- В местном отделении Тенгиза знают. Им тоже, как и всей стране, за кавказцами ведено присматривать. Но на него у них ничего нет. В криминале не засвечен, паспорт в порядке. Он даже трудоустроен, числится в каком-то охранном агентстве.
      Так что капает ему трудовой стаж для пенсии. Жалоб от соседей на него не поступало, по пьянке не попадался, с коробком анаши в носке тоже не влетал.
      Чист, короче. Если не считать давней судимости, еще советских времен, за угон автотранспорта.
      Зажегся зеленый, машины поочередно стали радостно приходить в движение. Их черный кот с хитрой усатой мордой снова принялся раскачиваться, ударяясь о лобовое стекло. Гюрза боковым зрением заметила улыбку, растянувшую губы Виктора. Следует полагать, переходит к главному.
      - Пошел я по соседям. Показываю удостоверение. Напоминаю про Дагестан и взорванные дома.
      Потом говорю, что бдим и начеку, терактов не допустим, потому и собираем негласно информацию о кавказцах.
      "Эх, Витя, - подумала Гюрза, - не удержался ты от лирики, хоть и предупредила тебя. А ведь если я сказала, что времени у меня только до дома, то так оно и есть, значит". Но ничего не произнесла вслух - не захотела сбивать его с мысли и настроения.
      - Народу такая озабоченность органов нравилась. Выкладывали мне охотно все, что видели и знали за этим Тенгизом. Правда, потом грузили меня своими версиями и домыслами, приходилось честно выслушивать до конца.
      Они свернули на Гороховую. Проехать эту улицу от начала до конца - и Гюрза, считай, дома. Но Виктор не форсировал свой отчет.
      - Мешков с сахаром или гексагеном он в дом не перетаскивал. В общем, с этими взорванными домами нам повезло, после них народ стал глядеть в оба.
      - Грех так говорить, лейтенант, - не смогла не перебить опера Гюзель. - На чужой крови везенья быть не может.
      Беляков смутился.
      - Да я ничего и не имел в виду... Просто.., в смысле, что нет худа без добра, - и продолжал свой рассказ дальше, но уже потеряв бравурно-молодецкий тон. - Значит, соседи показали, что беспокойства больше от Генгиза им нет. Ведет себя в основном тихо. Земляков с Кавказа у себя не селит. Иногда, правда, наезжают гости, девок, конечно, натащат, погуляют ночку, пошумят, бывает. Но это случается раз-другой в месяц, соседи настроены так, что можно перетерпеть. А после начала нашего "Вихря-Антитеррора" ни разу земляков не собирал. Ну, баб водит, чуть ли не каждый день новых, но от этого тоже жителям беды нет.
      Им везло со светофорами, повсюду их встречал зеленый. Они быстро проскочили Садовую, а дальше сложных перекрестков уже нет.
      - У Генгиза джип "Чероки", держит он его у дома под окнами. Ставит на одно и то же место. На балконе у него установлен прожектор, направленный на машину, который он включает на ночь.
      Ездит он исключительно на своем любимом джипе. Но иногда за ним заезжают на "девятке", причем одни и те же двое. Оба русских, из машины никогда не выходят. Причем и одевается в эти дни попроще, чем обычно. Полагаю, на криминальные дела его и возят.
      - Вот теперь под арку - и налево. А я тебе могу сказать, на какие дела его возят. Но, извини...
      У того подъезда, будь добр. Остальное, извини, после. Я действительно спешу, уже опаздываю.
      Мне нужно срочно переодеться и бежать.
      - А я вам самого главного еще не сказал.
      - Плохо. Надо было построить рассказ так, чтобы успеть. Или ты рассчитывал, что мы застрянем в одной из твоих любимых пробок? - Гюрза открыла дверь автомобиля.
      - А если я вас подожду, а потом отвезу куда надо, и мы договорим?
      - Что ж, годится, - не раздумывая, ответила Юмашева, - мне так и так придется на машине.
      Выйду минут через тридцать.
      Она вышла из подъезда через сорок минут, Виктор засек время. Беляков давно уже вылез из машины и теперь прохаживался вдоль нее, дышал воздухом, разминал ноги и смотрел, как пацаны гоняют в футбол. Пацаны играли самозабвенно, бились, как за Кубок мира. Лейтенант засмотрелся, но не пропустил выхода Гюрзы. В очередной раз раскрывшаяся дверь парадного выпустила наконец ее, майора милиции Юмашеву, но менее всего похожую на майора милиции. Такой лейтенант ее еще не видел.
      - Вы на свидание? - распахивая перед ней дверь "шестерки", поинтересовался Беляков.
      Гюрза уловила (или ей это только показалось?) нотку ревности в вопросе молодого оперативника.
      Что-то быстро начал "скороход" неровно к ней дышать.
      Мужская часть народонаселения России и Канады, которая знавала Юмашеву лично, делилась на две категории: тех, кто проклинал день и час, когда встретился с этой "стервой, чумой и змеюкой", и тех, кто благодарил судьбу за знакомство с этим "великим сыщиком, очаровательной женщиной и неприступной богиней". Вот такие крайности, или - или. Случалось, конечно, что некоторые из второй группы перекочевывали в первую, но это только если предавали, совершали какой-нибудь, гнусный поступок, поскольку в подобных вопросах она была максималистом и ублюдка всегда называла в глаза ублюдком. Правда, такая миграция происходила редко. Она умела выбирать себе друзей, чего не скажешь о возлюбленных...
      Взять хотя бы историю с давно и счастливо женатым генералом, который после их бурного романа и последующего разрыва бегал за ней, как восьмиклассник, и в результате свалился с инсультом...
      Глупая история, и об этом сейчас вспоминать не хотелось. Но, кстати, если оказавшиеся в категории "два" переставали бегать за Гюрзой табуном, она понимала - значит, что-то не так и необходимо срочно принимать меры: уходить в отпуск и посещать солярий, массажисток и парикмахеров. По натуре провокатор, она и мысли не допускала, чтобы кто-либо из нормальных мужиков не был в нее влюблен (минимум - как отличного боевого товарища). За что и получила в свое время кличку "секс-символ питерской милиции".
      Но Беляков? Конечно, внимание молодого и недурного собой лейтенанта вещь закономерная, и парнишка явно не из первой категории. Но что-то рановато...
      - Отнюдь, - сев в машину сама и дождавшись, когда сядет Виктор, ответила она любимым словом Гайдара-внука:
      - В Русский музей.
      - В музей?! - не скрывая изумления, воскликнул Виктор.
      - Что ты орешь, воробьев и женщин пугаешь.
      В музей. Что ты в этом находишь странного?
      - Нет, в музей, я понимаю. Но.., это...
      - Что? Да говори ты без обиняков. И запускай машину, кстати.
      Виктор "запустил машину".
      - Странно просто. И время для посещения, и спешка... И, по-моему, в музей в любой одежде пускают.
      - И твой вывод?
      - Ну, у вас в музее или свидание, или встреча с кем-то по делу.
      - Ни то и ни другое, представь себе. Ладно, а - то будешь думать не о деле, а о загадках природы...
      Богатая, и неслабо богатая, фирма в Русском музее отмечает день рождения. Причуда "новых русских", а музею нелишний навар. Меня пригласили. Но хватит об этом. Итак, что у тебя проходит как главное.
      - Номер машины.
      - Джипа?
      - Нет, другой, на которой его иногда забирают двое. Одна старушка запомнила на всякий случай.
      Кстати, тоже проявила бдительность только благодаря терактам, - Виктор опасливо покосился на Гюрзу, не будет ли нравоучения. Не последовало. Вдруг, говорит, мешки со взрывчаткой в ней перевозят. Правда, за последнюю цифру номера не ручаюсь. Да я обошелся и без нее. Смотался к гаишникам, узнал, чья тачка. Принадлежит она... минуту... - Виктор запустил два пальца в нагрудный карман куртки и вытащил клочок бумаги. Его ; лицо торжествующе сияло. - Вот посмотрите. ;
      Некий Зимин Илья Петрович. Там еще адрес и прочее. Я его проверил по нашим архивам. И нашел. Сидел за грабеж в те же годы, что и Тенгиз.
      Я уверен: оба топтали одну "зону", где и сошлись.
      Ну, что скажете?
      - Нормально поработал, - сказал Гюрза, глядя на себя в зеркало заднего вида. Она была напряжена, словно ехала на задержание, но виду не подавала. - Теперь послушай мой сказ. Тенгиз - грузин, он был знаком с самим Отаришвили. Тот даже хотел его "короновать", но не успел - пристрелили. Тенгиз нынче в блатной колоде если не король, то валет, это точно. Занимается угонами.
      Угонщики работают бригадами. Одни присматривают машину, другие вскрывают и угоняют, третьи прикрывают подходы во время угона и сопровождают угнанную машину до места, где четвертые перебивают номера, перекрашивают или разбирают машину. Вот такой бригадой Тенгиз и руководит. Во время "дела" ездит в машине прикрытия.
      К угнанным тачкам даже не приближается. Брать его на деле бессмысленно: едет пассажиром, дескать, попросил подвезти, оружия у него при себе не будет, хотя, вообще, оружие любит и если не всегда, то часто имеет при себе ствол. Но, думаю, запасся и бумагой на него. В употреблении наркоты не замечен. Вино, правда, глушит бочками, да то не криминал.
      - Гюзель Аркадьевна, - вдруг спросил Беляков, - а вы ведь тоже оружие любите?
      - Я? С чего ты взял?
      Виктор смутился.
      - Слышал. Рассказывали, как вы стволом размахивали перед каким-то начальником.
      - Это было давно и не правда, - усмехнулась Юмашева. - Переболела. Теперь я на задержания даже без наручников езжу. Вот это крутость - а не пистолетиком махать. - Она призадумалась. - Но ты прав, оружие люблю. Умею стрелять без промаха из любой марки, даже незнакомой. Почему - не знаю. Само собой получается. В Канаде вот дали пострелять из "М-16" - так сорок очков из пятидесяти выбивала. Хотя раньше винтовку эту никогда живьем не видела.
      - Ну как там, в Канаде? - поддержал Виктор смену скучного разговора про Тенгиза.
      - А все как у нас. Я с тамошними ментами на операции была, какого-то мексиканца, что травкой торговал, брали. Сама-то языка не знаю, но все действовали слаженно, без указаний, кто и что делать должен. Мент, Витя, он и в Африке мент.
      Они уже выехали на площадь Искусств, объезжали ее по кругу.
      - На жареном Тенгиза, выходит, не взять? - спросил Виктор, возвращаясь к насущным проблемам.
      - По крайней мере, непросто. Не наскоком.
      Ведь он не Болек и вообще авторитет. - Машина остановилась напротив фасада Русского музея. - Чтоб такого расколоть на сдачу своих, требуется крепко подумать. Вот я пока подумаю, а ты съезди на Литейный. Покопайся в архивах, посмотри дело этого твоего Зимина. И потом собери на него все, что сможешь. Все, созвонимся, пошла.
      - Счастливо развлечься! - крикнул Виктор.
      И, не удержавшись, добавил:
      - С картинами только не чокайтесь и не целуйтесь. Это сто шестьдесят восьмая, порча имущества.
      Глава 3
      30.11.99, вечер
      Стоя у величественного здания Русского музея, настраиваешься на патетический лад. На вдохновенные разговоры о патриотизме и государственности, на воспоминания о трехсотлетнем правлении Романовых. Гюрза знала: в последнее время не то чтобы вошло в моду, но появилась такая практика - проводить в Русском музее светские сходняки типа презентаций. Не самый посещаемый музей города пытался хоть как-то заработать деньги на содержание здания и реставрацию картин.
      Юмашева впервые шла к Михайловскому дворцу не как посетитель картинной галереи и даже не как оперуполномоченный, которому надо что-то разнюхать среди музейных стен, а как дама, приглашенная на вечеринку городских тузов, королей и валетов всех мастей. Ха, приглашенная! Она добивалась, чтобы ее пригласили, - добилась, потому что ей этого захотелось, и ментовские заморочки здесь и рядом не лежали...
      Все началось из-за того, что Юмашева иногда смотрит телевизор. И не только фильмы и программу "Человек и закон". Время от времени она просматривает и другие программы, а неделю назад, вдавив кнопку на пульте, переключилась на питерское телевидение с единственной целью - посмотреть в правом нижнем углу экрана температуру воздуха. Температуру Юмашева узнала (ноль градусов), а потом перевела взгляд на основную картинку. Показывали крупным планом мужчину, и он что-то говорил - кажется, о выборах в Госдуму. "Лет пятьдесят, возможно, меньше, просто старит седина, - мысленно отмечала Гюрза. - Чуть удлиненное лицо, тонкие губы и заостренный нос...
      Морщины на щеках, паутина морщинок в уголках глаз и немного раздвоенный подбородок. Кроме того, плавные жесты, длинные изящные пальцы пальцы пианиста - и перстень с камнем голубого отлива в золотой оправе". Она прислушивалась к мелодике его голоса. Интонация зачастую говорит о человеке больше, чем смысл сказанного. Голос мужчины на экране напомнил органную музыку.
      Было совершенно очевидно - это уверенный, знающий себе цену человек. Гюрзе пришло в голову, что от него, от этого экранного незнакомца, наверняка пахнет дорогим одеколоном. И еще он, наверное, разбирался в живописи и знал толк в антиквариате, Как угодно это назовите - флюиды, токи, женское чутье, - но факт остается фактом: Гюрза ощутила, что приходит желание, почувствовала, что этот мужчина ей нужен.
      Кто же он такой? И тут, словно по заказу, на экране появились субтитры - фамилия, имя и отчество, а также профессия героя передачи. Разумеется, Юмашева слышала эту фамилию. Да кто ж ее не слышал!? И тотчас же промелькнуло: "Невозможно, не получится. Кто я, а кто он?" Но если бы она боялась препятствий, то не стала бы Гюрзой.
      И Юмашева начала действовать. Раскрыв записную книжку, она набрала телефонный номер. Услышав знакомый баритон, сказала:
      - Здравствуй, Аркадий.
      - А!.. - послышалось в трубке. - Мое почтение великолепной Гюрзе. Я на подозрении?
      Аркадий был хорошим парнем, потому что мог себе это позволить. Одержав победу в борьбе за популярность, он прочно стоял на своих телевизионных ногах и знал, что сумеет делать программы на любом из каналов. Они познакомились года четыре назад, когда он снимал репортаж о ментах, а она была откомандирована начальством ему в помощь.
      С тех пор они иногда виделись, много пили при этом и подолгу болтали. Аркадий знал всю местную светскую тусовку и почти всю московскую.
      - Да, ты на подозрении. По вашему каналу до сих пор выступает... - Она назвала фамилию. - И я подозреваю, что ты с ним знаком. Есть что сказать в оправдание?
      - Поймала, сдаюсь. Я даже делал о нем когда-то очерк. Он в чем-нибудь замешан? Ограбил ларек, кошель тиснул, огрел сковородой сожительницу после совместного распития? То-то я гляжу, он в депутаты рвется.
      - Ты меня можешь с ним свести?
      - Разумеется. Это что, как говорят таможенники, для личных надобностей?
      - Для них, родимых.
      - Тогда тем более. Жди моего звонка по медному проводу.
      Аркадий позвонил через час.
      - Взял его при выходе из студии в интеллектуальный захват, - доложил он. - И с ходу заехал в лобешник - прямо и бесхитростно. Говорю, с тобой, мон шер, хочет познакомиться т-а-к-а-я, - Аркадий причмокнул, - женщина, эх! Прилагаю. говорю, мои самые лестные рекомендации. Что скажешь? "Ради бога", - отвечает он. И знаешь, до чего мы договариваемся? До того, что на следующей неделе состоится гулянка по случаю юбилея одной крутой фирмы и он там будет. Так вот, приглашение тебе сделают. И я тоже там буду - куда же без меня?..
      Сегодня тридцатое ноября, и Гюрза входит в Михайловский дворец, он же Русский музей, он же - место празднования юбилея одной оч-чень богатой фирмы, занимающейся недвижимостью.
      И думает Гюрза при этом обо всем на свете. Думает о том, что увидит его и будет говорить с ним (но почувствует ли он то же самое, что и она?). И о, том, что на обратном пути надо не забыть купить хлеба. И о том, что Моцарт, пожалуй, не зазвучит в строгом интерьере Михайловского дворца. Если уж станут играть, то пусть лучше Шопена. Конечно, более всего подходит к этим стенам Глинка, но он слишком торжественный и не очень-то уместен для столь легкомысленного мероприятия. А еще лучше, если обойдутся без музыки. Что же касается работы... Разумеется, Юмашева ни на минуту о ней не забывала - милицейский блок мозгового процессора не отключался никогда, даже ночью.
      Вот и сейчас Гюрза, настроившись на "автоматический режим", прокручивала все оперативные варианты по Тенгизу.
      Она освободилась от шубы, купленной в девяносто седьмом году в Торонто - ездила на конгресс женщин-полицейских, и пошла туда, куда идут все женщины, освободившиеся от своих шуб.
      То есть к зеркалу. Кстати о зеркалах... Где, спрашивается, монумент неизвестному создателю зеркала? Плевать, что неизвестен, - ведь какое чудо сотворил! Надо бы зафигачить ему, легендарному, монумент выше статуи Свободы. Всем бабам во всем мире скинуться по рублю, нанять Церетели и слепить грандиозный памятник. Ведь кабы не зеркало, не смогла бы Гюрза убедиться в том, что она неотразима. Только с чужих слов. Впрочем, сейчас она их и услышит. Вот появляется Аркадий, который и должен был встречать ее внизу. Вот он замер за ее спиной, кажется, ошеломленный. Большой, вальяжный, в смокинге, при бабочке - любимец телезрительниц. Она оборачивается и делает шаг ему навстречу.
      - Смерть мужчинам, - выдавил он вместо приветствия. - Глаза портретов будут следить только за тобой. Диана, вышедшая на охоту за скальпами мужчин.
      Она взяла его под руку.
      - Я же не могла с таким импозантным мужчиной кое-какой войти в залы, битком набитые новой русской аристократией, не могла же явиться сюда занюханной милиционершей в сереньком заплатанном платьице.
      Они направились наверх.
      - Но ты перестаралась. Теперь тебя возненавидят все присутствующие здесь дамы. Ибо мужчины будут смотреть только на тебя.
      - Он уже здесь? - спросила Гюзель.
      - Да, - кивнул Аркадий. - Уже прибыли-с...
      С законной супругой.
      Гюрза переступила порог первого зала, и тотчас же все взгляды обратились в ее сторону; мужчины смотрели на нее с восхищением, а женщины с завистью. Однако Гюрза прекрасно понимала и тех и других, женщин в особенности. А если б они, эти завистницы, узнали, откуда у нее такое платье, то офонарели бы окончательно, Ох, как хотелось бы, чтобы им стало известно, кто ее сегодняшний визажист. Визажист не из модных салонов, где они пачками оставляют деньги, заработанные их мужьями, а из грязи. Из этой же человеческой грязи вышли и многие из них, хотя теперь они взирают на простых смертных свысока своего - как им представляется - Олимпа.
      Гюрза усмехнулась. Нет, она не презирала супружниц "рюс нуво", - даже наоборот, понимала и принимала. Ибо каждый сам выбирает свой путь, и идущий по нему упорно, до конца, достоин лишь уважения. Юмашева выбрала одиночество и службу в органах, а они - богатство и бомонд. "Но каких усилий стоит несчастным новорусским женам поддерживать пламя в семейном очаге? - подумала Гюрза. - Каково быть верной подругой своего избранника, у которого что ни день рушатся банки, на которого наезжают налоговая и бандиты, которого обманывают хитрые поставщики? Каково терпеть их недельные загулы, которые - не от хорошей жизни, и проблемы в постели, которые оттуда же? Это знают только они. Поэтому мне их даже жалко... Но, черт возьми, очень уж хочется, чтобы они узнали про мой сегодняшний наряд!"
      Дело в том, что платье для Гюрзы подобрала шикарная проститутка по кличке Лола. Питерская Кармен, красивая и сексуальная, умная и расчетливая, прирожденная шлюха, которой природой было предназначено соблазнять и покорять. Наделенная даром обольщения, она развила в себе этот дар до высот искусства. Черт знает как, но она могла довести до исступления любого мужика, заставить, любого импотента ощутить себя рядом с ней непревзойденным Казановой. Уже давно она за месяц зашибала столько, сколько обыкновенная, рядовая и за год упорного труда не заработает.
      Но незаурядность, талант, высокий профессионализм ценятся в любой среде, разве только где-то это приносит деньги, а где-то - репутацию и уважение.
      Лола уже давно не была проституткой в привычном смысле слова. Она быстро прошла путь от панельной девки до валютной проститутки, а затем перешла в разряд гетер, то есть работала только с элитными мужиками, и блестящая карьера!
      Так вот, эта Лола являлась агентом Гюрзы - чуть ли не самым важным ее приобретением. И дело вовсе не в ценности информации. Дело в том, что Гюрза сделала невозможное - заставила своевольную Магдалину работать на себя. Причем безо всякой прессовки компроматом, просто заползла змеей в душу, нащупала там трещины и болевые точки - и умело распорядилась этим.
      На днях Гюрза позвонила Лоле и попросила помочь. "Мне необходимо, сказала она, - выглядеть так, чтобы все остальные бабы на светском рауте, где соберется чуть ли не весь питерский бомонд, оказались вне игры. Что подскажешь?" - "Ну ты даешь! - отреагировала Лола. - Ладно. Раз так, сделаем. Позвони через день".
      Юмашева позвонила и вечером того же дня приехала к Лоле домой. Ее ждал на диване целлофановый пакет с красным платьем. Гюрза надела его и подошла к зеркалу. Лола, усмехаясь, стояла у нее за спиной.
      Какое дьявольское чутье подсказало этой девке, что именно нужно выбрать? И где она взяла такое роскошное платье? Впрочем, роскошных платьев много, но лишь это - одно-единственное - могло сотворить с Гюзель Юмашевой подобное чудо: тряпка скрыла все недостатки, одновременно заставив тело раскрыться в сладострастном призыве.
      Бордовое снизу, лепестками перетекающее в кумачовое, в талии огненное, чуть выше алое и на груди, бесстыдно открытой, уже розовое. Платье -?"словно костер, облегающий тело.
      - Да это же порнуха какая-то, - вполголоса пробормотала Гюзель.
      - Конечно, - согласилась Лола. - К нему нужен черный жемчуг. Погоди, у меня где-то был.
      Она взяла с туалетного столика шкатулку и высыпала ее содержимое на диван. По коричневой обивочной материи рассыпались, ударив в глаза блеском и разноцветьем, кольца, серьги, брошки, колье, бусы, заколки, кулоны. Проворные загорелые руки стали все это ворошить, раскидывать по дивану.
      - Здесь нет, - сказала Лола.
      И извлекла из-под того же столика еще одну шкатулку. Драгоценностей на диване прибавилось - Лола никогда не жалела денег на украшения.
      - Тебя еще не грабили? - поинтересовалась Юмашева.
      - А у меня сигнализация. И Сенечка опять же...
      Монструозного вида ротвейлер Сенечка, услышав, что о нем вспомнили, завозился на своей подстилке.
      - К тому же меня знают, серьезные не полезут, - продолжала Лола. Если только залетные дурики, но их свои же моментом вычислят и все мне вернут. Или ты их поймаешь.
      - Я-то поймаю, но ты мне скажи: это не слишком? Все-таки не в ночной клуб иду.
      - Женщина должна... О, нашла. - Лола крутанула на пальце ожерелье черного жемчуга. - Женщина должна кричать о том, что она - женщина.
      Чтобы они не забывали, ради чего стараются, ради чего зарабатывают свои бабки или лезут наверх.
      А все только для того, чтобы иметь роскошных баб. И пусть не строят из себя. Вот и пускай бросают тебе под ноги свои миллионы. Да и смотрится вовсе не вульгарно. Откровенно, вызывающе, но не вульгарно. А это главное... Надевай. Давай помогу. А то ты поди, уже лет десять украшения не носила.
      - Мое украшение - ствол, - усмехнулась Гюрза. И тут же добавила:
      - Крутость не в том, чтобы носить дорогие цацки и разъезжать на джипах. А в том, чтобы не носить и не разъезжать - при наличии такой возможности. Поэтому меня бандиты и уважают - за независимость... Учись, подруга.
      А платье в самом деле - отпад.
      Они с Аркадием оказались в толпе нарядных гостей. По залам Русского музея плавали возбуждающие аппетит ароматы. М-да, как-то непривычно, но придется примириться...
      - Сколько же всего ожидается гостей? - спросила Гюрза у своего спутника.
      - Приглашено сто восемьдесят. Не сомневаюсь, что столько же и припрется. Вон твой...
      - Вижу.
      Да, она увидела его. Он стоял на фоне "Последнего дня Помпеи". Стоял, держа в руке бокал, похоже, с красным вином. На нем был черный костюм, напоминающий френч и подчеркивающий стройность фигуры. Он беседовал с невысоким плотным.., ба, да она его знает, артист, фамилию не помнит, зато помнит клип с его участием - в клипе рекламировалась "Алка-зельтцер", и этот артист очень убедительно изображал "мужика после вчерашнего". Судя по постоянным смешкам, переходящим в хохот, они, стоя под картиной Брюллова, беседовали на темы, весьма далекие от фундаментальных проблем бытия. Рядом с ними стояла женщина, которая, очевидно, и являлась упомянутой Аркадием законной супругой. Женщине можно было дать лет тридцать, плюс-минус пять (скорее, плюс). Почему-то Гюрза подумала, что это его первая жена. Первая, но поздняя, - мысленно добавила она. Во всяком случае, ей показалось, что он не из тех мужчин, которые пробивают себе дорогу рука об руку с женщиной. Нет, он казался представителем другой мужской породы, то есть был из тех, кто входит в чужую жизнь победителем, с лентой через плечо, из тех, кто считает возможным задумываться о женитьбе только тогда, когда утвердится в жизни, из тех, кто вводит жену в дом, который уже - "полная чаша".
      - Пойдем представляться? - спросил Аркадий.
      Где-то в соседних залах пробовали усилители - раздался режущий уши звук.
      - Пойдем, - ответила Гюзель, заметив, что создателя близкого русской душе образа "после вчерашнего" увлекла в другой зал удалая, хохочущая компания.
      Они подошли. Ее сердце дрогнуло - и вовсе не оттого, что перед ней была знаменитость. Со знаменитостями ее знакомили не впервые. Да и девичьи восторги ("Ох, кто передо мной! Вот подружки обзавидуются!") остались далеко позади, уже в бинокль не увидишь. Хотя многие подружки позавидовали бы такому знакомству.
      Известный, можно сказать, знаменитый модельер Волков стоял сейчас перед ней и улыбался.
      Улыбались и они с Аркадием. Отчего же не улыбаться? Не на похоронах ведь...
      Аркадий и Волков поздоровались ("Привет, рад видеть". - "Добрый вечер, ты по-прежнему в отличной форме"), пожали друг другу руки, и Аркадий куртуазно приложился к ручке супруги модельера.
      "Как же его зовут? - почему-то вдруг обеспокоилась Гюрза. - Все Волков да Волков, а по имени, выходит, и не знаю. Или забыла? Ну как же не знаю, что за ступор? Надо вспомнить хотя бы титры на экране..." Она вспомнила его имя, а в следующее мгновение Аркадий сказал:
      - Иван. Модельер Иван Волков. А жену его зовут Марина.
      Волков отвесил легкий поклон и произнес что-то галантно-обязательное (кажется, "рад познакомиться"). Супруга модельера окинула новую знакомую пытливым взглядом и, похоже, осталась в недоумении. Недоумение естественным образом вылилось в вопрос:
      - Вы действительно из милиции? Вы совсем не похожи на милиционера. Или Аркадий нас разыгрывает?
      - Нет, не разыгрывает, - ответила Гюрза. - А не похожа - потому что не в форме милицейской. Я совершенно другая.
      Марина была женщина ухоженная. Причем во всех отношениях. То есть ухоженная не только косметическими стараниями и неслабыми затратами, но и жизнью без встрясок. Не угадывалось то, что тоже оставляет на лице следы: стрессы, бессонные ночи и терзания, водка и разговоры до утра, пепельницы, полные окурков, слезы... За ухоженным фасадом угадывалась ухоженность души. Чувствовалось, что и времяпрепровождение избирательное: театры и, уж конечно, все театральные премьеры, презентации, рауты-парады и, разумеется, загранпоездки. Очевидно, загранпаспорт весь в визах, новую ставить негде, пропаханы вся Европа и Азия с Америками. Разумеется, Марина, чтоб не расстраиваться, не смотрит и не слушает местные новости и пешком не ходит.
      - Это что... - поддержал разговор Аркадий. - Во мне наутро после таких собирух никто не признает телезвезду. Наоборот. Вхожу в магазин - кассирши прячут выручку, охранники просыпаются и тянутся к дубинкам, а старушки пододвигают к себе поближе авоськи с картошкой.
      - И меня мало кто принимает за модельера, - улыбнулся Волков. - Потому что не хожу в экстравагантных нарядах, не маленького роста, не делаю идиотских причесок и не "голубой".
      - Значит, мы все не те, кем кажемся, - подытожила Юмашева.
      - А вы, наверное, здесь по делу? - Марина внимательно посмотрела на Гюрзу. - Выслеживание авантюриста из высших сфер? Как это романтично...
      - Увы, - пожала плечами Гюрза. - Стрелять, дырявя картины, и бегать по музею с криком "Держи его, лови!" я сегодня не буду. Хочется отдохнуть в кои-то веки. И потом, как вы, наверное, уже заметили, пистолета у меня при себе нет.
      Гюзель усмехнулась и, как бы в доказательство своих слов, провела ладонями по платью, плотно облегавшему ее стан.
      - А женщин в милиции заставляют носить форму? - полюбопытствовала Марина.
      Юмашева, конечно, понимала, что ее профессия - в сочетании с обликом должна вызывать живейший интерес, но, черт возьми, и в любопытстве меру надо знать. Аркадий, подлец, мог бы и удержаться, не называть ее профессию. Возникло озорное желание съязвить, чтобы отбить у Марины желание дальше расспрашивать о милицейской жизни. Но - не пришлось...
      - Прошу занимать свои места! Пожалуйте к столу! - объявил молодой человек во фраке и в белых перчатках; он сопровождал свои слова жестами уличного регулировщика.
      Все оживились и направились к двери, на которую указывали руки в белых перчатках.
      "Да уж, пока не скажешь, что вечер складывается наилучшим образом. Ладно, вечер еще не окончен..."
      По дороге Аркадий здоровался со всеми подряд - во всяком случае, так показалось Юмашевой. Вскоре она почувствовала, что ужасно устала, угнетала необходимость выслушивать дежурные комплименты черт знает от кого; к тому же приходилось реагировать улыбкой на глупейшие шуточки. "Да, к раутам надо тоже иметь привычку", - со вздохом подумала Гюрза.
      Неожиданно она перехватила чей-то пристальный взгляд. А в следующее мгновение узнала одну из старых "знакомых" - Лизу по кличке Засос.
      Когда-то, в начале девяностых, Лизка "работала" в районе Сенной площади и специализировалась на оральном сексе в автомобилях. Потом, говорили, перешла в квартирный развоз, а затем куда-то исчезла. И вот вдруг объявилась через столько лет, всплыла в интерьерах Русского музея под ручку с каким-то хряком в классическом костюме. Она была в вечернем платье и при побрякушках; прическа же - не чета прежней - копнет намытых волос. Лизка, тотчас же узнавшая Гюрзу, заметно побледнела. В испуге отвернувшись, она потащила своего борова за спины гостей. Гюзель же с облегчением вздохнула, наконец-то опустившись на свое место за одним из столов.