Очень скоро мне стали проясняться обстоятельства истории, случившейся сорок лет назад. Огромное количество людей излагало письменно и устно (под запись) свое мнение, факты, воспоминания, в сумке оказался целый ворох газет и ксерокопий и даже две книжки. Первая была старой и называлась "Высшей категории трудности", вторая, зримо моложе, носила название "Цена гостайны - девять жизней". Я прочитала обе за два с половиной часа.
      "Высшей категории трудности" оказалась повестью - об этом говорил и внешний вид: синяя обложка с костром и горами. Автор: Ю. Яровой. Бывший журналист "Насменки". Повесть была довольно скучной, но уже с первой страницы стало ясно, зачем она писалась. История дятловцев не давала автору покоя. И он пересказал ее, как можно было в то время: зашифровав имена, топонимы да и само событие до неузнаваемости.
      Глеб Сосновский, главный герой, - равно Игорь Дятлов. У Ярового только он и погиб при страшном буране, остальным удалось спастись в заброшенной избушке геологов.
      Коломийцева = Колмогорова, Васенина = Дубинина, Постырь = Золотарев; я уже стала различать знакомые характеры в чужих образах.
      Другая книжка, совсем новенькая на вид и даже при типографском запахе сереньких страниц, выглядела не так романтично. Автор по фамилии Гущин. Похоже, что журналист. Книжка его представляла собой довольно толково составленную газетную статью, в которой подробно описывались события сорокалетней давности и то, что было после. Господин Гущин представил несколько версий гибели ребят, причем одна из них выглядела вполне убедительной.
      В книжке были также иллюстрации скверного качества, но я уже могла различить некоторые лица даже в таком изображении…
      Вместе с сумкой и Шумахером я плюхнулась на диван и взяла в руки блокнот.
      Так, что мне известно?.. Я начала писать быстрым почерком, сокращая слова только мне известными способами.
      В конце января 1959 года, то есть через шесть лет после смерти Сталина и через четырнадцать после окончания Второй мировой войны, группа студентов из УПИ отправилась в очередной лыжный поход высшей тогда категории трудности.
      Собственно студентов в составе группы было пятеро - Дятлов, Колеватов, Слободин и девушки. Юрий Дорошенко, Георгий Кривонищенко и Николай Тибо-Бринъоль были уже выпускниками, то есть инженерами, а самый старший участник Александр Золотарев вообще работал инструктором на Коу-ровской турбазе.
      (Примечательно, что вначале в поход отправились десять человек, но у Юрия Юдина случился радикулит, и посему он отправился домой из 2-го Северного поселка.)
      Я крупно написала его имя и потом еще обвела овально.
      Сначала все шло по плану. Группа Игоря Дятлова (тот самый, с раскосыми глазами) выехала из Свердловска на поезде в Серов, оттуда - в Недель, потом в Вижай, и наконец попутка в лице телеги увезла их вещи во 2-й Северный поселок, сами ребята шли пешком… Там, в поселке, они наконец встали на лыжи и отправились в свой поход к Отор-тену, горе на Северном Урале, которая являлась основной целью маршрута.
      В ночь с первого на второе февраля 1959 года Дятлов решил установить палатку на склоне горы с труднопроизносимым названием Холат-Сяхыл (в переводе означает "Гора Мертвецов"), Группа расположилась на ночлег.
      Дальше - только домыслы, поиски, страх и полная неизвестность.
      Долгое время в Свердловске ждали сообщения о том, что группа Дятлова вернулась в Вижай.
      Не дождались. Начались поиски. И спустя двадцать пять дней после случившегося на склоне Горы Мертвецов обнаружили палатку, разрезанную ножом, а в отдалении - мертвые тела. Двое лежали под огромным кедром, трое замерзли будто бы по дороге от кедра к палатке. От палатки - цепочка человеческих следов, а возле кедра - "следы человеческой деятельности", то есть костровище.
      Следов насильственной смерти сначала обнаружено не было.
      Эту запись я сделала в своем блокноте первой. Потом начертила на девяти страничках горизонтальные полоски и написала сверху девять уже знакомых мне имен и фамилий. Теперь можно составлять личные досье. Но это завтра, а пока я приняла душ и улеглась в постель, прихватив с собой еще одну картонную папку, на этот раз из эмилевских. Очередная надпись: Дело… скоросшиватель.
      Ничего там подшито не было - в папке лежали тоненькие тетрадки с блеклыми обложками: почти зеленая, уже не белая, едва розовая… Это были дневники туристических групп и планы походов. 1955 - 1957 годы, поход по Кавказу, Южный Урал, Чортово (таковы были правописательные требования) городище… Состав участников групп, написанный в специально разлинованной таблице, менялся, но две фамилии встречались мне повсюду: И. Дятлов (упоминался в основном как начальник групп) и 3. Колмогорова (санитар, завхоз). Два раза встретилась и фамилия Тибо (без приставки Бриньоль).
      Шумахер подполз ко мне на брюхе, понюхал незнакомый запах старых чернил (так пахло от маминых отличничьих тетрадок, которыми бабушка потрясала перед моим "троечным" носом).
      Я обняла кота, и мы начали читать вместе.
 

Дневник

 
      10/П - 57 г.
      Последний день сессии. Некоторые еще сдают экзамены, другие налаживают лыжи, запасают пленки, подгоняют снаряжение. Ведь сегодня ночью поезд понесет нас в далекие края!
      Тут запись прерывалась, что-то остановило автора. Вообще, как я успела понять, в походах туристы обычно ведут дневники по очереди, причем делают это без особой охоты. Сразу видно женское письмо - и не только слабеньким карандашным нажимом выдает оно себя, но и подробными описаниями, цитатами из диалогов, "он сказал, она посмотрела" и так далее… Мужчинам жаль тратить слова попусту: в основном они сдержанно сообщают, где в конкретный момент находится группа, каковы погодные условия и привлекательность окружающего ландшафта.
      В ожидании электрички плясали, пели, прыгали, ели конфеты. Грелись у одного рабочего в квартире, были свидетелями горя алкоголика и радости человека. До Свердловска доехали на двух электричках, весь поход сопровождался различными приключениями, интересными авариями, как, например, у Володи поломалось крепление, в ожидании, пока ремонтировали, девочки сочиняли на мотив бродяги: "Ава-рия-а-а-а…"
      Точно, была такая песня из индийского фильма с Раджем Капуром "Бродяга". Песня называлась "Аба-рая". Мама рассказывала мне даже какую-то частушку тех лет:
      Радж Капур, Радж Капур, Посмотри на этих дур: Даже бабушка моя И та поет "Абарая".
      А запись эта, про аварию, - явно женской руки.
      Еще в одной тетрадке - подробнейший маршрут по дням, цели и задачи похода (видимо, требовались спортклубом), подробные списки снаряжения. Тут же - картосхемы пути и чертежи, насколько я могла понять, какой-то печки, расчеты "в столбик" и чернильные рожицы. Кто их рисовал? Может, Дятлов?..
      Все это происходило за два года до страшной гибели его группы…
      Открыла общую тетрадку в клеенчатой обложке. Карандашная надпись уже на развороте:
      Дневник похода по Кавказу
      (лето - осень 1957 г.)
      Сначала восхищенные девушки подробно расписывают дорогу в поезде и свои ожидания от похода. Потом появляется размашистый почерк:
      26 августа 1957 г.
      Странная погода, впрочем, может, обычная для этих мест; невыносимая жара днем, довольно холодно ночью. Степь, бесконечная степь. Исторические места боев во время Второй мировой войны. На одном из полустанков - памятник-пушка павшим артиллеристам.
      Скоро Сталинград. Здесь все напоминает о прошедшей войне. Сохранились воронки от снарядов, братские памятники-могилы. Большой красивый вокзал построен в стиле героическом. У входа - скульптуры солдат, матросов - защитников Сталинграда. Вот и Волга. Поезд проходит в стороне от реки, 2* лишь иногда показывается ее голубая гладь. Волга-Донским судоходный канал имени Ленина. У входа - огромная скульптура Сталина. Поезд идет вдоль канала. Несколько белых новых поселков, видимо, жители их - рабочие канала. А кругом сухая степь. Железная дорога, видимо, самое плодородное, удобренное место, поэтому вдоль ее с успехом растут тыквы, арбузы, да такие большие, спелые. И так без конца. Особых впечатлений нет. Ярко вспыхивают зарницы, ведь их видно здесь на сотни км.
      Дятлов И.
      Кавказский дневник оказался самым подробным, но размашистых записей Дятлова я больше в нем не встретила, видимо, как начальник, он имел право отвертеться от этой работы. Зато о нем охотно и много пишут другие участники похода:
      Встал вопрос, оставлять кого или нет здесь сторожить вещи. Коля, и Славка, и Пашка усиленно наседали на Игоря, уверяя, что все украдут, если не оставить никого. Игорь сначала решительно сказал нет, но после вторичного наступления ребят он встал и, как Наполеон, долго думал и спокойно произнес: "Останется Коля и ты, Женя". Для меня это было неожиданностью, так как я не изъявлял желания оставаться и хотел вернуться.
      Сразу за этими заметками следовала длинная, подробная запись на семь страниц, сделанная понятным, четким почерком. Я сразу обратила на нее внимание и потом уже увидела, что почерк этот часто встречается в дневнике, и обладательница (без сомнения "обладательница") рассказывает о своих впечатлениях с удовольствием, ей нравилось писать.
      1 сентября 1957 года. Добрый день!
      Да, действительно, это добрый день. В разных концах Советского Союза бегут в этот день, кто в первый раз с родителями, а кто уже и не первый раз, в школу, сколько встреч, радости, рукопожатий, поцелуев, взвизгиваний при встрече и прочих вещей происходит 1-го сентября. Может, сегодня и у нас, в УПИ, за несколько тыс. км отсюда, у спортклуба собрались наши друзья походные и обмениваются своими впечатлениями о проведенном лете, кто-то побыл на Саянах, кто-то на Урале, но все радостные и веселые бегут к спортклубу. Правда, их должно быть немного, многие на практике, а многие и в походах.
      Добрый день! В этот день все, и старые и молодые, все помнят о нем. Да и как о нем не помнить! Вот и мы, 12 человек, шагаем по Чегемско-му ущелью, и невольно вспоминается, что сегодня 1-е сентября!
      Неумело, но искренне, с душою. Я перелистнула несколько страниц и прочитала последний абзац этой записи:…Кругом горы, горы, снежные вершины, поднимаемся выше и выше, встречается лес и красивые цветы, изредка малина, брусника в лесу, но вот перешли еще один ручей и остановились на привал. Место очень, очень красивое, островок, кругом вода и горы, погода противная стала, дождь идет. Вот уже горит наш туристский костер и готовится ужин, и так каждый день - все новое и новое открывается, горы так грандиозны и величавы, что человек кажется среди них букашкой, а ведь в то же время он всемогущ. Может быть, еще допишу что-нибудь, но пока на сегодня хватит.
      С приветом, Зколм…
      Та, что писала эти строки - возвышенная и чистая душа, - Зина Колмогорова? Зиночка, красивая даже по нынешним понятиям брюнетка, через два года вместе с другими дятловцами трагически погибнет. Пока же они идут по Кавказу, любуются незнакомой природой и тщательно фиксируют увиденное в коллективном дневнике…
      Старается незнакомый мужской почерк: Лес на правом берегу Чегема, и первый привал. Мы оказались в настоящем уральском лесу: сосняк, береза, иногда ива. Из ягод - брусника, черника, земляника. Зина набрала полные руки грибов и на ходу пыталась расталкивать их в карманы рюкзаков ребят.
      А вот девушка пишет:
      Как только кто-нибудь из нас повышает голос, раздражается или слишком бурно реагирует на окружающую среду, тому сразу приписывают горную болезнь. Сегодня она очень сильно проявилась у Игоря. На предыдущем привале он так долго ворчал на Лилю из-за йода, что Лиля пожалела, что у нее нет с собой никаких средств лечения (как-то: каплей, мази, таблеток и пр.) от горной болезни.
      Я увлеклась и читала уже все подряд. Кавказская группа действовала профессионально и шла строго по маршруту. Успевали шутить и смеяться.
      Особенно комичной была переправа Зины, которая взгромоздилась на спину Коле и таким образом, с ужимками на лице под дружный смех товарищей, перебралась на другой берег. Бедный Коля! Ему пришлось потрудиться, его собственный вес 64 кг да еще + такой же вес Зины - итого 128 кг. Трудновато!
      Сейчас обеденный привал. Все хорошо, кроме того, что у дежурных пригорело какао, пачку которого нашел Игорь в дупле большой сосны у места нашего привала. Перевал мы не прошли, а только дошли до него. Шли без особых приключений, "по горам, по долам". Место для ночевки выбрали довольно удачно. Здесь много дров, которые приносят сюда альпинисты. Сейчас Володя (дежурный) дует во всю мощь и силу своих легких, способствуя этим горению дров. Но вода нагревается что-то очень медленно, а когда закипит и совсем неизвестно.
      Ближе к концу тетрадки мы с Шуми наткнулись на еще одну Зиночкину запись, я уже стала узнавать ее старательный почерк отличницы.
      Текст меня поразил. Может, Зина тоже что-то предчувствовала:
      Надо сказать, что здесь не жарко, и мы идем на перевал. Если перевал Донгуз-Орунбаши можно назвать перевалом "костей конских, ишачьих и вообще скотских", то перевал Басса можно назвать перевалом "костей людских", но неизвестно, немецких или русских, т. е. буржуазных или советских. На перевал ведет довольно нудная тропинка серпантином, и, вообще, перевал легкий. Видели с него перевал ЧиперАзау, кое-кто пожалел, что не пошли через него, но большинство ничего, песни поют про долины и море. На ночлег остановились на ровной площадке, и на бугорке стоит могила, и, видимо, всяк, кто пройдет через эти 2 перевала, поклонится этой могилке. Сейчас все ушли за дровами, и мне надо идти.
      Мне стало не по себе. Аккуратно закрыла последний в пачке дневник и положила его на пол. Прижала к себе Шумахера и уснула.
 

      Очнувшись поутру, я обнаружила возле своей постели две пары тапочек. Нет, со мною никто, кроме кота, не спал, и ног у меня всего две, а не четыре… Недолго подумав, я вспомнила, что мне померещился ночной звонок в дверь, я бегала открывать и вернулась обратно уже в других тапочках.
      "Шизофрения прогрессирует", - печально думалось мне. И тут раздался реальный звонок: телефонный. Ему не повезло, я приняла его за фантом, вымысел моего окончательно распоясавшегося воображения.
      После краткой серии телефон замолчал и потом снова разразился противными звонками.
      - Алло, - сказала я, уткнувшись губами в черную пластмассу.
      - Знаешь, мне так легко представить себе твой сон…
      С такой дурацкой тирады начать беседу может только один человек (из мне известных, разумеется). Вадик. Мой бывший муж.
      - Вадик, какой именно сон ты имеешь в виду? Откуда тебе знать, что мне снится?
      - А еще писатель, - расстроился Вадик, - я ведь о твоем образе говорю… Как ты лежишь, свернувшись калачиком и…
      - Заткнись, пожалуйста, пошляк, - сказала я искренне.
      Вадик обрадовался энергии в моем голосе.
      - Открывай дверь, девушка, я у тебя под окнами. Надо поговорить.
      - Говори сейчас, по телефону.
      - Деньги капают, я же по сотке звоню. Деньги капают!
      Я откинула одеяло и сердито пошла к двери. Шумахер побежал за мной следом и расстроился, что я направилась не к холодильнику.
      Вадик уже стоял на лестничной площадке. Худой, длинный, нескладный. С фальшивой улыбкой и мимозой в руке. Господи, где он ее выкопал, болезную?
      Я взяла мимозу и погладила желтые пушистые ветки. Шумахер неодобрительно смотрел на меня.
      - Здорово, Хаккинен! - радостно сказал Вадик, и Шуми заметно скривился от его глупости. Вадик попытался погладить котишку, но тот сбежал немедленно на кухню.
      Я поплелась следом за ним, размахивая мимозой, как веником.
      Вадик присоединился к нам.
      - Представляешь, Машка мен" бросила! Машка - та самая подруга, которая увела Вадика полтора года назад и все это время, по моим расчетам, должна была почивать на лаврах. Вернее, в супружеской постели с еще не остывшим после моих ласк Вадиком. "Ладно хоть квартиру себе не забрали", - неромантично думалось мне.
      - Бросила? - озвучила я свои мысли. - Как же безумная страсть, перешедшая в ровное теплое чувство?
      Вадик ярко покраснел, потому что именно этими словами лечил меня год назад.
      - Все прошло, и теперь Машка живет с Наташ-киным Гришей.
      Я в это время набрала в рот воды - некстати, потому что, захохотав, подавилась.
      - Ей просто нужно чужое, - старательно серьезно сказал Вадик.
      - Наконец-то.
      - Что наконец-то? - не понял экс-муж.
      - Наконец-то до тебя дошло!
      - Аня, - грустно попросил Вадик, - не язви. Мне и так больно.
      - Больно ему, надо же. И что я должна сделать? - я заполняла мисочку Шуми свежей телятиной, порезанной на тонкие ломтики. Вадик жадно следил за моими действиями. Голодный, наверное. - Пожалеть тебя и пустить обратно? Не дождешься, Вадик! Большее, что я могу для тебя сделать, - это обед. И только потому, что сама есть хочу.
      - Согласен даже на обед, - нахально сказал бывший муж. По его лицу было видно, что он надеялся на большее. И продолжает надеяться. Такие люди, как Вадик, теряют надежду только вместе с жизнью.
      - Ладно, тогда сиди тут и жди, - я положила заледеневший кусман багрового мяса в микроволновку (он тихонечко звякнул) и нажала кнопку easy defrost. Стеклянный круг послушно завертелся, а Вадик пригорюнился, в отличие от Шумахера, победно вылизывавшего мех посреди кухни.
      - Мне надо привести себя в порядок. Перевернешь мясо, после того как проникает четыре раза.
      - Я помню, - Вадик готов был согласиться на что угодно. Сложил ладонь лодочкой, пока я снимала кольца с рук. И смиренно подставил ее мне. Теплые колечки брякнули друг о друга. Многие из них мы выбирали вместе.
      - Теплые кольца, - мечтательно сказал Вадик и сжал пальцы в кулак.
      - Ты, Вадик, такой романтичный, что меня сейчас стошнит, - невежливо сказала я и пошла в ванную. Громко закрылась изнутри. И пустила воду, которая захлестала тут же, как из насоса.
      Тем не менее жалобное мырканье Шумахера я услышала и пустила его в ванную.
      - А я? - страстно спросил Вадик.
      - А ты иди ставь свою мимозу в вазу!
      - Похоже на ругательство или на плохие стихи. Но ушел.
      Шумахер встал на задние лапки и нюхал мыльные кружева, собрав усы в букет. Я сняла пижаму и опустилась в горячую пенную воду.
 

      В дверь колотили, а мне было смертельно холодно. Шумахер выл волком.
      - Аня, открывай!
      Вадик?.. Я повернулась на бок, и услышала плеск воды. Надо же! Все еще в ванне. Видимо, пригрелась и уснула. За это время и вода остыла, и Шумахер с Вадиком чуть не рехнулись…
      - Не буду я тебе открывать, успокойся, все в порядке.
      Я быстро приняла душ, умылась ледяной водой и покинула свой банный рай.
      Шумахер, прижатый мною к боку, довольно раздувал крошечные ноздри: по квартире плыл удивительный запах, который может принадлежать только одному явлению: свиной отбивной с абрикосами и сыром.
      Вадик поспешно снимал фартук, а на столе нахально красовались маринованные грибочки и домашнее лечо made by моя мама, брынза с оливками и кедровыми орешками и, наконец, две глиняные кружки, из которых валил нешуточный пар, который трудно было с чем-то перепутать. Грог! Тот самый, что, можно сказать, и сблизил нас с Вадиком десять лет назад.
      Вино явно пронес под курткой, подлец, - у меня дома запасы спиртного не задерживаются.
      - Ну и что? - спросила я. - Теперь я должна растаять от умиления и одарить тебя новой порцией своего доверия? А ты будешь стоять смущенно и скупая мужская слеза прочертит мокрую дорожку по загрубевшей щеке?
      - Не щеке, а коже, - обиженно сказал Вадик. Тоже мне, художественный редактор.
      - Вадик, Вадик! Не читай ты эти глянцевые журналы - там умных людей мало, в основном работают блатные и бездарные. И хорошего они тебе не посоветуют. Даже самые замечательные деликатесы (ах, удивите ее!) и сладкие воспоминания не заставят меня изменить решение. Впрочем, обед ты приготовил сам, так что - спасибо, сэкономил время. Давай ешь по-быстрому и гудбай, у меня очень много работы.
      - Суров ты был, - саркастически сказал Ва-дик. - А вон, гляди, на какую речь пробрало - не такие уж и дураки в этих журналах пишут. Просто они имеют в виду нормальных женщин, а не ударенных жизнью писательниц.
      - Вадька, меня не жизнь ударила, а ты…
      Я пошла переодеться во что-то более подходящее для парадного обеда с грогом. Не стоило, наверное, быть с ним такой резкой. Неважно, что бывший, - все равно ведь родной человек. Господи! Десять лет спать рядом, драться из-за лучшей подушки, приносить друг другу чай к рабочему столу… Прятать подарки в квартире, утешать, рассказывать истории - просто любить, а потом: Аня, я пошел, потому что Маша… Радостная и счастливая собственной победой Машка, ее хищная рожица рядом с ним и… пустота, холод, умерший в одноминутье телефон? Тихое пьянство, выбегать на улицу, плакать, искать дорогу к заброшенной телебашне, не хотеть дальше и больше, почти не жить… Считать выкуренные сигареты пачками, не отвечать на звонки. Говорить:
      - Я полюбила бы тебя, даже если бы ты был евнухом. Или девушкой.
      И вот теперь - он приходит, его бросили, он приготовил обед, а я должна танцевать качучу от счастья.
      Я рывком, как в кино, раскрыла дверцы шифоньера. Синхронно с моим движением с трех плечиков упали три кофточки.
      На помощь явился Шуми. Он мягко запрыгнул в шифоньер и начал теребить погаными лапками кофточки. На борьбу с ним у меня ушло довольно много времени. Потом, я выбрала одну из кофточек, отряхнула ее от шумиковской шерсти и напялила, застегивая на ходу. Теперь джинсы, и хватит с него.
      Подумав, я решила причесаться. Краситься не буду - Машка малюется, как портовая проститутка, я буду выгодно отличаться… Боже, о чем я думаю? Какая разница?..
      Вадик сидел у стола, сгорбившись. При виде меня распрямил плечи. Я увидела, что у него на коленях - пачка листов.
      - Ты не против? Я взял посмотреть.
      Я глянула и обомлела. Он залез в красную сумку и выудил оттуда одну из Светиных папок.
      - Вадик, ты забыл: я всегда категорически против копаний в моих вещах.
      - Красиво говоришь! - радостно сказал Вадик и вернул мне листки. - К столу!
      Во время еды мы оба молчали, впрочем, у нас и раньше была такая привычка. Мы никогда не жаловались на проблемы с аппетитом.
      Загрузив в себя по паре отбивных в хорошей компании лечо и грибочков, я залила все это дело грогом, который Вадик успел подогреть. Мне вдруг показалось, что ест он слишком медленно. Время тянет, что ли? Вадик поднял глаза.
      - Ань, а что это за материалы у тебя? Новая книжка?
      - Ну да. - Я не любила обсуждать ненаписанное с чужими людьми. Исключение составлял только он, Вадик. Но теперь - фигульки, обратного пути нет.
      - Расскажи, - попросил он и потянулся к кастрюле с грогом.
      И я вдруг почувствовала, что мне хочется поделиться с ним моими мыслями, рассказать всю эту странную историю, которая как-то непонятно отражается во мне. Прорастает сквозь мысли.
      - Ты слышал о пропавших туристах из УПИ? Это было в 1959 году.
      - И что, и что? - Вадик внимательно смотрел, и я чувствовала: ему на самом деле интересно.
      Я уже вполне уверенно излагала факты. В Вади-киных глазах мелькало что-то вроде уважения с удивлением напополам.
      - Группа туристов из Уральского политехнического института отправилась в очередной поход. Катего-рийный - многим из ребят нужно было получить высшую категорию и разряд. Посвящался поход какому-то съезду партии. На полном серьезе: ну, ты можешь себе представить, какое там время было.
      Вадик кивнул, а меня несло, как Гомера.
      - Возглавлял коллектив Игорь Дятлов - опытнейший турист, сто раз бывавший в сложных походах. Впрочем, вся группа подобралась ему под стать: не было ни новичков, ни слабаков.
      - Если бы они тебя взяли, ох поплакали бы… - философски сказал Вадик кружке с грогом.
      - Если ты будешь меня перебивать… Вадик замотал головой возмущенно.
      - Семеро мужчин и две девушки, - терпеливо продолжила я. - Правда поначалу в поход должны были отправиться одиннадцать человек, но один отпал еще в Свердловске - из-за "хвостов" по учебе, а другой, Юрий Юдин, сошел с маршрута на 2-м Северном поселке.
      Маршрут, кстати, задумывался такой:
      Свердловск - Серов - город Ивдель - Вижай - поселок 2-й Северный - гора Отортен - река Унья - река Вишера - гора Ойка-Чакур - река Северная Тошемка - поселок Вижай - город Ивдель - Свердловск. Протяженность - триста километров.
      Так вот, у Юдина случился радикулит, и его решили отправить обратно, у них с этим делом было очень строго. Я читала дневники предыдущих походов: если что-то со здоровьем не так, участник тут же отстранялся от дальнейших действий. Впрочем, некоторые говорили, что он сам решил уйти, якобы чувствовал, что не тянет…
      Двадцать восьмого января группа начала движение вверх по реке Лозьва, а тридцать первого числа начала подъем по реке Ауспии и пыталась выйти через перевал к долине четвертого притока реки Лозьвы. Однако из-за низкой температуры и сильного ветра группа была вынуждена устроить ночлег.
      В первый февральский день в верховьях реки Ауспии был сооружен лабаз, где туристы оставили запас продуктов и лишних вещей.
      - Лабаз? - переспросил далекий от туризма Вадик, а я важно покивала головой.
      - За три дня группа Дятлова должна была взять Отортен и потом вернуться в лагерь, чтобы продолжить маршрут. Поэтому туристы торопились.
      Я заглянула в листок, подписанный младшим советником юстиции Ивановым, чтобы проверить, насколько хорошо я запомнила цифры и факты. Пока вроде бы все излагала верно.
      - В три часа дня начался траверс высоты "1079", которую местные манси называют "Холат-Сяхыл". Переводится это с мансийского как "Гора Мертвецов". Якобы во времена Всемирного потопа там погибли девять манси.
      - А дятловцев сколько было, ты сказала?
      - Девять. Меня радует твоя наблюдательность, Вадик. Не совсем еще конченый человек. Так вот, почему они пошли на Холат-Сяхыл - напоминаю тебе, что их главной целью была гора Отортен, а никакой "1079" в маршруте не значилось? Траверсируя склон Горы Мертвецов, можно было избежать спуска в долину четвертого притока Лозьвы, то есть пяти-шестимет-ровой толщи снега. Логичнее было пройти по хребту, где малозаснеженный рельеф, и сохранить время и силы. Туристы взяли левее на несколько сотен метров и вместо перевала между высотами "1079" и "880" вышли на склон Горы Мертвецов. Горы там, Вадик, судя по фотографиям, - широкие и невысокие, лысые - почти никакой растительности там нет. Правда, один ученый, у которого куча книжек про географические названия Урала, писал, что несколько раз был на этом самом Холат-Сяхыл и на вершине его видел удивительно яркие незабудки…
      - Глубоко символично, - сказал Вадик. - Дальше?
      - Дальше - больше. Судя по фотоснимкам, прямо на склоне (если точнее - в трехстах метрах от вершины) поставили лагерь. Вырыли яму в снегу, уложили туда лыжи. То есть палатка стояла на лыжах - так делают. И примерно в это время заканчиваются записи в дневниках дятловцев. У них был и общий дневник, который они вели по очереди, и почти у каждого был личный - мода того времени. Кстати, если точнее, то записи в дневниках датируются предыдущим днем - то есть тридцать первым января. А первого февраля, то есть в день, который нас особенно интересует, ребята готовили выпуск газеты "Вечерний Отортен" - что-то вроде стенгазеты, только там не было стен, чтобы ее повесить.
      На двенадцатое февраля был назначен контрольный срок, когда группа Игоря Дятлова должна была сообщить о себе в Свердловск из Вижая. Этого не случилось. Честно говоря, мало кто забеспокоился. Случалось и раньше, что туристы не выдерживали назначенных сроков, поэтому искать их стали не сразу. И даже очень не сразу…
      Только двадцатого февраля, можешь себе представить? Четыре спасательных отряда, состоящих из студентов, отправились разыскивать затерявшихся туристов. И хотя ни о чем особенно плохом по-прежнему не думали, привлеклись к поискам и люди военные. Сначала поиски были безуспешными, но в конце концов, а точнее двадцать шестого февраля, одно из поисковых подразделений обнаружило палатку дятловцев. Удивительно, что в ней находились почти все вещи туристов. Два одеяла, рюкзаки, штормовки, брюки и еще целая куча вещей. Тут же нашли продукты. С подветренной стороны палатки, именно там, где находились головы, ткань разрезана в двух местах так, что через эту прорезь можно было вылезти. Ниже палатки на протяжении пятисот метров сохранились следы, ведущие в лес и в долину четвертого притока Лозьвы. Следы восьми-девяти человек. Некоторые шли без обуви, что лично мне кажется странным…
      Все-таки февраль. На расстоянии полутора тысяч метров от палатки, под огромным кедром, поисковики обнаружили остатки костра. И тут же были первые трупы… Возле бывшего костра лежали раздетые до нижнего белья Кривонищенко и Дорошенко. В трехстах метрах от костра - тело Рустема Слободина, дальше - тело Зины Колмогоровой. Игорь Дятлов полулежал-полусидел, обнимая рукой ствол маленькой березки. Как и Зину с Рустикой, его нашли как бы на одной прямой от кедра до палатки. Зина, кстати, была ближе всех к палатке. Умерли все пятеро - по первому впечатлению, от переохлаждения. Однако Рустем Слободан имел заметную трещину свода черепа длиной около шести сантиметров, которая разошлась на две десятых сантиметра.
      Обыскав все вокруг и проверив снег щупами, (Вадик снова вздрогнул от незнакомого слова, уверенно произнесенного моими устами.) поисковики на время покинули место трагедии, забрав с собой трупы и палатку.