Стол был накрыт на четыре персоны, но в зале имелись столы и на шесть человек. Кроме того, у одной из стен устроители веселья соорудили невысокую эстраду.
      Волков и его супруга расположились довольно далеко от Юмашевой. К тому же ей пришлось бы каждый раз оборачиваться, чтобы посмотреть на них. "Ладно, вечер еще не окончен", - снова подумала Гюрза. Устроители не придумали ничего лучше, как выбрать для застолья зал, где выставлены эскизы художника Иванова к "Явлению Христа народу". Осматриваясь, Гюрза увидела несколько знакомых лиц. Вон артист, известный всей стране и всей питерской милиции Центрального района.
      Последней он был известен своими чуть ли не еженедельными залетами в "истории". Эта знаменитость обладала удивительным талантом вляпываться в правонарушения. Пьяные скандалы с его участием стали бесконечным сериалом, главные зрители которого - патрульно-постовая служба.
      Кроме того, его постоянно задерживали за отправление естественных надобностей в неположенных местах, брали вместе с продавцами "травки", когда он заходил к ним купить коробок, и вытаскивали из постелей жриц любви. Ну а отделывается он легко - благодаря всенародной любви. Артист этот - личность скорее комическая, хотя он и в сорок лет по-прежнему оставался героем-любовником. А вон того гостя никак не назовешь комическим. Этот невысокий, широкоплечий господин с азиатскими глазами являлся одним из самых опасных людей в городе. Если б раскрыли все питерские громкие заказухи последних лет, то оказалось бы, что к половине из них он так или иначе причастен. Гюрза задумалась: "Как же называется его должность в городском правительстве? Кажется, что-то такое по недвижимости..."
      - Раз уж я сегодня без жены, - услышала она шепот наклонившегося к ее уху Аркадия, - то этим надо пользоваться, как думаешь? Пока я тебя ждал, мне удалось рассмотреть одну артисточку, пробежавшую мимо. Она, вероятно, спешила к месту репетиции или, прости, господи, за грешные мысли, переодевания. Так что ты не обидишься, если я вдруг исчезну ненадолго?
      - Даже обрадуюсь. У меня на тебя появился еще один компромат. Будет, чем прижать тебя на допросе.
      - Ох уж этот ваш милицейский юмор. Так и инфаркт заработать можно.
      До этого момента они были одни за столиком, но теперь к ним присоединилась парочка, с которой они уже раскланивались где-то по пути. Какой-то чиновник из мэрии с супружницей. Оставалось только надеяться, что супруги не из болтливых...
      ***
      Пока Гюрза веселилась в Русском музее, в городе происходило множество разных событий; одно из них - на улице Разъезжей. Там, в "Жигулях", припаркованных у тротуара, сидел, читая газету, мужчина лет сорока. Его очки с тонкой, едва заметной на лице оправой, были "на даль", и при чтении их лучше было бы снять, тем более что мужчина не изображал, а действительно читал газету. Но ему приходилось то и дело отрываться от строчек, чтобы бросить взгляд на входные двери четырехэтажного здания на противоположной стороне улицы. Входные двери почти не знали состояния покоя, постоянно кто-то входил, кто-то выходил - здание представляло собой муравейник офисов.
      Любого другого подобное времяпрепровождение раздражало бы, но человек в "Жигулях" чувствовал себя комфортно - ситуация привычная, рабочая.
      За час, проведенный в машине, он уже прочел одну газету и теперь взялся за другую, за "Комсомольскую правду". Ждать придется еще где-нибудь с полчаса. Контора, в которой трудится его "клиент", заканчивает работу через двадцать минут.
      Машина "клиента" - "Форд" девяносто девятого года выпуска, цвета "металлик", с тонированными стеклами - поджидала владельца метрах в двадцати от входа в здание и метрах в пятнадцати от "Жигулей". Владелец, как убедили вчерашние наблюдения, - барыга, весь на дешевых понтах.
      На кнопку коробочки-брелока жмет уже с крыльца. Или красуется перед девочками, или в детстве не доиграл в игрушки. Хороший "клиент", и лайбла его хороша, новье. Даже если сегодня на него что-то найдет и он приставит брелок вплотную к охранному блоку, сигнал все равно записать удастся, расстояние позволяет. Если он, конечно, не додумается обернуть брелок фольгой. Вот удивил бы!
      Действительно удивил бы, так как, судя по его лицу, он не может знать, что радиосигнал распространяется во все стороны. Судя по его лицу, он должен верить, что сигнал, подобно лазерному лучу, протягивается от брелока, зажатого в его клешне, к...
      Человек в "Жигулях" отложил газету, поправил на носу очки, открыл бардачок и включил прибор под названием "кодграббер". Владелец "Форда" показался в дверях раньше, чем ожидалось. Как и вчера, за его локоть цеплялась хохочущая девица.
      Спустившись с высокого крыльца, "клиент" запустил руку в брючный карман и тотчас же извлек оттуда небольшую черную коробочку. Затем надавил пальцем на кнопку - и его друг ответил преданным писком и подмигиванием.
      Ну вот и все, сигнал записан. Человек в "Жигулях" снова поправил очки и закурил. Надо дать "клиенту" отъехать без помех. На сегодня с ним закончено. Хотя, может, и не закончено. Если применен динамический код, придется сегодня расшифровывать запись, возиться с компьютером.
      Впрочем, вряд ли... Человек в очках невольно улыбнулся при мысли о том, что научился почти безошибочно определять по машине, облику и физиономии владельца его "потолок". То есть тот класс сигнального устройства, на который может дать себя уговорить "клиент". "Потолок" этого бобра - класса "эм-эс триста". Так что можно считать сигнализацию "Форда" отключенной...
      Осталось лишь пропеть вслед уехавшему "клиенту": "Так, значит, завтра. На том же месте в тот же час". Правда, час будет не тот же, надо с утреца приехать. Дел завтра - самое большее на минуту.
      Да нет, что там делать минуту? Леха ставится ко входу на случай "если вдруг". Отсчет времени можно начинать с момента подхода к лайбе "клиента", то есть с отключения сигнализации, код которой уже известен. А потом сесть за руль, сунуть болванку в замок зажигания, спрятать полученный слепок ключа в карман, осмотреться, где какие наставлены противоугонки, вылезти, закрыть дверцу - от силы полминуты.
      И уводить лайбу отсюда будет удобно. Здесь просто шикарное место, всегда полно машин, где чья, кто к какой подходит - не уследить, да и не следит никто. Хорошее место, а время потом можно выбрать...
      Человек в очках щелчком отправил окурок в уличную грязь и завел свой застоявшийся "жигуль".
      ***
      А в Русском музее все завертелось... Выпущенные из какого-то запасника, в зал ворвались шустрые мальчики и девочки - и те и другие в униформе, напоминавшей обмундирование "суворовцев".
      Они забегали, что-то принося, унося, предлагая, открывая... Захлопали пробки от шампанского, зазвенели тарелки, и люди за столами оживились.
      Гюрза, взглянув на Аркадия, прошептала ему на ухо:
      - Видишь за соседним столиком лысого мужика в бабочке, а с ним рядом толстая корова?
      Аркадий молча кивнул. Мужик этот, худой и невзрачный, был, если уж уточнять, не лысый, а с внушительными залысинами.
      - Не знаю, кто он теперь, - продолжала Юмашева, - но три года назад ходил в депутатах, работал под правозащитника. Его раз повязали на Московском вокзале, где он "снимал" мальчиков себе на вечер. Выяснилось, что он лидер со стажем и на Московском завсегдатай. Конечно, он стал размахивать депутатскими "корочками", и его, конечно же, отпустили.
      - Он нынче уже не депутат, не прошел, - сообщил всезнающий Аркадий. Теперь он коммерсант, довольно крупный, а толстуха - жена его. Они, надеюсь, счастливы в браке.
      На подиуме появился представительный господин с микрофоном в руке, с лицом заправского весельчака. Тоже, кстати, довольно известный и вполне узнаваемый артист развлекательного жанра. Он-то и напомнил с шутками и прибаутками, зачем они все здесь собрались. Потом рассказал анекдот. После чего, указав на стены, продекламировал:
      Мольбертом и кистью владеет будь здоров
      Крутой живописец Андрюха Рублев!
      Легко нарисует хоть тонну селедки
      Нормальный художник Кузьма Петров-Водкин!
      Снова над ухом зазвучал шепот Аркадия:
      - Это, конечно, не Якубович, но из местных развлекал - один из самых высокооплачиваемых.
      Хотя стишки - явный плагиат...
      Между тем конферансье, посчитав, что начало веселью положено и публика заведена, провозгласил тост за дальнейшее процветание фирмы. И тотчас же все поднялись с бокалами в руках.
      Затем конферансье сменили артисты - клоуны из нашумевшей в перестроечные годы шоу-группы "Лицедеи". В желудки опустились первые куски еды (понятно, отборной, первосортной), и по пищеводам вновь заструилось полусладкое шампанское. Клоуны же тем временем завывали, улюлюкали и подпрыгивали.
      После клоунов чередой пошли: тот же конферансье со своими анекдотами и балагурством, люди, отрывающиеся от столов и выходящие на сцену, чтобы поздравить преуспевающую фирму, все новые и новые артисты, выбегающие из соседнего зала; в основном это была неунывающая попса питерского разлива, то есть коллективы вроде группы "Сто пудов". Созданное ими настроение поддерживали мастера разговорного жанра, зачитывавшие юморески (главным образом почему-то высмеивались "новые русские"), В какой-то момент Юмашева спросила:
      - Аркадий, ты тоже должен поздравить юбиляров?
      - Нет. Не хочу и не буду.
      - А тебе нравится все это?
      - Еда нравится. Должен признаться, что моя жена совсем не умеет готовить. - В подтверждение своих слов Аркадий снова склонился над тарелкой.
      А Гюрза уже насытилась - во всяком случае, есть больше не хотелось. К тому же у нее испортилось настроение. Ей тошно было смотреть на стены, на которых обессмысленными сейчас окнами в иную жизнь висели картины Иванова и других представителей русского реалистического искусства. Столетие назад художники не предполагали, что пишут картины, под которыми будет веселиться новое русское купечество.
      "А ведь среди присутствующих наверняка есть люди верующие, - подумала Гюрза, - интересно, они-то что сейчас чувствуют? Все-таки картины Иванова картины религиозного содержания.
      Даже меня все это коробит, хотя я и считаю себя атеисткой..."
      В конце концов Гюрза решила, что ей следует уйти. Да, не стоит насиловать себя ради приличной или какой-то неясной перспективы. Ей захотелось уйти отсюда - и она уйдет. Действительно, что ее здесь держит? Ведь она уже добилась - они представлены и официально знакомы. Получится ли у них сегодня разговор наедине? Наличие супруги не позволяло со всей определенностью ответить "да". Вполне возможно, жена что-то заподозрила (женская интуиция) и теперь не отпустит благоверного от себя. Впрочем, главное сделано: он ее видел, слышал, почувствовал. И если флюиды - или то, что вместо них, - "работают" не только в одном направлении, то...
      - Посмотри, это она, - неожиданно прошептал Аркадий.
      - Кто? - Гюрза, переключившись со своих мыслей на вопрос Аркадия, не сразу поняла, о чем речь.
      - Девочка, о которой я говорил. Сегодняшняя альтернатива жене. Третья слева.
      Под трехаккордный шлягер о неразделенной любви в исполнении неизвестного Гюрзе певца на эстраде задирал ноги кордебалет из шести девиц.
      Юмашева отыскала третью слева. Наряд, состоявший из одних трусиков снизу и перьев сверху, позволял оценить танцовщицу в полной мере.
      - Так дерзай! - усмехнулась Гюрза. - Я отпускаю тебя на свободу. Видишь ли, я сама сейчас исчезну и, может быть, уже не вернусь.
      - Понимаю, - кивнул Аркадий.
      - Значит, ты не обидишься?
      - Да что ты! Я надеюсь, и девочка не обидится на мое нескромное предложение подвезти ее до дома.
      Они провели за столом уже достаточно времени, так что вполне можно было подняться и выйти из зала, - во всяком случае, это не выглядело бы верхом неприличия. И многие из гостей действительно вставали и отправлялись на перекуры, чтобы обсудить свои дела в тишине других залов.
      Гюрза поднялась со стула, вышла в соседний зал, но и здесь было шумновато, поэтому она сразу же перешла в следующий. Там было тихо и безлюдно, присутствовала лишь женщина пенсионного возраста, сидевшая на служебном стуле с книгой в руках. "Конечно, одна из служительниц, ее обязали охранять в этот вечер картины и музейное имущество от разгулявшихся гостей", - догадалась Гюрза. Оторвавшись от книги, служительница окинула Юмашеву внимательным взглядом и вновь вернулась к страницам. В глазах пожилой дамы Гюрза без труда прочитала все, что та о ней думала.
      Конечно же, музейной надзирательнице очень хотелось произнести что-нибудь вроде: "Никогда не думала, что доживу до такого". Однако она сдержалась - на работе ведь.
      Гюзель подошла к одной из картин. Улыбающаяся, очень красивая женщина восточного (как и она сама) типа за арфой. "Арф сегодня мы так и не дождались, и никто их сегодня не дождется", - промелькнуло у Юмашевой. Она наклонилась к табличке. Д.Г.Левицкий "Портрет Алымовой". Ну да, и фамилия с восточным оттенком.
      "Наверное, она боготворит свой музей, - думала Гюрза, - приравнивает его к храму, и сегодняшний вечер вызывает у нее душевные муки. Вряд ли ее успокоит напоминание о том, что и сто лет назад купчины гуляли так же, а новые от старых мало чем отличаются. Так же сорят деньгами, так же чудят, так же любят дешевые эффекты и понты.
      И наверняка найдутся среди них знаменитые меценаты, новые Саввы Морозовы и Третьяковы.
      Кто-то поможет нынешним художникам, кто-то захочет основать галерею своего имени..."
      - Вы знаете, я с вами абсолютно согласен.
      Гюрза оглянулась. Это был он, один. Что ж, интуиция и на этот раз ее не подвела.
      - В чем согласны? - задала она вполне уместный вопрос.
      - В том, что во всем должен быть выдержан стиль. К вечернему платью не подходят кроссовки.
      Под смокинг не надевают свитер. В здании эпохи классицизма не следует распевать популярные песенки, сопровождая их подскоками и ужимками.
      Нарушена гармония, единозвучие... Вот в этом я с вами совершенно согласен.
      - Вы, наверное, решили, что умеете читать мысли?
      Не сговариваясь, они направились ко входу в следующий зал - он находился еще дальше от эпицентра веселья.
      - К счастью, я этим даром не владею, иначе давно утратил бы остатки оптимизма. Рискуя свернуть шею, я несколько раз взглянул на вас. Оказалось достаточно, чтобы понять, как вы оцениваете происходящее. Потом последовал ваш стремительный уход из зала.
      - Я собираюсь и вовсе уйти. Потому что уверена: продолжение этого вечера будет еще более обременительным. Для меня, разумеется.
      - Да, понимаю вас. Мне, к сожалению, придется высидеть до конца. За моим столом, помимо супруги, находится еще один человек, и он тоже с женой. Мне с ним еще договариваться о моем показе в "Октябрьском". Вам можно будет прислать приглашение?
      - С удовольствием приму. Вы хотите направить его по служебному адресу или домой?
      - Я могу оставить приглашение на ваше имя у администратора, а вам об этом сообщу по телефону - по домашнему или служебному. Как вы скажете, так и сделаю.
      - Тогда запишите домашний телефон.
      Он записал, а потом она... Любая другая ни за что не поступила бы так, как поступила Гюрза.
      Другая побоялась бы, что может вспугнуть мужчину, но она, Гюрза, порой сама себе удивлялась.
      - Вы же, Иван, - она впервые назвала его по имени и почувствовала, что ей приятно выговаривать его, - человек обеспеченный, не так ли?
      - Не скрываю этого.
      - А я не скрываю того, что возглавляю ассоциацию женщин-милиционеров России, входящую в международную ассоциацию женщин-полицейских. Вас не утомили длинные названия?
      - Ничуть.
      - Тогда продолжу и скажу следующее: скоро мы проведем конференцию в Петербурге, и я отвечаю за ее организацию. К сожалению, как обычно, не хватает средств. Так что если у вас возникнет желание посодействовать сотрудницам органов, то позвоните мне, и я сообщу номер счета.
      - Да, конечно, буду рад, - пробормотал Иван, явно обескураженный.
      Ох, любила Гюрза озадачивать, поражать, шокировать... Волков, конечно же, ожидал, что их беседа, если продолжится, потечет по канонам романтического жанра: туманные намеки, недосказанности, всякие милые забавности, создающие атмосферу непринужденности... А она вдруг заговорила о сугубо прагматическом - о деньгах.
      И сейчас он, конечно, думает: "А не для того ли она искала встречи, чтобы изыскать средства на нужды своей организации?"
      "Тогда еще один неожиданный поворот, господин кутюрье", - мысленно усмехнулась Гюрза.
      - Скажите, Иван, а вы никогда не думали о том, что милицейская форма придает женской сексуальности особый, интригующий оттенок, подогревает мужские фантазии? Вы могли бы создать на эту тему оригинальную композицию. Скажем, составить ансамбль: короткая синяя юбка и пиджак, стилизованный под форменный ментовский.
      А на голову - кокетливую пилоточку.
      На сей раз Гюрзе не удалось обескуражить собеседника. Волков улыбнулся:
      - Увы, идея не нова. Многим мужчинам нравятся женщины в форме, и модельеры это используют на всю катушку. Есть в этом элемент садомазохизма, не находите?
      ***
      Дверь в их зал распахнулась, и вошли трое смеющихся мужчин. Кроме того, стало видно, что и в соседнем зале - там, где сидела музейная тетка, - появилось немало смеющихся и улыбающихся гостей. Судя по всему, в "пиршественном" зале объявили нечто вроде антракта.
      - Наше уединение нарушено, - констатировала Гюзель. И тут же подумала: "Впрочем, мы и не собирались искать его".
      Волков с усмешкой проговорил:
      - Более того, сейчас меня отыщут мои одностольники и заставят продолжать разговор о делах.
      "Отыщет и супруга", - мысленно добавила Юдашева.
      - Пожалуй, я пойду. Давайте прощаться, Иван.
      Прощаясь, он прикоснулся теплыми губами к ее пальцам...
      Домой Гюрзу вез угрюмый водитель, вяло давивший желтыми зубами жевательную резинку.
      Окинув ее взглядом при посадке, он уже больше не интересовался пассажиркой. Она смотрела на убегающий из-под машины асфальт.
      "Встретились-поговорили. Долгие сборы - короткая встреча, автомобильными колесами прокручивались в голове мысли. - Платье сыграло свою партию - платье может отправиться на вешалку. Гюрза совершила свое танцевальное па, и теперь партнер должен покрепче обнять ее за талию. Захочет ли господин факир продолжить танец со змеей!"
      Водитель вполголоса выругался в адрес подрезавшей его на углу иномарки. Ругался он, как и жевал резинку, вяло, с неохотой, будто его к этому принудили жестокими истязаниями.
      Гюрза по-прежнему смотрела на асфальт... Что ж, она сыграла свою короткую партию - длинная была бы в этой пьесе ни к чему. Не сфальшивила ли? Нет, пожалуй. Она показала себя такой, какая есть,.. Если он, конечно, успел это понять. Ладно, жизнь покажет.
      Наконец подъехали к дому. Взяв купюру двумя пальцами, водитель стал пристально смотреть на нее; его одутловатое лицо исказилось гримасой отвращения. "Наверное, непростое это дело - быть женой угрюмого водителя", - подумала Гюрза, выбираясь из машины.
      Переступив порог своей квартиры, она вдруг почувствовала, что ей хочется пельменей и соленого огурца. Все это в доме имелось. Освободившись от шикарного, но слишком тесного платья и переодевшись в теплое трико и черный пуловер, Гюрза поставила на плиту воду и подсела к телефону.
      Опять не топили, а попытка включить обогреватель приводила лишь к тому, что выбивало пробки на лестничной площадке - в результате без света оставалась не только ее квартира, но и две соседские.
      Виктора звонок не разбудил (как-никак еще только одиннадцать, а он мальчик взрослый), но удивил.
      - Что у тебя завтра? Насколько свободен? Значит, можешь. Хорошо, пора нам браться за бычьи рога обеими руками. Нечего тебе ехать на Литейный. Слушай, что мы сделаем...
      Проинструктировав Виктора, Гюрза бросила в давно закипевшую воду пельмени. Через несколько минут уселась за стол и потянулась к вилке...
      Телефон зазвенел на последней пельменине.
      Она так и осталась в тарелке. Когда поднесла трубку к уху и услышала голос, который тотчас же узнала - еще до того, как звонивший представился.
      - Я все-таки чуть позже, но сбежал. Наплел что-то про дела и экстренные обстоятельства. Знаете, мне вдруг подумалось часто откладываем что-нибудь "на завтра", а оно, это "завтра", нередко оказывается совсем не таким, как нам хочется.
      Мыс вами взрослые люди и знаем цену времени.
      Давайте встретимся сегодня. Если вам, конечно, не кажется, что уже слишком поздно. Уверяю вас, в этом городе существует множество мест, достойных того, чтобы мы их посетили этим вечером. Мы сможем выбрать что-нибудь подходящее. Так как же?..
      - Что говорят женщины в подобных ситуациях? Они восклицают: "Ах, как это неожиданно!"
      Знаете, Иван, ваше предложение звучит слишком заманчиво, чтобы от него отказываться. Так что придется принять его.
      - Великолепно! Я звоню из машины, она уже в нетерпении бьет колесами. Только скажите ваш адрес.
      Она сказала.
      - Отлично! Я буду у вашего подъезда через четверть часа. Можно вас попросить о небольшом одолжении?
      - Да, слушаю.
      - Вы не могли бы надеть то самое платье, в котором я вас видел сегодня? Не успел на него наглядеться. А вы, надеюсь, не успели его замочить?
      Я имею в виду - в воде, в ванной...
      Ретроспектива 3
      Наедине с пистолетом
      20.02.98, ночь
      В тот вечер я вылизала до блеска свою квартирку, час просидела в ванне, потом надела выходной костюм, тщательнейшим образом накрасилась и уселась в кресло, развернув его к окну. Затем выкурила последнюю сигаретку и приставила к виску дуло пистолета.
      Я твердо решила застрелиться.
      Решила потому, что поняла - я достигла своей самой верхней планки. Для женщины в розыске получить майора - это все равно, что мужчине дослужиться до генерала. Умудряются единицы, а дальше - все, стена. И было очевидно: я дошла до своего предела. Дошла - и сорвалась. Точнее, меня сорвали. Как погоны. Слили с Литейного, перевели в задрипанную полицию нравов. Почему?
      Кто подставил? Ведь всем известно - и Дерендееву этому - что я кристально честный человек. Это не позерство, не самомнение, не похвальба это мой стиль! И так размазать!.. Предатели...
      Нет. Стрелять в висок - неэтично. Лучше в сердце. Так благороднее. Я перемещаю ствол под левую грудь - два пальца ниже соска. Металлический кружок дула холодит кожу сквозь блузку.
      Ждет, когда я согну палец на курке, поманив пулю.
      Я смотрю в окно, смотрю в ночь. А она, ночь, смотрит на меня...
      Итак, быть первой во всем не получилось. Могла бы раньше догадаться. Чисто мужской коллектив (клуши из канцелярии не в счет) этого никогда не допустит. Женщины в милиции не видны, их мужчины заслоняют, затирают, задвигают на задний план - профессия, как ни крути, все-таки не бабья. А мужчины эгоистичны до мозга костей, бабе вперед никогда не дадут пролезть. Спихнут при первой же возможности. И вот возможность представилась. Примите мои поздравления. И старик Марьев здесь ни при чем. Он лишь подтолкнул этот маховик, называемый Система, а маховик скинул меня. Не удержалась. Я никогда не являлась объектом насилия, поэтому не ожидала удара в спину. Я никогда никому не мстила, не было повода. Ни потерпевшие, ни подозреваемые никогда не строчили на меня жалобы. Чем же я хуже остальных ментов? Почему меня решили выбросить?
      В сердце стрелять - тоже плохо. И неудобно ствол держать - рука затекает. Вот если нажать курок большим пальцем... А еще круче - выстрелить в рот. Трах, бах, череп разлетается, мозги по всей комнате, прическа испорчена навсегда! Красотища...
      Я чувствую, как во мне зарождается цунами гнева. Но бессильного. Значит, получается, что в этом мужики правы? Они оказались сильнее? Да.
      Если толпой навалиться. Я не феминистка и готова отдать всю себя без остатка мужчине, готова варить ему обеды, выплакивать глаза перед окошком, ожидая, когда он придет со службы, и исполнять любые его желания. Но дайте мне такого мужчину!
      Почему попадаются все время какие-то недоделанные? А подчинить могут, только набросившись всем скопом...
      Секундочку, секундочку. Что значит - подчинить? Кого? Меня? Эти ублюдки - меня?! Да в гробу я вас видела, в белых тапках!
      Выходит, могут. Раз довели до самоубийства.
      И это тебя скоро увидят в белых тапках. И попируют на тризне...
      Куда же стрелять-то?
      А ведь я когда-то думала, что смогу стать лучшей из лучших и первой из первых в любом деле.
      Хоть среди посудомоек... Ну, положим, среди посудомоек - дело нехитрое, а вот среди ментов-мужчин... А хотя что, собственно, произошло? Ну, убрали тебя с глаз долой, ну, задвинули в долгий ящик, чтоб под ногами не путалась. И что с того?
      Чего ради свое красивое тело дырявить? Чтоб все сказали: да, Гюзель Юмашева - и впрямь слабая женщина? Кончают самоубийством только слабые...
      Нет уж, дудки. Сильные борются. Гюрза я или нет? Умею я кусаться или нет? Даже купаясь в дерьме, можно остаться на плаву. И не замарать блузку. А полиция нравов - не самое плохое место в городе. Даже наоборот: есть где развернуться таланту опера, есть свобода творчества...
      Она отложила пистолет.
      За окном ночь уже бледнела, готовясь перелиться в утро. Юмашева по-прежнему сидела в кресле, но теперь не думала снова о суициде - она вспомнила о Марьеве и решила, что непременно будет драться.
      "Да-да, господин Марьев, мафиози местечковый... Если "ушли" Юмашеву, это не значит, что на вас не найти управу. Мне все о вас известно, вы у меня как на ладони. Хотите драться? Будете на ладони у всех. Несколько писем куда надо - и вам крышка, какой-нибудь опер обязательно до вас доберется".
      1.12.99, день
      - Значит, ты еще не понял, что допрос - самая трудная составляющая нашей работы. Плюс самое тонкое дело, можно сказать, ювелирное.
      Они остановились у стены с текущей информацией, памятками, схемами пожарной эвакуации и фотографиями отличников боевой и политической.
      - Именно поэтому я не нужен?
      - Не думала, что ты такой обидчивый. Прям Явлинский. Иногда полезней поработать с задержанным вдвоем, но чаще - один на один. В нашем случае нутром чую - один на один.
      - А если понадобится?.. - Виктор ударил кулаком в ладонь.
      - Ты все три часа собираешься сидеть рядом на стульчике и вот так постукивать?
      - Почему три часа?
      - Посчитала как-то, что в среднем у меня на допросную раскрутку уходит три часа. В очень среднем, конечно. Ты занимайся, чем тебе надо. - Гюрза зашагала по коридору, и Виктор последовал за ней. - Поезжай по своим делам. Потребуется физическая сила - неужели не найду в отделении?
      - А вдруг потребуется срочно ехать брать кого-то? Например, Тенгиза?..
      - Срочно - вряд ли.
      - Ну, тогда я сгоняю по одному адресу. Тут неподалеку. За полтора часа обернусь, потом буду в дежурке.
      - Как хочешь. - Она толкнула дверь с номерной табличкой "16". Это был кабинет какого-то местного занюханного дознавателя, и Гюрза в два счета выперла лентяя "на несколько минут". Ничего, подождет и три часа, не развалится. Тем более что работа у дознавателя - не бей лежачего.
      Когда нет собеседника, его воображают, если это зачем-то нужно. На сей раз Гюрза именно так и поступила. Оставив Виктора "за бортом", она обращалась к нему мысленно...
      Каким образом войти в комнату к задержанному - имеет значение. Это как в любви: первое впечатление - самое важное для дальнейших отношений. Так что мы демонстрируем в нашем случае?
      Верно, спокойствие, уверенность в собственных силах. Никаких глупых шуток, бессмысленной бравады, угрожающих намеков прямо с порога. Все просто, без затей. Вошли, закрыли за собой дверь и на ходу суховато так бросаем:
      - Здравствуйте, - Гюрза взглянула на мужчину, сидевшего у стола.
      - Здравствуйте, - ответил мужчина.
      При этом он сделал попытку подняться со стула. Не вышло, как должно, но привстал все-таки, задницу от сиденья оторвал. Этот фактик отметим, возьмем на заметку.
      Гюрза подошла к столу и заняла место дознавателя. Затем опустила на исцарапанное оргстекло, покрывающее столешницу, картонную папку с черными усами завязок. Папка в любом случае нужна - даже пустая. Нужна для лишения допрашиваемого уверенности. Пусть думает, что там, в этой папке, у гражданина начальника кое-что заготовлено. А вдруг гражданин начальник извлечет из нее документец, гибельный для него, задержанного, - например, какое-нибудь заключение экспертизы? Вот и пускай задержанный понервничает.
      Но эта папка - майор Юмашева раскрыла ее - была не пуста. Правда, ничего особенного в ней не оказалось - так, куцые анкетные данные сидящего напротив гражданина.
      Теперь берем тайм-аут, делая вид, что внимательно изучаем содержимое папки. Так кто же это сегодня перед нами сидит? Видим мы его впервые, знаем о нем немногое. Быстренько прокручиваем в мозгу, что знаем. Тридцать четыре года, отсидел три года за угон - с девяностого по девяносто третий, - потом во многих местах трудился, последнее же место работы - автомастерская на проспекте Славы. Полтора года ходит в безработных.
      Значит, полтора года назад его нашли и "уговорили". С тех пор, надо полагать, и шестерит на Тенгиза. Причем с этого же времени прекращаются жалобы от соседей на пьяные дебоши в его квартире. Не женат и не был, официальных детей не имеет. Что ж, не густо, но бывает и того меньше.
      Мы уже начали рассматривать гражданина. Начали, едва переступив порог. Теперь продолжаем изучать задержанного. Роста небольшого, худощавый, но ощущается рабоче-крестьянская жилистость. Рукава фланелевой рубахи закатаны, руки - в синих переплетениях вен.
      На стуле (даже на ментовском) можно сидеть по-разному: на краешке, откинувшись на спинку, развалившись, как Фоке перед Шараповым, ссутулившись, широко расставив ноги, закинув ногу на ногу - в общем, как угодно, но - любая поза непременно что-то означает.