Омлет с помидорами и крепкий кофе с перцем - нет, Вадик явно не собирался пересыпать свои знамена нафталином. Посмотрим…
      - Как ты думаешь, почему двое дятловцев похоронены отдельно, на Ивановском кладбище? Не в братской могиле? - спросила я мужа после окончания банкета, и он подавился от внезапности.
      - Я не смогу тебе ответить.
      - Тогда мне придется позвонить. И до нашего отъезда я хочу еще немного поработать с документами. Хотя, если бы я могла видеть себя со стороны, мне бы, наверное, было противно.
      Вадик кивнул, соглашаясь с первой частью моей речи:
      - Не буду тебе мешать. Приеду ровно в полвторого.
      И ушел, рекламно неся прямые плечи.
      - Света, я не разбудила тебя? Она чуть задыхалась.
      - Нет, я уже двадцать минут мучаю велотренажер.
      - Кошмарное занятие…
      - Не лучше и не хуже других. Могу тебе помочь или ты просто так?
      - Свет, почему Золотарев и Кривонищенко похоронены отдельно от остальных?
      - Родители Кривонищенко тогда жили в районе Московской горки, им хотелось, чтобы могила сына была рядом. До Ивановского от них - рукой подать. А с Золотаревым сложнее. Дело в том, что он родом с Алтая. Хлопотать за него было особо некому, а каждую могилу на Михайловском родственники отстаивали с боем. Начальство институтское и городское очень хотело эту историю замазать, закидать веточками, что ли… Чтобы не было ни братской могилы, ни памятника, ни паломничества туристов… В общем, всем, кроме Золотарева, место выделили.
      - Ясно.
      - Как продвигается твоя работа?
      - На следующей неделе сяду писать.
      - А я думала, это сразу происходит - сидишь и пишешь.
      - Хорошо бы… Света, я тебе потом позвоню, когда приеду от Дубининых.
      Часы обещали мне еще некоторое количество времени - было около двенадцати. Я взяла новый конверт из сумки и открыла блокнот.
      Новые показания. Фамилия Атманаки встречалась мне в Словаре. А текст шел не с начала - то ли первая часть его не относилась к делу, то ли кто-то так решил…
      Общая глубина залегания трупа порядка 50 см. Направлен головой строго в сторону палатки. Поза свойственна человеку идущему или пытающемуся ползти по склону. Товарищи опознали Колмогорову. Одета она была в лыжный костюм, капор и шерстяные носки. Никаких телесных повреждений за исключением ссадин на лии,е, полученных, очевидно, во время падений на каменистых грядах ниже палатки, не было.
      В это время группа товарищей, в составе которой был манси /Суриков, обнаружила несколько ниже еще один труп, принадлежащий Дятлову.
      Звучит страшновато.
      Человек лежал на спине, согнув руки перед грудью, в том же направлении, что и Колмогорова. На нем был лыжный костюм, поверх которого накинута меховая безрукавка, и шерстяные носки. Создавалось впечатление, что человек также пытался идти вверх, судя по положению тела и также тому, что в головах у него была группа деревьев, в которые он, очевидно, уперся, но которые ему пришлось бы обходить при движении сверху вниз для того, чтобы попасть в то место, где было обнаружено его тело.
      И наконец, примерно в полутора километрах от палатки под кедром были найдены (еще раньше) тела Кривонищенко и Дорошенко, лежащие рядом на тонком слое лапника.
      Понятно, предыдущая страница ксерокопии была про Слободина и, видимо, общие сведения.
      Дальше были черные полосы, как часто бывает, если имеешь дело с ксероксом.
      …большинство сухих ветвей на высоту до 5 м. Кроме того, сторона кедра, обращенная в сторону склона, на котором стояла палатка, была очищена от ветвей на высоте 4-5 метров. Но эти сырые ветви не были использованы и частично валялись на земле, частично повисли на нижних ветвях кедра. Было похоже, что люди сделали нечто наподобие окна, чтобы можно было с высоты осмотреть ту сторону, откуда они пришли и где находилась их палатка. Ничего себе!
      Объем проделанной около кедра работы, а также наличие многих вещей, которые заведомо не могли принадлежать двум найденным товарищам, говорит о том, что у костра собралась большая -часть, если не вся группа, которая, сделав костер, оставила часть людей у него. Часть решила вернуться назад, чтобы отыскать палатку и принести теплые вещи и снаряжение, а оставшиеся товарищи занялись изготовлением чего-то наподобие норы, где был использован заготовленный лапник, чтобы переждать непогоду и дождаться рассвета.
      Непонятным является вопрос о том, почему были раздеты Кривонищенко и Дорошенко, ибо в зимних походах, да еще в условии холодной ночевки, не принято раздеваться до такой степени. Возможно, что несчастье произошло в момент переодевания. То, что туристы могли растерять одежду во время бега или ходьбы, мало реально.
      Надо отметить, что все найденные еще в первый… товарищи
      (Некоторые слова мне приходилось угадывать по смыслу, ксерокопия отъела чуть-чуть от каждой строчки.) лежали строго на одной линии, проведенной от кедра к палатке. В тот же день группами манси и прибывшими группами туристов методом свободного поиска были обследованы районы у кедра и даже… за оврагом, русло четвертого истока Лозь-вы на 0,5 км и все наиболее вероятные места гибели по ручью. Были осмотрены подходы к перевалу между вые. 880 и гребешком. Больше никаких признаков группы не обнаружено. Проводники Моисеев и Мостовой обошли весь этот район с собаками, но поиски тоже не имели успеха…часов вечера выйти к перевалу, где было оставлено снаряжение, там узнали, что… намечено разбить (лагерь?) не в долине Лозьвы, а в верховьях Ауспии, в пользу этого факта приводился целый ряд доводов, самый убедительный из которых сводился… не наделать в Лозьве лишних следов и не помешать работать собакам.
      Я сделала несколько пометок в блокноте, глянула на часы и решительно включила компьютер. Он издал звук, похожий на мурчанье Шумахера, и вскоре создал для меня новый файл.
      Имя его не было оригинальным - diatlov.doc.
      Впрочем, и с названием повести я сильно не мудрила, мои пальцы набрали его за секунду: ПЕРЕВАЛ ДЯТЛОВА.
      Слова запрыгали одно за другим, будто и не я набирала, а кто-то другой - с немыслимыми, почти космическими скоростями.
      В себя я вернулась через полтора часа, глянув на маленький будильник, который однажды подарил мне Вадик. Оценить написанное времени уже не было: его хватило бы только на то, чтобы принять душ и быстро-быстро одеться. После душа я не глядя вытащила из шкафа какуюто кофточку, надела брюки и вылетела за дверь, на ходу запихивая в сумку блокнот с диктофоном.
      Черная "девятка" тихо остановилась возле моего подъезда.
      И только плюхнувшись справа от Вадика, я вспомнила, что так и не распечатала его подарок.
 

      - Тебе понравилось? - спросил он через двадцать минут, когда мы уже выехали из Екатеринбурга и одновременно оказались в Березовском. Между нашими городами нет никакой границы.
      - Я еще не успела посмотреть, - честно сказала я. - Заработалась.
      Вадик достал сигарету и закурил.
      - Ты так и не начала снова курить?
      Я повела головой направо, потом налево. Значит: "нет".
      - Молодец. А я не могу. Мне, видимо, сам процесс нравится.
      Помолчали. Дорога была узкая, многоповоротная, и даже такому раллисту, как Вадик, приходилось на нее поглядывать. На железнодорожном переезде толстая тетка опустила шлагбаум. Мы встали.
      - Какой адрес в Березовском? - официально спросил Вадик. Надулся из-за подарка.
      Я прочитала адрес вслух.
      Только через полчаса мы подъехали к подъезду, где жили Дубинины.
      Тут мне пришлось попотеть, зазывая Вадика пойти вместе со мной. Он упирался, как будто бы от этого зависела вся его дальнейшая судьба.
      - Если ты не пойдешь, то рассчитывать тебе абсолютно не на что! - выпалила я последний аргумент, и он оказался решающим: Вадик покорно поставил машину на сигнализацию и с независимым видом поплелся со мной.
      Интересно, неужели он думал, что я оставлю его на несколько часов в холодной машине?..
      Игоря Александровича Дубинина не было дома. Нам открыла его дочь - высокая красотка с гладкой, будто пластмассовой, кожей и волосами цвета сливочного масла.
      - Папа ушел вас встречать!
      Я посмотрела на Вадика - все-таки мы опоздали из-за этой тетки на переезде.
      - Проходите.
      Мы зашли в дом. Чисто, уютно, мне даже захотелось представить, что я в гостях у родственников и могу здесь раскинуться на несколько дней. Именно такие чувства вызвал у меня дубининский дом и все его обитатели.
      Вскоре вернулся Игорь Александрович.
      - Я думал, вы не можете найти дом, - сказал он. Не очень вежливо, зато внимательно я уставилась на Дубинина. Он чем-то смутно напоминал моего отца - не чертами лица, а каким-то общим рисунком личности. Та же мягкая ирония и нежность в глазах, когда он обращался к дочери, та же уверенность в себе, и мучительная при том в себе неуверенность, вечный признак человека интеллигентного…
      - Начнем сразу? - спросила я, и Вадик пнул мою ногу под столом.
      - Распоряжайтесь, - сказал Дубинин.
      Я включила диктофон. Дубинин говорил очень подробно, отвечал на все вопросы; чувствовалось, что для него важна эта тема. Вадик внимательно слушал наш дуэт и молчал.
 

      Я: Как вы узнали о гибели сестры?
      Дубинин: За два дня до Люсиного похода мы переехали в новую квартиру на Декабристов. У меня как раз были последние экзамены в горно-металлургическом техникуме. Мы с приятелями после успешной сессии взяли путевку в Коуровку и тоже отправились в поход. Кстати, я себя туристом не считал - просто увлекался этим занятием, а вот Люся была профессиональной туристкой. Она без конца сдавала какие-то категории, причем там были значительные спортивные нагрузки. Помню, ей никак не удавалось сделать нужное число "пистолетиков" - приседаний на одной ноге.
      Когда мы вернулись из похода, я отправился на преддипломную практику в Лениногорск. Там устроился подрабатывать, получал неплохие, по тем временам, деньги. В общем, до самой весны был далеко от дома и думал, что Люся уже вернулась.
      Я: Вам не сообщили о том, что случилось?!
      Дубинин: У нас в семье как-то не было принято писать письма. И до сих пор, кстати, я предпочитаю телефон. Созванивались мы, конечно, регулярно, но родители ни словом не проговаривались - Люсю ведь нашли только в мае, так что еще была жива надежда. Не хотели меня пугать, срывать с места. Хотя я чувствовал: они что-то скрывают. Спрашиваю: "Как у вас дела?" - "Хорошо, - говорят, - вот, телевизор купили. Знамя-58". А голос у мамы грустный-грустный.
      Я: Вы были дружны с сестрой? Какая у вас разница в возрасте?
      Дубинин: Я все время говорю, что мы с Люсей ими параллельными курсами. Мне тогда было семнадцать, ей - двадцать. Я тоже считал себя студентом, но у меня была своя компания, а у сестры - своя. Я даже подружек ее толком не помню. Но вот что странно: в Лениногорске на первые свои заработанные деньги я почему-то решил купить подарок… Люсе. Приобрел для нее первый советский малогабаритный приемник "Турист".
      Я: Только дарить его было уже некому…
      Дубинин: Когда вернулся в Свердловск, на вокзале меня встретили мама с папой. Тут я окончательно убедился: что-то случилось. И когда они рассказали мне, что пятерых уже похоронили, стало ясно - надежды на чудесное спасение Люси нет.
      Я: Мне довелось прочитать показания вашего отца - он был очень мужественным человеком и смело высказывал свои мысли.
      Дубинин: Не забывайте, что Сталина в то время уже не было, 1959 год - время "хрущевской оттепели". Тогда все как будто вдохнули свободы. Кстати, отец до самой смерти оставался ярым нелюбителем Хрущева, потому что считал его одним из виновников гибели своей дочери. И мама, и отец умерли достаточно рано - он в /967 году, она - в 1980. Я считаю, что это связано с потерей Люси.
      Я: Что говорили ваши родители о причинах гибели? Какие высказывали догадки?
      Дубинин: Мама без конца повторяла: "ракета, ракета". Кстати, именно в то время мама работала секретарем Семихатова (нынешнего академика). В том самом заведении, которое тогда называли "башня".
      Я: Вы тоже придерживаетесь "ракетной" версии?
      Дубинин: Я бы сказал немного иначе. Совершенно точно, что ребята из группы Дятлова, среди которых была моя сестра, погибли в результате неудачных испытаний какого-то оружия. А вот что это было за оружие: бомба, оружие страха или еще что-то, не знаю. Также я не уверен в том, что ребятам помогли у мереть, хотя, конечно, в то время такое вполне могло произойти - государство строго хранило свои секреты. Для меня самое страшное, если подтвердится версия зачистки…
      Я: На одежде вашей сестры обнаружено'значительное количество радиоактивных веществ. Этот факт и подвел вас к мысли о том, что причиной гибели непременно были военные испытания?
      Дубинин: На ней был свитер Кривонищенко, по-моему. Говорили, что раз Юра работал в секретном институте, связанном с физикой, то и частицы всяких вредных веществ могли остаться на его одежде. Хотя мне кажется, что он вряд ли ходил на работу и в зимний поход в одном и том же свитере.
      Еще есть одна версия, довольно складная, не помню уже, кто ее высказал. Дескать, когда произошел взрыв, то болванка ракетная прокатилась по склону и придавила последних четверых. Отсюда - страшные переломы и травмы…
      Я: Вопрос очень больной, но я не могу его обойти. Что вы думаете по поводу отсутствия языка у Люси?
      Дубинин: Я узнал об этом совсем недавно. Непонятно, но я не придаю этому особого значения. Есть более странные вещи - например, цепочка следов, тянущаяся по снегу. Если бы, как предполагалось следствием, дятловцы несли кого-то пострадавшего, то были бы совсем иные следы - будто волокли волоком. Ну кто бы стал нести тяжелого взрослого человека "по воздуху"?.. Много непонятного.
      Я: Вы были на похоронах сестры?
      Дубинин: Да, но они проходили уже не при таком количестве народа, как в марте, когда хоронили первых найденных. Последние четверо были в закрытых гробах, их даже родственникам не показали. Папа, правда, как-то пробился, за пару дней до похорон увидел дочь. И сказал нам с мамой: "А вам смотреть не надо".
      - Идите обедать, - позвала нас Татьяна - жена Игоря Александровича, и мы отправились за стол. Вадик, правда, пытался отказаться, но его жалкие доводы никто даже слушать не стал.
 

      - Если нужно, я могу дать вам Люсины записные книжки, - нерешительно сказал Игорь Александрович. - Я готовился к нашей встрече и перечитал их заново. Там есть дневник, бывший с Люсей в походе - в том самом, последнем. И там в конце - одна любопытная вещь… Сами увидите.
      Мне тут же захотелось посмотреть дневник, но это было бы невежливо. Игорь Александрович дал мне небольшую пачечку записных книжек - с истертыми корочками и ветхими страницами, исписанными карандашом и чернилами.
      Объевшись, будто клопы, мы с Вадиком смотрели, как хозяйка разливает чай и режет торт. Торт был роскошный, назвался "Пятерик".
      - Потому что он из пяти компонентов, - сказала Татьяна.
      Я еще раз подумала о том, что мне бы хотелось иметь таких родственников, как Дубинины. Но постеснялась им об этом сказать.
      Мы просидели здесь еще час, я смотрела старинный китайский фотоальбом - черный, глянцевый, с аппликацией на обложке и папиросной бумагой между страницами. Со многих снимков на меня смотрела Люся - сначала крошечный ребенок, потом девчушка, девочка, девушка: с мамой и папой, с Игорем, с друзьями и одноклассниками, на отдыхе, в походах, в школе. Я всюду безошибочно узнавала милое личийо.
      - Люся занималась в школьном драмкружке, - сказал Игорь Александрович, - она очень этим увлекалась. И как-то раз ей досталась роль Снежной Королевы. Я потом много видел всяких фильмов по Андерсену - но ни одной Снежной Королевы лучше Люси не было. Она так здорово передала этот ледяной характер…
      Игорь Александрович замолчал.
      Бережно упаковав старые записные книжки в специально выпрошенный для этой цели пакетик, я попрощалась с дубининским семейством, и мы с Вадиком начали спускаться вниз по лестнице. Я с трудом сдерживалась, чтобы не начать чтение прямо в подъезде.
      Ладно, в машине почитаю.
      Вадик завелся почти бесшумно, и мы поехали по страшным березовским колеям обратно в Екатеринбург.
      - Сейчас пять пятнадцать, - сказал Вадик. - Я съезжу по делам и ровно в девять, к гонке, буду у тебя.
      - Ага, - сказала я и покосилась за окно: уже полностью стемнело и расчет на "почитать" никак не оправдался.
      Возле железнодорожного переезда мы снова встали. На этот раз, правда, тетка в оранжевой тужурке остановила нас не зря - издалека слышалось громыхание и пристукивание. Из темноты вырастал поезд.
      - Товарняк, - сказал Вадик и полез в карман. Вытащил десятку и протянул мне. - Если товарняк идет, значит, надо держаться за денежку. Тогда будут деньги - их поезд привезет. - Смутился. - Это меня племянник научил.
      Мы сидели в темноте и держались за денежку, каждый со своей стороны, а прямо перед нами мелькали темные вагоны неизвестного груза и назначения.
 

      - Три с половиной часа - не так уж и много, - сказала я свеженакормленному Шумахеру и сразу же отправилась к компьютеру. Документы сложила слева, как учили на машинописи. И открыла наконец первую из Люсиных записных книжек. Мне, конечно, хотелось поскорее прочитать последний дневник, но показалось, что правильнее будет пойти по порядку.
      Первая книжечка, взятая мною, оказалась Люсиным песенником. В самом деле, ведь все туристы пели под гитару у костра, разучивали новые песни, и вот Люся записывала слова этих самых песен в светлокоричневый блокнотик, сейчас совершенно облезлый, а в 1959-м он, наверное, скрипел от собственной новизны и блестел корочками…
      Края строчек, написанных бирюзовыми чернилами, поплыли, но текст можно было разобрать. (Кстати, это и не чернила никакие, а химический карандаш - такие были раньше. Я хорошо помню, как мы с братом в детстве муслили грифель химического карандаша, чтобы рисовал ярче. Во рту поселялся стойкий деревянный привкус, а в голове скакала сладостная мысль: если съесть такой карандаш, можно отравиться!)
 
      ЕСЛИ НЕ ПОПАЛ В АСПИРАНТУРУ
 
I. Жил один студент на факультете,
О карьере собственной мечтал,
О жене столичной,
О деньгах приличных,
Но в аспирантуру не попал.
II. Если не попал в аспирантуру,
Собирай свой тощий чемодан,
Поцелуй мамашу,
Поцелуй папашу
И бери билет на Магадан.
III. Путь до Магадана недалекий.
За полгода поезд донесет,
Там сруби хибару
И возьми гитару,
И тогда вокруг все запоет…
 
      Эта песня, как и все ее соседи по книжке, была длинной. Я представляла себе нехитрую мелодию, четыре гитарных аккорда (два с барэ) и старательное девчачье двухголосие. Песни были шутливые - даже если дело казалось святой для туристов темы:
 
      ГИМН ТУРИСТОВ УПИ
 
По полям, лесам
И отрогам каменистым
Вдали от Свердловска и вблизи
Посмотри-ка, друг,
Ходят с песнями туристы -
Железные туристы из УПИ.
Третий день идем,
Только щелкаем зубами -
Так пусто в животе, хоть голоси.
Не волнуйся, друг,
Мы вернемся скоро к маме,
Пойдем с тобой в столовую УПИ.
 
 
Ты устал шагать
Под дождем и лютым ветром,
Но все же о привале не проси.
Только вспомни, друг,
Сколько сотен километров
Протопал ты по лестницам УПИ.
 
      Блокнот был переполнен песнями, и я даже узнала несколько из них. У моей школьной подружки сестра училась в УПИ и все время ездила в стройотряд. Я помню эти песни в современных тетрадках, которые мы с подружкой листали в отсутствие владелицы.
 
      МЕЗОЗОЙСКАЯ КУЛЬТУРА
 
Помнишь мезозойскую культуру,
Мы с тобой сидели под скалой,
Ты на мне изодранную шкуру
Зашивала каменной иглой.
 
      Припев:
 
Жрать захочешь - приди
И в пещеру войди,
Хобот мамонта вместе сжуем.
Наши зубы остры и желудки пусты,
До утра просидим мы вдвоем…
 
      Я пролистала книжку и уже решила отложить ее в сторону, как вдруг мое внимание привлекла еще одна песня:
 
…Вверх по скользким камням,
По тропинкам крутым
Альпинистов отряд пробивался.
Все сердца как одно
Штурма ждали давно,
Каждый шел и горам улыбался.
Вдруг глухие раскаты до нас донеслись.
Страшный грохот в долине раздался.
Это снежный карниз
По крутым склонам вниз
Роковою лавиной сорвался.
Вот промчалась лавина, сметая отряд,
Собираются люди на скалах,
Лишь один не пришел,
Он могилу нашел
Там, под снегом, в глубоких провалах.
Мы товарища молча
Три ночи, три дня,
Стиснув зубы, упрямо искали.
Горы жертву свою в том неравном бою,
Несмотря ни на что, не отдали.
Высоко в облаках пики гордо стоят,
Между ними зияют провалы.
Всюду снежный простор,
Ничего, кроме гор,
Ледники да суровые скалы.
 
      Я закрыла Люсин песенник, и он обдал меня запахом старой бумаги на прощание…
      Записная книжка Дубининой Людмилы, которая попала мне в руки следующей, начиналась списком книг.
      Лессинг, Кронин, Дюма, Флобер, Жорж Санд, Олдридж (Дипломат), Ч. Лондон (Жизнь Джека Лондона), Томас Гарди, Келлерман, Драйзер, Гюго, Зощенко, Кассиль, Ремарк.
      Неплохо!
      На следующих страничках Люся записала студенческое расписание, несколько смешных телефонов, начинающихся с Д1 или Д2, краткие конспекты лекций с непонятными схемами и несколько цитат из великих людей на великую тему любви.
      Из тысячи людей только двое любят по-настоящему, а остальные думают, что любят.
      Куприн.
      На соседней странице совсем уж трогательное:
      Купить мыло детское.
      Позвонить маме, чтобы она принесла кнопки.
      Занять 3 руб.
      Взять 3, 4 занятие по архитектуре.
      И список немецких слов для заучивания: geringe, gelange, vorstellen, betrag, treppen, herzzustellen…
      Было неловко читать чужие записи, хотя бы потому, что ненавижу, если читают мои… Но я успокаивала себя возможностью отыскать какойнибудь след. Тем более что добралась наконец до болотного цвета книжечки, на обложке которой значилось:
      Милому завхозу Л. Дубининой для дневника. Тот самый, последний дневник, бывший с Люсей в роковом походе и найденный в палатке! Я решила полностью перенести его содержание в компьютер. 23 января
      Сегодня последний день сбора. Весь день прошел в ужасной суматохе. С одиннадцати бегала по магазинам, покупала всякую мелочь. Сдуру купила 5 м батиста, на что ушло 200 руб. Собиралась сама в страшной поспешке и, конечно, забыла дома свитер. Каждый занят был своим делом, а дел было по горло. Незадолго перед выходом начали собираться провожающие. Времени было в обрез, но мы, конечно, вовремя прибыли на станцию. И вот настали последние минуты прощанья. Перед отходом "спели" несколько песен.
      В вагоне к нам присоединились блиновцы (туристическая группа из УПИ, отправлявшаяся по сходному маршруту. - А.), вместе пели песни.
      Среди всех особенно выделяется кротовский бас. На сей раз было много очень новых песен, которые мы тянули с помощью инструктора Золотарева, идущего вместе с нами в поход. Этого Золотарева никто не хотел сначала брать, ибо человек он новый, но потом плюнули и взяли, ибо отказать - не откажешь. Таким образом, нас как было десять, так и осталось, ибо Славку (Биенко. - А.) не отпустило факбюро. Вот судьба! Биенко благодаря своим задолженностям по учебе, а Юдин - радикулиту остались живы.
      А Золотарев, которого и брать никто не хотел, все же добился своего и отправился смерти навстречу…
      24 января.
      Приехали в Серов очень рано. На вокзал с рю-ками ('рюкзаками. - А.) нас не пускали. Расположились сначала около вокзала. Ребята прошпыня-ли завхоза, т. е. меня, обвиняли в скупости и жадности. Но, увы, столовая на сей раз для нас большая роскошь. Произошел один небольшой казус - Юрку К. (Кривонищенко. - А.) забрали в милицию, обвиняя его в обмане.
      Наш Юра вздумал пройтись с шапкой вокруг вокзала, причем с исполнением какой-то песни. Юрку пришлось выручать.
      Далее нам удалось вместе с блиновцами перебраться в школу начальную. Пообедав, занялись приготовлением снаряжениям. Решились для ребятишек 1 и 2 кл. рассказать о туризме. Им страшно понравились наши рассказы, вещи, и они очень привязались к нам. До 6-ти время пролетело незаметно, проводили нас много наших новых молодых знакомых. Ребятишки до того привязались, особенно к Зине, что расставались со слезами.
      В поезде во все горло орали песни под мандолину да и просто так. Затем вдруг пристал к ребятам один молодой алкоголик, который обвинил их в краже бутылки водки. Требовал ее возврата и обещал надавать в зубы. В конце концов, ничего не доказав и не получив, он умотался. Приходил Юрка, попел с нами немного и ушел. А мы чего-то пели, пели, а потом вдруг как-то незаметно перешли на тему о любви, в частности о поцелуях. Болтали всякую ерунду, конечно, всем было интересно, все говорили, стараясь перекричать друг друга и опровергнуть другие высказывания. Сашка Колеватов так превзошел всех, наверное, он это говорил со слов других.
      Приехали ночью в Недель, остановились на станции. Расположились в углу, сразу же наши улеглись спать, расстелив палатку. Я же стала дежурить. Это время использовала для шитья бахил, переписыванья песен. Юркина Ольва время от времени подвывала, наверное, от скуки и голода. Я продержалась до 3 часов. Все в это время уже легли, только один Боря долго чего-то шил, но и он наконец лег.