- Хоть убейте, не пойму, о чем это вы. Ну, допустим, можете. То есть, я хотел сказать, не можете... В смысле, если слово дадите - то сдержите.
      Верю. Вы удовлетворены? А то мне ехать скоро.
      Гюрза наклонилась вперед и тем же тоном, холодным, как ледяная глыба, продолжала, будто и не слышала ответа:
      - Я тебе, Болек (директор вздрогнул, услыхав свою кличку), сейчас дам слово, что не слезу с тебя, пока не раздавлю, как этот окурок. - О стеклянное дно пепельницы расплющился белый фильтр "Салема". Голос Гюрзы, оставаясь тихим, звучал теперь как удары молота по наковальне, взгляд, словно бы консервным ножом - банку, вскрывал череп собеседника. - Я лишу тебя всех этих прелестей: кондиционеров, тачек, секретарш. Ты у меня сядешь, хоть на год, хоть за хулиганку по двести шестой, но сядешь. И уже не выйдешь.
      Я сделаю так, что твои дружки очень скоро узнают, что ты стучишь мне. Лично мне. Давно и качественно. И может быть, ты даже не успеешь сесть.
      Еще - я натравлю на тебя всех своих оперов.
      У меня много друзей, которых стоит только попросить. Ты понял, Болек? Я дам тебе сейчас слово и уйду. И все! И потом, хоть в ногах у меня валяйся, назад я его не возьму. Так давать слово или нет?
      - Что вы от меня хотите? Я не у дел! - уверенность, а точнее, припудренная наглость сошла туда же, куда и румянец на щеках. Руки, уже расцепленные, лежали на столе, ерзая по нему.
      - Немного. Кто тебе сообщил, что Марьев больше не жилец?
      - Ну, это... По телику же передавали...
      - Не гони, да?! - впервые за все это время Юмашева повысила голос. - Я спрашиваю, кто тебе брякнул об этом до убийства?
      - Я не... Откуда вы?..
      - Болек, Болек, - Юмашева вдруг успокоилась и вальяжно откинулась на спинку. Произошла мгновенная смена эмоциональной окраски разговора, отчего Болек занервничал еще больше. - Ну что ты словно ребенок, право слово. Кое-кто оказался поумнее тебя. Шепнул мне на ушко, как ты хвастался своей "информированностью". Но кто тебе на ушко шепнул, а? И только дешевых номеров со мной прокручивать не надо - "не у дел, не знаю, я честный бизнесмен". Я уйду, а потом вернусь и выпотрошу тебя быстро и с удовольствием.
      Ты мне все скажешь, но от отсидки не уйдешь, потому как я слово-то свое нерушимое дам... Ну?!
      - Коньяку из бара.., можно, я?.. - Директор покинул кресло. Вроде бы был он парнем рослым, но теперь почему-то казался маленьким, похожим на колобка.
      - Мне некогда, - Гюрза тоже поднялась. - Как и тебе. И на работе я не пью. Так что всего хорошего, Борис Алексеевич.
      Борис Алексеевич махнул рукой и снова опустился в кресло. Увы, он понимал, что Гюрза не блефует. Как бы ей ни нужен был человек, не по делу ляпнувший про Марьева, она действительно может взять и просто так уйти. Ни с чем. Мол, лажово провела допрос и не выведала нужную информацию - ну и пес с ней... Но понимал он и то, что она слово сдержит. И доставшееся с таким трудом директорское кресло уплывет навсегда. Вместе с его директорской задницей. А эта падла Гюрза через денек-другой найдет другого, кто тоже слышал от Тенгиза про заказуху депутата и кто молчать не будет...
      Виктор Беляков мог бы поклясться, что слышит, как скрипят колесики в мозгу Герасимова.
      Выход из положения ищут. Но тщетно: Гюрза приперла директора к стенке. Будь у Болека немного времени - день, час, минута, - он бы выкрутился.
      Однако у него не было даже минуты.
      - А.., а мне вы сможете дать слово, что я нигде никак не засвечусь? За себя слово и за него, - наконец подал голос Борис Алексеевич и страдальчески кивнул на молчащего Виктора.
      - Дам я тебе такое слово, Болек, дам. - Гюрза поморщилась и не садясь закурила новую сигарету от директорской зажигалки. - В следующий раз не будешь языком трепать прилюдно. Давай про дело. Откуда ты узнал, что Марьева собираются гасить? Кто из твоих знакомых ляпнул?
      Директор до сих пор еще что-то прикидывал, и эти прикидки отражались на его лице: брови изогнулись дугами, оттопырилась губа, искривились уголки рта. Но все эмоции пропали с лица, когда Борис Алексеевич решительно потер ладонями по столу. Он, похоже, сделал выбор.
      - Короче, так, - Борис Алексеевич кашлянул в кулак. - Еще в октябре это было. Один черный грузин, Тенгизом звать, пригнал тачку на продажу.
      Тачка чистая, гадом буду, и мы...
      ***
      - Что думаешь, Виктор? Какие мысли имеешь? - спросила Гюрза, когда они сели в машину.
      Заурчал мотор, заработала печка.
      - Прижали вы его грамотно, - начал Беляков. - Разделали под орех. М-да... - он запнулся, глядя, как на лобовом стекле тает снежная крупа.
      И честно ответил на вопрос:
      - Вот только, Гюзель Аркадьевна, вы его своим именем прижали. Известностью. Гюрзой придавили. Без этого... - Виктор развел руками, - без этого не стал бы он откровенничать.
      Гюрза его словно бы и не слушала, думая о своем.
      - Верно, я его на примитивный понт взяла, - наконец кивнула она. Такая погода вгоняла ее в тоску. А впереди еще декабрь - вообще застрелиться и не жить... - Но только потому, друг мой Виктор, что колоть его надо было быстро, нахрапом. Не давая опомниться. Иначе ушел бы в глухую и тогда уж точно слова нам про этого Тенгиза не сказал бы. Такие люди только тех, кто сильнее их, слушаются. А ты? Нельзя было, Витя, уходить от него ни с чем. Значит, ты проиграл. Теперь ты для него не сила, он тебе не скажет даже, который час.
      Не правильно ты действовал.
      - И как же надо было?
      - Не знаю, - она пожала плечами. - Тут, конечно, многое от ситуации зависит - ты к нему пришел или он к тебе. В форме ты или в гражданке. Утром или вечером...
      - Ну да, - хмыкнул Виктор, - нас так и учили...
      - Да забудь ты про учебники, - отмахнулась Юмашева. - Об этом сотни томов понаписано, а в реальности-то иначе получается. Чисто на интуиции. На подсознании. Ты должен почувствовать, кто перед тобой сидит. С ходу, и тут же выстроить линию допроса...
      - Интуиция... Это ж сколько лет пахать нужно, чтоб она появилась...
      - Бывает, и жизни не хватит. Опыт - это, конечно, хорошо, но без чутья никак. У правильного опера, думаю, оно с рождения есть. Это как врожденный музыкальный слух - либо он есть, либо его нет, и никакие занятия не помогут. У меня вот, например, чутье имеется. То есть, конечно, случалось, я не всегда раскалывала клиента - ну и что с того? Сегодня не заговорил, завтра изливать душу начнет. Рано или поздно все начинают. Усекаешь, о чем я?
      - С трудом, - помолчав, признался Виктор. - То есть вы блефовали, когда собирались из его кабинета уйти с пустыми руками? Не расколов?
      - Почему? Запросто бы ушла. Только вот он бы меня не отпустил. Это я тебе точно говорю.
      - Но вы, как я понял, этого Болека знали раньше?
      - Слыхала про его делишки. Он раньше иномарки на заказ угонял, а потом поднялся. Теперь ими торгует... Но долго не продержится - сядет через годик-полтора максимум.
      - Вот и я говорю. А как бы вы его кололи, если б не знали, кто он такой, и не были бы знаменитой Гюрзой?
      - Опять же, Витя, не знаю. Ну, сначала бы справки про него навела кто он да чем пахнет, чего ты, кстати, не сделал, потом пришла бы и действовала уже по обстоятельствам. Хотя... - она задумалась. - Если покумекать... Вот ты его уже видел, разговаривал с ним. Ну-ка, ты, оперативник, опиши мне этого человека. - Она почти в точности повторила слова, которые говорил ему подполковник Григориев, когда просил описать саму Юмашеву. Тогда Виктор попал впросак. Не промахнуться бы сейчас...
      - Э... - Беляков побарабанил пальцами по "баранке", - ну, из бывших шестерок, судя по всему. Сидел разок - одна "гайка" вытатуирована на пальце. Самоуверен, нагл... Типа того.
      - Браво, Ватсон. - Юмашева приоткрыла окно - проветрить. Влажный ветерок просунулся в салон. - Почти угадал. Табличку на его дверях помнишь?
      - Это что-то вроде "директора". То ли по-английски, то ли еще по какому-то.
      - Не суть. Главное, что "директор". И по-иностранному. Хочет считать себя крутым. Так?
      - Ну, пожалуй, - А такие люди, Витя, никогда крутыми не станут. Хоть десять "Мерседесов" купи и "дельтами" обвешайся. Как был шестеркой, так шестеркой и подохнет. Крутой-то он только до тех пор, пока на настоящего крутого не нарвется. И тогда из него можно веревки вить. Вот и все. За место свое директорское он держится изо всех своих сучьих силенок - это раз, иначе опять в шестерки скатится.
      На зону, коли хоть раз баланду нюхал, не хочется тем более - это два. Так что я бы пришла к нему с парой ребят поздоровее, чтоб в камуфляже да с "калашами", и раскатала бы его примерно по той же схеме. Как мог бы действовать и ты. Это я для примера. Вообще, по-разному можно таких типов ломать... Учись, студент, покая жива.
      - Да, - покачал головой Виктор. - Действительно просто...
      - А ничего эдакого в нашей работе нет. Залезаешь в душу к человеку, чтобы он не догадался, чтобы он тебе все как на духу выложил, - и все дела...
      Грешно, конечно, но тут уж, извини, специфика службы... Ладно, что-то мы заболтались. Заводи свой "шестисотый", да поехали. Мне еще кучу рапортов писать.
      - А что с этим Тенгизом? - спросил Виктор, когда его "жигуленок" вырулил на проспект. - Вы его, кстати, знаете?
      - Не-а, - равнодушно ответила Гюрза. - Но узнать проблем нет. Среди этой шатии-братии угонщиков кто только не пасется. - Она зевнула. - С Тенгизом мы завтра разберемся. Чует мое сердце, тут надо иначе действовать. Опять чутье, заметил?
      - А если Болек позвонит, предупредит его?
      - Это вряд ли. Болек дурак, но не настолько, чтобы самого себя лохом выставлять перед братвой. Не-ет, он теперь тихо сидеть будет.
      - И все же я не понимаю, - после долгой паузы сказал Виктор. - Мы же убийством Марьева вроде занимаемся. Какое отношения депутат имеет к этим угонщикам?..
      - А такое, - буднично ответила Юмашева, - что ныне покойный Сергей Геннадьевич в течение лет восьми был одним из паханов "угонной" мафии.
      Уж чего-чего, а такого Виктор не ожидал. Машина брезгливо месила жижу на асфальте.
      - Э-э... - склонил он голову набок, покосился на спутницу и счел нужным уточнить:
      - Мы говорим об одном и том же человеке? О депутате ЗакСа господине Марьеве?
      - Ага. Год назад он решил податься в депутаты.
      На повышение пошел, так сказать. А до того весьма успешно тачки лямзил.
      Виктор присвистнул.
      - Что называется, из грязи в князи... А это точная информация?
      - Это дурацкий вопрос. - Юмашева поерзала на сиденье, подбирая полы пальто под себя. За то время, что они провели в гостях у Болека, машина успела порядком выстыть. - Я Марьева разрабатывала больше года, знаю про него такое, что он и сам про себя уже забыл.
      Виктор шумно выдохнул воздух из легких и стиснул пальцами "баранку"., - Значит, его все-таки завалили из-за политики? Из-за того, что полез в дела, в которые порядочному вору соваться впадлу?
      - Какая, к черту, политика... - поморщилась Гюрза. - У тебя, Витя, представления о воровском мире, как у десятиклассника, начитавшегося дешевых детективов. Времена нынче другие, Витя.
      Он, как говорится, слишком много знал. Просто тесно стало милейшему Сергею свет Геннадьевичу, свою поляну всю обработал, денег навалом, а силенки еще остались. Вот и подался он во власть, Думаешь, он один такой? Это ж прописная истина: коли деньги есть, то можно и в политику поиграть.
      А под ельники его только рады были - свой человек в мэрии еще никому не мешал. Но потом те же подельники решили, что будет лучше, если ни я, ни какой другой настырный опер до него не доберется. Вот и весь расклад. Ясно?
      - Я-асно... - задумчиво протянул Беляков.
      И помотал головой:
      - Нет, ни фига не понятно.
      Так почему его мочканули-то? Раз он им нужен был в мэрии? Я понимаю, если он в общак залез или там стал на нас работать. Или решил соскочить с бизнеса, кинув своих же. Или просто не поделил что с корешами... А так - он что, вдруг прозрел и решил к нам с повинной идти?
      - Вот еще! - фыркнула Юмашева. - Он даже ни разу ко мне как свидетель не явился.
      - Ну, тогда действительно дурацкий детектив получается. Какие-то задрипанные "угонялы" грохают своего же пахана потому, что он, видите ли, слишком много знал!.. Или вы что-то недоговариваете?
      - Или ты недопонимаешь. "Задрипанные"...
      Знаешь, на каком месте по прибыли торговля крадеными автомобилями стоит? На третьем. Сразу после наркоты и оружия. В Питере до пятидесяти тачек в день угоняют, и штук тридцать из них - под конкретный заказ. И знаешь, почему так? Потому что в нашей стране нет закона против "угонял". "Угонялу" можно взять за жабры только в момент продажи краденой машины. А каждая попытка угона, при должном подходе адвоката, будет квалифицирована всего лишь как не правомерное завладение автомобилем без цели хищения, статья сто шестьдесят шестая, если не ошибаюсь. Спросишь - почему так? Отвечу: не знаю. Но так всегда было. Что в советские времена, что сейчас.
      - Ну, сейчас-то столько западных прибамбасов противоугонных развелось, - попытался снисходительно возразить Беляков и непроизвольно покосился на приметную наклейку в левом нижнем углу лобового стекла, предупреждающую о том, что его верный "жигуленок" оборудован сигнализацией "Silicon". Подумав при этом: "А чего она так разговорилась?"
      - Ай, ерунда, - отмахнулась Юмашева. - Что один человек построил, другой завсегда разломать сможет. И секретки хитрые, и сигнализации чуть ли не на каждом велосипеде - а все равно вскрывают, только так... Во-во, перехватила она взгляд, брошенный Виктором украдкой на наклейку, - Твою машину с этой примочкой спецы за несколько секунд вскроют, она даже не пикнет... Я сама видела, как один сопляк ногтем - ногтем! - замок в дверце "семерки" открыл. Даже без всяких примитивных линеек в щель между стеклом и дверцей. А уж настоящие профессионалы с соответствующей техникой и президентский "Линкольн" уведут, если захотят. Если, конечно, взвод автоматчиков не будет его охранять. А ты - "задрипанные". Ты, к слову говоря, снял бы эту бумажку со стекла. От греха подальше. Вряд ли на твой "мерседес" позарятся, но зачем сообщать всем и каждому, какой именно системой он оборудован?
      Открыв рот, чтобы вступиться за родной "Silicon", который, тьфу-тьфу, его пока не подводил, Виктор вдруг понял, что этой просветительской лекцией об угонщиках Гюрза просто-напросто, хотя, отдадим ей должное, и очень ловко, увела разговор в сторону от марьевской темы. И попытался вернуть беседу в интересующее его русло:
      - А господин депутат, стало быть, заправлял всей кухней?
      - Стало быть, - сказала Юмашева, глядя прямо перед собой на мокрый асфальт дорожного покрытия. - Не один, конечно. Там главным образом кавказцы верховодят, грузины на ключевых постах, так сказать, в этой группировке. А всего в ней несколько десятков человек. Те, кто помельче, машины пасут, распорядок дня "клиента" составляют, выясняют, какие "сюрпризы" в ней установлены.
      Гюрза на наводящий вопрос не поддалась и продолжала гнуть свою линию ликбеза. Не менее интересную, признаться, однако Виктор теперь твердо уверился, что о Марьеве его напарница беседовать почему-то не желает. Да что они тут, в "да" и "нет" не говорите" играют, что ли? Он уже собрался возмутиться и вновь вернуться к делу Марьева, но...
      Но в этот момент что-то произошло. Сыграла ли тут свою роль пресловутая интуиция, о которой недавно рассуждала Гюрза, или что другое подтолкнуло его мысли в нужном направлении - только в мозгу Виктора Белякова вдруг будто включилась лампочка и высветила всю картину в целом.
      Высветила нечетко, но главное Виктор разглядеть сумел. Почему Юмашева отказывалась помогать ему в марьевском деле. Почему согласилась. Откуда столько знает об угонщиках, хотя сама не из "угонного" отдела. Что означают эти недомолвки и недобрые искорки в ее глазах, если речь заходит о застреленном депутате...
      Виктор включил правый поворотник и прижался к бордюру. Под знаком "стоянка запрещена".
      - Гюзель Аркадьевна, - повернулся он к спутнице, - вас выперли с Литейного из-за него? Из-за Марьева?
      Напрямую спросил. В лоб.
      - Да, - вроде бы равнодушно ответила Гюрза, по-прежнему глядя в лобовое стекло, на котором оседали редкие снежинки. Только скулы ее немного побелели, будто от холода. - Я за год работы составила всю схему, по которой они перегоняли машины в Прибалтику и на Кавказ. А кое-кому это очень не понравилось. Ну и хватит об этом.
      Чего встал, поехали. Мне еще на службу надо.
      У Виктора на мгновение мелькнула шальная мысль: Гюзель сама наняла киллера, чтобы отомстить мафиозному депутату.
      - Э... Извините, Гюзель Аркадьевна, можно последний вопрос? - тихо спросил Виктор, вновь выруливая на Московский и вливаясь в поток машин. - А сейчас-то зачем вам снова?..
      - Ты ищешь киллера? - достаточно бесцеремонно перебила Юмашева. - Ну и будет тебе киллер. А мне нужна просто справедливость... Чтобы убийца получил по заслугам. Вор должен сидеть в тюрьме, как говорил один капитан уголовного розыска.
      Виктор промолчал. Хотя, как ему показалось, под справедливостью в данном случае Гюрза понимает вовсе не наказание наемного убийцы депутата Марьева.
      - Ну ладно, вот что тебе сделать надобно за завтра... - подумав, сказала Гюрза.
      Ретроспектива 2
      Двадцать разгневанных мужчин
      13.02.98, день
      ...Мы идем по стылым улицам. Молча. Я - опустив глаза, чтобы Валя Бражников не видел моих слез. Медленно идем, еле тащимся. Холода я не чувствую. Я вообще ничего не чувствую, потому что моя жизнь закончилась. В ушах все еще звенит размеренный, спокойный, неумолимый - словно гвозди в стену заколачивают - голос председателя аттестационной комиссии, выносящей мне приговор:
      - ..Принимая во внимание рассмотренные факты, вынести перед руководством решение аттестационной комиссии о понижении в должности старшего оперуполномоченного майора Юмашевой Гэ А и переводе ее на должность оперуполномоченного в Отделение по борьбе с преступлениями в сфере нравственности.
      И вот после этих казенных, жутко корявых слов я и произнесла свою коронную фразу насчет нравственности. Но она уже роли не сыграла, И все члены комиссии, все двадцать взрослых сильных мужиков согласились с вердиктом. Согласились утопить одну слабую женщину. Никто не высказался против. Ни один...
      Таков был финал моей карьеры сотрудника МВД.
      ...Мы с Валей Бражниковым, который несет мою сумку с вещами, движемся в сторону улицы Тверской, где отныне будет проходить моя служба.
      В Отделение по борьбе с преступлениями в сфере нравственности (тоже ничего названьице, а?), а проще говоря - в полицию нравов. Задерживать проституток, выявлять торговцев порнухой, шерстить притоны, ловить сутенеров и прочие веселости - вот теперь моя работа. Для старшего опера с Литейного превратиться в простого опера в "блядском отделе" - нет хуже наказания; Уж лучше бы уволили.
      То, что весь этот балаган с аттестационной комиссией был затеян только ради того, чтобы слить майора Юмашеву Г.А., я поняла не сразу. Поскольку поначалу все складывалось как нельзя лучше. "Волга" эта, которую мы изъяли у двух любителей ширнуться героином, вдруг оказалась машинкой не простой. Во-первых, доверенность на нее была просрочена уже год. Ну да это полбеды, подумаешь, сколько таких разъезжает. Во-вторых, выяснилось, что и техпаспорт на нее липовый.
      Более того, с конвейера Горьковского автозавода она никогда не сходила. Иными словами, этого авто в природе как бы не существует, хотя вот оно - на платной стоянке ржавеет больше года. И что самое смешное, всем нашим было глубоко наплевать на эту "Волгу". Наркоманский притон накрыли? Накрыли. И охота тебе, Гюльчатай, еще и с тачкой какой-то возиться? Других забот мало?..
      А мне была охота. Еще какая. До зуда под ногтями. Не могла я потерпеть, чтобы дело до конца не было доведено. Такой уж я человек, в лепешку расшибусь, а своего добьюсь. И я принялась расшибаться в лепешку. Одновременно пытаясь эту чертову "Волгу" оформить. У нас ведь как; конфискат необходимо провести документально, чтобы его - в данном случае автомобиль - можно было куда-нибудь пристроить. Например, в автохозяйство Главка. Однако оформлять машину никто желанием не горел, отфутболивали меня из одного кабинета в другой, поскольку ее, "Волги", вроде как и не существует! "Ну возьмите хоть на запчасти!" - ныла я. "Не, - отмахивались, - документов нет, возиться надо..." Зато ее хозяин, некий господин Марьев, был очень даже реален. По несколько раз в неделю звонил мне и интересовался, когда можно будет его машину забрать. А я всякий раз вежливо отвечала, что, мол, в любую минуту, заходите ко мне и выписывайте бумаги. Но господин Марьев за своей собственностью не спешил, предпочитая общаться со мной по телефону. Много позже я поняла, что он элементарно боится.
      А тогда...
      А тогда я грызла историю несуществующей "Волги", что бобер дерево. И шаг за шагом раскручивала весьма любопытно закрученный и неожиданный клубок (как - процесс слишком кропотливый и утомительный, чтобы описывать его на страницах). Я узнала, что сия "Волга" была собрана не из деталей от разных машин в каких-то подпольных автомастерских, а прямиком на Горьковском автозаводе, как и многие ее "сестрички", что это хорошо налаженное производство и слепленные с бору по сосенке тачки перегоняются через своих людей на таможне в Прибалтику и на Кавказ, а оттуда идут наркота, золото, доллары... И что господин Марьев является одним из организаторов этого милого бизнеса и успешно руководит предприятием...
      Я раскрыла мафиозную структуру! Еще немного, и Марьев со товарищи сядут всерьез и надолго.
      Чувство, которое испытываешь, наконец-таки после долгих, утомительных поисков приближаясь к разгадке, нельзя сравнить ни с чем. Разве что с сексом. По коридорам Литейного я летала на крыльях. Мне все удавалось. Даже больше, чем все, Совершенно неожиданно для себя я получила приглашение в Торонто, на Международную конференцию женщин-полицейских мира, поскольку была единственной в нашей стране действующей опером-женщиной. И сумела не нее попасть! И даже огрести там титул "Лучшая женщина-полицейский года"! Это не хухры-мухры!.. Ну, моя поездка в Канаду - тема отдельной книги. А вот по возвращении меня ждал удар. В виде аттестационной комиссии. Некто за моей спиной, воспользовавшись моим отсутствием, развернул бурную деятельность по дискредитации майора Юмашевой Г.А.
      ... До Тверской улицы, где расположено Отделение по борьбе с преступлениями в сфере нравственности, остается всего ничего, и я машинально замедляю шаг. Будто магнитом тянет обратно, к Литейному. Слезы по-прежнему застят глаза.
      - Да не убивайся ты так, - впервые за весь , наш переход от Литейного до Тверской подает голос Валя Бражников. - Ссыльный опер - очень крутой опер. И к тому же там настоящая работа, в условиях, максимально приближенных к боевым...
      Он, конечно, прав. Если ты в опале - значит, ты герой. Так почему-то принято считать. Но мне-то от этого не легче... В мозгу бьется, как язык колокола, ублюдочный голос:
      - ..За время работы старшим оперативным уполномоченным Управления уголовного розыска ГУВД майор Юмашева зарекомендовала себя как настойчивый, но неуравновешенный работник.
      Председатель - полковник Дерендеев, начальник одного из отделов Главка. Плечистый и непрошибаемый, как бюст Ленина. Седовласый, подтянутый. Правильный.
      - С товарищами по работе и руководством отдела бывает несдержанна, вспыльчива, позволяет себе резкие и необоснованные замечания в адрес коллег...
      Я стою, опустив голову, молчу, ломаю ногти.
      Даже присесть не предложил женщине. Сами-то все развалились в креслах... Правильно, несдержанна. Единственной женщине находиться в толпе мужичков, да еще работая оперативником, - дело непростое. Женщина привыкла брать криком, а мужик - нет. Вот и приходится поддерживать репутацию. А насчет необоснованных замечаний - это ложь. Я никогда не говорила (и не орала) бездоказательно... Увы, публичные чтения моей характеристики были еще цветочками. После сего исторического документа Дерендеев тем же бесстрастным голосом зачитывает несколько рапортов от моих коллег по отделу, и вот тут-то я настораживаюсь. Во всех, во всех до единого рапортах я была смешана с грязью. (Гораздо позже я узнала, что ребят заставили написать эту ересь; тех, кто отказался, отправили в ссылку следом за мной.) Я поднимаю голову и оглядываю присутствующих в кабинете офицеров. Никто из двадцати не смотрит на меня. Все глазеют по сторонам, старательно отводя взгляд. Всем некомфортно, но все молчат. Гады. Кабаны здоровые. Против меня, тощей, маленькой...
      А Дерендеев бубнит:
      - ..В настоящее время у старшего оперативного уполномоченного Юмашевой в разработке находится всего два дела. Согласитесь, это вопиющая халатность...
      Такой наглой лжи я не выдерживаю и позволяю себе реплику с места:
      - Как два? Восемь!
      Все вздрагивают. Дерендеев на секунду спотыкается о следующее слово. Вперивает в меня взгляд рыбьих глаз и внушительно произносит:
      - Гюзель Аркадьевна, а почему свидетель Марьев не явился до сих пор на допрос?
      Поворот темы несколько сбивает меня с толку, и я отвечаю в моем стиле:
      - Ну не буду же я бегать за бандитом! Пусть сам ко мне придет.
      Я действительно так считала. Чего ради суетиться под клиентом, а? Нужна тачка, так приди и возьми. Только сначала ответь на несколько очень нехилых вопросов.
      Дерендеев разводит руками:
      - Вот видите, товарищи, еще не состоялся суд, а майор Юмашева уже записывает свидетеля в бандиты. Итак, в настоящий момент в разработке у нее находятся только два дела...
      - Восемь!
      - Товарищ Юмашева, вам дадут сказать слово позже.
      Большое спасибо. Тут до меня наконец доходит, что финал работы комиссии известен заранее и вся эта болтология не имеет никакого значения.
      Я неожиданно успокаиваюсь. И на дальнейшее смотрю как бы со стороны. Интересно только, за что ж это меня так?
      И узнаю про себя массу очаровательных вещей.
      Оказывается, я не только злостно саботирую правила внутреннего распорядка отдела (например, никогда не "показываю ствол" руководству отдела, кошмарное преступление!); веду развратный образ жизни (ну да, я дама незамужняя, мужики же табунами за мной бегают - вот и разврат налицо), и т.д., и т.п... Мне смешно. И только странно, что не поперли вообще в три шеи, а послали ловить блядей на Тверскую. На прощанье, когда все, пряча глаза, начинают расходиться, я радостно сообщаю во всеуслышание:
      - Это весьма символично, не находите? В безнравственной стране работать в Отделении по нравственности! Хорошо хоть не опером в Подпорожье!
      Никто не реагирует. Скоты...
      Депрессия навалилась позже, когда я уже сдала ключи от кабинета и сейфа и в сопровождении одного лишь славного парня Вальки Бражникова потащилась на Тверскую. Жизнь казалась законченной. Да и прожитой зря. Ничего я в ней не добилась. Напрасно полезла в эти ментовские игрища. Мужики никогда не допустят, чтобы баба оказалась наравне с ними...
      Вот мы и пришли. Улица Тверская, Отделение по борьбе с преступлениями в сфере нравственности. Добро пожаловать в тюрьму. Валя отдает мне сумку и, неловко потоптавшись, уходит, лишь похлопав по плечу на прощанье, как боевого товарища. А я стою, глотаю слезы, и в голове только одно: "За что?.. За что?.."
      30.11.99, день
      - Да, ровно в пять. Жди на стоянке возле магазина. Да, сразу за углом. Нет, непредвиденных задержек не будет. И вообще, кстати, мне сегодня задерживаться нельзя, вечером надо быть в одном месте. Так что разговаривать будем только в машине по дороге ко мне домой. Устраивает? Тогда пока.
      Она опустила трубку на рычаг. Нарыл что-то оперок Витюша, вон какой голос, аж вибрирует от нетерпения. Хочет побыстрее в бой. Молодость, необстрелянность в прямом смысле этого слова.
      Конечно, лейтенант Беляков мечтает раскрыть преступление века, попасть в историю криминалистики, в учебники для студентов юрфака. "Ничего плохого, - подумала Юмашева, - я и сама до сих пор уверена, что еще раскрою преступление. века. Не сейчас, так позже. Но обязательно раскрою. Это как вершина, к которой нужно стремиться, даже если никогда ее не достигнешь. Иначе жизнь становится бессмысленной..."
      ***
      Через три часа после телефонного разговора, без четверти пять она спрятала в сейф служебные бумаги, попрощалась с коллегами и в три минуты шестого вышла на стоянку возле магазина за углом.
      Знакомая "шестерка" с номерным знаком "123", с черным матерчатым котом на цепочке за лобовым стеклом ждала ее на подернутом ледком асфальте.
      Галантный Виктор (интересно, он только с ней так или всегда?) выбрался из теплого салона, чтобы помочь ей сесть. Еще через три минуты машина, побуксовав при старте по гололеду, тронулась со стоянки.
      - Куда прикажете, мадемуазель?
      - Домой прикажу, - ответствовала мадемуазель, не став поправлять опера. На самом деле она уже побывала замужем, очень давно, когда еще считала, что семья есть обязательная составляющая жизни всякой нормальной женщины. Это уже потом выяснилось, что сей радости она лишена и, по-видимому, навсегда. Такова уж ее судьба. Ее рок. Почему? Не сейчас. Позже объясним.
      - Домой прикажу, - и назвала адрес, которого Виктор еще не слышал.
      - Выкладывай, что там у тебя. - Гюрза, вспомнив о правилах, застегнула ремень безопасности. - Только в темпе, без лирики, времени у нас до дому.
      "Шестерка", дождавшись промежутка, влилась в уличный автопоток.
      - Значится, так, - подражая Жеглову, кумиру российских оперов, начал Беляков. - Тенгиз наш вот уже четвертый год петербуржец, прописан по улице Бассейной, дом два, квартира сорок два, где и живет. Официальная жена его, Галина Пригоршнева, прописанная там же, обитает у мамы в Веселом поселке, не работает, но при этом в деньгах не нуждается. От супружеских обязанностей, похоже, отстранена.
      Они встали у светофора. Пользуясь паузой, Виктор повернулся к Юмашевой: