Со всех обложек моих книг она сделала фотокопии большого формата, которые ей очень хорошо удались, поскольку Душенька, не в пример мне, в фотографии разбиралась великолепно. Лучше всего ей удался «устремляющийся в Небеса» Виннету Саши Шнайдера 10, художника, нарисовавшего, кроме того, и великолепные портреты Абу Киталя, насильника, и Мары Дуриме, Души Человечества 11. Обе последние картинки, приготовленные для выходящих в ближайшее время томов, были сфотографированы и напечатаны на такой тонкой бумаге, что не занимали в чемодане практически никакого места и при случае легко могли быть свернуты в трубку или спрятаны в кармане пиджака.

Я прошу не считать эти деловые замечания скучными или лишними. Некоторые из фотографий сыграют чрезвычайно важную роль в цепочке последующих событий. Кто знает меня, тому не нужно пояснять, что в моих произведениях не бывает никаких «случайностей». Все, что происходит, я объясняю высшей волей, — называйте ее Богом, судьбой, роком или еще как-нибудь. Этот рок властвовал и тогда, в чем я убежден. Забегая вперед, скажу, что предложения книготорговцев так и остались предложениями — у меня даже не было времени разыскать этих господ. Разумеется, их цель была одна: просто скопировать страницы книг и забрать эти копии себе. Еще более явно обнаружился перст судьбы в другом случае: мне поступило еще одно предложение, но уже не по почте, а, так сказать, из первых уст, и, что удивительно, в то же самое время и тоже от американца! Заслуживают внимания некоторые сопутствующие обстоятельства, из которых ясно, что случайность происходящего абсолютно исключена.

У нас в Дрездене есть приятель, практикующий врач и психиатр. Особенно в области психиатрии он достиг значительных успехов и пользуется большим авторитетом. Иностранцы не реже местных жителей прибегают к его консультациям, а Дрезден, как известно, город приезжих.

Как-то раз он навестил нас не в выходной день, а среди недели, да еще поздно вечером — в такое время, в какое прежде нас не посещал, и речь зашла о нашем решении отплыть в Нью-Йорк на пароходе «Норддойчен Ллойд».

— Может, за наггитами? — спросил он быстро, как будто только и ждал положительного ответа.

— С чего это вы вдруг подумали о наггитах? — спросил я.

— Дело в том, что сегодня я видел один, размером с голубиное яйцо. Он висел на цепочке от часов, как брелок, — ответил он.

— И у кого же?

— У одного американца, который, впрочем, был мне более интересен, чем его золотой самородок. Он сказал мне, что будет здесь только два дня, и настойчиво просил дать заключение по поводу одного деликатного дела, которое для каждого психолога, следовательно и для вас, мой дорогой друг, является случаем экстраординарным!

— Почему?

— Речь шла о наследственной тяге к суициду, самоубийству, которая неминуемо должна коснуться всех без исключения членов семьи. Причем тяга эта у каждого поначалу ощущалась исподволь, совершенно незаметно, затем усиливалась, пока не становилась непреодолимой.

— Я уже слышал о таких случаях и даже лично знаком с подобной напастью. Об этом я разговаривал с одним судовым врачом, с которым плыл из Суэца на Цейлон. Как-то мы провели на верхней палубе целую ночь, обсуждая тайны психики. Тогда он проникся ко мне доверием и сообщил о том, что камнем лежало у него на сердце и о чем он раньше еще никому не рассказывал. Брат и сестра его уже лишили себя жизни, отец — тоже. Мать умерла от горя и страха. И вот теперь, во время заграничного турне, вторая сестра прислала ему письмо, где призналась, что не может больше противостоять злополучному побуждению. Сам он только потому и стал врачом — чтобы попытаться найти путь к спасению, раз уж никто другой не в силах.

— Что же стало с ним и его сестрой?

— Не знаю. Он обещал писать мне и оставил свой адрес, но не написал ни строчки. Родом он из Австрии. А у этого американца то же горе?

— У него самого или не у него — сказать не могу. Он не назвал имен своих близких и представил все так, будто говорил о знакомом, а не о собственной семье. Но впечатление произвел на меня, как раз обратное — я посчитал его лично заинтересованным в этом деле. У него были бесконечно печальные глаза. Он показался человеком хорошим, и мне в самом деле искренне жаль, что я не мог пообещать ему никакой помощи.

— Но хотя бы утешили?

— Да, совет и утешение, не больше. Но представьте себе огромное несчастье — мать приняла яд, отец бесследно исчез! Из пятерых детей, честных сыновей, остались живы лишь двое. Все они были женаты, но брошены женами, потому что и у их детей тяга к суициду развилась уже в возрасте девяти-десяти лет и лишь один-единственный ребенок достиг шестнадцатилетня!

— Так они все умерли?

— Да, все. Живы лишь упомянутые два брата. Они борются с болезнью днем и ночью, но не думаю, что кто-нибудь из них так крепок, что победит в себе этого демона.

— Ужасно!

— Да, ужасно! Но еще и загадочно! Эта губительная волна существует лишь во втором поколении; прежде ее не было! К сожалению, мне не сказали, у кого болезнь проявилась впервые: у умершей от яда матери или у пропавшего без вести отца. Также я не узнал, развилась ли эта болезнь после какого-нибудь события, связанного с огромным душевным потрясением. По крайней мере тогда была бы ясна причина! А посему я был вынужден ограничиться тем, что посоветовал нагружать напряженной работой тело и дух, ревностно исполнять свой долг, не забывая о веселых, но не низких развлечениях, постоянно упражнять и закаливать характер и волю, от которых в данном случае все и зависело.

— Вы узнали о положении несчастной семьи?

— Да. Пропавший отец был вестменом, скваттером, траппером, золотоискателем и еще Бог знает кем, время от времени привозя домой свои сбережения. Часто это были довольно крупные суммы. Желание стать миллионером обуяло все его существо. Хотя этого он не достиг, но семья все же стала богатой. Пятеро братьев составили компанию и занялись большой торговлей лошадьми, скотом, овцами и свиньями…

— Выходит, они имели много дел с мясными лавками и скотобойнями? — перебил я его.

— Несомненно.

— При такой предрасположенности это могло пойти только во вред!

— Безусловно! Массовый убой скота! Теплый кровавый чад! Вечное хранилище мяса или даже трупов! Отсюда как следствие — черствость души и неспособность сопереживать! Это же постоянная подпитка дьявола, сидящего внутри каждого! Я сказал об этом американцу. Он сообщил мне, что почувствовал то же самое, а потому стал советовать братьям продать фирму, что и произошло в прошлом году, но не принесло никаких изменений или хотя бы облегчения… Но стоп, уже поздний вечер, а я беседую с вами о таких вещах, которые могут помешать здоровому сну. Прошу прощения, чтобы не быть выпровожденным вами и уйти самому. Спокойной ночи!

Он прервал свой рассказ и удалился довольно поспешно, хотя это вовсе не входило в его привычки. Складывалось впечатление, что он приходил только для того, чтобы обратить наше внимание на этого американца. Душенька была того же мнения.

— Сегодня мне показалось, что он зашел специально, — заметила она. — Может, этот янки представляет собой нечто особенное? Может, это касается и нас?

На следующий день, часов в одиннадцать, сидя за работой, я услышал дверной колокольчик. Кого-то впустили. Хотя я и предупредил жену заранее, что сегодня абсолютно ни с кем не разговариваю, все же через некоторое время она поднялась ко мне, положила передо мной визитную карточку и сказала:

— Извини! Я должна тебя побеспокоить! Странный человек, ты сам увидишь.

Я бросил взгляд на карточку: «Гарриман Ф. Энтерс» — и больше ничего. Взглянул на Душеньку.

— Да, больше ничего, — кивнула она. — У него на цепочке часов наггит с голубиное яйцо. И очень печальные глаза!

— Чего же он хочет?

— Поговорить с тобой.

— У меня нет времени! Ты сказала ему это? Пусть он придет позже.

— Он должен уехать сегодня, иначе упустит корабль. Он говорит, что не уйдет не поговорив с тобой и будет сидеть, пока ты не придешь. Скажи ему, сколько стоит потраченное тобой время, и он тотчас заплатит…

— Что за американские штучки! Он сказал, чем занимается?

— Он книготорговец. Похоже, не говорит ни слова по-немецки. Он хочет купить твоего «Виннету».

— Ты ему уже все разъяснила?

— Я сообщила, что мы получали подобные предложения из-за океана и в ближайшее время на «Ллойде» отправляемся туда, чтобы уладить эти вопросы.

— Послушай, Душенька, это было не очень разумно с твоей стороны!

— Почему?

— Тому, кто собирается на Запад, прежде всего следует научиться держать свои мысли при себе, неважно, Дикий этот Запад сейчас или нет.

— Но мы же пока не там.

— Я сказал — «кто собирается», понятно?! Впрочем, нам стоит помолчать уже здесь, поскольку Запад уже у нас.

— Как?

— Этот мистер Гарриман Ф. Энтерс и есть американский Запад!

— Ты так думаешь?

— Конечно! Скоро сама убедишься. Пусть он будет кем угодно, пусть он хочет что угодно, — мы тоже теперь «сыграем в Америку». Он пришел к нам совершенно некстати, — следовательно, изменим тактику! Иди вниз и скажи, что я приду, но ни слова больше.

Она ушла, а я через некоторое время последовал за ней. Мистер Энтерс был хорошо сложен, гладко выбрит и выглядел, казалось, лет на сорок. В целом он оставлял впечатление благоприятное. Жена представила нас друг другу.

Мы поклонились и сели друг напротив друга. Я спросил, чем обязан. Он ответил вопросом:

— Вы Олд Шеттерхэнд?

— Когда-то был им.

— Скоро вы снова отправитесь за океан?

— Да.

— Куда? В какие дали?

— Еще не знаю.

— На каком судне?

— Еще неизвестно.

— Надолго?

— Это решится лишь на месте.

— Вы навестите старых знакомых?

— Возможно.

— Вы больше уделите внимание Северу или Югу США?

Тут я поднялся, поклонился, развернулся и направился к двери.

— Куда вы, мистер Май? — торопливо затараторил он вослед. Я остановился и ответил:

— Вернусь к работе. Я настоятельно просил вас сообщить мне, что вы хотите. Вместо этого вы задаете мне кучу вопросов, на что не имеете никакого права. Отвечать на них у меня нет времени!

— Я сказал миссис Май, что сразу же оплачу все ваши затраты, — заметил он.

— Это вам не удастся. Вы слишком бедны!

— Вы так думаете? Неужели я похож на бедняка? Вы ошибаетесь, сэр!

— Уверен, что нет. Поскольку, даже если вы владеете тысячами миллиардов, вы не в состоянии оплатить беднейшему из бедных и четверти часа бессмысленно растраченного времени жизни, отпущенной ему Богом!

— Пусть будет так. Прошу — сядьте! Я постараюсь быть кратким!

Он подождал, пока я вернулся в кресло, и менее уверенно продолжал:

— Я книготорговец. Знаю вашего «Виннету»…

— Вы говорите и читаете по-немецки? — перебил я его.

— Нет, — несколько растерянно ответил он.

— Откуда же вы знаете это произведение? Оно еще не переводилось на английский.

— Его читали в семье моего друга, в которой говорят по-немецки. Мне оказали любезность и пересказали. Все, что я тогда услышал, сильно заинтересовало меня, и я нанял одного безработного американца немецкого происхождения, чтобы он прочитал мне роман вслух, не спеша и постепенно, дав мне разобраться во всем, после чего я смог сделать необходимые заметки.

— Заметки? Что за заметки?

Вопрос смутил его. Он попытался скрыть это, ответив:

— Естественно, чисто литературные… Заметки книготорговца, само собой разумеется! Позже, во время поездки по Западу, они были всегда со мной и я смог проверить все, что описано в ваших трех томах. Поэтому с уверенностью могу сказать вам, что все соответствует действительности. Все, даже мельчайшие детали!

— Благодарю! — коротко ответил я.

— Только два места, — продолжал он, — я еще не проверил, поскольку не смог их отыскать.

— Какие, сэр?

— Наггит-циль и Темную Воду, в которой Сантэр нашел свой заслуженный конец. Может, вы во время нынешней поездки посетите эти места?

— Возможно, да, а возможно, и нет. Но чувствую, вы снова собираетесь задавать мне никчемные вопросы, вместо того чтобы сказать наконец, чего вы хотите?

Я сделал движение, собираясь подняться.

— Сидите, сидите! — заторопился он. — Я хотел вам только показать, что проверил содержание ваших книг и нашел перевод их на английский делом стоящим!

— «Проверил»?! Для этого нужны годы!

— Конечно! — кивнул он усердно, не заметив, что я уже приготовил ему западню. — Прошло довольно много времени, прежде чем я смог проехать по местам, о которых там шла речь.

— Это было связано с вашей работой?

— Конечно, конечно. Тогда мы занимались скупкой лошадей, крупного рогатого скота, свиней и шатались по всему старому Западу!

— Вы говорите «мы». Стало быть, речь идет о компаньонах?

— Да, о близких. Компания была в полном смысле слова «братской»! Нас было пятеро братьев, а сейчас осталось только двое, мы занимаемся книгами. Мы хотим купить у вас «Виннету»…

— Только его? — прервал его я.

— Да, только его.

— А почему не другие?

— Потому что они нас не интересуют.

— Я полагаю, гораздо важнее то, что интересует читателя.

— Может быть, но у нас по-другому. Нам нужен только «Виннету», больше ничего.

— Хм! Как вы это себе представляете?

— Очень просто: вы продаете нам права раз и навсегда, а мы так же раз и навсегда расплачиваемся с вами!

— И когда это произойдет?

— Прямо сейчас. Я в состоянии перечислить деньги в любой милый вашему сердцу банк. Сколько вы хотите?

— А сколько вы предложите? — улыбнулся я, наблюдая, как этот человек принимает все за чистую монету.

— Смотря по обстоятельствам! Мы можем напечатать сколько захотим?

— Если договоримся, то да.

— И даже малый тираж? — Глаза моего собеседника блеснули.

— Естественно, нет!

— Как так? Но почему?

— Я пишу книги, чтобы их читали, а не для того, чтобы они исчезали.

— «Исчезали»? — искренне удивился он. — Кто вам сказал, что они должны исчезнуть?

— Конечно, вы этого не сказали, но все же упомянули о том, что тираж может быть малым по вашему желанию.

— Совершенно верно! Если мы увидим, что книги на английском не найдут спроса, мы вообще откажемся их печатать. Это же ясно как Божий день!

— Вы серьезно?

— Да.

— У вас есть в Германии еще другие дела?

— Нет. Не скрою, что я переплыл океан только из-за ваших трех томов.

— Мне, право, жаль, но такое большое путешествие вы совершили зря. Книг вы не получите.

Я поднялся. Он тоже. Янки был не в состоянии скрыть свое разочарование. Он спросил:

— Я вас правильно понял, сэр? Вы не продаете «Виннету»?

— По крайней мере не вам. По одной я не уступлю никому. Кто хочет переводить одну или несколько книг, тому придется купить все!

— А если я прямо сейчас заплачу вам за эти три книги как за все?

— Тоже нет.

— Разве вы так богаты, мистер Май? — усмехнулся он.

— Отнюдь. О богатстве нет и речи. Могу говорить только о достатке, необходимом для содержания семьи, для работы. Но мне этого достаточно. А если вы в самом деле хорошо знаете мой роман «Виннету», то вам должно быть известно, что я всегда стремился не к богатству, а к возвышенному, прославляя лучшие человеческие качества. Следовательно, просто необходимо, чтобы мои книги находили настоящего издателя, а вы не можете быть таковым, в чем только что меня убедили.

По моему тону Душенька поняла, что от своего решения я не отступлю. Ей вдруг стало жаль янки. Он стоял перед нами с таким видом, будто с ним стряслась непоправимая беда. Он протестовал. Он приводил доводы. Он давал обещания. Но напрасно! Наконец, когда ничего не помогло, он сказал:

— Я все же не оставляю надежды, что еще получу от вас «Виннету». Я вижу, что миссис Май менее недоброжелательна. Посоветуйтесь с ней и дайте мне время переговорить с братом, моим компаньоном.

— Вы хотите еще раз явиться сюда? Это бесполезно, как бесполезна была и ваша теперешняя поездка, — подвел итог я.

— Приезжать сюда мне не нужно, ведь вы, насколько я понимаю, вскоре сами переправитесь на наш континент. Дайте мне какой-нибудь адрес в Америке и назовите день, когда я явлюсь к вам.

— Это тоже ничего не даст!

— Неужели вы можете знать это заранее?! А если после совещания с братом я сделаю вам предложение, которое будет больше отвечать вашим целям и желаниям?

Чувствовалось, что он весь напрягся в ожидании моего отказа. Внезапно я тоже почувствовал жалость к нему, но не имел права уступить чувству и изменить решение. Душенька бомбардировала меня умоляющими взглядами, а когда это не подействовало, схватила меня за руку. Тут я произнес:

— Хорошо, пусть будет так. Давайте найдем время, чтобы все обдумать. Моя жена вместе со мной еще никогда не была там, за океаном. Ей очень хочется посмотреть на чудесный Ниагарский водопад. Стало быть, мы на гудзонском пароходе поплывем сначала из Нью-Йорка в Олбани, затем по железной дороге поедем в Буффало, откуда до водопадов всего лишь час пути. В Ниагара-Фолс мы будем жить с канадской стороны, в отеле «Клифтон», где я…

— Знаю! Я знаю этот отель! — возликовал он. — Сейчас он в хороших руках. Это отель высшего ранга — тихий, аристократический, со всеми новшествами…

— Well! — прервал я на американский манер поток его словоизлияний. — Хорошо, если так. Значит, там вы нас и найдете.

— Когда?

— Сейчас точно не знаю. Лучше всего установите связь с администрацией этого заведения, чтобы она тотчас известила вас о нашем прибытии.

— Верно! Так я и сделаю.

На этом разговор был окончен. Еще несколько вежливых слов прощания, после чего этот визит, впоследствии сыгравший гораздо более значительную роль, чем мне казалось в тот момент, завершился. Душенька, естественно, осталась мной недовольна. Она очень склонна к состраданию, а жалостливый взгляд этого человека настолько запал ей в душу, что она еще несколько дней находилась под его воздействием. Она считала, что я вел себя с американцем недостаточно учтиво и даже недружелюбно.

— Почему ты так с ним разговаривал? — спросила она.

— Потому что он обманул меня, — спокойно ответил я. — Он не был откровенен. Знаешь ли ты, кто это?

— Один из двух несчастных сыновей той самой семьи, почти все члены которой кончили жизнь самоубийством.

— Да, конечно, это он, но тут есть и кое-что другое. Энтерс — это не его фамилия!

— Полагаешь, что он взял чужую?

— Да.

— Значит, считаешь его мошенником, аферистом?

— Нет, именно потому, что он не носит своей фамилии, он честный человек. Он стыдится ее! Предположу даже, что он отказался от нее только из-за моих трех томов «Виннету».

Она была так удивлена, что забыла задать мне очередной вопрос. Я продолжил сам:

— Допустим, я знаю его настоящую фамилию…

— Так скажи ее! — потребовала она.

— Это не кто иной, как Сантэр!

— Какого Сантэра ты имеешь в виду? Убийцу отца и сестры Виннету?

— Да. Человек, который был у нас, — его сын.

— Нет, это невозможно, невозможно!

— Так и есть!

— Докажи!

— Ты сама должна была легко догадаться.

— Неужели? Я знаю только одно: ты считаешь его лжецом, потому что он называет себя Энтерсом вместо Сантэра.

— Как глубоко ты ошибаешься! Если бы я сделал свой вывод только из одного этого, я был бы никудышным следопытом, гринхорном, просто недотепой! Прошу тебя, вспомни о том, что он нашел себе чтеца, чтобы сделать заметки. Сколько же он их делал и проверял?

— Полагаю, не один год.

— Прекрасно! А зачем?

— Из чисто литературных побуждений, чтобы найти сбыт книгам! Он сам сказал.

— Совершенно верно. Вот тут-то и начинается ложь, след которой ведет к его настоящему имени. Он сам признался, что занимался оптовой торговлей скотом и мясом. А ты знаешь, когда он прекратил заниматься этим бизнесом?

— Я слушала внимательно! Фирма была продана в прошлом году. Это он сказал еще врачу.

— И вдруг такое многолетнее «литературное исследование»? Ты в это веришь?

— Нет. Теперь больше нет! Ты знаешь, похоже, и я прозреваю. Возможно, он действительно никакой не книготорговец.

— Теперь ты на верном пути. Подумай о следующем: стоило ему услышать о моем «Виннету» от некого своего знакомого — он сразу же нанял человека, чтобы тот переводил и читал вслух все произведение. Неужели этот знакомый пересказывал ему подробно содержание всех трех томов?

— Конечно нет.

— Я тоже так думаю. И если он тотчас пригласил переводчика, чтобы самому вникнуть в текст поглубже, это значит, что даже то немногое, что он узнал, имело для него огромное значение и наверняка касается его личной жизни. Или ты думаешь, эти важные обстоятельства носили чисто «литературный» характер?

— Нет.

— А может, дело в книготорговле? — улыбнулся я.

— Тоже маловероятно.

— Во время чтения он делал заметки. Почему, зачем? Сомневаюсь, что просто для памяти. Он утверждал, что заметки помогли ему в его многолетних поисках на Западе.

— Может, он искал там своего пропавшего отца? — осенило вдруг Душеньку.

Я кивнул:

— Прекрасно, просто великолепно! Конечно же, своего отца! Я хотел разъяснить тебе все, но теперь это ни к чему, по крайней мере пока. Должен лишь обратить твое внимание на поспешность Энтерса, когда он пытался узнать расположение обоих мест, которые, как он выразился, «еще не смог отыскать». Я имею в виду Наггит-циль и Темную Воду.

— Похоже, все это из-за Сантэра. Вряд ли здесь замешан кто-нибудь другой. Может быть, даже наггиты тут ни при чем?

— Из участников событий на Нагтит-циль и у Темной Воды его мог интересовать только я один, поскольку роль остальных либо невелика, либо они уже мертвы. Но предполагать, что он из-за меня в течение нескольких лет обследовал Запад, было бы смешно! Своим визитом он доказал, что отлично знал, как и где меня искать. Что касается наггитов, то он уже прочитал, что они потеряны навсегда и ни один смертный не сможет их отыскать. Теперь, Душенька, еще одна важная деталь! Этот так называемый мистер Энтерс хочет купить моего «Виннету». Зачем? Чтобы перевести его, напечатать и распространить?

— Нет, чтобы помешать выходу книги на английском языке там, за океаном. Тут ты прав. И это ясно из его слов. Когда против всех своих ожиданий он услышал, что книги ему не видать, он просто не смог скрыть свой ужас! Там, в Соединенных Штатах, никто не должен узнать о прошлом и о деяниях его отца!

— Умница! Ты снова предваряешь мои мысли. Для меня это факт, в истинности которого я никоим образом не сомневаюсь. Он полагал, что сможет одурачить нас сумкой, набитой долларами, хотя из «Виннету» должен был бы знать, что я не клюну на такую приманку. Собственно, его визит и предложение просто-напросто оскорбление, на которое я должен был ответить по-иному.

— Значит, ты на меня сердишься?

— Сержусь? За что?

— За то, что из-за меня ты назначил ему еще одну встречу.

— О нет! Я дал уговорить себя вовсе не для того, чтобы продаться за низкие деньги, а потому, что есть веские причины с сего момента не упускать из виду обоих братьев Энтерс, или Сантэр. Ты ведь знаешь об обычае каждого опытного вестмена — никогда не поворачиваться спиной к опасности.

— Опасность? — насторожилась она. — Мне кажется, этот Энтерс, хоть он, весьма вероятно, и Сантэр — человек хороший.

— Мне тоже. Но разве олицетворение самой доброты не может однажды вдруг обернуться злом? Разве в болезненной настойчивости этого человека не таится нечто взрывное, чего стоит остерегаться? А его брат? Ты знаешь, братья никогда не имеют схожих характеров. У Ниагары мы познакомимся с ним поближе, а там будет видно, как вести себя, чтобы не вынудить их пойти по стопам отца. Доктор говорил вчера о демоне. И вот теперь этот демон добрался и до нас. А тяга Сантэров к самоубийству! Как видишь, интересное начало для нашего путешествия. А дальше будет еще интереснее!

— Ты в самом деле чувствуешь опасность?

— Нет. Я вижу только, что нам обязательно нужно пересечь океан, чтобы побывать на горе Виннету и познакомиться с Тателла-Сатой, Хранителем Большого Лекарства. Он пишет мне, что я должен спасти Виннету, а раз я должен это сделать, то опасностей для меня не существует. А ты что скажешь?

— Для меня тоже. Едем вместе!

— Тогда вперед и попутного нам ветра!