Он продрался сквозь кусты и поспешил на поляну. С той же быстротой я последовал за ним. Индеец и Душенька тотчас поднялись. Папперман молча набросился на кайова и уже занес было правую руку, чтобы ударить, но я резко перехватил ее и крикнул:

— Стойте, дорогой друг! Не стоит забывать, что в подобных случаях предписано делать джентльмену. Если два джентльмена имеют намерение подраться, то прежде они непременно должны представиться друг другу.

— Зачем это? Мы и так знакомы. Этот краснокожий мерзавец, которого вы называете «джентльменом», знает, что я Макш Папперман, а я знаю, что он вовсе не джентльмен, а просто краснокожий мерзавец. Потому я могу…

— Но вы ведь не знаете его имени. Этот джентльмен, собственно говоря не джентльмен, а леди и зовут ее, насколько мне известно, Какхо-Ото. Вот так!

Я освободил его руку. Папперман безмолвно уставился на меня, будто онемел.

— Какхо-Ото? Не джентльмен, а леди!

— Именно так.

— Значит, дочь вождя по имени Одно Перо, которая в те давние времена спасла вам жизнь?

— Да, это она.

Папперман глубоко вздохнул:

— Такое может произойти только со мной — со мной, Макшом Папперманом! Будь оно проклято, это чертово имя! Я посрамлен на все времена! Я исчезаю! Я стану невидимым! — Он развернулся и помчался прочь. Достигнув кустарника, он на миг обернулся и крикнул: — Мистер Бартон, эта милая шутка, похоже, на вашей совести!

— Почему? — спросил я.

— Вы ведь могли избавить меня от этого срама! Нужно было только сказать, что это не мужик!

— Раскрыть вам эту тайну? Нет, на это я права не имел. Я ведь дал вам понять, что кайова заслуживает доверия. Этого, по-моему, было достаточно. Почему вы мне не поверили?

— Потому что я осел! Полнейший идиот! Болван!

Он замолчал. Какхо-Ото с опущенными глазами стояла передо мной. Ее щеки пылали. Я притянул ее к себе, поцеловал в лоб и сказал на ее родном наречии:

— Благодарю тебя! Я думал о тебе и вспоминал, прежде чем встретил. Хочешь быть нашей сестрой? Моей и моей жены?

Она кивнула, а потом поспешила уйти. Душенька прежде всего поинтересовалась, почему Папперман хотел ударить индеанку. Нескольких слов было достаточно, чтобы она все поняла. Она от души рассмеялась и поблагодарила меня за то, что я раньше не раскрыл ей секрет кайова. Если бы я это сделал, то сегодняшней забавной неожиданности не приключилось бы.

Потом мы вернулись к палатке, у которой я развел маленький костер, а Душенька приготовила кофе. К нам подсели Папперман и Какхо-Ото. Оба старались казаться безразличными. Но старый вестмен принял допущенную им оплошность слишком близко к сердцу. Он исподтишка наблюдал за женщиной, которая теперь, при ближайшем рассмотрении, представлялась ему верхом совершенства. Неожиданно для всех он схватил ее руку, притянул к губам и невнятно пробормотал:

— И ее я хотел… ударить! Разве я сам не заслужил зуботычины?

На этом инцидент был исчерпан. Они стали лучшими друзьями. После завтрака собрали палатку. Теперь мы привязали шесты вдоль корпуса лошадей, а не поперек, поскольку Какхо-Ото сказала, что дорога к Дому Смерти очень узка. И действительно, временами она так круто вела вниз, что вскоре мы уже не могли двигаться дальше верхом и нам пришлось спешиться. Мы следовали вдоль узкого ручья, проточившего в земле глубокую расщелину. Через час мы наконец спустились вниз. Там мы обнаружили груду щебня и скальных обломков, свидетельствовавших о том, что здесь много веков назад произошел гигантский обвал.

— Мы добрались до Дома Смерти, — объявила Какхо-Ото, указав на камни.

— Это он? — удивился я. — Значит там, внутри, пещера?

— Да. Ее сделали люди. На самом деле никакого обвала не было. Идемте.

Вслед за индеанкой мы обогнули завал и остановились перед входом в пещеру, напоминавшим ворота. По бокам стояли высокие камни, шириной почти в два метра. Оказалось, что это рельефные фигуры вождей. В их волосах торчали орлиные перья.

— Но это ведь не Дом Смерти, то есть не место погребения, — заметил я, — а храм совета, на алтаре которого хранят «лекарство», пока не исполнится решение совета.

Какхо-Ото улыбнулась:

— Я знаю, но мы не можем сказать об этом простым людям, иначе место не будет считаться священным, как того желают вожди. Впрочем, здесь столько трупов, что название Дом Смерти подходит как нельзя лучше. Итак, войдем?

— Сколько отсюда до озера?

— До воды всего две сотни шагов.

— Тогда нужно быть осторожными. Могут появиться враждебные индейцы, которых едва ли сдержит запрет да и вообще они просто могут не знать о нем. Значит, прежде всего нужно спрятать лошадей и постараться не оставлять никаких следов. Только тогда мы войдем внутрь. Итак, для начала отыщем место, которое послужит для животных укрытием.

— Оно уже найдено, — решительно заявила Какхо-Ото. — Я нашла его, прежде чем покинула озеро, чтобы выехать вам навстречу. Идемте!

Она привела нас в ущелье, великолепно подходящее для наших целей. Воды и корма здесь было предостаточно. Мы расседлали лошадей и мулов, «захромали» 37 их, оставив с ними охранника, нашего доброго Паппермана. Он сразу же согласился на свою штатную должность, чтобы, как он выразился, «не ползать где попало». Все остальные вернулись к Дому Смерти.

Мы обошли окрестности, заметая за собой ветками следы. Дом Смерти был хорошо замаскирован кустами и деревьями, и ни один случайный путник не догадался бы, что за ним скрыт настоящий храм. Осмотревшись, мы обнаружили в указанном направлении зеркало озера, но скальный обрыв, ведущий к нему, оказался недоступен для спуска или подъема.

Потом мы перешли к осмотру самого храма. Пройдя ворота, мы очутились в весьма высоком помещении, с причудливыми стенами. Они стояли не отвесно, а под углом и представляли собой уложенные друг на друга гигантские плиты. В результате образовались ниши, служившие склепами для человеческих останков.

В центре зала располагался высокий каменный алтарь. Позже мы выяснили, что внутри его имелась полость, прикрытая тяжелой плитой. На ней были изображены рельефные фигуры: двенадцать орлиных перьев и двенадцать рук, крепко сжатых в кулаки. Причем руки чередовались с перьями. Сжатый кулак означает секрет, орлиное перо — знак вождя. Следовательно, только вожди имели право находиться возле алтаря и его тайна считалась священной. Плита была черной от копоти, потому что на каждом совете на ней зажигали огонь. Каких-либо сидений нигде не было видно.

Освещение этого странного храма показалось мне таинственным. Две трети его окутывала тьма. Скудный, едва пробивающийся свет сочился из стен. Кое-где плитняк вообще отсутствовал — и через эти отверстия проникало солнце. Но стены были чрезвычайно массивными, и конец длинных отверстий снизу нам был не виден. К тому же отверстия снаружи были тщательно замаскированы, чтобы никто не смог их заметить. Поэтому большая часть света терялась еще не достигнув внутреннего пространства храма. Подобное таинственное освещение я наблюдал в одной из гробниц египетских фараонов, но та была очень низкая. А этот храм у Озера Смерти имел такую высоту, что при взгляде вверх создавалась иллюзия бесконечности. В каждой из ниш притаились темные, сидящие на корточках мумии, в которых едва ли можно было узнать кого-либо; были тут и побелевшие, скрючившиеся скелеты, горки черепов и костей, не имеющих никакого отношения друг к другу.

Над каждой нишей прямо на камне были высечены контуры орлиных перьев — знак того, что останки принадлежали вождям.

Затхлости в храме не ощущалось, поскольку отверстий, по которым поступал свежий воздух, оказалось довольно много. Я заметил, что от одного отверстия или, так сказать, от одного «окна» к другому можно перебраться без особого труда. Хотя, наверное, сейчас это проделать трудно. Дело в том, что от «окна» к «окну» и от ниши к нише вели каменные ступени, которые когда-то достигали самого дна, но самые нижние, к моему немалому огорчению, отсутствовали. Их просто-напросто срубили. И проделали это совсем недавно, что было заметно по более светлой поверхности камня.

— Жаль, что там нет ступеней, — посетовала Душенька.

— Почему? — спросил я.

— Потому что я с удовольствием поднялась бы наверх.

— Да ты скалолазка!

Она в самом деле любила лазать по горам. В любой горной местности мне всегда приходится удерживать ее от этих порывов.

— Тиран! — заклеймила она меня. — Уж тебя-то я знаю: никто, кроме тебя, и не подумает забраться на самый верх! А тебе обязательно понадобится заглянуть во все эти ниши. Обязательно обследовать каждое «окно», чтобы узнать, что там, снаружи. Разве не так?

— Так. Хотя в каждую нишу я заглядывать не собираюсь. Но в том, что я просто обязан добраться до какого-нибудь из окон, я не сомневаюсь. Нам необходимо осмотреться сверху. Возможно, увидим что-нибудь важное.

— Но как ты доберешься до ступеней?

— Очень просто: соорудим лестницу.

— Вот это идея! — воскликнула она, захлопав в ладоши. — Сделаем лестницу, и сейчас же!

Выйдя из храма, я вырезал две длинные жерди и перекладины. Ремней у нас хватало, и вскоре лестница была готова. Мы вернулись в храм, приставили ее к стене. Наша конструкция доходила как раз до нижней ступени. С нее мы поднялись выше, а потом стали карабкаться дальше по торчащим из стены камням. Это было небезопасно. Любой такой камень, прежде чем довериться ему, необходимо было тщательно проверить. Так мы преодолели много ниш, внимательно осматривая их содержимое. Я не стану описывать все эти мумии и скелеты. Я не из тех, кто ради сенсаций смакует кровавые и ужасные подробности.

Забравшись довольно высоко, мы достигли окна, оказавшегося таким большим, что в нем можно было стоять в полный рост. Это и был ход наружу. Нам пришлось преодолеть немалое расстояние, пока мы не оказались на вершине искусственной горы. Перед нами открылась гладь озера. На всякий случай мы спрятались за камни: ведь окажись поблизости кайова или команчи, они тотчас заметили бы нас. И вовремя! Мы увидели довольно много индейцев, продвигавшихся верхом вдоль берега примерно в двухстах шагах от храма.

— Это сиу старого Киктахана Шонки, — определил я. — Юта либо уже проехали, либо еще не появлялись.

— Значит мы прибыли вовремя, — подала голос Душенька. — Теперь, пожалуй, стало опасно?

— Для них, но не для нас, — заметил я.

Молодой Орел был спокоен, но Какхо-Ото заволновалась:

— Я должна вас покинуть. Вы мне доверяете? Вы верите, что я не сделаю вам ничего дурного?

— Верим, — ответил я на ее родном языке. — Когда тебя ждать?

— Пока не знаю. Я хочу разведать, что там происходит. Потом я обо всем расскажу вам. Если ничего примечательного, то я приду не скоро. Если что-нибудь важное — быстро вернусь назад. Где мне вас искать?

— Там, где захочешь.

— Тогда я попрошу вас остаться у места стоянки лошадей. Не подвергай себя опасности! Не предпринимай ничего, а самое главное — не подкрадывайся к нам! Достаточно, что я охраняю вас. Мои глаза — ваши уши! Вы узнаете все, что смогу узнать я.

Я пообещал исполнить ее желание, после чего она удалилась. Мы же остались наверху, наблюдая за краснокожими. Прошло много времени, пока прошли все сиу. Почти сразу за ними появились юта. Мне украдкой приходилось наблюдать за этими недалекими, исполненными ненависти людьми, и на душе от этого у меня было скверно.

— Кто победит? — обратилась ко мне Душенька. — Они или мы?

— Мы, — уверенно ответил я. — Разве не видишь, что это не наша гибель, а наша победа?

— В чем же она выражается?

— Взгляни на них! Их медлительность, их поникшие фигуры, равнодушие и обреченность! А пустые мешки для корма животных, а седельные сумки?

— О чем ты?

Молодой Орел тоже обратил на меня вопрошающий взор. Я продолжал:

— У них нет провизии. Ни для себя, ни для лошадей.

— Но они обязательно получат ее от теперешних союзников — кайова и команчей.

— Ничего не изменится — все это ненадолго. Старые индейцы очень легкомысленны, даже больше, чем их юные соплеменники в прежние времена. Они думают только о прошлом и неспособны понять настоящее. Они привыкли ступать на тропу войны отдельными группами, а не все вместе. Такие группы легко содержать. Тогда хватало бизонов для охоты, а путь по травянистым прериям давал лошадям необходимый корм. Весной индеец заготавливал мясо на шесть месяцев, осенью — тоже на шесть. У них всегда имелись большие запасы пеммикана, а значит, они легко могли обеспечить себя провиантом на время длительных военных походов. Где теперь бизоны? Где другое зверье? Где сейчас тот индеец, что запасал в палатке мясо на долгие месяцы? Где лошади, что были раньше, на которых можно положиться в голод, мороз, зной или грозу? Все это кануло в лету. Кто сейчас полагает, что может вести себя по-старому, тот погиб. Мой «медвежебой» висит дома. Мой штуцер-»генри» и револьверы убраны в чемодан. Они отжили свой век. А чем занимаются Киктахан Шонка и Тусага Сарич? Они выступили в поход с огромным количеством воинов! С людьми и лошадьми, на которых нет и следа военных обычаев! Без достаточной провизии! Теперь они вынуждены вымаливать ее у кайова и команчей. А где их собственные запасы мяса и хлеба? У них их нет! А как они будут двигаться четырехтысячным отрядом без обоза! Откуда взять столько ежедневного провианта, лошадиного корма и воды для стольких безумцев? Их даже не надо отправлять на тот свет. Они сами погибнут от голода, холода и жажды, — все, все! Они готовы идти на нас, и мне кажется, будто я вижу не их тела, а лишь томящиеся души, обреченные на голод там, в их пустынной Стране Вечной Охоты!

— Уфф, уфф! — воскликнул Молодой Орел, которого, похоже, задели мои слова.

Душенька внешне оставалась спокойна. Рассудком она прекрасно понимала, что я прав, но ее добрая душа уже видела перед собой страдания четырех тысяч опускающихся людей. И наше участие в этом их падении делало ей больно.

Когда прошел последний юта, мы снова спустились вниз, тщательно спрятали лестницу, так что даже острый индейский глаз не смог бы ее обнаружить, потом вернулись к Папперману и нашим лошадям.

— Какхо-Ото была здесь, — сообщил тот. — Она поспешила оседлать коня и умчалась прочь. Куда — сказала, вы знаете.

Теперь мы разбили палатку и расположились поудобнее. Я твердо решил выполнить просьбу нашей подруги и не подвергать нас никакой опасности. В любом случае это было разумно, и мы спокойно остались здесь, в укрытии, стараясь лишний раз не шуметь и не двигаться. Наконец у меня выдалось время взяться за завещание Виннету и рассмотреть его. Я открыл пакеты, а потом мы вдвоем, Душенька и я, углубились в чтение тетрадей. О содержании я расскажу в другом месте, сейчас же я только замечу, что никогда прежде мы еще не читали ничего подобного и что сокровище, открывшееся нам на этих старых страницах, дороже и ценнее любых денег или драгоценных камней.

К вечеру явилась Какхо-Ото. Она сообщила, что кайова, команчи, юта и сиу собрались теперь вместе силой в четыре тысячи человек, по тысяче от каждого племени. Итак, наши догадки подтвердились. Первую половину дня они ели, вторую начали совещаться. После длительного противостояния объединение племен фактически уже произошло, так что долгих совещаний не требовалось.

— Так состоится ли главное совещание? — уточнил я.

— Да, оно все же будет, — кивнула индеанка.

— Когда?

— Ровно в полночь.

— Если бы я мог присутствовать на нем, но так, чтобы меня никто не видел!

— Нет! Отсюда — никуда! Слишком опасно! — Эмоциональная Душенька категорично всплеснула руками.

— Почему опасно?

— Если они тебя схватят, ты погиб! Я, как твоя жена, все время вынуждена следить за тобой, чтобы ты хотя бы остался в живых!

Какхо-Ото улыбнулась. Я тоже изобразил что-то похожее на улыбку и спросил Душеньку:

— Но если теперь окажется, что это не опасно?

— Тогда я пойду с тобой и проверю! Быть вестменом-холостяком искусство не великое. А вот быть женатым вестменом — это да! Если мы, женщины, вдруг подслушаем чей-нибудь разговор, то вокруг сразу разгорается страшный ажиотаж. Но когда господа мужчины ползают круглые сутки по лесу, чтобы подслушать индейцев, все считают это, во-первых, делом необходимым, а во-вторых, еще и смелым, геройским поступком. У меня на этот счет есть одна хорошая мысль, которая сделает опасное подслушивание совершенно ненужным.

— Какая?

— Какхо-Ото сама примет участие в главном совещании и расскажет нам потом, о чем там говорилось.

Тут я не выдержал, громко рассмеялся и ответил:

— И это «хорошая» мысль? Да это же глупость чистейшей воды! Никогда ни одно существо женского пола не имело и не имеет право участвовать в совещании такого ранга!

— В самом деле нет?

— Нет!

— Какой позор вам, мужчинам! Но мы любой ценой должны узнать, что там скажут! Как мы это сделаем?

Тут индеанка снова улыбнулась, ответив:

— Вам все же придется самим пойти на это собрание.

— Нам? Нам обоим? — не поверила удивленная Душенька.

— Да.

— Подозреваю, что лично мне уж никак не в качестве женщины…

— Все будет тайно. Никто вас не увидит. Вожди войдут в Дом Смерти. Шаман команчей хочет так, да и шаман кайова согласен с ним. Они утверждают, что Дом Смерти еще тысячу лет назад был Вигвамом Совета верховных предводителей, станет он им и теперь. Но все же это место захоронения вождей и женщинам под страхом смерти запрещено появляться там, да и простым воинам тоже.

— Невероятно! — оживилась Душенька. — Значит, они войдут в Дом среди ночи?

— Да, чуть раньше, потому что церемония должна начаться ровно в полночь.

— Значит, мы должны проникнуть туда заблаговременно, возможно в одиннадцать.

— Но без тебя.

— Почему?

— Ты ведь только что сама слышала, что женщинам вход туда строго запрещен под страхом смерти. Это слишком опасно. Твое участие в ночной авантюре совершенно исключено.

— Ого! Тогда я отказываюсь подчиниться! Если ты сейчас же не возьмешь свои слова назад, то я сама пойду к Дому Смерти, спрячусь и подожду там до полуночи, чтобы подслушать не только индейцев, но и вас.

— И где же ты собираешься спрятаться?

— Этого я не знаю.

— Но должна знать.

— Уже заранее?

— Конечно! Легко сказать «я спрячусь». Подходящее место найти не так просто, на это потребуется время, а его у нас не так много. Мы еще не знаем, сколько человек явится сюда…

— Знаем, — вмешалась Какхо-Ото. — Придут Кикта-хан Шонка, Тусага Сарич, То-Кей-Хун и Тангуа, четыре верховных вождя, а кроме них — два шамана кайова и команчей и еще пять младших вождей от каждого из четырех племен. Также разрешено присутствовать нескольким простым воинам: они должны принести хворост и старика Тангуа, который не может идти. Каждое племя зажжет собственный костер совета. Общий для всех огонь разожгут на алтаре, который позже примет «лекарства» всех вождей, до тех пор пока все, что решится на совете, не будет исполнено.

— Значит, мы можем предположить, — подхватил я, — что присутствовать будет по меньшей мере человек тридцать. Как они разделятся и где усядутся, нам пока неизвестно. В нижней части Дома нет ни одного угла, где мы могли бы остаться незамеченными. Там вообще нет ни единого предмета, за которым можно спрятаться, — есть только алтарь, вокруг которого они соберутся.

— Так давайте спрячемся наверху! — воскликнула Душенька, удивившись собственной сообразительности. — С помощью лестницы. В нишах, отдушинах, углублениях…

— Совершенно верно, — кивнул я. — Но об огне ты не забыла?

— О чем ты?

— О чем? Ну и вопрос! Там можно задохнуться от дыма или выдать себя кашлем. Не забывай, они разожгут пять костров! Огонь будут поддерживать сучьями и хворостом. Окажись материал недостаточно сухим, поднимется такой чад, что там, наверху, где ты хочешь спрятаться, мы и минуты не выдержим, если не отыщем местечко, в котором нас не достанет никакой дым.

— Думаешь, там есть такое?

— Надеюсь. Ты права: надо подняться наверх. Но не слишком высоко, иначе мы ничего не услышим! Надо узнать направление ветра и прикинуть силу тяги. Вход дома открыт, все оконные отверстия сквозные, значит, тяга должна быть хорошей. Но в какую сторону пойдет воздушный поток? Предлагаю испытать. До сумерек у нас еще четверть часа. Идемте скорее внутрь, разожжем огонь и посмотрим, куда потянет дым.

— Вот тут-то нас и сцапают! — вставил молчавший до этого Папперман.

— Там никого нет, — уверила Какхо-Ото. — Можно не опасаться.

Мое предложение было принято. Мы отправились к постройке, собрав по пути сухие сучья. Снова вытащили лестницу. Папперман остался внизу раздувать огонь, а мы вчетвером поднялись наверх, наблюдая за медленно разливающимся по всему храму дымом. Обнаружив подходящее для нас место, мы спустились вниз, чтобы погасить огонь и тщательно уничтожить его следы. Когда мы вернулись к месту нашей стоянки, Какхо-Ото попрощалась с нами. Пока моя жена готовила у костра ужин, мы растопили медвежий жир и сделали несколько маленьких свечек. Карабкаться в темноте по торчащим из стены ступеням, да еще без какой-либо опоры и перил, было все-таки опасно. Каждый неосторожный шаг грозил падением. Потому я и хотел подняться один, вместе с Молодым Орлом. Душенька, собственно, была бы там лишней, к тому же она все равно не поймет ни слова из переговоров, которые, естественно, будут вестись на индейских наречиях. Но она больше боялась за меня, чем за себя, и была убеждена, что в ее присутствии я стану вести себя гораздо осторожнее.

Ближе к одиннадцати мы отправились в путь и дали Папперману наказ, если утром он нас не дождется, осторожно провести разведку. Мы прихватили с собой револьверы, хотя и не думали, что они нам пригодятся.

Подъем оказался тяжелее, чем раньше, поскольку пришлось тянуть за собой лестницу. Я лез первым, за мной — Душенька, Молодой Орел — позади. Наконец, добравшись до самого верха, мы спрятали лестницу в глубокой выемке, погасили свечки и вылезли наружу.

Над нами нависал купол звездного неба. Ярко сияла луна. Матово-серебристый свет исходил от зеркала озера, застывшего в обрамлении береговых зарослей.

Долго ждать нам не пришлось — вскоре мы заметили медленное движение расплывчатых фигур индейцев. Многие тащили связки дров и хвороста. Мы насчитали тридцать четыре человека. Разглядели мы и носилки, на которых несли вождя кайова. Дождавшись, пока последний индеец не исчезнет внутри храма, и мы проскользнули внутрь, погрузившись в кромешную тьму.

Снизу доносился едва различимый таинственный шорох. Никто не разговаривал. Похоже, все было заранее и подробно спланировано. Вдруг внизу вспыхнула искра, потом еще и еще. Появились маленькие огоньки, и вскоре запылали четыре костра, образовав квадрат, в середине которого возвышался алтарь. Вокруг каждого костра расположилась группа индейцев во главе с вождем. Дым не причинял нам беспокойства, исчезая через отверстия с противоположной стороны. Свет огня едва-едва пробивался наверх, и в мерцании пламени все пришло в движение: ниши, мумии, скелеты, кости… Душенька схватила меня за руку и прошептала:

— Как все необычно! Это пугает меня!

— Хочешь уйти? — улыбнулся я.

— Нет, нет! Ведь такое никогда не повторится. Подумать только, мы как будто в аду!

Слова ее не были преувеличением, но я уточнил, что мы в чистилище. Фигуры внизу были жалкими душами, собравшимися вершить свое последнее черное деяние. Пока я об этом раздумывал, прозвучали первые слова:

— Я Ават-Това, шаман команчей. Я говорю: пришла полночь!

— Я Онто-Тапа, шаман кайова. Я возвещаю о начале переговоров! — вторил ему другой голос.

— Пусть начнутся! Пора начинать! — по очереди произнесли другие вожди.

Мы и теперь не могли узнать лиц говоривших — мы видели только их фигуры и слышали голоса, доносящиеся и в самом деле как из преисподней. Тем временем к алтарю подошел шаман команчей и произнес:

— Я стою перед священным хранилищем «лекарств». В храме нашего старого, знаменитого брата Тателлы-Саты висит гигантская шкура давно вымершего серебристого льва, на которой написано следующее: «Храните ваши „лекарства“! Бледнолицый переправится через Большую Воду и преодолеет широкие прерии, чтобы забрать их у вас. Если он хороший человек, он принесет вам настоящую благодать. Если нет, то от него придет великое горе во все ваши поселки и вигвамы!»

Потом к алтарю вышел шаман кайова.

— А рядом со шкурой серебристого льва висит шкура большого военного орла, на которой написано: «Потом появится герой и назовут его Молодым Орлом. Он три раза облетит Скалу Лекарства и снизойдет к вам, чтобы вернуть все, что отнял бледнолицый». Я спрашиваю вас, верховные вожди четырех союзных племен, останетесь ли вы верны решениям, которые были приняты вами сегодня?

— Будем верны, — прозвучало в ответ.

— И вы готовы сложить здесь ваши «лекарства» под залог, чтобы все, что вы будете делать, исполнилось?

Раздалось громкое многоголосое «да!».

— Тогда несите их сюда и оставьте здесь!

Вожди так и сделали. Даже Тангуа заставил поднести себя к алтарю, чтобы собственной рукой возложить на него «лекарство». Киктахан Шонка посетовал:

— Здесь лишь половина. Другая потеряна в пути, когда Маниту отвернул от меня свой взор. Скоро он снова обернет ко мне свой лик, чтобы уберечь от потери и этой половины. Груз моих зим тянет меня к могиле. Неужели мне после смерти суждено остаться без «лекарства» и быть обреченным на вечные скитания? Хотя бы ради моего спасения я должен сделать все, чтобы сдержать сегодняшнее обещание!

Индейцы подняли плиту с алтаря, а потом, когда все «лекарства» были спрятаны внутри, снова положили ее на место. Затем сверху наложили хворост и разожгли костер. Естественно, по-индейски: появился лишь маленький огонек, едва поглощающий кучу дров, которые постоянно подкладывали назначенные заранее воины. Это был костер совета, возвестивший о его начале.

Собрание проходило очень торжественно. Конечно, все началось с церемониальной трубки мира. Несмотря на то, что вожди и раньше уже неоднократно совещались, речи лились рекой. Кое-какие даже можно было назвать образцом индейского ораторского искусства. Мой мозг лихорадочно работал, чтобы не упустить ни единого слова. Результат переговоров оказался следующим: четыре племени планировали нападение у горы Виннету на лагерь апачей и их союзников, в результате чего праздник чествования вождя апачей должен быть сорван. Одновременно они надеялись завладеть большой добычей и всеми сокровищами, которые сейчас потоками стекались в этот лагерь — ведь почитатели Виннету добровольно сдавали наггиты и другие драгоценные металлы. Их жертвовали целые племена, кланы или просто энтузиасты почитатели.

Индейцы намеревались остаться здесь, у Темной Воды, еще несколько дней, чтобы отдохнуть от долгой, утомительной поездки, а потом совершить марш к некому месту, которое называли Долиной Пещеры. Эта долина лежала вблизи горы Виннету и могла, как утверждалось, скрыть такое большое количество воинов. Оттуда, из укрытий, они и должны будут потом напасть на апачей и их друзей.

После принятия решения все замолчали, но продолжали сидеть глядя в костер, пока в ночи не растворился последний уголек. Индейцы покинули храм так же, как и вошли: тихо, неторопливо, один за другим.

Душенька перевела дух:

— Ну и вечер! Ну и ночь! Такого я никогда не забуду! Что будем делать теперь?

— Спустимся и заберем «лекарства», — ответил я.

— Разве мы имеем на это право?

— Нам никто не запрещал. Конечно, ни один индеец не рискнул бы прикоснуться к ним. Для нас же это просто вынужденная необходимость.

Молодой Орел все слышал, но ничего не сказал. Мы снова зажгли свечки, вытащили лестницу, после чего осторожно спустились вниз. Тут юный апач обратился ко мне на своем родном наречии:

— Ты в самом деле хочешь их забрать?

— Да, безусловно, — ответил я. — Они — сила в моих руках, причем огромная и благословенная!

— Понимаю. Но я индеец и прекрасно знаю значение и неприкосновенность талисманов — лекарств», которые лежат здесь. Знаешь ты, что подсказывает мне мой долг?

— Догадываюсь. Ты должен помешать мне даже прикоснуться к ним. И можешь даже применить силу. Но разве я намереваюсь осквернить их, посягнуть на их святость, повредить?

— Нет. Таких намерений у тебя нет. Ты Олд Шеттерхэнд, а я просто мальчишка. Борьба с тобой грозит мне смертью. И все же я прошу тебя выслушать одно условие.

— Хорошо.

— Если ты хочешь быть бледнолицым посланцем серебристого льва, являющегося нам, чтобы забрать наши «лекарства», то позволь мне тогда стать посланцем военного орла, который спустится с горы Виннету, чтобы вернуть «лекарства» своим братьям!

— Ты сможешь?

— Если ты решишь, то смогу.

— Летать?

— Да.

— Три раза вокруг горы?

— Да.

Настал кульминационный, даже великий по своей значимости момент! Он заговорил о полетах. Он так уверял, что сможет их совершить, что у меня вскоре не осталось никаких сомнений. Он имел в виду самый настоящий физический полет. Но я думал и о полете духа, который он, представитель помолодевшей нации, должен был совершить, если хотел вернуть утерянные за многие столетия «лекарства». И я испытывал огромное, можно даже сказать — святое к нему доверие.

— Я верю тебе. А сейчас возьму их, но передам тебе по первому твоему требованию.

— Тогда твою руку!

— Вот она!

Крепкое рукопожатие решило исход дела.

— Так возьми их! — произнес он и взялся за плиту, чтобы помочь мне отодвинуть ее. Она все еще была горячей.

Когда я забрал «лекарства» из открытого алтаря, мы задвинули плиту на прежнее место, а потом покинули храм. С этого момента наше пребывание у Темной Воды завершилось. Мы пробыли здесь совсем немного, но результатами были полностью удовлетворены.