Постепенно он узнал всю мою историю и рассказал мне о себе. Конечно, не все, но очень много. Думаю, я знала о нем больше, чем кто бы то ни было.

И вот однажды Академик самым естественным образом предложил мне переехать к нему, чтобы помогать вести хозяйство. Чтобы избежать лишних разговоров, решено было заключить фиктивный брак.

Академик не имел никакой родни, и он сказал, что будет счастлив оставить мне все нажитое.

Лялька получила квартиру и Мишу.

Наше содружество продолжалось три года. Для меня это были трудные и светлые годы. Рядом с Академиком я стала другим человеком.

Последний год он не вставал С постели. Он был тяжело болен и обречен, когда делал мне предложение.

Ему нужен был человек, который дождался бы из тюрьмы Скоробогатова и вручил ему наследство. Он плохо знал меня, когда решился на этот шаг, но время поджимало и выхода у него не было. Он рискнул и выиграл.

Я выполнила все условия договора.

Я без сна лежала в постели на втором этаже моей дачи. После замужества я здесь почти не бываю. А раньше проводила много времени. Академик жил здесь летом постоянно. Лялька с Мишей привозили сюда своих друзей. Три лета подряд Лидуня проводила на даче отпуск с ребятами, пока не построила собственную.

Деньги. Вот о чем я думала. Я привыкла иметь много денег и привыкла много тратить. Мои личные траты: дом, хозяйство, обучение Лидуниного сына, воскресная школа в приходе отца Николая, обеспечение собственной красоты и здоровья. Это то, на что хватает моей зарплаты. Участие в фонде, премия лучшим первокурсникам МХТИ, стипендия имени Академика дипломнику химфака МГУ — на это деньги давал Костя.

Тьфу, черт! Господин Скоробогатов.

От чего мне придется отказаться? Ну не знаю…

Все дорого. Дороже всего фонд. У него нет названия.

Только лозунг: «Нет чужих детей!»

Я в этом фонде казначей и прекрасно сознаю, что многие наши жертвователи дают деньги под фамилию Скоробогатова.

Конечно, в фонде я останусь, но пользы от меня будет меньше. А это очень обидно. После долгих мытарств совсем недавно нам удалось получить разрешение всех, кто должен был его дать, на наш эксперимент.

На базе Дома малютки в Подмосковье мы решили организовать детский дом непрерывного пребывания.

Дети должны были расти в одном коллективе и в одних стенах от младенчества до окончания школы.

Сейчас же детей переводят из приюта в приют.

Они живут сначала в Доме малютки, потом в дошкольном, потом в одном-двух школьных детских домах. А ведь домашние дети не меняют семьи в зависимости от возраста!

Я столько времени и сил отдала этому проекту.

Что мне делать?

Я не могу больше оставаться женой Скоробогатова. Я уйду от него. Какие-то деньги у меня есть. Есть ненавистная теперь квартира, дача, машина.

Все продам. Куплю однокомнатную квартиру. Деньги положу в надежный банк. Все проценты с вклада буду переводить на проект.

Так. Если не смогу помогать воскресной школе деньгами, буду там преподавать. Бесплатно. Николай давно зовет.

Андрюшке учиться еще два семестра. Если сократить личные расходы, можно будет дотянуть. Это дело принципа. Лидуня была против учебы в платном колледже. Я настояла.

Итак, я объявлю Косте, что ухожу от него. И из фирмы. Это понятно. Никаких игр, никаких фиктивных отношений. Надеяться на благородство моей собственной акулы капитализма не приходится. Он, конечно, озвереет. Но перекрывать мне кислород не станет. Это случится само собой. Кто это так расхрабрится, что возьмет на работу сбежавшую жену Скоробогатова?

Конечно, Костя предложит алименты… С чего это я так уверена? Какие алименты? Он никогда не даст мне развода. Он скорее убьет меня, чем отпустит на свободу.

Ну, в принципе можно не разводиться. Что я, замуж собираюсь?

Не лукавь. Ты ищешь возможность не рвать с ним все связи.

Что делать? Кто сможет мне помочь? Генка. Конечно. Ведь именно ему Академик поручил заботиться о моем благополучии. Вот и пусть себе.

Еще кто? Хачик. Ему нужен руководитель аналитической группы. Скоробогатов несколько раз обошел его, и Хачик знает, с чьей подачи. Он возьмет меня еще и затем, чтобы досадить конкуренту. Только не знаю, что должно случиться, чтобы я начала работать против Кости.

Перед глазами синие глаза, лукавые и ласковые:

«Лена, Леночка моя!»

Об этом я думать не буду.

Кто еще может мне помочь?

Лариса. Среди их прихожан вполне можно найти подходящего работодателя. Это на крайний случай.

Кротов из мэрии. Им нужен человек в Департамент образования. Он звал.

Марцевич из «Орго-пресс» предлагал попереводить для них. У меня все же четыре языка.

Я вспоминала все новые имена. Странно, оказывается, моя зависимость от Скоробогатова — это мой выбор. Я вполне могу обойтись без его материальной поддержки. Даже сохранив прежний уровень потребления.

Поняв это, я с ужасом осознала, что нет никаких препятствий для моего разрыва с господином Скоробогатовым.

Я сообщу Генке о решении развестись, он поставит в известность моего мужа, и все. Все?!

Я вытерла слезы, встала с постели и вышла на балкон. Ночь мне не понравилась. Было темно. Ни лучик луны, ни случайный огонек не рассеивали мглу.

Такой же мрак окутывал мою душу. Я вернулась в комнату и села на постели, плотно закутавшись в одеяло. Мучительно хотелось, чтобы Костя был рядом. Я соскучилась по нему. Сейчас похвалила себя за поцелуй в кабинете.

У нас не было заведено целоваться при посторонних.

Да что там! У нас вообще не было заведено целоваться днем. И обниматься. Все это только ночью. Всегда существовали два типа отношений: ночные и дневные. Если просто: ночью — любовь, днем — дружба. Моя блажь.

Синдром надвигающегося климакса. Чего я выпендривалась? Боялась, что Костю отпугнет чрезмерная любовь?

Или боялась этой самой любви? Стеснялась своего возраста? Но ведь я здорова, полна сил и привлекательна.

Все дело в нашем браке. Он был задуман как фиктивный. И хотя мы сразу стали близки, не были произнесены нужные слова и в наших отношениях всегда присутствовала фальшь.

Я боялась, что настанет момент и Костя вспомнит, что наш брак — всего лишь договор о партнерстве.

Скоробогатов появился на даче на следующей день к вечеру.

Стояла страшная жара. Мы с Танькой сидели в грядках и спорили, пытаясь определить, что посадил приходящий садовник.

Подруга приехала утром по моему вызову и привезла прорву продуктов и два ящика пива.

Юра таскал в дом коробки и пакеты, а таксист таращился на то, как мы с Танькой обнимаемся. Основным объектом его внимания была, разумеется, Танька в костюме с воланами, оборками и плечиками, сшитом в турецкой глубинке. Костюм имел необыкновенный оранжевый цвет и туго облегал все пять с лишним пудов ее живого веса. Дополняли зрелище жгуче-черная начесанная копна волос над круглым лицом и босоножки на высоченной платформе, которыми заканчивались ножки, напоминающие формой рояльные. Я с моими пятьюдесятью килограммами, в джинсовых шортах и майке, со стрижеными кудряшками выглядела рядом с подругой (сестрой) незначительной.

— Что случилось?

Танька послюнявила палец и стерла ярко-лиловую помаду от своих поцелуев с моей щеки.

— Соскучилась.

— Не ври! Черт-те сколько не звонила! И дома не жила. Тебе Милка в пятницу на автоответчик наговорила. Знаешь?

— Нет.

— Почему? Дома не была?

— Нет. Я в Женеву ездила.

— Ни фига себе! Зачем?

— В институт красоты.

— Да? Чего-то я красоты никакой не вижу, одни синяки под глазами. Ревела?

Мы сели в беседке в саду. Юра оделил нас пивом, потоптался и ушел. Танька проводила его взглядом, отхлебнула, довольно пожмурилась. Посидев, глотнула еще и, вытерев ладонью капли с подбородка, вернулась к допросу:

— Из-за чего ревела?

— Из-за евроремонта.

— Где?

— В моей квартире.

— Ты сделала ремонт? Клево. А плакала чего?

Испортили?

— Да нет. Костя сделал ремонт, пока меня не было. Сам.

— Что значит сам?

— То и значит…

— Не спросив тебя? — потрясенно догадалась Танька, и слезы опять полились по моему лицу.

Танька поняла все сразу, но происшедшее никак не могло уложиться в ее сознании.

— Вот блин! Он что, обалдел? Ты что, в своем доме не хозяйка? Ну я тебе скажу… Это прям ни в какие ворота. Дом — дело женское. Да вообще, какое он право имел? Не им нажито, не ему и проживать.

— Он хотел как лучше, — вдруг подал голос Юра.

Он принес еще две совершенно никому не нужные бутылки пива.

— А ну иди отсюда! — распорядилась Танька и, когда расстроенный парень, держа в каждой руке по бутылке, ушел, сочувственно покивала головой. — Переживает. Тоже ведь не знает, на каком теперь свете.

Целый день мы с Танькой бездельничали. Валялись на лужайке, пили пиво, что-то ели, уговорили Юру свозить нас на речку искупаться.

За это время обсудили массу проблем — личных и государственных — и, вконец одурев от безделья, решили заняться огородом.

Когда-то в детстве нам приходилось полоть, работы мы не боялись. Трудность заключалась в том, как отличить полезную культуру от сорняков.

Именно анализом зеленых насаждений мы с Танькой и занимались, для чего встали на колени и локти, приблизили лица к земле и оттопырили зады.

Вот их-то (зады) и увидел господин Скоробогатов, нашедший нас по голосам.

— Бог в помощь! — пожелал он нам. Я от неожиданности вскочила на ноги, а Танька, наоборот, плюхнулась на живот и ткнулась лицом в землю.

Я испуганно охнула, а Костя нагнулся и, ухватив Таньку за пояс, легко поднял ее и поставил на ноги.

— Добрый день, Татьяна Ивановна, — ласково сказал он и своим белоснежным носовым платком очистил от грязи кусочек тугой щеки и приложился к нему губами.

— Здравствуй, кум, — сверкнула Танька белыми зубами (год назад Костя и Танька крестили первого внука Ларисы и Николая). — Пойду-ка я умоюсь да чай поставлю. Приходите попозже, перекусим.

И Танька, чуть переваливаясь, но резво, понесла свои пуды к дому.

Господин Скоробогатов повернулся ко мне и заставил себя взглянуть мне в лицо. Я видела, что ему трудно. Мне тоже было не по себе. Я волновалась и, прикусив нижнюю губу, смотрела в знакомое до мельчайших подробностей, такое милое мне лицо.

Его приезд был полной неожиданностью для меня.

Дело в том, что этот человек по жизни спокойный как удав, и только я могу его вывести из себя настолько, что он срывается на крик. Случается это не часто.

Но случается.

Бывает, что я считаю себя виноватой в ссоре. Иногда нет. Но делать первый шаг к примирению всегда приходится мне.

Если я признаю себя виноватой, мне не трудно извиниться. Но инициатором большинства ссор бывает господин Скоробогатов. Понимая, что виноват, мучаясь сознанием вины, он тем не менее не может заставить себя подойти ко мне. Нет, потом он покается и постарается заслужить прощение. Все это будет. Но для начала мне следует его к этому поощрить.

Не пробовали первым мириться с обидевшим вас человеком? Вот то-то и оно.

Подходить приходилось, переступая через собственную гордость, но выхода не было. Причина в том, что у господина Скоробогатова имеется странная особенность. Поссорившись со мной, он перестает есть.

Нет, это не шантаж, призванный разжалобить жену.

Костя действительно теряет интерес к еде.

Так что я в полном недоумении смотрела на господина Скоробогатова. И увидела, что он очень хорош в своей голубой рубашке с короткими рукавами, открывающими загорелые мускулистые руки.

Эти руки протянулись ко мне, я невольно сделала шаг назад. Руки опустились.

— Зачем ты приехал?

— Я хочу, чтобы ты вернулась домой.

— Нет.

Я медленно повернулась и сделала несколько шагов по борозде, ощущая его присутствие за моей спиной.

— Что ты собираешься делать? — безразлично спросил он, когда мы достигли лужайки.

— Я не готова говорить об этом. Я не хочу ссориться. Я очень устала за последние дни.

— Лена, я приехал сказать, что мы получили заказ для Зеленодольска.

— Поздравляю.

Я была действительно рада, но у меня не было сил на проявление эмоций. Его присутствие мешало мне. Я хотела остаться одна.

— Спасибо. Это во многом и твоя заслуга.

— Вот как?

У меня не было слов и не было желания говорить.

Его лицо вспыхнуло от гнева, но ему пока удавалось сдерживаться.

— Ты могла бы проявлять больше интереса к делам мужа.

Момент показался мне подходящим.

— Хорошо, что ты заговорил об этом. Если помнишь, в основе нашего союза лежало мое обещание Академику оформить с тобой фиктивный брак.

— И что? — насторожился Скоробогатов.

— Я выполнила свое обещание?

Он кивнул, не сводя с меня потемневших глаз.

— Ну вот, теперь, я считаю, самое время союз расторгнуть…

— Объясни доходчиво, о чем ты говоришь?

— Не притворяйся. Я считаю, что пришло время оформить развод.

— Это с чего вдруг я должен разводиться?

— Не вдруг. Я больше не хочу.

— Чего ты не хочешь?

— Играть в эти игры.

— Какие игры? Ты можешь сказать прямо, что случилось? Ты рассердилась из-за квартиры? Ладно. Хочешь, куплю новую? Не хочешь. Я звонил в фирму, они обещали за два дня восстановить твою спальню и кабинет.

И этого не хочешь? Чего тебе вообще надо? Чтоб я сдох?

Он еще не кричал, но в его обычно поразительно чистом голосе появилась легкая хрипота, предвестница бури.

Я отвернулась, чтобы не видеть, как его лицо искажается от гнева.

Он схватил меня за плечи и повернул к себе, не давая отвести лицо.

— Если ты еще раз, даже в шутку, назовешь наш брак фиктивным, я…

Он замялся, придумывая угрозу пострашнее. Трудность заключалась в том, что господин Скоробогатов очень ответственно относится к словам и, если что-то пообещал, всегда выполняет.

Я пришла ему на помощь:

— Ты делаешь мне больно…

Но он не хотел менять тему разговора и не хотел меня отпустить, поэтому и моей реплики услышать не захотел.

— Наш брак никогда не был фиктивным, что бы ты ни придумывала. У нас совместное имущество и супружеские отношения.

— У нас нет совместного имущества и нет супружеских отношений. Мы просто вместе работаем и иногда вместе спим.

— Прекрати! — Вот он и заорал. — Все, что у меня есть, оформлено в совместное владение. А сплю я с тобой потому, что ты моя жена?

Он вдруг осознал, что орет прямо в мое испуганное лицо. Замолчал, помотал головой, укоризненно взглянул на меня.

Вдруг он опустился на траву и, дернув меня за руку, усадил рядом. Заговорил, глядя перед собой и теребя крепкими пальцами "сорванную травинку:

— Я думал, не переживу этой истории. Вернулся из Питера, тебя нет. Юра говорит: два дня назад улетела в Женеву. Зачем? Почему? Звоним в отель — нет. Олег сел на телефон, обзвонил что мог — нет, не было и слыхом не слышали. Куда делась? Что делать?

Где искать? Как? Бергману звонить нельзя. Там такие деньги… Засветим мужика, его могут просто убрать. Я начал сходить с ума. Счастье, у Олега был билет и виза. Он ведь должен был с тобой лететь. Как тебе пришло в голову, что я тебя одну отпущу? Олег улетел, сумел связаться с Бергманом. Звонит мне: жива, здорова, в клинике. Я успокоился. А тут это похищение.

У меня ведь нет никого, кроме тебя. Мне любить больше некого. Да я и не хочу. Если правду, я и детей бы не хотел. И родителей. Я потому вчера и завелся из-за Ляльки.

Потом всю ночь не спал, все думал: что случилось? Почему ты так к моему подарку отнеслась? И не понял.

Мы как-то с тобой об этом не говорили. Вроде это само собой разумеется, а мы уже не очень молодые для признаний. Я тебя люблю. И знаешь, если честно, всегда был уверен, что ты меня любишь. Просто ни разу не усомнился.

А вчера… Я все вспоминал. Всю нашу жизнь с тобой. День за днем. И у меня твой образ все время распадался. Вот ночью: нежная, любящая, открытая, вся моя до капельки. А вот днем: спокойная, ироничная, преданная, надежная, но отстраненная, чужая. Я измучился. Мне в голову не приходило, что мы можем расстаться. И твои слова о разводе обухом по голове.

Так что уясни: я сделаю все, что хочешь, буду таким, как скажешь, но ни о каком разводе не помышляй. Это ясно?

— Ясно, — кивнула я, чувствуя, как вся моя растроганность, вызванная его признаниями, улетучилась. Осталось только желание поставить на место зарвавшегося собственника. — Хорошо. Я согласна признать наш брак состоявшимся фактически, другими словами, законным. И что, тебе кто-то сказал, что такие браки нерасторжимы?

Поговорю с Яковлевым и подам на развод.

— Даже не думай об этом. Никакого развода!

— Посмотрим. Ну а поскольку ты не желаешь вести себя цивилизованно и прибегаешь к угрозам, я и работать у тебя не буду. Заявление напишу прямо сейчас.

Я встала. Он тоже вскочил и снова схватил меня за плечо.

— Делай что хочешь. Раз тебе шлея под хвост попала.

Я поморщилась. Он криво усмехнулся. Его лицо побледнело, глаза холодно поблескивали.

— Но пока ты еще у меня работаешь, изволь выполнить задание.

— Последнее, — секунду помедлив, согласилась я.

Мне не хотелось враждовать с господином Скоробогатовым. Силы ведь явно не равные.

К тому же мою непримиримую позицию ослабило то, что сейчас, когда он стоял близко и я чувствовала на плече его руку, все мое истосковавшееся по нему тело устремлялось к его телу, излучающему мужскую силу, знакомому и желанному. Больше всего хотелось обхватить его руками и прижать лицо к сильной теплой шее.

Видно, я чем-то выдала себя, потому что Костино лицо вдруг стало открытым и нежным. Он порывисто обнял меня и, прижав к себе, зарылся лицом в волосы.

Я дала себе немножечко понаслаждаться, потом высвободилась, правда, достаточно мягко.

— Ну хорошо. Что я должна сделать?

Костя огорченно поморгал колючими черными ресницами.

— Я хочу устроить небольшую вечеринку.

— Сколько человек?

Он что-то прикинул в уме.

— Человек двадцать. Или чуть больше.

Теперь наши голоса звучали спокойно. Мы занимались привычным делом, хорошо понимали друг друга и смогли расслабиться.

— — Куда ты хочешь их пригласить?

— Не знаю. Но не в ресторан. Хотелось бы по-домашнему.

— А что, если здесь? С ночевкой.

— Неплохо. Мне нравится. Дом в порядке. Места много. Сад.

— Я могу попросить Таньку остаться. Она мне поможет, потом с нами повеселится.

— Я сам с ней поговорю. Что тебе еще надо?

— Дай сообразить. Вера Игоревна будет? А Генка с Мариной? Ну, тогда я продиктую Вере список продуктов, они с Мариной приедут пораньше, и мы все сделаем.

— Таким образом, после размещения заказа на этих двух предприятиях постоянную оплачиваемую работу получат еще почти двадцать тысяч человек. А значит, в двух городах, вся инфраструктура которых ориентирована на эти заводы, снова начнется жизнь.

Голованов тряхнул седеющей головой, окинул взглядом присутствующих и сел в кресло. Скоробогатов кивнул в сторону Геннадия Яковлева, тот встал и заговорил, сверяясь с записями в блокноте:

— С начала года нам удалось получить заказы иностранных производителей и разместить их на предприятиях на общую сумму…

Он прочитал цифру из блокнота, и собравшиеся одобрительно переглянулись.

— Это соответствует годовому бюджету Москвы, — заметил Кротов и обеспокоенно обратился к Голованову:

— Где гарантия, что деньги пустят на дело, а не разворуют?

— Мы и размещаем заказы только на тех предприятиях, где руководители — наши люди.

Кротов кивнул. Яковлев, пошуршав своими записями, продолжал:

— Привлечение иностранных инвестиций не самоцель, а способ раскрутить процесс восстановления промышленности. Наш следующий шаг — налаживание надежных связей между всеми производителями. Кроме того, необходимо срочным порядком внедрить новые технологии, что позволит вывести первую группу наших производителей на внутренний и мировой рынки.

Нами предприняты следующие шаги.

Во внимающей тишине зазвучали цифры, имена… Я встала и тихонько вышла из кабинета. На пороге остановилась. Господин Скоробогатов что-то с подъемом говорил, сияя яркими глазами, а пятеро его единомышленников слушали с предельным вниманием.

С самого начала вечеринка шла заведенным порядком. Гости были пунктуальны, съехались в течение четверти часа. Шумно здоровались, перебрасывались шутками, смеялись, направляясь к накрытому на веранде столу. Рассевшись кто где хотел, отдали должное выпивке и закускам. Присутствующие были знакомы между собой, делали одно дело, и неловкости за столом не возникало. Все было естественно и мило.

Потом гости разбрелись по дому и саду, Марина и Вера помогли мне убрать со стола и отправились покурить на свежем воздухе. Танька сидела на веранде с Олегом и его женой. Все остальные были при деле и на виду.

Юра и Вадим раздавали гостям напитки. Издалека я понаблюдала, как Вадим угостил себя коньяком, и показала ему кулак. Он покраснел и покаянно прижал ладонь к груди.

Шестеро мужчин оставались в кабинете. Я прикинула, чем бы их угостить, собрала поднос и понесла им.

Они праздновали очередную победу. Еще два русских городка вернутся к жизни. А они будут готовить следующий этап.

Эти люди, именующие себя в шутку комитетом, обладали знаниями, талантом и связями. Они не стремились ни к власти, ни к сверхбогатству. Их целью было восстановить славу России. Они многое могли и ничего не боялись. Они не афишировали свою деятельность и не декларировали свои цели, они просто работали, изыскивая возможности, строя, создавая, привлекая все новых людей, находя умных, честных, деловых… Это была невидная, медленная, каждодневная работа. И делали ее не только они, но эти шестеро были близкими надежными друзьями.

Яковлев нашел меня в дальней беседке. Он сел рядом и тоже закурил.

— Ты как? — спросил заботливо.

— Ты о чем?

— Да о твоем приключении.

— Почти забыла. Ген, а это действительно большое дело?

— Какое?

— Заказ.

— — Действительно.

— То-то кормилец сияет. Я его таким не знаю.

— Ты его вообще мало знаешь…

— Наверное.

Мы помолчали. Генка потушил сигарету о каблук и щелчком отбросил в кусты. Его бледное невыразительное лицо выглядело задумчивым. Этот мужчина десятью годами моложе меня — мой близкий друг. Он достался мне в наследство от Академика и заботился обо мне все время, пока я была одна. Теперь он руководит юридической службой у Скоробогатова, но по привычке присматривает за мной. А вот с его женой Мариной у меня дружбы не получилось, хотя мы постоянно общаемся и очень доверяем друг другу.

— Костя — редкий человек. Именно поэтому из всех своих учеников в наследники дед выбрал его.

— Ген, я все хочу тебя спросить: почему ты Академика дедом зовешь?

— Да потому, что он мне дед…

Я с удивлением воззрилась на Генку. Мы были знакомы десять лет, я встретила его в доме Академика, но даже не подозревала об их родстве.

— Жили-были две сестры. Одна вышла замуж за моего дедушку, а другая — за будущего Академика.

— Но его жена умерла совсем молодой.

Генка кивнул и продолжал свое повествование напевным голосом, словно рассказывая сказку:

— Жена Академика умерла очень рано, еще до того, как родилась моя мама. Наша семья жила в деревне на Урале. Я был глуп и самоуверен. Как же, первый парень на деревне! Школу окончил за восемь лет. Мне еще шестнадцати не исполнилось, а я решил — еду в Москву. Как ни отговаривали — ни в какую. Тут бабушка и вспомнила сестру Галочку, что вышла замуж в Москву за студента. Нашла бумажку с фамилией и старым адресом. Отец меня повез. И ты знаешь, нашли его.

Адрес дали в адресном бюро. Приехали. Он нас встретил, расспросил и признал. Знаешь, он хранил такое же фото, как бабушка. Две сестрички-девочки в обнимку в объектив таращатся.

— Ген, а тебе не было обидно, что ты единственный родственник, а он все чужим людям оставил, а тебе ничего?

— Смеешься? Как это ничего? Ты дальше слушай.

Отец уехал, а дед снял мне квартиру у профессорской вдовы с полным пансионом и устроил на подготовительные курсы на юрфак МГУ. Так я у Оксаны Михайловны до диплома и жил. К этому времени благодаря ей меня ни по выговору, ни по манерам от столичного жителя было не отличить. Дед и дальше помогал: аспирантура, защита диссертации. И главный подарок — устроил меня работать в одно место, где давали московскую прописку и отсрочку от армии. Потом помог квартиру купить.

Когда его не стало, сама знаешь, у нас с Мариной все было: прекрасная квартира, машина, гараж, работа и связи. Надежные связи с очень приличными людьми.

А это больше, чем деньги.

Я кивнула, признавая его правоту. Генка разговорился. Ему нравилось рассказывать мне о деде.

— Предок деда прибыл в Россию по призыву Екатерины Второй. Вся остальная кровь в нем русская, а фамилия осталась. Времена бывали разные, ему сколько раз советовали: смени фамилию. У бабки — Матвеева; у матери — Федосеева; у жены — Стрижова.

Нет, ни в какую. Гордый.

Но русской идеей был одержим. «Нет большего счастья, чем родиться русским в России». И работал во славу Родины. Сделал много. Ученых советская власть умела ценить. Дед имел все. Но в последние годы начался развал. Умные люди почуяли ветер перемен и начали делать деньги. Кто-то объяснил суть вещей деду. Кто-то, кому он верил. Дед понял: процесс не остановить — и решил спасти хоть что-то для будущей России.

— Он был не совсем нормален?

— Нормальнее других. Он предвидел, что рано или поздно появится возможность восстановления, и хотел быть готовым. И прекрасно понимал, что в первую очередь будут нужны деньги, и начал их зарабатывать, для чего пригодился опытный завод. Еще люди.

Они были, не много, но были. Его друзья, ученики, единомышленники. Плюс новые технологии. Ты что думаешь, Скоробогатову он деньги оставил? Денег не много. Ты была хранительницей уникальных идей и разработок Академика. И не только его. Поэтому так важно было твое участие в договоре. А кстати, ты знаешь, за что сидел Скоробогатов?

— За хищение?

— Нет. Государство получало свое сполна. Естественно, нарушения на заводе были, но дед Костю берег, и тот занимался легальной деятельностью. А все, что могло быть определено как противозаконное, шло через деда. Организовано все было хорошо. Деда бы сроду не поймали, но за ним ходил КГБ. Деду было предложено закончить один серьезный проект, от которого он в свое время отказался по этическим соображениям. Он послал ходоков в грубой форме, тогда ему сели на хвост, раскопали завод и решили прижать строптивого Академика.

Они бы вряд ли его посадили. Заставили бы работать на себя. Хотя кто знает? Но когда арестовали документацию, там не обнаружилось никакого упоминания Академика. Представляешь? Вообще ничего.

Скоробогатов оказался готов к аресту и получил десять лет. Вломили ему со злости по полной. А дед начал готовиться к его возвращению.

Пришла Марина, подозрительно оглядела нас, сидящих на разных концах скамейки, села между нами, позволила Генке обнять себя.

— Там Головановы и Жуков домой собираются.

— Пойду прощаться. Вы останетесь?

— Да, мы переночуем. Ты иди, мы посидим, покурим.

Гости не торопясь разъезжались. Мы с Костей вместе проводили всех до машин.

Наконец остались только Вера, Танька, Яковлевы да охранники. Решили попить чаю. Юра включил электрический самовар. Все собрались в круге света у стола.

Костя стоял на веранде, опершись плечом о столбик крыльца, и смотрел в темный сад.

— Костя, — позвала я негромко, и он медленно повернул ко мне голову, но не шевельнулся. Его лицо выглядело усталым и постаревшим, оживление покинуло его. — Иди пить чай.

Он не ответил. Я подошла к нему и встала рядом.

— Устал?

— Да, — безжизненно ответил он и добавил:

— Лена, мне надо ехать.

Я удивилась и коснулась его рукава; он не отреагировал на мое прикосновение, и я удивилась еще больше:

— Разве ты не останешься?

— Нет. Я поеду в Москву.

Что ему делать в Москве на ночь глядя?

— Как хочешь. Выпей чаю.

— Не хочу. Пусть ребята пьют, и поедем.

Он был какой-то неживой, не похожий на себя. Я не могла понять, что с ним случилось. Наверное, просто устал.

— Костя, я хочу, чтоб ты знал: я горжусь тобой!

— Правда? — Он неприятно усмехнулся. — Поэтому и побеседовала с Яковлевым?

Он с непонятной мне болью посмотрел глубоко-глубоко в мои глаза и вдруг легонько провел тыльной стороной ладони по моей щеке снизу вверх и, сбежав с лестницы, скрылся в саду.

Я осталась стоять, тупо глядя в темноту, недоумевая, чем его мог так опечалить мой разговор с Яковлевым. Мы вообще часто и подолгу говорим с Генкой, и Костя всегда относился к этому спокойно. Разве что подсмеивался над нашей манерой перезваниваться два-три раза в неделю.

Только ночью я где-то между снами вспомнила, что пообещала мужу переговорить с Яковлевым о разводе. Я вскинулась со сна и больше не уснула. Костя не знал, что моя решимость расстаться с ним сильно поколебалась. И причиной был именно разговор с Яковлевым.

— ..Лена, он действительно не понимает, почему ты так завелась из-за квартиры. Он не знал дома: интернат, казарма, общежитие, коммуналка, камера, барак. Для него дом — это просто место, где спят, а не святыня, как для тебя. Мы ему говорили, что нельзя делать евроремонт без твоего согласия. Но он уперся.

Страшно гордился собой и радовался, что успел к твоему возвращению.