Виннету - Сын охотника на медведей

Я развернулся и ушел в дальний угол, где стояла бутылка бренди. В тот момент, когда я повернулся, держа ее в руке, я увидел исчезающего за дверью человека с одним из ружей, которое он успел сорвать с гвоздя. Я отставил бутылку, схватил другое ружье и выскочил наружу. Само собой, я тотчас отпрыгнул в сторону, поскольку в дверном проеме мог бы стать замечательной мишенью. Я очень быстро рванулся из света в тень и не мог сразу хорошо осмотреться, но тут услышал скорые шаги, а потом что-то сверкнуло с другой стороны, у изгороди. Грохнул выстрел, а я почувствовал, будто что-то ударило меня по ноге. Теперь я, наконец, заметил краснокожего, который хотел перемахнуть через изгородь. Я прицелился и спустил курок, но одновременно почувствовал такую боль в ноге, что меня тут же подкосило. Пуля индейца пробила мне левую стопу. Либо из-за темноты, либо потому, что у сиу было чужое ружье, но я все же до сих пор не могу понять, как он смог так выстрелить. Лишь спустя месяц мне снова удалось встать на эту ногу, а позже меня прозвали Хромым Фрэнком. Краснокожего я хорошо запомнил и никогда не забуду его лица. Горе ему, если он где-нибудь или когда-нибудь попадется мне! Мы, саксонцы, – душевные германцы, но наши национальные достоинства никогда не могут обязать нас в ночную пору, когда в небесах сверкают звезды, позволить безнаказанно обворовать нас и подстрелить до хромоты! Полагаю, что сиу принадлежал к огаллала, и если… Что это с вами?

Фрэнк прервался, ибо Толстяк Джемми осадил свою клячу и издал возглас удивления. Дно каньона стало скалистым, и там, где оно снова терялось в песке, Джемми остановился.

– Что это? – спросил он сам себя. – Не тронулся ли я умом?

Он ошалело взглянул вниз, на песок. Теперь и Фрэнк понял, что имел в виду Толстяк.

– Разве возможно, – растерянно забормотал саксонец, – чтобы следы вдруг внезапно стали другими?

– Конечно! – блаженно улыбнулся Джемми. – Сначала был след слона, а теперь – четкий отпечаток лошадиных копыт. Зверь подкован, да еще и новыми подковами, видите: отпечатки очень четкие, и ни гриф, ни шипы подковы не сбиты.

– Но это след наоборот!

– Вот этого-то я никак и не могу взять в толк. До сего момента след шел от нас, а теперь идет прямо навстречу.

– Разве это одни и те же отпечатки?

– Конечно! Там, за нами, скалистая земля – на ней след не виден, но этот участок не более двадцати футов шириной. С той стороны, с востока, след слоновый, а с этой, с запада, чистейшей воды лошадиный. Оглянитесь! Разве есть еще другие следы?

– Нет.

– Так значит, эти отпечатки, несмотря на их различие, должны принадлежать одному и тому же животному. Я хочу сойти на землю, чтобы убедиться, что здесь нет ошибки.

Они спешились. Тщательнейшее обследование места дало следующий результат: след слона и вправду на скалистом участке пути превращался в лошадиный. То обстоятельство, что оба следа шли навстречу друг другу, а потом сталкивались, казалось не просто странным, а ошеломляющим. Оба беспомощно переглянулись и покачали головами.

– Если это не колдовство, то кто-то здорово водит нас за нос, – заметил Джемми.

– Неужели?

– Да, и этого я понять не могу!

– Но чудес не бывает!

– Не бывает, я не суеверный.

– Тут все как у волшебника Филадельфия, который забрасывал ввысь клубок ниток, чтобы потом подняться в небеса по тоненькой ниточке и исчезнуть с Земли!

– Поскольку слон шел с востока, а конь с запада, и оба следа прерываются здесь, значит, животные, по вашему мнению, вскарабкались наверх по нитке именно в этом самом месте, а потом растворились в воздухе?! Пусть такое объяснение дает кто-нибудь другой! Это выше моих сил! – искренне признался Толстяк.

– Хотел бы я, пожалуй, знать, что сказал бы морицбургский учитель, если бы был здесь с нами! – вполне искренне заявил саксонец, сосредоточенно рассматривая след.

– Уж он-то не стал бы строить из себя всезнайку, как мы с вами!

– Хм! С вашего позволения, герр Джемми, вы выглядите не очень-то одухотворенно.

Толстяк пристально взглянул на Фрэнка, после чего его маленькие глазки превратились совсем в щели. Он ответил:

– По вашему виду сейчас тоже не скажешь, что вы одаренный автопетрификат56. Вообще хотел бы я видеть того человека, который мог бы разрешить эту загадку.

– Она должна быть разгадана, ибо знаменитый Архидьякон сказал: «Дайте мне точку опоры, и я сорву с петель любую дверь!»

– Архимед57, хотели вы сказать!

– Да, но он же был и дьяконом, поскольку, когда в субботу, ближе к закату, пришли вражеские солдаты, он заучивал воскресную проповедь и крикнул им: «Не мешайте мне и не шумите!» Тут они его и убили. Вот тогда-то точка опоры снова пропала.

– Может, вы найдете ее опять. Я не чувствую себя способным на это, поскольку не смог разрешить даже это противоречие, – сокрушался Джемми.

– Но что-то мы должны все же делать!

– Естественно! Не поворачивать же обратно! Если вообще есть объяснение, оно лежит впереди, а не позади нас. Садимся на лошадей, и вперед!

Они поскакали дальше, теперь уже по лошадиному следу. Тот был четким и приблизительно через полчаса вывел их из песков на почву. Появились трава и одиночные кусты, а поблизости тянулась цепь холмов. Густой лес покрывал их, начинаясь у подножий редкими деревьями и чем выше, тем сильнее превращаясь в чащу. След здесь тоже был четким. Через некоторое время под ногами животных появился мелкий светлый гравий, и тут вдруг отпечатки оборвались.

– Вот и разгадка! – саркастически проворчал Фрэнк.

– Непостижимо! – воскликнул Джемми. – Этот конь возник из воздуха и снова растворился в нем. И правда, Дух Прерии! Тогда я пожелал бы, чтобы ему пришла в голову хорошая мысль показаться нам. Я не прочь узнать, как он выглядит!

– Желание весьма исполнимое. Осмотритесь, господа!

Слова прозвучали на немецком языке из-за кустов, у которых они остановились. Вскрикнув от неожиданности, оба застыли, в страхе озираясь по сторонам. Тот, кто произнес фразу, уже покинул заросли, служившие ему укрытием.

Нельзя сказать, что он был высок ростом и широк в плечах. Темно-русая окладистая борода обрамляла его опаленное солнцем лицо. Он носил украшенные бахромой легины и охотничью рубаху, также обшитую по швам бахромой, длинные сапоги, прикрывающие колени, и широкополую фетровую шляпу, на шнурке которой болтались уши серого медведя. Из-за широкого, сплетенного из нескольких ремней пояса торчали два револьвера и нож – «боуи». Похоже, весь его пояс был заполнен сидевшими каждый в своем гнезде патронами. К ремням, кроме многочисленных кожаных мешочков, были прикреплены две пары прикручивающихся подков и четыре толстые соломенные или тростниковые плетенки, имевшие овальную форму и снабженные ремешками и пряжками. От левого плеча до правого бедра тело незнакомца обвивали многочисленные кольца лассо; с шеи на шелковом шнуре свешивалась обтянутая кожей колибри трубка мира, на чашечке которой были вырезаны многочисленные индейские знаки. В правой руке незнакомец держал короткоствольное ружье с очень своеобразным затвором, а в левой – горящую сигару, которой он тотчас крепко затянулся и выдохнул дым с видимым удовольствием.

Настоящий охотник прерий никогда не наводит лоск и чистоту на свой костюм. Чем потрепаннее его вид, тем, значит, больше он пережил. К каждому, кто позволит что-либо высказать по поводу его внешности, он относится с презрением. А вычищенное до блеска ружье вызывает у него так просто огромнейшее отвращение. По его глубочайшему убеждению, у настоящего вестмена нет времени заниматься подобной чепухой.

Но на этом незнакомом молодом человеке все выглядело таким чистым, будто он лишь вчера отправился на Запад из Сент-Луиса. Его ружье, казалось, час назад вышло из рук оружейного мастера, сапоги были безукоризненно смазаны жиром, а на шпорах не было видно и следа ржавчины. Костюм его смотрелся как с иголочки, и даже руки его, похоже, были вымыты.

Оба наших следопыта уставились на внезапно появившегося человека и от неожиданности забыли ответить.

– Ну, – продолжил он с улыбкой, – я понял, что вы желаете увидеть призрак? Если вы имеете в виду того, по чьему следу шли, то он стоит перед вами.

– Черт возьми! Тут, большей частью, уже перестаешь соображать! – вырвалось у Фрэнка.

– О! Саксонец! Не так ли?

– Да еще и коренной! Безусловно, и вы немец чистых кровей?

– Да, честь имею. А другой кто?

– Он тоже из нашей прекрасной страны. От неожиданности он лишился дара речи. Но это ненадолго, ибо он сейчас снова заговорит.

Фрэнк был прав, поскольку Джемми выскользнул из седла и протянул земляку руку, забыв о всякой осторожности.

– Это ли возможно? – вскричал он. – Здесь, недалеко от Чертовой Головы, встретить немца! Едва ли можно поверить!

– Я удивлен вдвойне, поскольку встретил сразу двоих, – снова улыбнулся молодой человек. – Если не ошибаюсь, вас зовут Якоб Пфефферкорн?

– Что? Вы знаете мое имя?

– Глядя на вас, не усомнишься в том, что вы Толстяк Джемми. А если бы я не догадался об этом сразу, то достаточно было взглянуть на вашу кобылу. Если встречаешь толстого охотника на таком верблюде, то это уж точно Толстяк Джемми. А как-то случаем я узнал, что этого знаменитого вестмена на самом деле зовут Якоб Пфефферкорн. Но там, где вы, рядом должен быть Длинный Дэви со своим мулом. Или, может, я ошибаюсь?

– Нет, он действительно поблизости – совсем недалеко отсюда, если ехать на юг, туда, где долина уходит в горы.

– О! Вы там сегодня разбили лагерь?

– Конечно. Моего спутника зовут Фрэнк.

Саксонец тем временем также спешился. Он подал незнакомцу руку. Тот пристально взглянул на него, кивнул и спросил:

– А вы, пожалуй, Хромой Фрэнк?

– Боже ты мой! Вы и меня знаете?

– Я вижу, что вы прихрамываете, да и зовут вас Фрэнк. А теперь еще вопрос – вы живете с Бауманом, Охотником на медведей?

– Кто вам это сказал?

– Он сам. Наши пути пересеклись несколько лет назад. Где он теперь? Дома? Думаю, что это где-то днях в трех пути отсюда, не так ли?

– Совершенно верно. Но его нет дома. Он в руках у огаллала, а мы на пути к ним, чтобы попытаться чем-нибудь ему помочь.

– Вы пугаете меня. Где это произошло?

– Совсем недалеко отсюда, у Чертовой Головы. Огаллала потащили его и еще пятерых пленников наверх, к Йеллоустоуну, чтобы убить их у могилы Храброго Бизона.

– Из мести? – спросил незнакомец, и при этом его лицо стало абсолютно серьезным.

– Да, конечно! Может, вы слышали когда-нибудь об Олд Шеттерхэнде?

– Не стоит долго напрягать память – да, – на губах незнакомца промелькнул едва уловимый смешок.

– Так вот, – продолжал Фрэнк, – он убил Храброго Бизона, Злого Огня и еще одного сиу. Теперь огаллала отправились в поход, чтобы навестить могилы этих воинов, а заодно взяли с собой Баумана, попавшего к ним в руки.

– Откуда вам это известно?

Маленький саксонец рассказал о Вокаде и обо всем, что произошло с момента его появления. Незнакомец выслушал его внимательно и очень серьезно. Лишь иногда, когда хромой слишком уж загибал на своем родном диалекте, на лице его собеседника появлялась легкая улыбка. Когда Фрэнк закончил, молодой человек произнес:

– Так значит, Олд Шеттерхэнд и несет, собственно, всю вину за несчастье, которое пало на Грозу Медведей. Все это на его совести.

– Нет. Как может он быть виноват в том, что Баумана покинула осторожность?

– Ну, спорить не будем. С вашей стороны весьма благородно, что вы не испугались опасностей и трудностей, которые, безусловно, ждут вас, и хотите освободить пленников. От всего сердца желаю вам удачи. Но меня очень интересует юный Мартин Бауман. Может, мне удастся его увидеть.

– Это очень легко сделать, – вставил свое слово молчавший до сих пор Джемми. – Вам нужно только пойти с нами, а скорее, поехать. Где ваша лошадь?

– Откуда вы знаете, что я не лесной бродяга и езжу верхом?

– Хотя бы потому, что вы носите шпоры.

– Действительно, это выдает меня. Мой конь здесь недалеко. Я оставил его на несколько минут, чтобы взглянуть на вас.

– А вы заметили, как мы приближались?

– Разумеется. Я не спускал с вас глаз вот уже полчаса. Вы остановились вот там, вдалеке, чтобы обсудить свои догадки насчет происхождения отпечатков.

– Как? Что вы знаете о них?

– Не больше того, что след – мой собственный.

– Ваш?

– Да.

– Дьявольщина! Так это ваши отпечатки так ловко провели нас?

– Вы и вправду попались на эту удочку? Ну, я просто счастлив, что провел самого Толстяка Джемми. Но, конечно, это представление предназначалось не вам, а совсем другим людям.

Толстяк, казалось, снова проглотил язык. Он еще раз уже более внимательно осмотрел незнакомца с головы до ног, покачал головой, а потом спросил:

– Да кто вы, собственно, такой?

Тот, к кому был обращен вопрос, лукаво улыбнулся и ответил:

– Вы с первого взгляда заметили, что на Дальнем Западе я новичок, не правда ли?

– Да, гринфинча58 можно узнать в вас сразу. С таким горе-ружьем вам ходить только на воробьев, а свое снаряжение вы нацепили на себя небось несколько дней назад. Вы непременно из какой-нибудь веселой компании или из группы стрелков-туристов. Где вы покинули железную дорогу?

– В Сент-Луисе.

– Что? Так далеко на Востоке? Невозможно! И сколько же времени вы здесь, на Западе?

– На этот раз уже восемь месяцев.

– Нет уж, позвольте! Не издевайтесь надо мной! Не хотите же вы заставить меня поверить в это?!

– В голову не приходило говорить вам неправду.

– И значит, провели нас тоже вы?

– Да, след был мой.

– В это не поверит ни один полицейский! Бьюсь об заклад, что вы учитель или молодой профессор и снуете тут туда-сюда вместе со своими коллегами в поисках каких-нибудь растений, камней и бабочек. Так позвольте дать вам хороший совет – немедленно поворачивайте отсюда! Это не ваше поприще! Жизнь здесь не каждый час, а каждую минуту висит на волоске. Вы и не подозреваете, в какой опасности находитесь.

– О, об этом-то я знаю. К примеру, здесь поблизости расположен лагерь более сорока шошонов.

– Heavens!59 Это правда?

– Да, я это точно знаю.

– И вы говорите об этом так спокойно!

– А как я должен говорить? Вы думаете, что несколько шошонов – повод для паники?

– Эй, послушайте, вы и понятия не имеете, в каком опасном месте находитесь!

– О нет! Там, недалеко, лежит Кровавое озеро, и шошоны были бы рады схватить одного из нас, а еще лучше всех сразу.

– Право, не знаю, что мне о вас и думать… – развел руками Толстяк, не скрывая своих чувств.

– Думайте, что хотите. Этих краснокожих я с таким же успехом могу обвести вокруг пальца, как и вас. Я не раз встречал отличных вестменов, ошибавшихся во мне, потому что они все мерили общепринятыми мерками, и в этом была их ошибка! Прошу вас, идемте!

Он развернулся и неторопливо шагнул прямо в заросли. Оба разведчика последовали за ним, ведя животных в поводу. Вскоре они наткнулись на поистине великолепный экземпляр тсуги60 высотой более тридцати метров, что с такими деревьями случается крайне редко. Рядом с ней стоял конь – статный вороной жеребец с красными ноздрями и красной полосой, идущей от макушки через всю длинную густую гриву; такая полоса у индейцев считается верным отличием превосходной породы. Седло и сбруя были индейской работы. Позади первого был пристегнут плащ из прорезиненной ткани. Из одной из седельных сумок торчал футляр подзорной трубы, а рядом с жеребцом, на земле, лежала тяжелая крупнокалиберная двустволка «медвежебой». Когда Джемми заметил ружье, он ускорил шаг, поднял оружие, осмотрел его и крикнул:

– Это ружье… это… я никогда его прежде не видел, но все равно узнал сразу. Серебряное ружье вождя апачей Виннету и этот «медвежебой»– самые знаменитые ружья Запада! А «медвежебой» принадлежит…

Толстяк запнулся и растерянно уставился на владельца оружия, потом продолжил:

– Теперь я наконец начинаю соображать! Каждый, кто первый раз встречался с Олд Шеттерхэндом, принимал его за гринхорна61. Это ружье принадлежит ему, а штуцер в его руке – никакая не безделица, а один из тех немногих штуцеров – «генри»62, что были выпущены. Фрэнк, знаете ли вы, кто этот человек?

– Нет. Я же не читал ни его свидетельства о крещении, ни его справки о прививках.

– Эй, оставьте эти шуточки! Вы стоите перед Олд Шеттерхэндом.

– Олд Шет…

Фрэнк едва не попятился назад.

– С ума сойти! – вырвалось у него. – Олд Шеттерхэнд? Но я представлял его совсем другим.

– Я тоже, – признался Джемми.

– Каким же, господа? – улыбнулся охотник.

– Высоким и крепким, как Колосс Варский!63 – выпалил ученый саксонец.

– Да, с фигурой гиганта, – согласился Толстяк.

– Итак, вы видите, что моя слава больше моих заслуг. Переходя от одного лагерного костра к другому, истории обрастают такими небылицами, которых просто так и не придумаешь. Дело доходит до того, что речь идет уже о настоящих чудесах, тогда как на самом деле то же самое может проделать любой человек.

– Нет, то, что рассказывают о вас, это…

– Па! – прервал Толстяка охотник быстро и решительно. – Оставим это! Посмотрите лучше на моего коня. Это один из тех индейских нгул-иткли64, которых разводят только апачи. Сейчас он, что называется, «босиком». Если я хочу ввести в заблуждение какого-нибудь преследователя, я привязываю к его ногам эти тростниковые башмаки, которые очень популярны в Китае. Они оставляют, особенно на песке, след, очень похожий на слоновый. Вот здесь, на поясе, у меня две пары подков. Одна пара сработана как обычно, другая сделана наоборот – шипом вперед. Естественно, и след потом получается наоборот, а тот, кто меня преследует, уверен, что я двигался в противоположном направлении.

– Черт возьми! – не выдержал Фрэнк. – Теперь, наконец, в моей голове посветлело. Стало быть, подковы с секретом! Что бы сказал на это морицбургский учитель!

– Я не имею чести знать этого господина, но имею удовольствие провести вас обоих. На скалистом участке пути не могло остаться никаких следов, поэтому там я спешился, чтобы сменить плетенки на подковы. Конечно, я и понятия не имел, что за мной по пятам следуют мои земляки; это я заметил лишь позже. Я принял эту предосторожность, поскольку по определенным признакам сделал вывод о присутствии враждебных индейцев. И мое предположение подтвердилось, когда я пришел к этой тсуге.

– Там есть следы индейцев?

– Нет. Дерево сегодня должно было стать местом моей встречи с Виннету, и…

– Виннету! – прервал его Джемми. – Вождь апачей здесь?

– Да, он приходил сюда, но еще до меня.

– Где он? Я непременно должен его видеть.

– Он оставил мне знак, что уже был здесь и еще вернется сегодня. Где он сейчас находится, я не знаю. Наверняка он следит за шошонами.

– Он сообщил об их присутствии?

– Именно он обратил на них мое внимание. На коре дерева он вырезал ножом несколько знаков. Они для меня как письмо. Теперь я знаю, что он был тут и снова вернется, а также, что поблизости находятся сорок шошонов. Дальше я должен был ждать здесь.

– Но ведь шошоны могут найти вас тут!

– Па! Я не знаю, кому будет хуже – мне, если они меня обнаружат, или им, если их открою я. Вместе с Виннету нам нечего опасаться горстки индейцев.

Это прозвучало очень просто, как само собой разумеющееся, и Фрэнк не преминул удивленно воскликнуть:

– Не бояться сорока краснокожих! Я тоже не трус, но все же не могу сказать, что подобное обстоятельство придало бы мне храбрости. «Вени, види, тутти», – сказал старый Блюхер, а потом выиграл битву под Бель-Месальянс65, но вдвоем против сорока он бы тоже не рискнул. Не понимаю!

– Объяснение очень простое – побольше осторожности, побольше хитрости и немного решимости, когда она потребуется. К тому же у нас есть оружие, на которое можно положиться. Здесь, на этом месте, мы отнюдь не в безопасности. Будьте благоразумны и скачите дальше, чтобы как можно быстрее добраться до своих.

– А вы останетесь здесь?

– Пока не придет Виннету – да. Потом вместе с ним я разыщу ваш лагерь. Хотя у нас другая цель, но если он согласится, я готов ехать с вами к Йеллоустоуну.

– Правда? – Джемми был искренне обрадован. – В таком случае, готов поклясться, что мы освободим пленников.

– Не слишком ли уверенно?! Я косвенно виноват в том, что Бауман сейчас в опасности, а значит, чувствую себя обязанным принять участие в его освобождении. Поэтому…

Он прервался, ибо из груди Фрэнка вырвался приглушенный испуганный крик. Саксонец указал рукой в сторону песчаной равнины, где появилась группа индейских всадников.

– Быстро на коней и прочь отсюда! – скомандовал Шеттерхэнд. – Пока они нас еще не заметили. Я приду позже.

– Эти типы найдут наши следы, – предостерег Джемми, с невиданной прытью запрыгнув в седло.

– Вперед! Это единственное спасение для нас.

– Но ведь они обнаружат вас!

– Обо мне не беспокойтесь! Вперед, только вперед!

Двое вестменов уже сидели верхом и вовсю погоняли своих животных. Шеттерхзнд осмотрелся. Оба белых, так же как и он, не оставили практически никаких следов на гравии. Участок, покрытый галькой, поначалу резко расширялся, потом становился уже и поднимался вверх по склону, после чего исчезал в тени густых пихт.

Он повесил штуцер мастера Генри на седло, взял «медвежебой» на плечо и тихонько шепнул на ухо своему коню лишь одно слово на языке апачей:

– Пенийил!66

Когда он начал ловко и энергично взбираться вверх по крутому склону, животное последовало за ним, как верный пес. Казалось, подняться здесь коню просто невозможно, и все же вскоре оба – человек и животное – после непродолжительных, но весьма больших усилий оказались наверху, под деревьями. Охотник положил коню на шею руку.

– Ишкуш!67

Животное тотчас подчинилось и осталось лежать совершенно неподвижно – чувствовалась индейская выучка.

Шошоны тем временем заметили следы. Если бы это были следы Олд Шеттерхэнда, то краснокожие должны были предположить, что они ведут на восток; но отпечатки животных Фрэнка и Джемми оказались слишком четкими – их нельзя было не заметить. Шошоны последовали по ним и очень скоро подошли ближе.

С момента исчезновения обоих немцев прошло едва две минуты, а индейцы были уже у тсуги. Несколько воинов спешились, чтобы отыскать пропавший на гальке след.

– Иве, иве, ми, ми!68 – крикнул один.

Он нашел то, что искал. Краснокожие тотчас помчались дальше. Шеттерхэнд сверху, из своего укрытия, хорошо слышал, как они галопом поскакали за беглецами.

Теперь самое главное – хладнокровие и ловкость, так подумал он. И еще о том, что Джемми определенно тот человек, кому удастся проявить эти качества.

Тут его конь встрепенулся и издал легкое пофыркивание – верный знак того, что его хозяин должен держать ухо востро. Животное глянуло на белого охотника большими умными глазами и повернуло голову в сторону, наверх. Охотник взял в руки штуцер, стал на колени, готовый выстрелить, и устремил взгляд своих зорких глаз вверх. Деревья стояли здесь так тесно, что не позволяли видеть ничего дальше себя. Однако через секунду он спокойно отложил штуцер в сторону. Он увидел среди нижних ветвей украшенные иглами дикобраза мокасины и понял, что носивший эту обувь человек – его лучший друг. В ту же секунду ветви зашуршали, и вождь апачей Виннету предстал перед ним.

Глава пятая. ВИННЕТУ

Он был одет точно так же, как Олд Шеттерхэнд, только вместо высоких сапог носил мокасины. Его длинные, густые, черные как смоль волосы были высоко подняты наверх, зачесаны назад и стянуты узлом, голову его опоясывала налобная повязка из кожи гремучих змей. Он не имел никакого головного убора – этому воину не требовались отличительные знаки вождя; достаточно было только взглянуть на него, чтобы тотчас понять – это незаурядная личность. На его шее висели мешочек с «лекарствами», трубка мира и тройное ожерелье из медвежьих клыков – трофеи, которые он добыл сам в смертельных схватках с хищниками. В руке индеец держал двуствольное ружье, вся деревянная часть которого была обита серебряными гвоздями – знаменитое на всем Западе Серебряное ружье, пули которого никогда не проходили мимо цели. Его серьезное, по-мужски красивое лицо имело почти римский профиль, скулы на нем были едва заметны, а матово-смуглая кожа отливала бронзой.

Да, это был Виннету – вождь апачей, самый знаменитый из индейцев! Его имя звучало в каждой бревенчатой хижине, у каждого лагерного костра. Справедливый, умный, верный, храбрый до дерзости, не терпящий фальши друг и защитник всех нуждающихся в помощи, будь то красные или белые, он был известен во всех уголках Соединенных Штатов и даже за их пределами.

Олд Шеттерхэнд поднялся с земли. Он хотел заговорить, но резким жестом Виннету призвал его к молчанию. Еще один знак, поданный вождем апачей, заставил его прислушаться.

Издалека доносилось монотонное пение. Постепенно эти звуки становились все громче, следовательно, те, кто их издавал, приближались. Это были минорные тона на четыре восьмых такта; две первые восьмые – малая терция, последняя четверть – прима, а затем после квинты69 вверх взлетал пронзительный звук восторженного ликования.

Затем до обоих донесся громкий лошадиный топот, а вскоре они увидели людей, распевающих заунывную песню. В ней то и дело повторялось: «тотси-вув, тотси-вув!», то есть «скальп, скальп!».

Из чего Олд Шеттерхэнд сразу заключил, что оба немца были взяты в плен.

Шошоны проскакали вниз по склону, как принято у индейцев, один за другим. В середине цепочки находились оба пленника. Ноги их были крепко привязаны к лошадям, оружия при них, естественно, не было. Никаких следов ранений. А вдруг схватки вообще не было? Может быть, они, оказавшись в окружении, поняли, что сопротивление бесполезно, и сдались без боя?

Шошоны, похоже, не предполагали, кто может за ними тайно наблюдать. Пленники же, напротив, жадно искали глазами следы присутствия Олд Шеттерхэнда, должен же он подать хоть какой-нибудь знак, что заметил их! Охотник прекрасно их понимал и, хотя рисковал попасть в поле зрения какого-нибудь шошона, бросившего в его сторону случайный взгляд, все же чуть высунулся из своего укрытия и, махнув шляпой, тотчас отпрянул назад.

Краснокожие исчезли из виду. Их монотонное «тотси-вув, тотси-вув!» слышалось еще некоторое время, а потом все стихло.

Вдруг Виннету повернулся и, не сказав ни слова, оставил Олд Шеттерхэнда. Тот спокойно ждал. По прошествии, быть может, минут десяти апач вернулся, ведя своего коня в поводу. Поистине непостижимо, как животному удалось пробраться сквозь густой лес по такому обрывистому, покрытому галькой склону! Жеребец был тех же кровей, что и у Олд Шеттерхэнда, хотя все же коню охотника можно было отдать предпочтение, ибо благородный вождь подарил своему белому брату лучшего из двух.

И вот они стоят рядом – два человека, сердца которых не дрогнут даже перед целым индейским племенем. Однако проницательного взгляда в глаза апача Олд Шеттерхэнду было достаточно, чтобы отпала всякая необходимость подробного объяснения происшедшего. Каждый из них так хорошо знал другого, что они легко понимали друг друга без слов. Поэтому белый сразу спросил:

– Вождь апачей открыл место, где шошоны разбили свой лагерь?

– Виннету шел по их следу, – ответил апач. – Они уехали туда, где в древние времена вода стекала со скал в Кровавое озеро, и поднялись вверх по высохшему руслу реки. Дальше следы поворачивают влево и ведут через холмы, в настла-атахеле – котловину, где сейчас стоят их вигвамы.

– Они поставили жилые палатки?

– Нет, это военный лагерь. Они разместились всего в трех палатках. Виннету точно сосчитал их следы и написал тебе на дереве, сколько их. В вигваме, украшенном орлиными перьями, живет предводитель шошонов. Это Токви-тей, Черный Олень, их храбрейший вождь. Виннету издалека видел его лицо и узнал его по трем шрамам на щеках.

– И что решил мой красный брат?

– Виннету не хочет показываться шошонам. Он не боится их, но они вышли на тропу войны, и значит, столкновения не избежать, а он не хотел бы убивать никого из этих воинов, ибо они не сделали ему ничего плохого. Сейчас они взяли в плен двух бледнолицых. Мой белый брат хочет их освободить, а это значит, что и Виннету все же придется с ними бороться.

Апач говорил о мыслях и намерениях Олд Шеттерхэнда так, словно мог свободно читать их. Тот считал это, видно, само собой разумеющимся, он даже не удивился, а только осведомился:

– Мой брат понял, кто эти бледнолицые?

– Виннету узнал одного по толстой фигуре и понял, что это Джемми-петаче – Толстяк Джемми. Другой хромал, когда слезал с лошади. Его конь был свеж, да и его костюм тоже – этот человек не мог давно находиться в седле. Значит, он живет недалеко отсюда, а потому это не кто иной, как Инди-хиш-шоль-денчу, которого бледнолицые называют Хромым Фрэнком. Он друг Грозы Медведей.

В языке апачей не существует отдельного слова «хромать». То, что сказал вождь, означало: «Человек, который плохо ходит ногами». Что ж, это доказывало его проницательность.