Блестящие водянистые глаза Османа Ваграновича вдруг потемнели. Он прочистил горло и сказал:
      - Мне это не нравится.
      Это, наверное, было ошибкой грузина. Он знал, что Марьев испытывает к падчерице тайные и далеко не отцовские чувства. Знал и то, что Сергей Геннадьевич ревнует падчерицу ко всем ее приятелям - а особенно к последнему увлечению Алены.
      За бутылкой настоящей домашней чачи будущий депутат, разбрызгивая пьяные слюни, рычал, что самолично придушит сопляка, и Осман, тоже захмелевший, ответил: не надо, дорогой, руки марать, найдутся люди для такой работы. Марьев ухватил соратника по "бизнесу" за рукав пиджака: что, правда сумеют помочь? И дорого стоит? А Осман сказал: "Для тебя, дорогой, ничего не стоит!
      Потому что твои слезы - это мои слезы, а я не люблю плакать".
      Так сказал Осман, потому что уже тогда строил далеко идущие планы в отношении "пахана". Хотел повязать его кровью. И на следующий день связался со своим личным исполнителем.
      Пятнадцатилетний приятель марьевской дочки погиб от его, Валеры, руки, по просьбе Османа Ваграновича. "Валера, - сказал ему грузин, - я тебя как брата прошу. Это не работа, это просто дружеская услуга.., за деньги. Моему другу очень мешает один биджо <Молодой человек (груз.).>. Он его дочку хочет трахнуть.
      Надо бы проучить засранца, а? Помоги, Валера, Я добро не забываю..." Валера помог - как умел.
      Так, чтобы смерть юнца осталась нераскрытой. Но теперь вдруг какая-то баба из ментовки вновь копает это дело... Нет, видно, зря тогда Осман Вагранович впутался в дело с дружком падчерицы. И уж тем более зря поручил его Валере...
      - Не бойся, - ласково похлопал он Валеру по руке. - Твоей вины тут нет, я тебя тогда попросил - ты сделал. Спасибо. Это будет только между нами, да?
      - Она расследует убийство Марьева? - напрямую спросил Валерий.
      Осман Вагранович нахмурился. Очень быстро соображает Валера. Надо быть осторожнее...
      - Да нет же, богом клянусь, нет! - искренне воскликнул грузин. - Эта сука просто помогает одному неумному оперу из районного отдела. Без нее опер - так, тьфу, пустое место. А вот она когда-то Сережу чуть не посадила.., да не волнуйся ты, говорю! Ее потом уволили с Литейного, послали блядей ловить. Она никакой власти не имеет.
      Только это.., консультировать, да? - может. И правильно, скажу, нечего таким бабам в милиции делать.
      - Но на хахаля дочки она вышла...
      - Да, - нехотя признался Осман Вагранович. - Вот поэтому я и беспокоюсь, Валера, дорогой. За тебя. Не за себя. Тут уж я тебе приказывать не могу. Даже просить не могу. Я тебя просто предостерегаю как сына. Сам думай, как быть.
      Нет, напрасно Осман послал его поработать с юнцом. Засветил хорошего исполнителя... Ну ничего, еще одно дело - и с ним можно будет расстаться. Жалко, а надо.
      - Осман Вагранович, одно дело - какой-то депутат, а другое - мент. Ее дружки ведь землю носом рыть начнут, если с ней что-то случится. Солидарность у них...
      - Кто говорит - что-то случится? - удивился грузин. - А если и случится, кто рыть будет? В третий раз повторяю: она уволена в шестерки, ее там, - указательный палец в потолок, - никто не любит, точно. Ненавидят ее за сучий характер...
      И потом, она же никому не докладывается. Никто не знает, что она интересуется этим маленьким биджо. Мальчишка, оперок этот, не в счет, без нее он ничего не добьется. Все чисты. Она даже не русская, татарка, что ли, какая-то мусульманка. Знаешь, как русские к мусульманам относятся? Хуже, чем к кавказцам.
      - Десять, - негромко произнес белокурый киллер.
      - Побойся бога, Валера! - вскинулся Осман Вагранович. - Мне эта женщина нужна? Нет. Тебе она нужна. Она не меня ищет, она тебя ищет.
      Семь.
      Валера нехорошо улыбнулся и посмотрел прямо в глаза работодателю. Осман взгляд выдержал.
      Разумом он понимал, что ничего этот молокосос с ним не сделает. Парень нуждается в нем, да к тому же охрана грузина видела, как он входил в бассейн.
      Сама же его и пропустила - по распоряжению Османа Ваграновича, так что выйти отсюда он не сможет, - но сердечко все равно екнуло. Ай-ай-ай, нехорошо. Нельзя такими глазами смотреть на хозяина. Придется скоро Валеру уволить... После того, конечно, как он решит проблему с Гюрзой...
      - Правильно, - спокойно согласился киллер. - Марьев вам помешал - я с ним разобрался.
      Сопляк какой-то помешал - с ним разобрался тоже. Но мент - это хуже всех Марьевых вместе взятых. Да еще и, судя по всему, мент непростой.
      Последствия непредсказуемые. Так, что - восемь с половиной.
      Осман покряхтел для порядка (в душе он готовился согласиться пообещать и пятнадцать тысяч баксов) и махнул рукой.
      - Ай, пусть по-твоему будет. Согласен. Восемь тысяч - только потому, что хочу, чтоб тебе хорошо было. Я виноват, не надо было дружка Сережиной дочки трогать, я на тебя беду накликал. Договорились, да?
      Валера нехотя кивнул.
      - Завтра подъезжай ко мне в офис, я тебе все про эту женщину расскажу, что знаю. А теперь извини, я поплавать хочу.
      Осман Вагранович встал. Скинул простыню и, не стесняясь наготы, осторожно спустился в бассейн и несколько раз присел, привыкая к прохладе воды.
      Встал и Валерий. Несколько секунд задумчиво смотрел на широкую спину работодателя, потом бесшумно вышел за дверь. Он был спокоен и собран. Слово было произнесено, цена названа. В сущности, какая разница - депутат или мент? Если работать профессионально, никто концов не найдет. Обычно так и бывает. Так будет и сейчас. Потому что он всегда работает профессионально.
      Глава 6
      7.12.99, вечер
      - Гюзель, что ты тут делаешь?
      На такой вопрос нельзя ответить серьезно. Но выдумывать шутку смешнее, чем "грибы собираю", сил не было. Устала она чего-то сегодня. Авитаминоз, наверное. Фруктов больше кушать надо.
      - В паспортный стол зашла, - скучно и честно ответила она.
      Она умотала с рабочего места раньше положенного, отложив на утро завтрашнего дня написание отчета об успешно проведенной сегодня операции под кодовым названием "Банщик". Она еще хотела по дороге домой заскочить в одно районное отделение, в паспортный стол. Посещение стола напрямую увязывалось не с чем-нибудь, а с выданной сегодня получкой. Зная свойство получки мгновенно испаряться, Юмашева решила, не откладывая, вернуть долг срок отдачи уже просрочила на месяц. Правда, она знала, что Юле не так уж жизненно необходимы ее деньги - неплохо муж зарабатывал, но бремя долга тяготило Гюрзу. Не надо бы и вовсе делать долгов, но если настроение поганое, а покупка приглянувшегося пальто сможет его поднять.., короче, женщины ее поймут...
      - Во здорово, что ты зашла! - радовался знакомый опер, с которым она столкнулась в коридоре по пути к паспортному столу, так искренне и бурно ликовал, будто свершилось чудо из чудес.
      Опера звали Володей, он был из старательных, но большим сыщицким талантом не награжденных.
      Причины его радости выяснились незамедлительно.
      - Слушай, Гюзель, не получается у меня женщин разговорить. Мужика любого расколю, а с женщинами туго. Почему так? Но не в этом дело.
      А в том, что сидит у меня в комнате одна деваха.
      Отпускать ее обидно, потому что знаю - она это, она. Но не пробить. Два часа бьюсь, и без толку.
      Помоги мне, а? Ты с ба.., женщинами умеешь. О!
      Она же работала под проститутку. А проститутки - эти совсем по твоей части.
      - А в чем там дело? - сам собой вылетел вопрос, хотя на языке вертелся отказ. Слово "проститутка" подействовало или что-то другое. Или милицейский бес попутал.
      Володя охотно принялся рассказывать:
      - Девка молодая и, в принципе, симпатичная.
      Знакомилась с мужиками, желающими оторваться, обещала три короба удовольствий за умеренную плату, заманивала в заранее выбранный подъезд заранее выбранного дома. А там заводила в лифт, куда следом заскакивал ее сообщник. Ее дружбан огревал похотливца по башке тяжелым неустановленным предметом, но не насмерть. После чего парочка вдвоем устраивала интенсивный шмон в карманах терпилы, снимала с него ценную верхнюю одежду, перстни и смывалась. Пятнадцать таких случаев по району, представляешь? Поможешь, а, Гюзель?
      Почему она согласилась, почему сказала: "Хрен с тобой, пошли посмотрим, что за краля у тебя?"
      Куда вдруг, словно вода в сливную воронку, ушла усталость? Правда, она выдвинула Володе два условия: первое - он за нее сходит в паспортный и отдаст Юле долг, второе - у нее всего час свободного времени, если за час не выйдет, не обессудь, есть еще дома дела...
      Когда она ввалилась домой, все плыло перед глазами от усталости. Допрос Володиной девахи продолжался четыре часа. Ну, не смогла она встать, все бросить и уйти, когда минул час, девка не раскололась к тому времени, но Гюрза уже почувствовала, что дожмет ее. Что никуда та от нее не денется, сознается во всем, как миленькая. И дожала-таки!
      На пятом часу обработки выбила чистосердечное признание в двадцати шести преступных эпизодах, имевших место в лифтах нашего города. А также выяснила фамилию и адрес сообщника молодой дурехи, в которого та была влюблена, отчего и согласилась участвовать в его криминальных затеях.
      Ох уж эта любовь! Опер Володя помчался брать кавалера-преступника, а Гюрза потащилась домой.
      Но поймет ли ее Волков, с которым у нее было назначено на шесть часов свидание? Поймет ли, что она даже не могла ему позвонить, сказать "все отменяется", потому что нельзя было давать допрашиваемой ни минуты передышки, чтобы прийти в себя? Ну не дура ли она! Фанатичка, как еще это назвать?
      Хотелось есть, но не осталось сил на готовку, а ничего такого, что достал бы из холодильника и тут же слопал, она знала, у нее нет. "Дьявол с ней, с едой. Спать, спать, спать... Все - на завтра".
      Коснувшись головой подушки, она сразу унеслась в счастливое темное забытье...
      Телефонный звонок - то из немногих средств, что в состоянии вырвать ее из самой крепкой отключки. Она нащупала аппарат на тумбочке, сняла трубку. С трудом разлепив глаза, посмотрела на циферблат будильника. Сколько сейчас? Сколько ей дали поспать? Стрелки показывали, десять пятьдесят, темнота за окнами указывала на вечер. Час с небольшим проспала. А кто звонит? Она приставила трубку к уху, пробормотала "але".
      - Это Беляков говорит. Я все сделал. Есть в картотеке наш Осман. Передо мной сейчас матерьяльчик на него. Вам прочитать? Хотите послушать? Я прочитаю.
      - Читай, - сказала она с усилием, разве не добавила: "что с тобой поделаешь".
      Она слушала, закладывала в мозг информацию, сообщаемую ей бодрым лейтенантским голосом, знала, что ничего не забудет, но обдумывать сейчас что-либо было выше ее сил. Завтра, завтра, завтра...
      9.12.99, вечер
      Гюрза вышла из вагона одной из первых. Все-таки ей не надо было волочить по проходу пухлые сумки и чемоданы. Она приехала налегке. Дамская сумочка на плече и в руке целлофановый пакет.
      Вот содержимое пакета изменилось. Хоть и отлучилась она из города меньше чем на сутки, однако, вступив на перрон Варшавского вокзала, почувствовала себя блудной дочерью, наконец вернувшейся домой. Будто из кругосветного странствия, честное слово. Наверное, в поездах дальнего следования живет особая аура, которая просачивается в тебя заразой, даже если ты и проехала-то всего ничего.
      Скажем, из Пскова до Питера. Согласитесь, не перегон.
      В вокзальную сутолоку она не попала - встречающих мало, как и приехавших, как и носильщиков, как и прочего вокзального люда. Кстати о птичках. Вот одна из них. Молодой человек с хилым букетиком из трех гвоздик, косящий под встречающего. Блуждает по сторонам профессионально цепким взглядом. Высадка из поезда - удобный момент. Какая-то толчея да возникает, все одновременно выносят свои вещи из вагонов.
      Один чемодан вытащен из поезда, оставить с ним некого, но надо идти за следующим, подумаешь - какие-то полминуты, что можно успеть, пока ходишь за следующим... Можно, очень даже можно успеть. Но на то имеются вокзальные оперы, чтобы такие вот, с букетиками, не слишком-то вольничали.
      Гюрза дошла до конца перрона, ступила на собственно вокзальную территорию. Здесь стояли сейчас, впрочем, как и всегда, провожая и встречая своих клиентов, тележки с мороженым и пирожками. Сколько помнит - всегда эти места занимали тележки. Менялась их конструкция, появились на бортиках рекламные наклейки, средний возраст продавщиц стал меньше, тележечный ассортимент увеличился, но место оставалось неизменным. А ведь именно из-за этих тележек на этом самом вокзале она чуть было не лишилась профессии. Гюрза прошла мимо мороженщиц-пирожковщиц и спускалась по ступеням на выход в город, а за ней шлейфом тянулось воспоминание о той истории многолетней давности.
      Ей было тогда.., ох, как немного же ей было тогда, когда она носила еще звание лейтенанта милиции, короткую юбку по моде тех лет и длинные волосы. И отправили ее с коллегой-опером в служебную командировку в псковский город Остров.
      С единственным заданием - привезти в Ленинград девочку-воровку. На Варшавском вокзале коллега-опер отошел на время, а девчонка (она была без наручников) захотела пирожков и попросила разрешения сходить за ними. И она не смогла отказать девочке. Те двадцать минут, что девочка ходила за пирожками, показались двадцатью часами.
      Если бы напарник узнал, что она отпустила малолетнюю воровку, он просто не понял бы этого психологического изыска. Ее бы уволили - и на карьере можно было бы ставить крест. Девочка вернулась на несколько секунд раньше напарника. Но больше милиционер Юмашева таких ошибок не делала.
      А если бы тогда все закончилось по-другому, тогда и не пришлось, глядишь, через двадцать лет в Псков ехать, тюрьму навещать. Не пришлось бы вернуться из Пскова усталой и довольной.
      Еще утром она ни в какой Псков не собиралась.
      Не смогла бы и отдаленно предположить, зачем ей может понадобиться по собственной воле садиться на поезд до Пскова, отходящий в ночь. Уж точно не для того, чтобы полюбоваться церквями и рекой Великой. Рабочий день выдался до зубовного нытья заурядным. Взрыва безнравственности в городе не произошло, и обстановка позволяла ей поразмыслить о прочитанном накануне. А накануне она ознакомилась с информацией по Осману. Информация переходила в мозг, утомленный после тяжелого дня вместе со всем организмом (к сожалению, не семижильным), и просто, без серьезного анализа откладывалась в памяти. Чтобы быть прокачанной на свежую голову. То есть утром. А с утра она занималась текущими делами, самыми нелюбимыми, писаниной. Писала о том, как "вышла" на банщика, который подрабатывал сводником, о том, как плодотворно этого банщика отработала.
      Банщика привезли, кстати, вот в этот же кабинет, в котором она корпела сейчас над отчетом и который явно не тянул на гордое наименование "кабинет". Но тем не менее Банщика раскололи, он признался в том, что, откликаясь на просьбы моющихся, вызывал для них девочек из агентства "Мадонна плюс". И Гюрза написала, как вчера она с подчиненными прекратила преступную деятельность конторы по предоставлению сексуальных услуг "Мадонна плюс", о том, что дал обыск в конторе, о задержании хозяина конторы, на которого на основании прилагающихся показаний уже завели дело по сводничеству. Писала она эту скучищу и при этом прокручивала в голове героическую биографию Османа.
      Осман Сачинава родился в сорок восьмом в городе Гудауте. То есть на территории тогда еще Абхазской АССР. В шестьдесят третьем даже поступил в Абхазский университет в Сухуми, правда, неизвестно на какой факультет. Но последнее большого значения не имеет, так как Осман не проходил в студентах и года, потому что сел надолго.
      После отсидки вернулся в Сухуми. Сел Осман и еще раз, в семьдесят пятом, на три года. Теперь уже за угон автотранспорта. С тех пор, наверное, Осман воспылал к автомобилям любовью, не знающей срока.
      В девяносто втором Абхазия превратилась в "горячую точку", начиналась маленькая сепаратистская война. Грузин Осман вынужден был покинуть Сухуми и поменять место проживания. На какое-то время его след затерялся. Через год Осман "всплыл" в Краснодаре, но что-то не задержался там. Может быть, не спелся с местными "автограбителями". В девяносто пятом он появляется в Новгороде.
      А в девяносто шестом Осман приехал в Псков, очевидно поставив себе цель со временем добраться до Питера. В Санкт-Петербурге в то время начал разворачиваться его земляк Тимури Шенгелая, Осман надеялся присоединиться к нему (и присоединился). Знакомы они были давно. Но Тимури определил дружку Псковский регион, свел его с тамошними "законниками", дал рекомендацию, но в Питер к себе почему-то брать не спешил. Вероятнее всего - не хотел получить удар в спину.
      Официально Осман владел в Пскове мастерской по ремонту автомобилей. Зная его преступные наклонности, не приходится сомневаться, для чего использовалась эта мастерская. А в мае девяносто седьмого он вроде бы продает мастерскую и перебирается в Санкт-Петербург.
      Девяносто седьмого... Вот что зацепило ее еще вчера при первом знакомстве с биографией Сачинавы. Что-то уж очень та дата имеет какую-то связь с Псковом. Почему-то крепко сидит уверенность, что, пробежав мысленно отложенное в ее мозговом сайте (вот что значит - на служебных столах появились компьютеры) под названием "Псков"...
      Она даже хлопнула себя ладонью по лбу, когда отыскала ответ. Почему же сразу не сообразила?
      Конечно! Весной девяносто седьмого, то ли в марте, то ли в апреле, в Пскове грохнули известного всем авторитета по кличке Зверек. Известнейшую в криминальных и оперативных кругах личность.
      Одного из самых крупных псковских "держателей", разводящего на всех сходняках областного масштаба. Его часто приглашали на сходняки в Питер и даже в Москву судить по "понятиям". Ей лично сталкиваться со Зверьком не приходилось, но легенд о нем наслушалась, главным образом от своих "подопечных". Органы никого не нашли, да и не особо искали. Бандиты уложили бандита, туда им всем и дорога.
      Зверек... Грохнули... Ну и что?
      И вдруг поняла - что!
      В девяносто восьмом году, когда она уже пахала в полиции нравов, случилось ей участвовать в допросе одного потомственного рецидивиста, взятого с поличным то ли на шестой, то ли на седьмой его квартирной краже. Старик с синими от наколок руками ничего не скрывал, о своих похождениях рассказывал весьма охотно, и даже непосвященному было ясно, что очередную светящую ему отсидку он воспринимает как поездку в дом отдыха. Поговорили о том, о сем; искушенный уголовник между делом пожаловался на трудности своей "работы", следак в ответ погоревал, что работать стало не с кем, молодежь в тонкостях сыска ничего не сечет и норовит взять нахрапом, да и не идут нормальные мужики в ментовку служить... Уголовник посмотрел искоса на присутствующую при разговоре Юмашеву, понимающе покивал и в свою очередь признался, что и в блатном мире как покоя не стало с начала перестройки, так до сих пор его и нет. Сявки понятия забыли напрочь, авторитетов не слушаются; привыкнуть к этому невозможно. Что далеко ходить: вон буквально недавно в Пскове завалили Зверька - слыхали о таком?
      Уважаемый человек, никогда "закон" не нарушал, все его слушались - так беспредел же вышел полный! Зверька какая-то падла взяла и пришила, из двух волын одновременно шмалила, две горсти "маслят" извела - три трупа, один раненый. Повезло Фрезе, выжил. Но не нашли того отморозка и ведь не найдут: Ну разве в былые времена кто-нибудь позволял себе поднять руку на авторитета без решения сходки?!
      Гюрза даже встала из-за стола, порываясь куда-то идти. Возбуждение охотничьей собаки, взявшей след, охватило ее.
      Конечно, нет никакой гарантии, что Осман как-то связан с этим убийством... Но уж больно все складно выходит. В девяносто седьмом убивают Зверька - и в девяносто седьмом же Осман Сачинава уезжает из Пскова. Зверька убивают, стреляя из двух стволов одновременно, - и народного избранника Марьева кладут аналогичным образом.
      А Осман - друг дома Марьевых. И оба - из угонного бизнеса. Не может быть такого совпадения.
      Не бывает. Если еще жив уцелевший после расстрела Зверька Фреза, если он опознает убийцу...
      Гюрза почувствовала, что наконец-то ухватила фортуну за кончик туники.
      Через коллег-оперов в Пскове она выяснила, что Владимир Андреевич Хромов по кличке Фреза отбывает срок в местной же псковской тюряге. Отлично!
      Теперь имело смысл вспомнить, к кому она может обратиться во Пскове. Или же здесь, в Питере, чтобы связались со своими знакомыми во Пскове.
      При ее популярности в правоохранительных кругах кто-нибудь да должен найтись. Она мысленно перебрала всех приятелей, знакомых, друзей и людей, чем-то ей обязанных, словно просмотрела сваленные в ящичек визитки, и подобрала то, что требовалось. Да и не одного.
      Ей помогли и подготовили неофициальный визит в Псков. Выписывать командировку не стала: ни к чему лишний раз светиться перед своими же.
      Скатаемся за свои денежки - не беда, зато развеемся, от города опостылевшего отдохнем заодно.
      Она везла с собой и документ, в котором допрос гражданина Хромова обусловливался оперативной необходимостью. С подписью и печатью, как и положено. Так что ничто не предвещало неприятных сюрпризов вроде того, что она может застрять в Пскове дольше запланированного и не поспеть на вечерний поезд или еще чего-нибудь. Хотя, если б застряла, тоже ничего страшного: начальник полиции нравов, выслушав байку про оперативную необходимость поездки в Псков, отпустил ее хоть на год.
      Сюрпризов и не было. До тюрьмы и заключенного она добралась без задержек, проволочек и неожиданностей. По-прежнему везет.
      С ощущением легкого возбуждения от собственной удачливости она вошла в комнату свиданий, куда спустя минут пять ввели заключенного по кличке Фреза. От рождения и по паспорту он проходил как Хромов Владимир Андреевич. Знала она о нем немного. Разве то, сколько раз и за что Хромов отбывал наказание. А Фреза был ныне посажен в пятый раз за то же, за что и в предыдущие четыре, - за квартирный грабеж. И еще Хромов был единственным выжившим из четверых, кто подъехал поздним осенним вечером девяносто восьмого на "Жигулях" девятой модели к дому Зверька.
      А сейчас, зимой девяносто девятого, Хромов-Фреза сидит в бетонном мешке под названием "комната свиданий" с убогой обстановкой - два стула и стол - и протягивает руку к пачке "Беломора". Пачку и коробок спичек еще до прихода Фрезы выложила из пакета на стол Гюрза. Пододвинула к занявшему свободный стол Хромову.
      - Урицкого? - с видом знатока осведомился он, разглядывая пачку.
      - Бывшего Урицкого, - уточнила Гюрза. И поежилась под шубой, потому что надзиратели не обманули, рассыпаясь в извинениях за неудобства, - в комнате для свиданий в самый раз было, как говорится, тараканов морозить.
      Но Хромова-Фрезу, одетого намного легче, температура, похоже, вполне устраивала.
      Гюрза была уверена, что Хромов будет отвечать на ее вопросы. Но не могла себе представить, с какой охотой будет, словно он все время жил ожиданием этой встречи с ней.
      Через три минуты после начала их разговора Фреза, узнав, зачем к нему пожаловала "гражданин начальник", что от него хотят, пришел в неописуемый восторг.
      - Вышли на падлу? Возьмете? От всей кодлы большой рахмат будет, от меня лично пряники и водка.
      Он энергично жестикулировал, размахивая рукой с потухшей "беломориной" и вообще пребывал в состоянии перманентной подвижности: ерзал на стуле, не мог найти постоянного положения ног, непрерывно поводил плечами так, словно тюремная одежда ему тесна. В последнем приходилось сомневаться, настолько худ был Хромов. Худоба, дополнявшаяся зловещим блеском металлических зубов (остался ли у него хоть один свой, гадала Гюрза), пожизненно гарантировала бы Фрезе роль Кощея в детских утренниках, но вот беда, гражданин упорно выбирал занятия иные, нехорошие.
      Хромову можно было дать от тридцати до пятидесяти, посещение зон и тюрем у многих часто стирает с лица возраст. А на самом деле Фрезе сорок четыре. Гюрза сразу просекла тип, к которому принадлежал сидящий перед ней человек. Он тот, кого формула "украл, выпил, сел" устраивает, короче, поклонник зоновской экзотики и романтики, не ставивший никогда под сомнение правильность выбранного им образа жизни. Неудивительно, что он был приятелем, то бишь корешом "законника" Зверька. И разумеется, не только руки его покрыты татуировками, можно быть уверенным, что и тело разукрашено синей зэковской символикой.
      - Не, я думал все, закопали Зверька и абзац.
      Милиция для понта покрутилась, паханам в папахах отрапортовала, дескать, следов нету, между собой разобрались и хрен с ними, пускай дальше мочат друг друга. И дело на пыльную полку. А Зверек был правильным вором, мочилово не любил, и корефаны его правильные, каких с ними положили. Я вот что скажу...
      - Ладно, ладно, давайте поговорим по существу, - пресекла Гюрза этот словесный поток. - Мне нужно кое-что уточнить...
      - Понимаю, понимаю, думаете, наши скобари в протоколах лажи понаписали, не так в натуре было. Правильно, - не мог сдержать охватившее его возбуждение Хромов. - Клево, что питерские дело себе забрали. Вы нашим губошлепам устройте показательный сеанс.
      Изо рта вырывался парок. Гюрза начинала зябнуть под шубой, а Хромову, казалось, хоть бы хны.
      - Владимир Андреевич, - с укоризной произнесла Юмашева, - так у нас с вами разговора не получится. Давайте вы будете только отвечать на мои вопросы - и ничего лишнего.
      - Молчу, молчу, гражданин начальник, - заверил ее Фреза и не в первый раз прикурил одну и ту же "беломорину". А Гюрза уже не в первый раз пошевелила пальцами ног под кожей сапожек в попытке согреть застывающие ступни. И еще раз подивилась морозоустойчивости Фрезы. Надо же так закалиться.
      - Расскажите мне об обстоятельствах покушения, начиная с того момента, когда вы, - Гюрза заглянула в листок, лежащий перед ней на столе, - вечером двадцать шестого октября подъехали к дому Клименко Игната Васильевича по кличке Зверек. Значит, это произошло в девять пятнадцать вечера. Кстати, часто Зверек ночевал вне дома?
      - А чего ему где-то на стороне ночевать?! Что надо, привезут на хазу.
      - А можно было предугадать примерное время возвращения домой в этот вечер?
      - Ну, - замялся Хромов, - не знаю.
      - Откуда вы ехали? Не надо только мне повторять ваши показания следователю, я их знаю. Что вы с вашими товарищами, следуя на машине чуть ли не из филармонии, увидели едва ли не голосующего на обочине Зверька и решили по доброте душевной подвезти его до дому... Давайте, Владимир Андреевич, сразу договоримся, что всю подобную туфту вы мне впаривать не будете. Мы уже определились, что наши интересы на сегодня совпадают: вы хотите, чтобы убийца Зверька получил по заслугам, и я хочу изобличить и посадить именно этого человека или людей. Другие ваши дела меня не трогают нисколько, и если я о чем-нибудь спрашиваю, значит, это нужно для того, дальше Гюрза произнесла чуть ли не по слогам, - чтобы посадить убийцу Зверька.
      - Да я чего... Я ж говорю, - почесал, отчего-то морщась, щетину на голове Фреза.
      - Откуда вы ехали?
      - С разбора одного, - подумав, признался Хромов.
      - Со стрелки?
      - Ну да.
      - Кто там был, кроме вас, кто забивал стрелку?
      - Не могу, что хотите, не могу, гражданин начальник, - заныл Фреза, так ерзая на стуле, что, казалось, скоро протрет дыру.
      Гюрза поняла, что не добьется ответа на этот вопрос, и задала следующий:
      - Зверька пригласили рассудить стороны, да?
      Фреза задумался, вероятно прогоняя возможность обсуждения темы сквозь строй "понятий".
      Наконец кивнул. Что-то уменьшилась его словоохотливость, как дело дошло до конкретных имен.
      - О готовящейся стрелке многие знали?
      Фреза пожал плечами.
      - Кому не положено, не знали.
      - Но много людей было в курсе?
      - Не то чтоб много... Но все свои. Я скажу, большой тайны из той стрелки не делали.
      - Ясно. Вы и те, кто оказался рядом с Клименко в тот вечер в машине, были чем-то вроде его телохранителей?
      Фреза улыбнулся во весь свой железный рот.
      - Это у бобров жирных, у барыг толстожопых телохранители. Мы по дружбе были рядом с уважаемым человеком.
      Фреза заметно оживился, хотел, видимо, порассуждать об авторитете, законах, о молодых беспредельщиках, чувствовалось, что эти темы ему интересны, но Гюрза не дала отвлечься:
      - Перейдем к покушению. Вы подъехали к дому, и что произошло?
      - Так вот, значит, - Хромов приободрился, понятно - разговор ушел от щекотливой блатной конкретики к описаниям, которые никому не могли навредить. - Подкатываем к дому. Зверек, вы, наверное, знаете, жил на окраине, в частном секторе. Улица по одной стороне, по другую, напротив хаты Зверька, школьный стадион. - Фреза не забывал показывать руками налево и направо, видимо, чтобы Юмашева все правильно поняла. - Девять вечера, по улице мало кто шлюндает. Освещено все - все фонари горят, целые, непобитые.
      Места тихие, шпана обходила их стороной. При Зверьке, короче, народу в районе хорошо жилось, порядок был, приглядывали. - Гюрза выразительно кашлянула, показывая, что Фреза отвлекся от темы. Фреза понял свою ошибку. - Припозднившиеся мужики да ребятня мимо проходят. Тормознись кто около хаты или торчи столбом, мы бы уши навострили, приготовили бы волыны. Ну, у меня лично волыны не было, у ребят оказались, а я про то не знал.
      Последнее Фреза сообщил игривым тоном, оскалившись и придав лицу хитрое выражение, мол, вы-то понимаете, как на самом деле обстояло, "пушка" без отпечатков, что нашли возле Зверька, моя, но разве ж это кто когда докажет. А что там у ребят по карманам рассовано было, с них и спрос.
      Правда, спрашивать теперь не с кого...
      Хромов продолжал рассказ: