Переход на "вы" и то, что подполковник так и не выплеснул гнев сейчас, означало только одно - вот сейчас этот ничтожный тип Беляков закончит рассказ и тогда уж получит не просто по первое число, его размажут по стенкам, потолку и окнам.
      "Может, затянуть мою повесть не на один час, - с грустной иронией подумал Виктор. - А там успокоится, отойдет..." Но его рассказ неумолимо двигался к концу под частую дробь, выбиваемую Григорцевым дужкой очков по нижним зубам, где-то впереди замаячило бегство Тенгиза и печальное многоточие в финале. Как нарочно, телефон не звонил, никто в кабинет с неотложными делами не врывался. Хотя...
      Подполковник оторвал испепеляющий взгляд от лица Виктора, задержав его где-то за спиной подчиненного, причем выражение его лица менялось. Оно сделалось удивленным, потом напряженным с оттенком выжидательности. Виктор, движимый любопытством, обернулся.
      - Можно? - В дверях стояла Гюрза. Знакомое Виктору черное пальто было переброшено через руку, на ней был строгий черный пиджак, а под ним белоснежная блузка.
      - Очень даже можно, - подполковник поднялся. - Заходи, присаживайся, и начальственно-грозно Виктору:
      - Чего стоишь столбом? Возьми одежду, повесь на вешалку, всему учить надо.
      Проходи, Гуля, мы тут как раз по поводу... И тебя, как понимаешь, вспоминали. Сто лет проживешь.
      - Я так и думала. - Юмашева заняла стул поближе к подполковнику. - Не то, что сто лет проживу, а что вспоминать будете. Потому и пришла.
      А то, думаю, не переживает этот парень это утро.
      - Не переживет, - подтвердил начальник отдела, но уже не таким грозным тоном. И вообще что-то переменилось в начальнике. Не только то, что он явно оттаял, это еще можно было списать на показную любезность. Григориев сознательно или несознательно - расправил плечи, откинувшись на спинку стула, глаза заиграли огнем, словно он принял бодрящие сто граммов и кровь понеслась быстрее по расширившимся сосудам.
      Да, подумал Беляков, таким подполковника он видел разве на собирухах по случаю торжественных дат, скажем, Дня милиции, когда старик снимал галстук и начинал вспоминать боевую молодость. Лейтенанту почему-то вспомнилось, что подполковнику через два года будет пятьдесят, что у него жена и двое взрослых детей.
      - На чем вы остановились? - поинтересовалась Гюрза.
      - На ваших совместных подвигах, - Григориев оставил очки в покое, отложил их в сторону, что с ним случалось крайне редко. - На самом интересном месте. Как вы Бежанидзе брать поехали.
      - Я тогда, с вашего позволения, закончу за него. Можно? - вопрос относился то ли к разрешению закурить сигарету, которую Гюрза пальчиком достала из пачки, то ли к недосказанной истории.
      Подполковник разрешил и то и другое. Гюрза, сделав упор на том, что они по горячим следам раскрыли угон, вернули машину владельцу, задержали двух разборщиков краденых машин, довела до конца повествование. И если эту историю правильно истолковать, то получается - его, Григорцева, обученный всем оперативным премудростям подчиненный решил проявить инициативу, потому что любое промедление было равносильно отказу от задержания. А Гюрза просто случилась рядом. Стечение обстоятельств. Как и то, что Тенгиза упустил не его подчиненный. Некогда кадры было подбирать, машину могли разобрать до винтика.
      - Ты меня начальству мозги пудрить не учи.
      Ученый сам. Почему от меня вашу связь скрыли?
      Не доверяешь мне? Думаешь, от меня на сторону уйти могло? - Дрогнувший голос свидетельствовал о том, что обида Григорцева не наигранная.
      - Связь? - кокетливо переспросила Гюзель. - Василий Данилович, докладываю: связи нет, есть сотрудничество.
      Григорцева ее ответ почему-то шокировал:
      - Ты меня на словах не лови...
      - Тогда подумай, Василий Данилович, - не дала ему договорить Юмашева, - приходишь ты в вышестоящий кабинет, - Гюрза подняла палец вверх, - а тебя, между прочим, спрашивают там, дескать, к нам в кабинеты поступают данные, что часто видят одного оперка твоего с мадам Юмашевой в разное время в разных местах. Что, у них любовь или ты их в напарники определил? И ты сразу оказываешься перед выбором: врать начальству в глаза или плодить еще одного посвященного, А не хочется ни того, ни другого. Потому что ты соврешь, начальство твое поймет это - и отношения с ним подпорчены. Тебе это надо? Нам это надо?
      - А чего это ты меня по отчеству кличешь? - остановил поток слов Григориев. - Старишь меня? Или дистанцию подчеркиваешь между майором и подполковником? А как начну тебя по отчеству величать, приятно будет? Ладно, - он махнул рукой, - поигрались в конспирацию и будя. Тем более ничего путевого у вас не вышло и Марьева так и так надобно производить в почетные "глухари" и укладывать в сейф. Причем делать это незамедлительно, слышь, Виктор?
      Виктор стоял до какого-то момента, как и положено провинившемуся, потом под шумок сел, и это прошло незамеченным. Сейчас, отметив, что он снова из "Белякова" стал "Виктором", согласно и грустно кивнул.
      - Не думаю, - сказала Гюрза, - не думаю. Да, выход через Тенгиза на следующее звено цепочки, которая подвела бы нас к исполнителю или заказчику, накрылся медным тазом. Но мы не зря пахали. Очерчен круг, впереди замаячили тени. И потому обидно бросать все. Дожать хочется.
      - А как ты спрашивала давеча - тебе это надо?
      - Надо, - ответила Гюрза. - Считай, что я соскучилась среди шлюх по настоящей оперативной работе.
      "Такое объяснение должно вполне устроить Григорцева", - подумал Виктор.
      - Допустим, надо, - сказал подполковник, - но ведь Тенгиза вам не выловить, а ты сама сказала, что с ним оборвалась цепочка. Тыркаешься дальше до бесконечности? А ты знаешь, сколько у меня дел, и вот на нем, палец начальника отдела вытянулся в сторону Виктора, - сколько еще незакрытого, и новые "терпилы" идут один за другим, не берут отпусков, заразы, до конца следствия по депутату. Позавчера вон опять труп отрыли.
      В прямом смысле отрыли. На собачьей площадке.
      Пес чей-то, сволочь, вынюхал и разрыл ру.., лапами. И кому поручать? Ему вот и поручили. Потому что нет у меня больше людей, нет.
      - Труп на собачьей площадке, - встрял в разговор осмелевший Виктор, очень походит на несчастный случай. Может, и не будет у нас нового "глухаря".
      - Ну-ка, ну-ка, это что-то новенькое по части несчастий. - Григориев потянулся за очками, нащупал их на кипе служебных бланков. Закусив дужку, с любопытством воззрился на подчиненного.
      - Покойный, он - бомж, документов при нем не обнаружено, а значит, его и нет, в принципе.
      Ошивался возле Витебского вокзала, пил всякую дрянь типа очистителя биохимического. Накушавшись в очередной раз, поскользнулся и грохнулся затылком о твердую поверхность, от полученной черепно-мозговой скончался. Закопали его дружки-бомжи, предали тело земле, в пьяном обалдении испугавшись, что милиция может выйти на них и пришить заранее обдуманное. Можно получить чистосердечные объяснения двух могильщиков и пятерых свидетелей. Все будут, конечно, бомжи, но ведь и покойный не депутат.
      - Так, так, - подполковник надел очки, посмотрел сквозь них на Виктора, будто видел впервые, потом снял. - Чувствую сильное ермолаевское влияние. Ну, колись, Ермолаев насоветовал?
      Он тебя учит, как дела раскрывать надо? Переквалифицируя в несчастные случаи.
      - Это не тот Ермолаев, который на Литейном поработал? - напомнила о себе Гюрза.
      - Он самый, - подтвердил подполковник. - Ладно, мы еще поговорим о несчастных случаях, товарищ лейтенант.
      По тому, каким тоном было дано обещание, даже по неуловимым оттенкам голоса Григорцева, недоступным постороннему уху, Беляков понял, что нового "глухаря", скорее всего, не будет. Кому он нужен? В отличие от несчастных случаев.
      - Так вот, вернемся к вашему Марьеву... - начальник отделения призадумался. - А кстати, Тенгиза в розыск дали?
      - Обижаешь, - покачала головой Гюзель. - А как же!
      - Ну ладно, хоть что-то... - проворчал Григорцев, потом тяжко вздохнул. - Сама посуди, Гуля, если всерьез разрабатывать эту "мокруху", то на нее надо кидать роту сыщиков, не занятых больше ничем. И только в этом случае можно на что-то надеяться. Ну что я тебе буду говорить? А вас двое.
      Значит, затея пустая. Трата времени, за которое можно понараскрывать бытовух и существенно поднять раскрываемость в районе. Могу я согласиться на ваши забавы? Тем паче вы уже попробовали, и результат известен - тупик. Хватит, ладно?
      Не до игр в пинкертонов.
      - Василий, все понятно. Ты прав во всем, кроме одного пустяка. Тупик не такой уж непроходимый, - Гюрза говорила почти ласково. - Есть одна идея, мы должны попробовать ее отработать.
      Давай сойдемся знаешь на чем? На неделе. Если через неделю ничего не нарисуется - мы отступим. Виктор заполнит последнюю страничку в "корках", и забудем о Марьеве навсегда.
      Григорцев сыграл неведомый марш дужкой на зубах, достал фланельку, тщательно протер ею стекла, потом сказал:
      - Неделю я вам дать могу... Коли уж спутались, впутались и запутались. Но... Но теперь, голуби, придется вам ставить меня в известность о ваших планах. Тем более конспирация ваша закончена, вся городская милиция знает о вашей парочке. Отсюда вопрос первый: чего намерены делать сейчас, когда Тенгиз от вас уплыл?
      Подполковник смотрел на Гюрзу, и Виктор повернул голову в ее сторону. Виктор вообще чувствовал себя странно, будто он ребенок, а родители в его присутствии решают его судьбу.
      - Говорить с падчерицей Марьева.
      - Это и есть след? - усмехнулся Василий Данилович.
      - Да. Каюсь, сообразила только вчера. Вернее, сегодня ночью. Пришло на ум одно воспоминание.
      Два года назад, как раз когда я занималась Марьевым, убили ухажера его падчерицы. Стасом вроде бы его звали. Ей было тогда пятнадцать, кавалеру столько же, учились они в одной школе. Парня зарезали в Некрасовском садике, когда тот возвращался вечером с тренировки. Мочканули грамотно: вынырнул из темноты мужик в прикиде бомжа, всадил в сердце заточку точняком в сердце, поставленным ударом, профессионально - и убежал.
      Никто из тех, кто вечером шастал по садику, ни понять ничего не успели, ни запомнить. Опера, что вели это дело, склонялись к тому, что парня порешили из-за его папаши. А тот работал в таможне, а где таможня, там разборки. Но опера так ничего и не нарыли. Разумеется, вышел стопроцентный "глухарь".
      - А ты связала убийство с Марьевым? - высказал догадку Григориев.
      - Да, связала, хотя ничего и не доказывалось.
      Связала только в уме. Я ж собирала на Марьева матерьяльчик, самый разный, отовсюду. Болтала и с проститутками из агентств, которыми пользовался будущий депутат. Так вот он предпочитал очень молоденьких, часто покупал малолеток. Даже закрадывалась в голову крамольная идея подсунуть ему несовершеннолетнюю и, повязав на этом, произвести в "барабаны". Не люблю такие финты, но, наверное, надо было... Да, так вот падчерица как раз была в марьевском вкусе. Отсюда вылупилась у меня версия, которая объясняла странное убийство. Марьев проникся к приемной дочери любовью, настоящей любовью, не страстишкой, и из ревности "заказал" ухажера-соперника. Но версия, повторяю, не доказывалась, и ввиду бесперспективности я ее забросила.
      - Ну и что? Марьев, по моему личному мнению, мертв, мертвее не бывает, и... - и тут Григорцев догадался, куда клонит Юмашева. - Ты думаешь, его замочил тот самый...
      - Да, думаю, - подхватила Гюрза. - Хочешь спросить, какие имеются к тому основания?
      - Хочу.
      - А я отвечу. Их немного. Во-первых, профессионализм киллера в обоих случаях. Во-вторых, одна и та же самоуверенность, граничащая с наглостью. Василий, ты знаешь, что это не пустой звук. У каждого киллера свой почерк, и одна из его составляющих - именно уверенность в себе. У разных убийц она разная, а в наших случаях - совпадает. В-третьих, маскарад. И там, и там можно было, в принципе, обойтись без переодеваний и перевоплощений, ан не обошелся. И, в-четвертых, близость убийств к одному субъекту. Они, заметь, лежат слишком близко от одного человека, человека мафии, чтобы не задуматься, а случайно ли это?
      Ты не будешь спорить, Василий, что такое уж бывало на нашем с тобой веку, когда сначала гражданин "заказывал" киллеру кого-то, а потом его самого "заказывали" тому же наемному убийце? - Подполковник спорить не стал. - Это все, Василий, а дальше - нюх. Милицейское чутье. Будешь оспаривать, что оно у меня есть?
      - Не буду. И все равно не вижу, какую выгоду из этого можно извлечь. Ну, один и тот же киллер, ну и что?
      "Действительно, ну И что?" - согласился с вопросом начальника внимательно слушавший Виктор.
      - Мафия-то одна и та же, - удовлетворила любопытство коллеги Юмашева. - Киллер, значит, у нее свой, домашний. Его услугами пользовались, пользуются и избавляться от него после убийства Марьева не стали. Наемник наш ходит вокруг да около этой мафии. Значит, его можно вычислить и достать.
      - И доказать причастность? - уточнил Григорцев, скептически хмыкнув и покачав головой. - Работы на год. Для ударной бригады сыщиков. Свободных ото всего остального.
      - Год не прошу, - серьезно сказала Гюрза. - Неделю.
      - Неделю, - повторил вслед за ней начальник отделения. - Даю неделю. Эх, даже десять дней могу. Если увязнете - значит, увязли. Но учти, Гуля, даю только из любви к тебе.
      Виктору показалось, что Василий Данилович произнес "из любви" не совсем уж нейтральным голосом. Похоже, что начальник и сам что-то такое почувствовал, потому что поспешил добавить:
      - Из любви к нашей боевой молодости. Ладно уж... Тогда по молодости за считанные дни, бывало, и не такие чудеса творили...
      5.12.99, день
      "Это называется - пока жареный петух куда-то не клюнет", неодобрительно покачал головой Виктор, однако улыбку сдержал и подчинился требованию охранника: раскрыл краснокожее удостоверение, дабы тот смог сопоставить фотографию с оригиналом и убедиться в их идентичности. Охранник сопоставил и убедился, после чего раскрыл дверцу в металлических воротах и отступил на шаг.
      Его напарник стоял возле будки по правую руку.
      Курил. Оба стража были в серых полушубках с надетыми поверх бронежилетами и при автоматах: оба скучали неимоверно, до зевоты, однако виду не подавали. Хотя, конечно, поговорка насчет жареного петуха и им приходила в голову - по десять раз на дню.
      Виктор спрятал удостоверение во внутренний карман куртки и мимо стоянки, где сиротливо мерзли два "вольвешника" - остальные обитатели дома уже разъехались по своим воскресным делам, - по ухоженной дорожке двинулся к парадному серого здания. И ведь не скажешь, что тут меньше месяца назад застрелили четверых человек.
      Здесь он уже был дважды - первый раз в составе группы, занимающейся осмотром места происшествия, и второй - когда вместе со следаком снимал показания с жены Марьева. Пардон, с вдовы. И не было тогда ни бдительных автоматчиков в количестве двух стволов, ни телекамер слежения над воротами, ни наверняка еще каких-нибудь новомодных штучек, которых Виктор пока не заметил, а был лишь бедолага сержантик вот в той будке, напоровшийся на пулю киллера...
      Виктор взялся за манерную изогнутую ручку и потянул на себя: массивная дверь с витражным матовым стеклом величественно скрипнула и отворилась. Оказалось, что спрятать удостоверение он поспешил, поскольку в стеклянной кабинке перед лестницей обнаружился еще один страж - мосластый, упитанный сержант лет сорока в форме с иголочки, обстоятельно расположившийся перед экранами трех мониторов, двух телефонов и одной толстой разлинованной тетради, напоминающей гроссбух. Ни будки, ни охранника раньше тоже не наблюдалось. Да уж, насильственная смерть высокопоставленного жильца навела шухер на соседей и домоправителей, считавших свою крепость неприступной. Только вот поздновато спохватились, когда петух уже клюнул.
      Пришлось показывать ксиву и этому привратнику. Но этим проверка не закончилась.
      - Вы к кому? - сдвинул брови сержант. Корочка уголовного розыска на него впечатления не произвела.
      - К Марьевым, - по возможности спокойно доложился Беляев.
      Служака поднял трубку одного из телефонов, отстукал трехзначный номер и сообщил, глядя на Виктора:
      - Ирина Владимировна, к вам посетитель. Из уголовного розыска. Лейтенант Беляков. Слушаюсь, - он положил трубку и сказал:
      - Третий этаж, квартира шесть. Покажите еще раз удостоверение, пожалуйста.
      В душе закипая, как чайник, Виктор опять достал ксиву. Сержант аккуратно переписал номер в тетрадь, оказавшуюся журналом регистрации посетителей, и только после этого великодушно разрешил:
      - Проходите.
      Виктор прикусил язык, чтобы не брякнуть:
      "Мой дом - моя крепость". "В конце концов, у него своя служба, у меня своя". Не торопясь, поднялся по широкой, до блеска вылизанной лестнице и ткнул в кнопку звонка справа от двери с медной табличкой "6". За дверью почти сразу же заклацал замок, и перед Беляковым предстала безутешная вдова...
      Да, кроме шуток, похоже, действительно безутешная - до сих пор. Никакой косметики, под глазами круги, брови изогнуты в обреченной безысходности. В безысходной обреченности. Платиново-белые волосы были темными у корней, а над ухом вдовы Виктор приметил седую незакрашенную прядку. Выглядела Марьева лет на десять старше своих тридцати пяти. Неизвестно, как насчет любимого мужа и отца, но уж кормильца-поильца семейство Марьевых лишилось - это точно.
      - Здравствуйте, я из уголовного розыска, - представился Виктор, решив в четвертый раз удостоверение не доставать. - Оперуполномоченный Беляков. Мне необходимо задать несколько вопросов...
      - Проходите, - Ирина Владимировна отступила в глубь прихожей, пропуская гостя. Голос у нее был низкий, грудной, с легкой хрипотцой. Равнодушный.
      Хоромы семьи Марьевых нельзя было назвать роскошными, однако квартирка впечатление производила ухоженной и небедной. Пять комнат, не банальный евростандарт, но - драпировки на стенах, ковры на полу, на изящных подставочках антикварные штуковины - что отнюдь не диссонировало с неохватным телевизором на автоматически поворачивающейся подставке, с черным лоснящимся музыкальным центром чуть ли не в половину человеческого роста и прочими обязательными атрибутами преуспевающей семьи. Виктору были выданы домашние тапочки с изогнутыми по-восточному носами, и они прошли на кухню.
      - Чай? Кофе? , - Кофе, если можно.
      "Опухну я от этого кофе когда-нибудь", - подумал Виктор.
      Марьева включила кофеварку и села напротив.
      Нервно стянула воротник бордового халата на шее.
      Халат был под цвет обоев.
      - Есть новости? - поинтересовалась она бесцветным голосом.
      - Следствие ведется, - туманно ответил Виктор.
      - Ведется... - невесело усмехнулась вдова. - Значит, нет новостей. Вы их не найдете, да?
      - Ну почему же, отрабатываются версии...
      - Вы о чем-то хотели спросить? - перебила Марьева.
      - Скорее просто побеседовать. Неофициально, без протокола, если позволите... Вы сейчас одна - Алена у себя в комнате. Больше никого.
      - У вас же, кажется, еще домработница была.
      - Уже нет. Пришлось расстаться, сами понимаете... Теперь все на мне, ее веки набухли слезами, но тут очень кстати мелодичным треньком кофеварка сообщила, что кофе готов.
      Ирина Владимировна наполнила белые толстостенные чашечки Виктору и себе, пододвинула сахар.
      - Друзья помогают? - подпустив в голос побольше участия, поинтересовался опер и подул на кофе.
      - Какие друзья, - поморщилась Марьева. - Были партнеры, коллеги, сослуживцы. А теперь мы никому не нужны.
      - Что ж, у Сергея Геннадьевича не было настоящих друзей?
      Марьева зябко поежилась и принялась мешать ложкой кофе.
      - При его загруженности времени на дружбу не оставалось. Нет, ну звонят иногда, интересуются, спрашивают, чем помочь...
      "Кто конкретно звонит?" - едва не спросил Виктор, но вовремя сдержался. Рано.
      Нет, не была Марьева в курсе мужниных делишек. То есть женским чутьем она, разумеется, понимала, что такие деньги и такие должности исключительно честным путем не зарабатываются, но мудро в этот огород не совалась, а жаль. Может, и помогла бы в чем-нибудь. Остается дочка.
      - Ирина Владимировна, если позволите, я бы хотел поговорить заодно и с вашей дочерью.
      - С Аленой? - подняла глаза Марьева. - Зачем?
      - Ну, вам же известно, что дети гораздо наблюдательнее, чем нам кажется. Возможно, она слышала, как Сергей Геннадьевич разговаривал с кем-то по телефону или еще что-нибудь. - Тут Виктор ступил на тонкий лед: догадывалась ли Ирина о чувствах мужа к ее дочери? И осторожно добавил:
      - Вы, кажется, говорили следователю, что они были в теплых отношениях?
      - Да. Сережа был очень привязан к Алене, буквально с первого дня, как к родной дочери. Да и девочка, кажется, полюбила его... Без скандалов, конечно, не обходилось - знаете, в таком возрасте все дети считают себя центром земли и во всем правыми...
      Виктор перевел дух - не догадывалась! - и продолжал наступление:
      - Вот видите. Может быть, он обмолвился случайно Алене о чем-то таком, чего не знали вы. Какой-нибудь пустяк, который, однако, сможет добавить нелишний штришок.
      - Ну, не знаю... Допрашивать девушку, когда она едва оправилась от потери...
      - Помилуйте, никаких допросов! - Виктор был само обаяние. - Мы же просто беседуем!
      - Знаю я эти беседы... - вздохнула Ирина Владимировна и поднялась, выглянула в коридор. - Алена! Выйди на минутку!
      - Ну че, мам? - донеслось откуда-то из глубины квартиры. - Я же собираюсь!
      - Выйди, пожалуйста! - немного повысила голос Ирина Владимировна.
      - Щас... - бросила недовольно.
      - Я с самого начала была против, чтобы Сережа совался в политику, вернулась на свое место Марьева. - Как чувствовала...
      - Да, жизнь наша паршивая, - поддакнул, вздохнув, Виктор. Беспредел... - И отхлебнул кофе. Как в присутствии матери говорить с Марьевой-младшей, он пока представлял себе смутно.
      А как бы действовала на его месте Гюрза? Дала бы поиграться пистолетом? Начала бы с обсуждения шмоток?..
      По коридору прошаркали быстрые шажки, и на пороге кухни нарисовалась Алена Марьева.
      - Вах, у нас гости! - она уставилась на Виктора, распахнув темные, как у матери, глаза. И взгляд этот был по-взрослому оценивающим. - А я не слышала...
      - Это из милиции, - пояснила Ирина Владимировна, и взгляд дочери погас, потерял что-то эдакое. Чисто женское. Стал равнодушным. Следователь хочет задать тебе несколько вопросов.
      - Оперуполномоченный отдела уголовного розыска Дзержинского района, поправил Беляков. - Виктор Иванович меня зовут. Здравствуйте, Алена.
      - Не-а, ничего не выйдет, - тряхнула черной челкой Алена. - Опаздываю, сил нет. Здравствуйте. И, извините, до новых встреч.
      - Ты куда? - нахмурилась Ирина Владимировна.
      - Куда, куда, на тренировку! Сегодня же пятое, зачеты ставить будут, и в подтверждение своих слов она повернулась боком, демонстрируя увесистую спортивную сумку с надписью "Reebok" на плече. - Забыла?
      - Забыла. Может быть, стоит отменить на сегодня, раз у следствия есть вопросы?
      - А пусть следствие меня повесткой вызовет, правильно? - Алена глянула на Виктора. - Тогда я всегда готова.
      - Как же ты поедешь? - покачала головой Ирина Владимировна.
      - Тачку поймаю. - Алена была одета в свободный серый пушистый свитер, белые джинсы в обтяжку и белые высокие кроссовки.
      - Алена, ты же знаешь, как я...
      - Мама!
      - Нет, послушай...
      - Мам, да прекрати ты каждого куста бояться, честное слово! Что ж мне теперь, под домашним арестом сидеть всю жизнь, так, что ли? Ничего со мной не случится. Не трясись.
      - Я вообще-то на колесах, - вставил свое слово Виктор. - Если хотите, могу подбросить.
      Алена вновь посмотрела на опера с интересом.
      - Правда, что ль? А какая у вас машина?
      - "Шестисотый", как полагается.
      - Ага, щас! - Она опять тряхнула челкой, убирая с глаз непослушные локоны. Симпатичная.
      Стройная. Аккуратненькая. С чистой кожей. Но, скорее всего, не от природы, а от правильного питания и образа жизни. - Так я вам и поверила. Ну так поехали, что ль? Опаздываю ведь.
      - Нет, я против, - твердо сказала Марьева-старшая, глядя прямо в глаза Виктору. - Если вы хотите поговорить с моей дочерью, то извольте только в моем присутствии.
      - Мама! - зазвенел возмущенно голосок.
      - Дело ваше, - пожал плечами Виктор, внутренне ликуя: удача сегодня на его стороне. Он не сомневался, что дочка уговорит мать, чтобы поехать с ментом. - Просто предложил помочь.
      Могу и в другой раз зайти.
      - Мама! - теперь укоризненно.
      ...В общем, доводы дочери были убедительнее: чем опасаться потенциального насильника за рулем и возможных ДТП, куда безопаснее проехать с милицией; чем тратить полтинник на мотор, дешевле доехать даром, чем заставлять молодого человека приходить еще раз, удобнее на все его вопросы ответить по дороге. Да просто побеседовать.
      Вас, кстати, как зовут, напомните, пожалуйста.
      Виктор Иванович? А меня Алена. Ну поехали, время же!
      Марьева проводила их недовольным взглядом.
      - Да уж, "шестисотый", - протянула Алена, плюхаясь на переднее пассажирское сиденье Викторова "жигуленка" и зашвыривая сумку на заднее.
      - Ну, извини, - Виктор повернул ключ в замке зажигания.
      - А, ерунда. И не на таких каталась. Не переживай.
      - Куда едем?
      - На Лиговку, напротив БКЗ. Там шейпинг-клуб, знаете?
      - Не знаю, но найдем.
      Немного прогрев мотор, он тронулся с места и выехал с набережной.
      - Ты куришь?
      - Не-а, на фиг? - Алена по-простецки закинула ногу за ногу, чувствуя себя как дома. - Здоровый образ жизни. Новое поколение выбирает. Тренировки, шейпинг, бегаю, если не очень холодно. - Она прищурилась и хитро посмотрела на Виктора. - А также не пью и не ширяюсь. Вы об этом?
      - Да не-а, - в тон ей ответил Беляков. Ему опять повезло: девица оказалась разговорчивой и незамкнутой. - Просто если хочешь - кури.
      - Не хочу и не буду... Так о чем у нас спич будет? - В общем-то ни о чем конкретном, - сказал Виктор. И выдал напрямик:
      - Ты, я смотрю, не очень-то убиваешься из-за смерти Сергея Геннадьевича?
      - Почему не убиваюсь, убиваюсь... - Она немного посмурнела. - Мужик ниче, нормальный.
      При деньгах и все такое... Хотя и с тараканами...
      А что?
      - Ничего, просто спросил... Как жить-то теперь думаете?
      Алена промолчала, глядя в окно.
      - Друзья Сергея Геннадьевича помогают?
      - Ну, звонят какие-то. Дядя Толя приезжает, дядя Ося... Егор Денисович... Всякие, короче. Типа не забывают.
      - Что-то ты не больно ласково о них.
      - А мне они на фиг? У меня свои проблемы.
      Логично. У родичей своя жизнь, у нее своя. Дело известное. Ростом Алена была почти с Белякова, а уж фигура у девчонки... "Эх, понимаю я вас, Сергей Геннадьевич, очень хорошо понимаю".
      - Я-асно... А в универе как отреагировали на это... Ну, что твой отчим погиб?
      Алена передернула плечиками под кремового цвета дубленкой.
      - А че там... Посочувствовали, конечно. Венок такой прислали от ректора. Отчима там уважали.
      А у Кольки Петрова, мы в одной группе учимся, тоже брата загасили год назад, он в Приморском районе магазины держал, так там круче было: из гранатомета.
      Виктор фыркнул.
      - Ну, вы, ребята, даете.
      - А че?
      - Да ниче. Типа, весело живете.
      - Дык жизнь веселая... - философски заметила Алена и вдруг нахмурилась.
      Виктор уловил перемену в ее настроении и после тщательно выдержанной паузы негромко, но внушительно произнес:
      - Веселее некуда, тут ты права. Того мужика, который Стаса зарезал, нашли?
      - Не-а. - Алена отвернулась и принялась тереть запотевшее стекло. - И вряд ли вообще искали - бомжа-то.
      Играя сомнение и смущение, Виктор несмело произнес:
      - А вот что... Я, конечно, не в свое дело лезу... но.., ты ведь не маленькая, многое про жизнь должна понимать. Ты же знаешь: где большие деньги вертятся, там и бандитов много. Вот Сергей Геннадьевич, отчим твой, наверняка был знаком с каким-нибудь авторитетом. Что ж он, через эти каналы не смог тебе помочь? Отыскать того, кто убил Стаса?
      - Это вы под дядю Сережу копаете? - насторожилась Алена.
      - Упаси бог. Просто интересуюсь. Он же не чужой человек тебе был, да и связи у него - будьте нате.
      Алена вздохнула.
      - Не знаю. Может, и нажимал на какие-нибудь кнопки. Я ведь тогда, после Стасовой смерти, сама не своя была, думала, что отчим его и мочканул, отравиться даже хотела... - она хохотнула.
      - Отчим? - поднял брови Виктор. - С чего это вдруг?
      - А вы у него сами спросите, - ехидно посоветовала Алена. - Мало ли у кого какие тараканы в голове шуршат.
      - Да ладно, не злись, - примирительно сказал Беляков, делая заметку на память: знала, ох знала Алена про сексуальные склонности дяди Сережи.
      Да, наверное, трудно было не заподозрить... Спросить об этом в лоб? Глядишь, и расскажет что-нибудь интересное на тему "Педофилы среди нас"...
      Нет, нельзя, замкнется, уйдет в себя, и больше он из нее ничего не выжмет. - Я ж ничего такого не имел в виду. Не хочешь - не будем об этом.
      - Да давно это уже было, - поморщилась Алена. - Два года назад... Я ж тогда совсем еще соплюшкой была. Да, дядя Сережа, кажется, звонил в милицию, кричал, что всех тамошних мудил построит, что он баллотируется в народные депутаты и найдет управу на ленивых ментов, которые не могут арестовать одного странного бомжа... Виктор Иванович, - вдруг повернулась она к оперу, - а если честно: вы зачем про это спрашиваете?
      - Извини, Алена, не могу пока ответить, - честно ответил Виктор. Следствие еще не закончено. Одно скажу: напрасно ты думаешь, что убийцу Стаса не ищут. Ищут до сих пор.
      И снова это была правда. Точнее, полуправда.
      Ну и что с того? Алена задумалась на несколько мгновений и вздохнула:
      - Не знаю... Я, когда Стаса убили, действительно психовала по-черному, в "Скворешник" даже хотели положить на обследование, да мама не дала. Так что плохо помню, чем там отчим занимался. Ну, приходили люди всякие, причитали: