Улыбайлики. Жизнеутверждающая книга прожженого циника

Далее, с этим же эрекционным криком самца, приятель побежал сквозь чащу к гостинице – точно как Машенька из сказки.

Он вбежал в фойе и стал требовать доктора, чтобы убрать эту чертову эрекцию. Но оказалось, что она убирается сама, но за несколько часов смирного лежания в кровати.

Однако, как только пропорции некоторых его членов приблизительно восстановились, он вдруг позеленел и потерял сознание – у него началось сильнейшее отравление.

Далее, этот приятель лежал больнице в беспамятстве и бредил под капельницей.

И в этом бреду к нему вдруг явилась его школьная учительница и, погрозив пальчиком, напомнила о его школьных прогулах и двойках по ботанике. Учительница также напомнила, что клюква растет на кустах, а не на деревьях – так что на деревьях он наелся совсем других ягод. И возможно, добавила во сне учительница, финские медведи не хотели его съесть, а, напротив, хотели спасти.

Приятель выжил, но каждый день пребывания в больнице стоил кошмарные деньги, поэтому он отпросился в гостиницу, но просидел всю оставшуюся неделю поездки в прекрасном гостиничном туалете, где любовался лучшими сортами финского кафеля и изумительной сантехникой новейшего дизайна.

А чтобы ему было повеселей, в его изможденное тело периодически возвращались сильнейшие приступы той самой лесной эрекции, которая длилась часами и в данном случае была совсем к месту.

В общем, мой приятель много где побывал, но никогда не был в Израиле, о чем говорил с сожалением.

Однако я втайне этому радовался, потому что и там он обязательно попал бы в какую-то кошмарную историю.

Я просто уверен, что его взяли бы в заложники, либо из-за каких-то его действий произошла бы эскалация ближневосточного конфликта. Либо он бы нарушил «шабат», потому что привык забивать гвозди или производить другую имитацию домашнего ремонта именно в субботу.

Поэтому, если бы его действительно захотели взять в заложники палестинцы, то евреи им бы за это еще и доплатили.

Однако, в отличие от моего приятеля, лично я в Израиле побывал, и об этом первом визите мне есть что вспомнить, что я и делаю.

Однажды посольство Израиля решило организовать туда журналистскую поездку, и я туда записался.

Я записался, потому что мечтал, как выйду на набережную Тель-Авива, сброшу ненавистную теплую куртку и рухну в теплые еврейские воды.

Однако я, как и все мои коллеги-журналисты, не обратил внимание на то, что всех перед поездкой вызвали в посольство Израиля на собеседование, причем почему-то в восемь утра.

Мы, а нас было человек двенадцать, зашли в посольскую комнату и сели на металлические стулья.

Через минуту из другой двери вышла посольская дама, которая сказала, что инструктаж проведет назначенный нам куратор по имени Иоси.

Мы переглянулись, не понимая, зачем нам нужен куратор, если мы уже умеем плавать.

И вот в гробовой тишине в комнате появился Иоси – огромный детина с могучими руками и мрачным взглядом.

Он посмотрел на нас, и мне показалось, что я палестинский террорист и что моя жизнь близится к завершению.

Кстати, это ощущение было недалеким от правды, но не потому что я был палестинским террористом, а потому что, как потом выяснилось, Иоси был парень из «Шабака» – службы внутренней безопасности Израиля, и во время войны давил палестинцев голыми руками как зайцев.

Как рассказала потом, уже в Израиле, одна дама из той же организации, палестинцы не любили Иоси потому, что у него была своя тактика борьбы, не утвержденная генштабом.

Тактика была в том, что если он ловил подозреваемых в терроризме с пистолетом, то «засовывал им пистолет… ну, сами знаете куда», пояснила дама. А если взрывчатку, то «со взрывчаткой было сложнее, она бывала больших размеров… но он все равно засовывал, только они жалобно кричали».

При этом Иоси обязательно звонил палестинцам перед операцией по телефону и сообщал, что их ждет. Они с проклятиями топтали телефоны и начинали немедленно прятать не предназначенные для Иосиной процедуры предметы.

Но Иоси приходил, извлекал предметы из тайников и вскоре окрестности оглашались теми самыми жалобными палестинскими криками.

Замечу, что это были не все таланты нашего нового куратора, о других мы узнали позже.

Но сейчас он стоял перед нами, расставив ноги, как наш новый хозяин.

– А почему нас вызвали в восемь утра, я спать хочу, – пискнул кто-то из угла.

Далее последовала сцена, которую описал Н.В. Гоголь.

Как мы помним, один из его малосимпатичных героев произнес: «Поднимите мне веки!..»

Так вот, мы, как в замедленном кино, видели, что вначале писклявая фраза нашего коллеги вошла в Иосино левое ухо; далее, по его приподнявшимся бровям, было заметно, как мозг анализирует ее содержание.

А потом, видимо, мозг куратора определил, что эта фраза подрывает основы государства Израиль, потому что веки Иоси поползли вверх, он вытянул палец в направлении звука и хрипло спросил: «Имя!»

– Коля, – вновь пискнул голос. – Я из города Петушки, из местной газеты. А зачем это вам?

– Чтобы я тебя запомнил, – как-то жутко произнес Иоси. Он с хрустом расправил плечи. – А теперь ког-г-готкий разговор, – куратор ужасно грассировал. – Вас приглашает Министерство сельского хозяйства Израиля. Мне поручено смотреть за вами, чтобы…

Он перевел указательный палец в положение «вверх».

– Первое – чтобы вы все вернулись домой, – он выдержал тяжелую паузу. – И второе! – Иоси снова перенаправил палец в глубину аудитории, как бы ведя диалог с писклявым. – Чтобы ты научился получать три урожая помидоров в год благодаря израильскому гидропонному методу. Ты же любишь кушать помидог-г-гы в своих Петушках?

– Не знаю, – печально пропищал голос. – У нас в Петушках уже давно нет помидоров. У нас вообще ничего нет!..

Иоси неожиданно улыбнулся, показав ряд великолепных белых зубов, сенсационно смотрящихся на фоне его небритого лица, темного от загара.

– Пг-г-гавильно! – сказал он. – Вот почему всем необходимо эмигрировать в государство Израиль, где помидоры есть всегда. По три урожая в год. На иврите тех, кто возвращаются в Израиль, называют «алиёй». Вам нужно всем заалиться.

– А если я не еврей, а хочу помидоры? – поинтересовался кто-то из будущих агрономов.

Все радостно загалдели, но быстро съежились под тяжелым взглядом Иоси.

– Мы еще выясним, кто тут не еврей, – как-то хмуро пообещал куратор. Он сказал эту фразу каким-то специфическим тоном, будто выяснять это будут в подвалах израильских спецслужб.

В Тель-Авиве было патологически жарко. То, что такой жары мы не видели в жизни, нам стало понятно, как группа спустилась с трапа самолета.

Видимо, евреи по своей натуре очень жадные люди – Моисей их сорок лет водил по пустыне под палящим солнцем, но этого им показалось мало. Поэтому они с кем-то там, наверху, по местной недорогой связи, видимо, договорились о том, что у них и далее будет особое солнце.

Вот оно и палило, превратив израильтян чуть ли не в негров.

Спустившись с трапа, все пассажиры самолета быстро нырнули в автобус с кондиционером.

Мы рванулись за ними, но Иоси неожиданно остановил нас.

– Стройся! – зычно крикнул он.

У меня потемнело в глазах – какой-то еврейский ОМОНовец заставлял нас, российских журналистов, строиться.

– Станьте тут! – Иоси требовательно ткнул пальцем в точку на земле. – Станьте в ряд и возьмите в руки свой багаж!

Цветы российской журналистики зароптали, но было поздно – автобус хлопнул дверьми и, обдав нас выхлопами от экономичного дизельного топлива, увез как удивленных пассажиров, таращившихся на нас из окон, так и спасительную прохладу.

Стоя на жаре в шеренге, я предположил, что, видимо, за эту поездку я стану антисемитом. Но если это было еще под вопросом, то одного еврея я уже конкретно ненавидел.

Этим евреем был Иоси.

Построившись, мы обливались потом под свитерами и пиджаками.

– Я сказал, взять багаж в руки! – строго выкрикнул Иоси, перекрывая шум самолета.

Все недоуменно подняли чемоданы и сумки.

Иоси медленно пошел мимо строя, внимательно вглядываясь в лицо каждого из двенадцати и переводя взгляд на их руки.

Сказать, что я был в бешенстве – это ничего не сказать! Бессмысленность происходящего действа потрясала, но особенно потрясала наглость этого шабаковца, с которой он устраивал нам оккупированные территории, не отходя от самолета.

И еще потрясало, что все молчали, рабски согласившись с ролью заключенных.

Все, но не я!

Это даже было хорошо, что я был последний в строю – это давало возможность все высказать этому наглецу прямо в лицо, причем от имени всего коллектива.

И особенно от Коли из Петушков, который, стоя рядом, пританцовывал, сучил ногами и даже приседал на манер солиста Украинского ансамбля народного танца им. П. Вирского, исполняющего популярный народный танец «Гопак».

Тем временем Иоси подошел к нам и, мимоходом взглянув на руки писклявого, перевел тяжелый взгляд на меня.

Удивительно, но на его лице не было ни капли пота.

Повисла пауза.

Иоси рассматривал меня, что-то изучая.

– Ты злой. Почему? – внезапно спросил он.

По моему телу пробежала какая-то мстительная волна. Я понял, что момент настал!

– Потому что вы издеваетесь над нами! – радостно выкрикнул я, чтобы слышали все. – Я злой, потому что жарко! Потому что мы журналисты и не носим бомбы! Нечего нас досматривать!

– У тебя появились тг-г-гебования? – спросил Иоси тоном, которым он, видимо, задает вопросы палестинцам, перед тем как производить с ними свои популярные действия, о которых упоминала дама из Шабака.

– Да, у меня требования! – гордо заявил я. – Их два. Мне, то есть нам, нужно в аэропорт, где есть кондиционер. И еще я официально требую, чтобы вы отвели Колю пописать. Он сейчас наделает в штаны, но боится вам сказать. Он много пил в самолете.

В подтверждение последней фразы Коля еще активней затанцевал.

Иоси неподвижно продолжал разглядывать мое лицо.

– Или позовите консула! – взвизгнул я. – Я российский гражданин!

Не говоря ни слова, куратор стал перед строем изнемогающих журналистов.

– Ты, ты, и ты. – Он мрачно ткнул пальцем в трех из нас. – Шаг вперед!

Мы с Колей сделали шаг. На другом конце шеренги шаг вперед сделал какой-то парень, которого я почти не знал.

Лично я сделал шаг потому, что каким-то особым шестым чувством понял, что обстановка накалена настолько, что Иоси может грохнуть нас троих прямо тут, перед строем. При этом рев самолетов заглушит выстрелы, товарищи по профессии позорно смолчат, а старушка-мама никогда не узнает, что ее сын погиб, отстаивая честь и естественные потребности корреспондента Коли из крохотной газеты города Петушки. Старушке-маме только придет короткая весточка, что ее сын расстрелян как враг еврейского государства.

В этой героической картине правдой было все, кроме старушки-мамы. У меня мама была, но совсем не старушка.

– Ты! – Иоси ткнул пальцем в неизвестного мне парня. – Где твой пиджак? Ты, – он перевел палец на Колю, – где твоя фотокамера?

– Ты! – Его палец, наконец, уткнулся в меня. – Где зеленая папка?

– Какая папка? – выкрикнул я, перекрывая шум самолета. Я не понимал, о чем он говорит.

– У тебя в самолете была зеленая папка, ты оттуда доставал листы бумаги. Потом ты спал, потом встал и вышел. Где папка?!

Я вдруг вспомнил, что в начале полета действительно достал из сумки папку с текстами, потом что-то там правил, но потом меня сморил сон. Сейчас я не мог сказать, где папка, – видимо, она осталась в самолете, в кармане переднего кресла среди журналов и проспектов самолетного «DUTY FREE». И это было ужасно, потому что там были тексты из моей книжки, причем в единственном экземпляре.

Но более ужасным, было осознание того, что, видимо, у Иоси есть глаз на затылке, потому что в самолете он сидел впереди всех и ни разу не обернулся.

– Вы идете в самолет, забираете пиджак, камеру и папку, – приказал Иоси и, что-то коротко обдумав, отрывисто добавил: – А Коля писает!..

Коля, швырнув на землю семейный фибровый чемодан, бросился к трапу. Мы последовали за ним.

Папка оказалась в кармане переднего кресла.

Тем временем к самолету подъехал спасительный автобус с кондиционером.

Быстро пройдя паспортный контроль, вернее не пройдя, а пробежав его под неусыпным взором нашего куратора, мы погрузились в другой микроавтобус и поехали в Тель-Авив.

Иоси сидел впереди возле водителя к нам затылком, хотя уже было понятно, что он смотрит на дорогу, но видит нас.

Я чувствовал себя неудобно из-за истории с папкой – мне казалось, что нужно как-то разрядить обстановку, хотя не было понятно как.

С одной стороны Иоси меня спас, но с другой, журналистам из великой России не пристало перед кем-то извиняться.

Однако ничего не сказать было бы свинством.

На конструирование извинительной фразы ушла вся дорога до гостиницы, поэтому процесс примирения начался, когда мы уже заезжали на стоянку.

– Иоси, – решительно сказал я в широкую спину. – Ты очень помог…

– Восемь лет назад один человек вышел из самолета и оставил там цветы, – холодно перебил он меня, не оборачиваясь. – Потом был взрыв. Убило всех!..

Автобус качнуло, и на нас повалились вещи.

Мы приехали.

– Сейчас полшестого утра, – объявил Иоси. —

В семь тридцать завтрак. В восемь первая лекция.

– А спать?! – возмутился цвет журналистики. – А купаться, а катание на лодочке?

– Изг-г-раиль не оплачивает лодочку, – жестко произнес Иоси. – Изг-г-раиль оплачивает утреннюю лекцию «Главные пг-г-гинципы капельного ог-г-ошение помидоров». Ты же хотел помидоры в Петушках? – Он ткнул пальцем в Колю.

– Я все хочу! – испугался писклявый.

– Мог-г-е в двух шагах, – удовлетворенно кивнул головой шабаковец. Вашим распорядком предусмотрено купание. Но хочу предупредить – пребывая на территории государства Израиль, вы должны помнить главное правило…

– Всюду враги? – иронично перебил я Иоси.

– Всюду евреи, – уточнил куратор и как-то загадочно добавил: – А евреи – они евреи, но не ангелы…

Зашвырнув ненавистный чемодан в номер, я решил немедленно бежать к морю.

Поскольку государство Израиль, вложив все деньги в капельное орошение помидоров, решило сэкономить на российских журналистах и купило нам билеты на ночной рейс, то сейчас, ранним утром в полшестого, у меня был шанс впервые увидеть то самое море, в котором, как говорят, можно купаться почти круглый год, и ради которого в эту страну уехала куча родителей моих друзей, да и самих друзей.

Схватив гостиничное полотенце и сунув его в пакет, чтобы незаметно пронести мимо портье, я быстро сбежал вниз и обнаружил в фойе Колю, который маялся от безделья. Он сиротливо сидел в кресле, размахивая ножкой, и, видимо, мечтал о гостиничном завтраке, который ожидался не ранее, чем через полтора часа.

Сжалившийся портье решил его развлечь и включил телевизор, так что Коля уже двадцать минут наблюдал на экране представительного раввина, который на иврите зачитывал куски Торы, важно поднимая указательный палец.

Измученный Торой, Коля буквально впился в мою руку и заныл, что хочет пойти со мной.

Я согласился.

Гостиница стояла на самом берегу, так что мы быстро пересекли тель-авивскую набережную и ступили на еще прохладный песок.

Возможно, евреи и не ангелы, но трудно понять, как они отхватили у Бога этот кусок земли.

У грузин есть такой анекдот, что когда Господь раздавал землю, то все стояли в очереди, а грузины пили вино, кушали хинкали и провозглашали тосты. И к Богу они явились, когда все земли уже были розданы.

Однако грузины не огорчились – они налили Богу «мачари» – молодого вина, дали попробовать большой кусок горячего хачапури и даже предложили побыть тамадой. Быть тамадой Бог вежливо отказался, но одобрил хачапури, а потом сказал: «Вы, конечно, опоздали, но у меня есть кусок земли, который я оставил лично для себя!..»

Так появилась Грузия.

Что касается Израиля, то думаю, там все было проще – еврейский спецназ вломился к Богу первым и, не спрашивая, аннексировал лучшее.

Это, конечно, поступок жестковатый, но зато у евреев появилась набережная с этим широким пляжем, с этим песком и с перевернутыми лодками у самой воды.

В ранний час на пляже не было ни души. По набережной изредка проезжали машины, неподалеку от порывов ветра хлопал брезент навеса пляжного ресторана, да в воздухе с резкими криками качались чайки.

Очень далеко на траверсе неподвижно стоял корабль, видимо ожидая захода в порт.

– Как тут хорошо, – с какой-то истинно русской тоской сказал Коля, елозя босыми ногами по песку. – Так тепло!

– Да, хорошо, – подтвердил я, бессмысленно глядя на панораму с кораблем.

– У нас в Петушках тоже можно посидеть на перевернутых лодках, – добавил Коля. – Они у нас возле пруда валяются. Бывало, сядешь и валенками снег разгребаешь. Точно, как тут.

– Почему валенками? – Я очнулся от магической прострации.

– У нас зимой минус сорок, а летом пруд сильно воняет – в него мусор бросают.

Коля задумался.

– Может, мне сказать Иоси, что я еврей, и остаться? – внезапно спросил он с каким-то озарением.

Мне стало Колю неимоверно жаль, но истина была дороже.

– Нам тут нечего делать, – сказал я намеренно жестко. – Ты не еврей, ты не знаешь иврит. Да и своих журналистов тут полно.

– А я пойду к ним в Шабак, – с вызовом произнес писклявый. – Иоси меня научит драться и стрелять!..

Коля внезапно умолк, уткнулся взглядом в песок и задвигал желваками.

Я все понял. Да и как было не понять «радостную» жизнь журналиста в российской провинции.

– Тебя что, бьют?

– Бьют, – грустно подтвердил Коля. – Меня одна бригада три раза била. Первый раз в подъезде. Еще били возле пруда. А один раз прямо у редакции – даже руку сломали, чтобы не писал. Кастетом били, сказали, что убьют. И правда, хотели убить – так я в редакцию заполз, прямо в кабинет к главному редактору.

– И что он?

– Сказал, больше о них не писать. Даже приказал. А что делать – у него трое детей…

– А ты в милицию ходил?

– Так милиционеры меня и били, – вздохнул Коля и потер руку.

– Ладно, пошли, искупаемся перед помидорами, – я резко сменил тему.

Мы сбросили одежду, аккуратно сложив ее на лодку.

Конечно, нельзя сказать, что мы были одеты по последней пляжной моде – собственно, ничего специально пляжного на нас не было.

Но наши трусы – у меня в полоску, а у Коли в цветочек, никого не могли смутить: свидетелей нашего потенциального позора не было – все евреи еще крепко спали.

Видимо, у каждого человека с морем свои отношения – кто-то любит скользить по волне на доске, кто-то плыть до буйка.

Что касается меня, то я делаю так – просто захожу в воду по горло и отмокаю, как белье.

Да, это бессмысленно. Но если бы я все делал со смыслом, то был бы богат.

А так – я просто журналист.

В этот раз отмокать пришлось, войдя в воду не более чем по грудь – Коля был незначительного росточка. Но и до такой глубины мы шли минут десять – дно было исключительно пологим.

Отойдя от берега очень далеко, мы стали лицом к лицу.

Говорить ни о чем не хотелось.

Пахло свежестью и солью, какие-то голодные рыбки покусывали ноги, мгновенно разлетаясь в стороны при малейшем движении.

Вода была аптекарски прозрачна, что свидетельствовало о несправедливости народного двустишия о причинах отсутствия воды – имея такое свое море, евреям вряд ли нужно присасываться к чужим кранам.

У меня было то самое состояние лени и блаженства, которое характеризуется фразой «у меня есть мысль, и я ее думаю». Подразумевается, что у человека имеется строго одна мысль, не более.

И эта мысль звучала так: а может, и мне завалиться?

А потом остаток жизни стоять в этом море?

Конечно, я тут умру от голода, потому что, как и писклявый, я не знаю иврита; да и кому нужен русский журналист в Израиле, даже если он либеральных взглядов и имеет награду от мэрии Москвы.

Но если даже я, как гордая скала, рухну в волны и навеки скроюсь в пене волн, то, согласитесь, это будут волны этого волнующего моря, а не жалкая рябь грязного пруда, возле которого менты бьют кастетом Колю.

– Шалом! – Мои райские размышления прервал крик издалека. – Эй, вам там хорошо?!

Мы развернулись и вгляделись в далекий берег.

Возле лодки стоял какой-то парень и махал нам рукой.

– Шалом, нам хорошо! – крикнули мы. – Давай, иди к нам сюда!..

– Нет, я тут постою! – крикнул парень с берега.

– По-моему, он из «Известий», – предположил я.

– Если из «Известий», то откуда знает слово «Шалом»? Хотя, это слово знаю даже я, – равнодушно сказал Коля.

– Эй, ты откуда, из «Известий»? Давай, беги к нам сюда. Что ты там, на берегу, ищешь?

– Лохов ищу, – крикнул парень.

– Странно, – удивился Коля. – Он говорит, что ищет лохов.

– Да, странно, – согласился я. Конечно, было удивительно, что какой-то парень ищет лохов ранним утром, да еще на пляже. Хотя, может, искать лохов в такое время – это какая-то древняя израильская традиция, как соблюдение шабата? А может, это не традиция, а такая фамилия с ударением на второе «о»? А может, «лохОв» – это что-то на иврите?

– Эй, «лохов» – это на иврите? – снова крикнул я парню на берегу.

– Не-а, это по-русски! – выкрикнул он в ответ. – Но я уже лохов нашел. Лохи – это вы!..

– А почему? – как-то обиженно крикнул в ответ писклявый.

– Потому, что вот лежит ваша одежда, и я ее беру, – ответил парень. – Часы и бумажники я тоже беру, так что не ищите их в песке. Пока, – он дружелюбно помахал рукой. – Дришат шалом хама ле!

– А что это, ваш адрес? – в отчаянии взвизгнул писклявый.

– Нет, это «горячий привет»! – донеслось с берега.

У меня потемнело в глазах, но все происходящее не было шуткой – парень действительно взял все наши вещи и спокойно пошел к выходу с пляжа в сторону дороги.

– Стой, козел! – внезапно запищал Коля и рванулся к берегу. Слово «рванулся» означало, что он стал бежать в воде, но, будучи в весе мухи, бежал на месте. Да и незачем было бежать – пока мы прошли бы полкилометра до берега, наш новый израильский друг давно бы успел скрыться где-нибудь в секторе Газа.

Говорят, что только Адам, изгнанный из рая, понимал, что потерял. Возможно, но у Адама украли только Рай. У него не крали его джинсы, часы и деньги.

Огорченные и злые, мы доплелись до берега и стали подсчитывать потери.

– Гад, он мобильник тоже украл! – зафиксировал Коля новую неприятность.

– Что мобильник, – я грустно покачал головой. – Он полотенце гостиничное украл. Теперь Иоси в своих шабаковских подвалах мне все иголки под ногти загонит. Представляешь, такой экономический урон его любимому Израилю!..

Что говорить, этот парень вышел на охоту на лохов рано утром. Но не зря считается, что рыба лучше всего клюет на рассвете.

Теперь понятно, что не только рыба…

Наша непредусмотрительность оборачивалась не только необходимостью покупки новых вещей непонятно за какие деньги, но и ставила под вопрос наше пребывание на лекции, ибо вряд ли агрономы, которые будут нам рассказывать про три урожая в год, согласятся видеть студентов в семейных трусах.

Мы понуро брели к выходу с пляжа по бетонной дорожке.

Свернув за угол, мы неожиданно наткнулись на Иоси. Он спокойно сидел на лавочке у калитки.

За время нашего похода на пляж и купания он полностью преобразился. Вместо «оборонного» свитера и военных ботинок на толстой подошве он был в майке, обнажившей могучие руки, и пляжных тапочках на босу ногу.

– Шалом, – сказал он, щурясь от лучей солнца. – Как водичка, хог-г-гошая?

– Водичка хорошая, – печально ответил я. – Но нам не до водички.

– Нас обокрали, – внезапно с отчаянием выкрикнул Коля. – Джинсы украли, кошелек, мобильник!..

– Мобильник? – удивился Иоси. – Я про мобильник ничего не знаю. Ты почему про мобильник ничего не сказал?

– Как не сказал? – вытаращил глаза писклявый. – Я же именно про него и говорю.

– А я не тебя спрг-г-ашиваю, – сурово сказал Иоси, глядя куда-то мимо Коли.

Мы обернулись и остолбенели – в двух метрах от нас стоял большой решетчатый мусорный бак. Он был перевернут, и в нем, как обезьяна в клетке, сидел тот самый парень.

Украденные у нас вещи лежали тут же рядышком – аккуратно сложенные.

– Где мобильник? – повысил голос Иоси.

Парень дернулся – было понятно, что наш куратор засовывал его в мусорный бак далеко не по-дружески.

– В заднем кармане, – как-то стеснительно сказал он.

– Хог-г-ошо, – удовлетворенно сказал Иоси. – Берите вещи и идите в гостиницу. Завтрак через пятнадцать минут. На лекции быть без опоздания.

Я вам говорил, что евреи – они только евреи, но не ангелы.

Он встал и стал разминать плечи, легко подпрыгивая.

– А ты не идешь? – спросили мы растерянно.

– Нет, я останусь, – как-то загадочно произнес Иоси, и, переведя взгляд на перевернутый бак, добавил: – Мне тут нужно разобг-г-аться с непг-г-гавильным евреем.

Из мусорного бака послышался сдавленный всхлип.

Двенадцать несчастных российских журналистов сидели в конференц-комнате отеля.

В углу противно гудел кондиционер, паучьи шелестя бумажками, прицепленными к выходному отверстию, откуда вырывался поток ледяного гриппозного воздуха.

Огромные, во всю стену, окна выходили в сторону пляжа, где уже начал собираться народ. Я смотрел на веселые стайки школьников, гонявших мяч по песку, и на маленькие яхты, появившиеся как по команде. В небе неподвижно завис парашютист, которого тянул на веревке катер.

За окном начинался веселый израильский день, наполненный солнцем, мороженым и барахтаньем в роскошной воде.

Но все это было зачеркнуто Иоси, который лично пересчитал нас по головам, когда мы входили на лекцию про помидоры.

Один наивный из нашей группы прикинулся больным и сообщил, что будет целый день лежать в постели, так как у него сильно болит левая рука. Через восемнадцать минут, когда он торопливо надевал плавки в раздевалке на пляже, из соседней кабинки послышался голос Иоси, который вначале поинтересовался, как его здоровье, а потом предложил сломать правую руку, чтобы уравновесить боль в левой.

Еще через пять минут этот наивный уже сидел за столом вместе с нами, грызя ручку и испуганно косясь на входную дверь, в которой стоял хмурый шабаковец.

Мы сидели в полной тишине, глядя на волшебную картину за толстой рамой. Снаружи бурлила жизнь, мы ее видели, но до нас не долетало ни звука – это была воистину гениальная метафора нашего ужасного положения.

Мы чего-то или кого-то ждали.

В углу комнаты кроме нас сидел высохший старичок в соломенной шляпе и белых сандалиях. Старичок равнодушно смотрел в окно. Он был покрыт Иосиным загаром, по которому было легко отличать местных.

– Интересно, дедуля тоже пришел слушать про помидоры? – хихикнул мне в ухо Коля. И, оглядевшись, шепнул: – Я потом как будто в туалет пойду. Ты тоже иди, встретимся на пляже!..

– Не пойду, Иоси нас грохнет, – я покачал головой.

– Пусть грохнет, – фатально сказал писклявый. – Где лучше умереть – тут в трусах или дома в валенках?

– Тут лучше, – я кивнул головой. – Но умирать будешь мучительно, а вместо валенок готовь белые тапки. Или белые сандалии, как у этого дедули.

Писклявый иронично хмыкнул и придвинулся ближе к моему уху:

– Я все придумал. Ты помнишь лодку, где у нас вещи украли?

– Помню.

– Я сделаю под нее подкоп, – горячо зашептал Коля. – Буду пять минут в воде – и под лодку! Он меня не найдет!

– Найдет, – неожиданно заметил дедуля, сидевший, между прочим, в другом конце комнаты. – Иоси всех найдет…

Мы дернулись.

– Давайте начнем, – дедуля решительно снял шляпу, встал и подошел к доске. – Меня зовут Михаэль, если хотите, называйте Мишей. Берите бумагу и ручку – будем писать.

Дедуля оказался лектором, и уже через пять минут моя рука отваливалась от бессмысленной писанины.

– Капельное ог-г-гошение – это метод полива, при котором вода подается непосг-г-гедственно в пг-г-гикорневую зону выращиваемых растений регулируемыми малыми порциями с помощью дозаторов-капельниц, – забубнил дедуля, грассируя не меньше, чем Иоси. – Этот метод позволяет получить значительную экономии воды и других ресурсов, в том числе удобрений, трудовых затрат, энергии и тг-г-губопроводов. Капельное орошение также даёт другие пг-г-геимущества, в том числе более ранний урожай, предотвращение эг-г-гозии почвы, уменьшение вероятности распространения болезней и сорняков.

Ловким движением дедуля отодвинул занавеску, прикрывающую доску, и открыл потрясающий плакат – огромный помидор, усеянный графиками и таблицами.

– Пишите, пишите, – лектор окинул нас ласковым взглядом. – Система капельного орошения обычно состоит из узла забора воды, узла фильтрации и узла фег-г-гтигации…

– Какой еще фертигации? – раздался чей-то недоуменный голос.

– Обычной. Фертигация – это применение удобрений и протравителей вместе с поливной водой. Так понятней?

В ответ раздался мучительный стон.

– А можно мне в туалет? – внезапно вскочил Коля, вытягивая руку, как ученик.

– Идите, – по-военному разрешил дедуля.

Писклявый, подмигивая мне обеими глазами и производя чудовищные гримасы, выскользнул в дверь.

Я ожидал, что сразу же услышу хруст его костей, но, видимо, он временно не попал в Иосины объятья, потому что за дверью никто жалобно не кричал, и лекция продолжилась.

– А сейчас перейдем к самому интересному! – заговорщически проскрипел дедуля, и, уткнув указку в нижнюю часть помидора, продолжил: – Как же получается израильский помидор, что же тянется к его ког-г-гневой системе?