. Большой Волк в растерянности выронил штуцер. Один из его воинов был ранен.

— Это я его ранил? — растерянно спросил вождь.

— А кто же? — ответил Олд Шеттерхэнд. — Это предупреждение. Твой воин легко задет пулей, которая полетела дальше, но при втором прикосновении все может закончиться серьезней. Я позволю тебе взять оружие повторно, но берегись — теперь пуля…

— Нет, нет! — отшатнулся Большой Волк. — Это действительно Волшебное ружье, и оно принадлежит тебе!

— Очень мудро с твоей стороны, — заметил Олд Шеттерхэнд серьезным тоном. — Ты получил лишь маленький урок, но сейчас будет кое-что другое. Видишь молоденький клен там, у ручья? Его ствол толщиной в два пальца. Я сделаю в нем десять отверстий, которые окажутся на расстоянии твоего большого пальца друг от друга.

Охотник поднял штуцер, прицелился и десять раз без пауз нажал на спусковой крючок.

— Иди и посмотри! — изрек он. — Волшебное ружье может выстрелить еще много раз, но я думаю, этого достаточно, чтобы показать тебе, что за одну минуту я уложу пятьдесят твоих воинов!

Вождь подошел к деревцу, а Олд Шеттерхэнд наблюдал, как индеец мерил расстояние между отверстиями большим пальцем. Несколько краснокожих, гонимые любопытством, вышли из укрытий и подошли к вождю. Олд Шеттерхэнд воспользовался моментом и быстро вложил новые патроны в бешено вращающийся барабан.

— Уфф! Уфф! Уфф! — донеслось с края поляны.

Если для индейцев было настоящим чудом то, что штуцер делает столько выстрелов без перезарядки, то их удивление возросло еще больше, когда они увидели, что не только ни одна пуля не пролетела мимо цели, а все они пробили ствол на расстоянии одного большого пальца одна над другой. Вождь вернулся, снова сел и дал знак охотнику, чтобы тот последовал его примеру. Через минуту молчания Большой Волк, не поднимая глаз, произнес:

— Я вижу, что Великий Дух покровительствует тебе. Я слышал о твоем ружье, но не мог в это поверить. Теперь я знаю, что это правда.

— Так будь осторожен и хорошо подумай, прежде чем что-либо предпринять. Ты хочешь схватить и убить нас? Попробуй! Я не имею ничего против. Только когда будешь считать воинов, упавших под моими пулями, придумай что-нибудь, чтобы ответить на жалобные крики женщин и детей. Но винить за это ты будешь не меня, а себя!

— Ты думаешь, что мы дадим вам выстрелить? Вы сдадитесь нам без единого выстрела. Вы окружены, и вам скоро нечего будет есть. Мы останемся здесь настолько, насколько потребуется, пока голод не заставит вас сложить оружие!

— Ждать придется долго. Воды для питья и мяса для еды у нас пока хватит. В крайнем случае, здесь стоят четыре наших лошади, которые смогут поддержать нас не одну неделю. Но до этого не дойдет, ибо мы пробьемся. Я пойду впереди, буду посылать пулю за пулей, а у меня в них недостатка нет. Что из этого получится, ты уже видел.

— Нас скроют деревья!

— Думаешь, что они спасут вас от Волшебного ружья? Раскрой глаза, Большой Волк! Ты был бы первым, в кого попала бы пуля. Я друг красных людей и буду очень сожалеть, если мне придется стрелять в вас. В твоих вигвамах уже теперь оплакивают тяжелую утрату, а когда развяжется битва с солдатами и навахами, погибнет еще больше ваших воинов. Я не хочу поэтому, чтобы ты принуждал нас, ваших друзей, сеять смерть в ваших рядах.

Серьезные мысли охотника дошли до сердца вождя. Он долго смотрел перед собой, застыв подобно монументу.

Гордо подняв голову, он почти сожалеющим тоном сказал:

— Если бы мы не поклялись, что убьем любого бледнолицего, то, возможно, позволили бы вам уйти. Но мы должны исполнить клятву!

— Нет! — твердо произнес Олд Шеттерхэнд. — Клятву можно отменить по вашим законам!

— Но только если позволит большой совет! Но я здесь единственный вождь, и мне не с кем советоваться!

Это была маленькая и трудная победа вестмена, поскольку вождь уже не требовал только смерти белых. Раз Большой Волк заговорил о совете, значит, самая большая опасность миновала. Охотник достиг определенного успеха и знал, что теперь ни в коем случае нельзя было сдавать позиций. Олд Шеттерхэнд хорошо знал обычаи краснокожих, поэтому он молчал, ожидая, что скажет вождь юта.

Тот медленно и внимательно оглядел поляну. Он, конечно, понимал, что схватить четверых бледнолицых, не подвергаясь при этом опасности получить пулю из штуцера Шеттерхэнда, было очень трудно. Но вождю тяжело было смириться с тем, что двести человек должны пойти на уступки четырем. И только потом, когда эти размышления слишком затянулись, Олд Шеттерхэнд нарушил молчание:

— Вождь юта теперь слышал все, что я мог ему сказать. Мне нечего больше добавить, и я возвращаюсь к своим друзьям. Пусть он делает, что его душе угодно.

— Подожди! — тотчас подал голос Большой Волк. — Вы посчитаете нас трусами, если мы не станем с вами бороться у скалы?

— Нет. Хороший вождь не только смел и отважен, он еще умен и осторожен! Ни один предводитель не станет жертвовать своими без пользы. Каждый знает, что Большой Волк храбрый воин, но если ты здесь положишь половину своих людей, чтобы захватить всего лишь четверых белых, у любого костра будут говорить, что ты поступил глупо и больше не станешь водить в бой своих воинов! Не забывай, что белые и навахи уже в пути и тебе надо беречь своих людей.

— Ты прав, — ответил краснокожий, тяжело вздохнув. — Но я сам не могу нарушить клятвы. Это мне может позволить только собрание старейшин. Поэтому вы пойдете с нами как пленники, чтобы потом выслушать решение совета!

— А если мы откажемся это сделать?

— Тогда нам придется начать борьбу, и мы не пожалеем пуль, чтобы заставить вас подчиниться!

— Ни одна из них не попадет в цель. В скалах легко можно укрыться, мы сможем сверху целиться в любое место, и наши пули будут точнее.

— Тогда мы дождемся ночи, подкрадемся к скале и натаскаем хвороста, а потом запалим костер. Еще до восхода солнца вам придется решать, сдаваться или погибнуть!

Он сказал это очень уверенно, но Олд Шеттерхэнд с улыбкой ответил:

— Это не так легко, как кажется. Как только стемнеет, мы спустимся со скалы и ляжем вокруг нее. Горе тому краснокожему, кто рискнет приблизиться к нам. Ты сам видишь, что у нас все преимущества, но я друг краснокожих людей и не хочу убивать ни одного из них, а потому я отказываюсь от всех преимуществ. Мы друзья и должны ими остаться. Сейчас я должен переговорить со своими спутниками. Но один вопрос — какие условия ты выдвигаешь? Пленником может быть лишь тот, кто пойман. Если вы хотите нас схватить — попробуйте, не имею ничего против, но это значит — борьба! А мне кажется, что и ты хотел бы избежать ее!

— Уфф! — поспешил откликнуться вождь. — Твои слова звучат точно как твои пули! Олд Шеттерхэнд не только герой сражений, но и мастер речей.

— Я пекусь не только о своей выгоде, но и о твоей. Зачем нам быть врагами? Вы вырыли топор войны против солдат и навахов, а стало быть, в такой ситуации лучше держать Олд Шеттерхэнда своим союзником, чем врагом, не так ли?

Вождь был достаточно умен, чтобы понять, что охотник был прав, но опять же его по рукам и ногам связывала клятва.

— Пока нет совета, — заключил он, — я вынужден считать вас врагами, и если ты не согласен, значит, будем разговаривать языком оружия!

— Я согласен, но должен переговорить с друзьями, и надеюсь, они согласятся ехать с вами в деревню, но не как враги!

— Значит, вы не отдадите оружие и не позволите нам связать вас?

— Ни в коем случае!

— Уфф! Тогда я скажу последнее — если ты не согласишься на условия, мы никуда не поедем, несмотря на твое Волшебное ружье! Но мы не будем забирать ваше оружие, ваших коней и связывать вас. Мы поступим с вами так, как если бы жили в мире, но вы должны обещать, что подчинитесь решению совета, каким бы оно ни было. Я сказал! Хуг!

Последнее слово говорило о том, что больше вождь не уступит. Олд Шеттерхэнд, в общем, был удовлетворен результатом переговоров. Он отлично понимал, что если бы индейцы действительно начали атаку, никто из белых живым бы не ушел. Ведь было просто чудо, что они отступили перед Волшебным ружьем, благодаря которому белые достигли всего, чего только можно было достичь в данной ситуации. Во всяком случае, страх перед Волшебным ружьем мог повлиять также и на решение собрания старейшин.

— Большой Волк узнает, что я его друг! Теперь мне не надо советоваться с моими друзьями. Я даю вождю слово и слово моих спутников — мы беспрекословно подчинимся решению!

— Тогда возьми свой калюме и поклянись, что сделаешь так.

Олд Шеттерхэнд отвязал шнур с трубкой мира, наполнил ее чашечку щепоткой табака из походной сумы и зажег трубку с помощью панкса. Выпустив дым вверх, вниз и в четыре стороны света, он сказал:

— Обещаю, что мы не будем думать ни о каком сопротивлении.

— Хау! — закончил вождь. — Да будет так.

— Нет! Теперь и ты должен подтвердить свои слова, — возразил Олд Шеттерхэнд и подал трубку вождю.

Тот в душе надеялся, что охотник не поступит подобным образом. Тогда он не был бы связан обещанием и мог бы вершить над белыми суд, как только они сойдут со скалы. Но теперь Большой Волк не имел права противиться, он взял трубку, проделал с дымом то же, что и охотник, и изрек:

— Четверо бледнолицых будут неприкосновенны, пока совет старейшин не решит их судьбу. Хуг!

Отдав трубку Олд Шеттерхэнду, вождь подошел к Ноксу и Хилтону, которые лежали в том же положении, что и прежде.

— К этим мое обещание не относится, — сурово заметил Большой Волк. — Они убийцы, которые украли наших лошадей. Их наказание будет суровым! Их счастье, если твоя рука забрала их души. Кажется, они убиты.

— Нет, — ответил Олд Шеттерхэнд, от острых глаз которого во время переговоров не ускользнуло, что оба проходимца шевельнули головами, — они не убиты, а притворяются мертвыми, ибо думают, что мы оставим их здесь.

— Пусть эти псы поднимутся, иначе я затопчу их ногами! — прогремел голос вождя, который несколько раз пнул каждого так, что тем ничего не оставалось, как подняться. Их страх был так велик, что они даже и не думали о бегстве или о защите.

— Они ускользнули сегодня от моих воинов, но теперь Великий Маниту отдал бледнолицых убийц в мои руки, чтобы заставить их выть у столба пыток! Их услышат все бледнолицые, живущие в горах!

Оба белых очень хорошо понимали слова вождя, ибо тот прилично разговаривал по-английски.

— Убийц?! — пробормотал Нокс, пытаясь снова уйти от ответа с помощью лжи. — Кого же мы убили?

— Молчи, собака! О том, что вы сделали, знаю я, знают эти бледнолицые, которые вместе с вами попали в наши руки.

Нокс был пройдохой и, видя, что Олд Шеттерхэнд стоит рядом с вождем целый и невредимый, знал, что индейцы не посмеют просто так схватить знаменитого вестмена. Кто попадал под его опеку, определенно имел шанс остаться в живых. Потому он прибегнул к единственному возможному пути, чтобы спасти себя. Олд Шеттерхэнд был белым, неужели он не заступится за белых среди краснокожих?! Приблизительно так мыслил Нокс и поэтому ответил:

— Конечно же, они знают, поскольку мы все время ехали вместе с ними. Спросите Олд Шеттерхэнда, и вы поймете, что мы не те, за кого вы нас принимаете.

— Вы ошибаетесь, — возразил вестмен. — Я не буду лгать для того, чтобы спасти ваши шкуры от заслуженного возмездия и вместе с тем навлекать тень подозрения на моих друзей. Что я о вас думаю, вы знаете, и мнения своего не изменил.

Сказав это, охотник демонстративно отвернулся.

— Но, сэр, — забормотал Нокс. — Речь идет о наших жизнях!

— Да, но сначала речь шла об убитых вами!

— Дьявол! Если у вас нет желания помочь нам, так пропадайте же вместе с нами! — повернувшись к вождю, Нокс продолжил: — Почему ты не прикажешь связать и этих четырех? Они тоже принимали участие в похищении лошадей и от их пуль пало много твоих воинов!

Но все это оказалось бесполезным. Олд Шеттерхэнд хотел было броситься на бесстыдного лжеца, но передумал и сдержал себя. Глаза вождя блеснули подобно молнии:

— Трус! У тебя нет смелости искупить вину, и ты перекладываешь ее на тех, перед кем вы просто смрадные жабы! Своей трусостью ты подписал свой приговор, теперь ты не будешь визжать у столба пыток, а искупишь свою вину здесь. Я заберу твой скальп, но ты останешься жив и увидишь его на моем поясе. Нани вич, нани вич!

Эти слова на языке юта означали «мой нож, мой нож». Вождь прокричал их стоящим на краю поляны воинам.

— Ради всего святого! — вырвалось у Нокса. — Быть оскальпированным при жизни! Нет, нет!

Рванувшись в сторону, бандит хотел бежать, но вождь юта тотчас прыгнул следом, схватил его за шею и сдавил горло. Нокс почти повис на могучей руке, как тряпка. Один из индейцев подскочил и подал вождю нож. Большой Волк взял его, потом одним махом свалил полузадушенного на землю, встал над ним на колени. Три глубоких надреза, рывок за волосы, страшный крик лежавшего — и вождь поднялся, держа в левой руке окровавленный скальп. Нокс не двигался, ибо снова потерял сознание. Его голова имела ужасный вид.

— Так будет с каждым псом, который убивает краснокожих людей, а потом сваливает все на невиновных! — заключил Большой Волк, заткнув скальп за пояс.

Хилтон, наблюдавший за всем, что произошло, в ужасе не мог и пошевелиться. Он медленно опустился на землю рядом с оскальпированным и сел, не имея возможности даже раскрыть рот. Вождь подал знак своим воинам, и вскоре вся поляна наполнилась краснокожими, а Хилтон и Нокс были крепко связаны.

Пока Большой Волк говорил об оскальпировании, Олд Шеттерхэнд поднялся на скалу, чтобы не быть свидетелем жестокой сцены и рассказать товарищам о результатах переговоров.

— Плохо! — подытожил Джемми. — Значит, о полном освобождении договориться было невозможно? Может, было бы лучше, если бы мы вступили в драку?

— Нет, ни в коем случае! Мы заплатили бы своими жизнями.

— Ого! Разве краснокожие не испытывают поистине животного страха перед вашим штуцером?! Судя по всему, они не отважатся приблизиться к скале.

— Возможно, но они заморили бы нас голодом. Правда, я говорил о том, что мы съели бы своих лошадей, но я лучше умру, нежели убью моего вороного жеребца.

— До этого бы не дошло, поскольку краснокожие с началом боевых действий сразу же пристрелили бы наших коней. Да к дьяволу коней! Мы бы и без них справились! Две сотни краснокожих вокруг поляны! Поляна большая, и индейцы вряд ли смогли создать плотное кольцо. Как только бы стемнело, мы аккуратно спустились бы вниз и вчетвером по одному пробрались сквозь их цепочку, вот и все! На худой конец столкнулись бы с одним или максимум с двумя краснокожими, но пара выстрелов или удар ножа, и они не смогли бы нас сдержать.

— А что потом? — улыбнулся Шеттерхэнд. — Ты несколько идеализировал обстановку. Индейцы быстро разожгут огонь и будут великолепно видеть путь нашего бегства. И даже если бы нам удалось пробиться сквозь их шеренги, мы не ушли бы далеко — они тотчас станут преследовать нас. Мы непременно убьем несколько воинов, при этом лишив себя последней надежды на пощаду с их стороны.

— Совершенно верно! — раздался голос Хромого Френка. — Я даже не знаю, как только подступиться к этому толстому Якобу Пфефферкорну, чтобы пожелать ему быть разумнее, чем наш Олд Шеттерхэнд. Ты всегда и везде как то яйцо, которое хочет научить курицу! Олд Шеттерхэнд сделал все возможное, и я поставлю ему за это высший балл с плюсиком. Наверняка Дэви думает так же!

— Само собой, — отозвался тот. — Борьба бы нас погубила.

— А к чему приведет эта поездка с ними? — не унимался Джемми. — Я думаю, что совет старейшин также посчитает нас врагами.

— Этого я бы им не советовал! — снова вмешался Френк. — В этой истории я тоже еще вставлю словечко. Они так легко не поставят меня к столбу! Я буду защищаться всеми своими потрохами!

— С этим придется подождать, ибо мы дали клятву и теперь должны терпеливо все вынести, — ответил Джемми.

— Кто это сказал? — в сердцах воскликнул Хромой Френк. — Ты действительно не понимаешь, жалкий мыловар, что эта клятва имеет свои причуды и параболы! Не нужно никаких гастрономических зеркальных телескопов, чтобы понять, что наш знаменитый Шеттерхэнд ловко приподнял с помощью этой клятвы прелестную закулисную портьеру! О том, что мы должны все терпеливо переносить, Обадья не пишет. То есть, как ты слышал, мы не будем думать ни о каком сопротивлении! Хорошо, пусть будет так. Пусть они решают, что хотят — мы не будем ломать копья, но хитрость, хитрость, хитрость, а не сопротивление — вот именно то, что нужно. Когда суфлер обрекает нас на смерть, мы бесследно исчезаем со сцены и неожиданно выплываем снова с грандифлорией на другой стороне театрального зала.

— Ты хотел сказать «Grandezza»44, — вставил Джемми.

— Снова за старое! — не на шутку рассердился малыш. — Замолчи сейчас же! Мне лучше знать, как я должен вести себя в разговорном лексиконе! Грандецца! «Гран» — это аптечная гиря и еще двенадцать фунтов, а «децца», «децца» — это вообще ничего не означает, понятно! А «гранд» — «большой», «флория» — значит, находиться в процветании, в счастье, в полном расцвете! Стоит мне внезапно появиться с грандифлорией, каждый достаточно комфортабельный человек поймет, что я имел в виду! Но с тобой совершенно нельзя говорить о цветах, ты не понимаешь прекрасных выражений, и на все высокое тебе начхать! Я твой верный, закадычный друг, но если я увижу тебя на моих глазах проколотым, точнее запротоколированным, ибо ты слишком толст, на мои ресницы навернутся слезы печали, и я воскликну вместе с мертвым Цезарем: «И ты, мой сын, плывешь в самом центре пруда!» Исправься, Джемми, исправься, сколько же можно! Ты отравляешь мне жизнь. Когда потом закроются мои глаза и я исчезну из этого бренного мира, потеряв свою благородную жизнь из-за твоей зрачково-раболепской дерзости, ты с сожалением будешь взирать на мой призрак и кусать локти от скорби и горя, а все из-за того, что здесь, внизу, на этом свете, так часто и методично возражал мне!

Френк говорил вполне серьезно, ибо теперешнее положение белых было вовсе нешуточным. Он, этот маленький своеобразный человечек, произнес это действительно серьезно. Джемми хотел с иронией ответить саксонцу, но Олд Шеттерхэнд предостерег его:

— Френк хорошо меня понял — отказаться от вооруженной защиты, но не от хитрости! Однако я бы не хотел вынуждать к такому хитроумному истолкованию моего обещания. Будем надеяться, что у нас под руками появятся другие, более честные, средства. А теперь нам надо сначала обдумать свое положение.

— Прежде всего, спрашивается, — вставил Длинный Дэви, — стоит ли доверять краснокожим?! Сдержит ли слово Большой Волк?

— Несомненно. Еще ни один вождь не нарушал клятвы, закрепленной раскуриванием калюме. До совета мы можем смело с закрытыми глазами поверить юта. Но, идемте спустимся и сядем на коней, ибо индейцы уже готовы к маршу.

Нокса и Хилтона краснокожие привязали к лошадям. Первый из них, находящийся до сих пор в полузабытьи, лежал на хребте крепкого мустанга; его руки были связаны на шее зверя. Отправившись в путь, индейцы один за другим исчезли в узком проходе. Их вождь замыкал колонну, он ждал, подав знак белым ехать впереди него. Это было хорошим признаком, ибо охотники предполагали, что юта возьмут их в середину процессии и станут бдительно охранять. Было ясно, что Большой Волк к обещаниям Олд Шеттерхэнда отнесся с доверием.

Когда охотники проехали узкую «индейскую тропу» и выехали на опушку леса, краснокожие уже отвязали своих коней из-под деревьев и вскочили на них. Теперь все верхом тронулись в путь. Четверо белых остались с вождем в конце, а во главе отряда скакали несколько индейцев, которые везли Нокса и Хилтона. Краснокожие ехали гуськом, поэтому отряд растянулся длинной змеей и в конце не было слышно криков вернувшегося в сознание заживо скальпированного.

Здесь, в прерии, открывался великолепный вид на горы Элк, ибо равнина простиралась до самых их подножий. Олд Шеттерхэнд не спрашивал вождя, но догадывался, что где-то среди этих скал находится цель сегодняшней поездки. Он вообще ни о чем не спрашивал. Белые хранили глубокое молчание, поскольку любые разговоры были бесполезны. Нужно подождать, пока они прибудут в лагерь юта — лишь там можно будет принять какое-то решение и разработать план спасения.