Тайная схватка (Тарантул 2)

Матвеев Герман
Тайная схватка (Тарантул 2)

      Герман Матвеев
      Тайная схватка
      Тарантул 2
      1. СТРАННАЯ НАХОДКА
      Трамвай переехал мост и затормозил на остановке. В наступившей тишине пассажиры услышали далекий пушечный выстрел, вслед за ним свист и сильный удар. Второй... Третий... Сидевшие в вагоне девушки переглянулись, а пожилая женщина медленно согнулась и закрыла лицо руками.
      - Катя, закройся! Ударит рядом - стеклами глаза попортит, - сказала она дочери, сидевшей напротив.
      Где-то недалеко от остановки уличный репродуктор передавал пение. После третьего разрыва он поперхнулся, и вместо женского сопрано раздался мужской голос:
      - Внимание! Внимание! Говорит штаб местной противовоздушной обороны. Район подвергается артиллерийскому обстрелу. Движение по улице прекратить! Населению укрыться!
      Новый снаряд ударил совсем близко. Трамвай, точно в испуге, рванулся с места и полным ходом пошел вперед.
      - Ой, девочки, мне осколок в карман прилетел! - пошутила Катя.
      Анна Васильевна строго взглянула на дочь.
      - Со смертью не шутят, Катя, - сказала она и снова закрыла лицо руками.
      Трамвай без остановок дошел до Песочной улицы. Здесь был уже другой район и радио по-прежнему передавало музыку. Разрывы сюда доносились глухо и скоро совсем прекратились. В ответ заговорили другие пушки.
      - Это наши?
      - Наши. Засекли, наверное.
      Анна Васильевна выпрямилась и стала смотреть в окно. Какой это был оживленный и людный проспект перед войной! А сейчас... Три пассажира неторопливо вошли в вагон. По тротуару проходили одинокие пешеходы. После страшной зимы 1941/42 года, похоронив погибших от голода, отослав на Большую землю женщин с детьми, стариков, инвалидов, Ленинград стал малолюдным, но более организованным. Город готовился к решительной схватке.
      Анна Васильевна ехала со своей бригадой на окраину города разбирать на дрова деревянный дом. На конечной остановке все вышли и направились по дороге к заливу. Навстречу изредка попадались нагруженные вещами или досками и бревнами грузовики. На досках сидели перепачканные известкой женщины. Доски были оклеены обоями всевозможных цветов.
      Навстречу этим машинам группами шли люди с ломами, пилами и топорами.
      Начинался второй год блокады, и Ленинград запасался топливом.
      На повороте Анна Васильевна услышала звуки рояля. Кто-то неумело и наспех сыграл "чижика", затем провел пальцем по всем клавишам, от самой низкой до самой высокой ноты. Через несколько секунд "музыкант" снова перебрал все клавиши, но уже в обратном порядке. Свернув за угол, Анна Васильевна увидела в нескольких шагах от дороги пианино, выставленное из разломанного дома, и редкий пешеход удерживался от того, чтобы не свернуть в сторону и на ходу не провести пальцем по всем клавишам.
      Многие дома были уже сломаны. Бесхозные вещи аккуратно складывались тут же, около дороги. Книжки, кастрюльки, рваная обувь, ведра, фотокарточки, чернильницы, бутылки, примуса, лампы, картины... чего-чего только тут не было!
      В конце улицы бригаду встретил управхоз. Проверив ордер, он указал на высокий дом с мезонином.
      - Вот этот. Вы, девушки, железо на крыше не очень рвите. Железо новое, еще понадобится.
      - Железо нам не нужно, не увезем. А там никто не живет? - спросила Анна Васильевна.
      - В доме никого нет. А вещички выставляйте поаккуратнее и поближе к дороге. Удобнее будет грузить. Все надо сохранить, - продолжал свои наставления управхоз. Он снял фуражку, почесал за ухом и горько добавил: - Все мои домики скоро растащат, одни печки останутся... Одно название, что управхоз.
      Бригада направилась к дому. Солнце поднялось уже высоко. До прихода машины нужно было успеть наломать дров, а еще ничего не было сделано. Обошли дом кругом. Обе двери были заколочены поперек досками. Пока двое возились с парадной дверью, Катя подошла к черному ходу, поднялась на крыльцо, ухватилась за доску и что было силы рванула ее на себя. Доска казалась прибитой, но отскочила так легко, что девушка свалилась с крыльца.
      В доме стояли хорошие вещи. Стол, шкаф, буфет, стулья из темного дуба. Кровать никелированная. На стенах висели гравюры под стеклом.
      Открыв шкаф, Катя увидела висевший там мужской макинтош. В карманах она нашла паспорт, записную книжку и стеклянную ампулу с прозрачными кристаллами. Девушка передала находку матери.
      - Совсем еще молодой, - сказала она, разглядывая фотокарточку на паспорте. - Наверно, умер.
      - Надо управхозу отдать. Все-таки документы.
      Анна Васильевна перелистала записную книжку, надеясь найти какие-нибудь записки, но книжка была новая, с совершенно чистыми страницами. Она бросила ее на подоконник, паспорт спрятала в карман, а ампулу с кристаллами сунула обратно в макинтош.
      Работа закипела. Вещи аккуратно выносили из дома и ставили их, как просил управхоз, у самой дороги. Через час с вещами покончили, и девушки полезли на крышу.
      Анна Васильевна еще раз обошла пустые комнаты, чтобы проверить, не осталось ли там чего-нибудь ценного. Проходя мимо окна, она случайно взглянула на брошенную записную книжку и, к своему удивлению, заметила, что на открытых страницах появились какие-то буквы. Они едва наметились, и прочитать слова было трудно.
      - Катя! - крикнула она. - Поди сюда!
      Когда девушка вошла, Анна Васильевна показала ей книжку.
      - Тут что-нибудь было написано?
      - Нет. Книжка новая.
      - Посмотри-ка...
      Девушка долго разглядывала страницу, на которой появились таинственные буквы. Неожиданная догадка мелькнула у нее в голове.
      - Книжка лежала здесь, на подоконнике?
      - Да.
      - Это, наверно, от солнца.
      - Что от солнца? - переспросила мать.
      - Это особыми чернилами написано, которые на свету проявляются. Как фотобумага. Выйдем-ка на улицу...
      Они вышли из дома и направились к вещам, сложенным у дороги. Здесь Катя расправила страницу, перегнула корешок, чтобы книжка не закрылась, и положила ее на освещенный солнцем стол.
      - Пускай полежит. Посмотрим, что будет потом.
      Самым трудным было снять железо с крыши. Дальше дело пошло лучше. Девушки вошли в азарт. Доски одна за другой летели вниз, сопровождаемые веселыми криками.
      К пяти часам, когда пришел грузовик, половина дома была уже разобрана.
      Анна Васильевна сильно устала и решила отдохнуть, пока бригада занималась погрузкой машины. Подойдя к выставленным вещам, она вспомнила про записную книжку. Стол, на котором та лежала, был уже в тени, но буквы успели выступить. Теперь они были уже значительно отчетливее и темнее, и Анне Васильевне удалось прочитать в конце слово "аммиак", а выше - цифры "ЗХ18". Что означали эти цифры и какое к ним имел отношение аммиак, она, конечно, не поняла, но сильно встревожилась. Спрятав книжку в карман, где лежал найденный паспорт, она подозвала дочь.
      - Катя, где эта трубочка, которая была в макинтоше?
      - Там и осталась.
      - Дай-ка ее сюда. И никому не говори про нашу находку.
      - А где книжка?
      - Дома посмотришь.
      Катя принесла ампулу и передала ее матери.
      Нагруженная машина ушла, захватив половину бригады. Остальные пешком направились к трамваю.
      Всю дорогу Анна Васильевна размышляла о странной находке. Может быть, тут ничего и не было опасного, в мирное время она не обратила бы на это никакого внимания, но сейчас ей было тревожно.
      2. НА СУДНЕ
      Малейшее движение в порту вызывало со стороны немцев ожесточенный артиллерийский обстрел. Снаряды всех калибров летели через залив, рвались на берегу, в воде. Все, что могло гореть, было давно сожжено, остальное разрушено, и все-таки немцы видели, что жизнь в порту не замерла.
      На палубе пожарно-спасательного судна сидели на корточках двое: старик, работавший на судне машинистом, и мальчик. Они разбирали испорченный осколком снаряда насос. Мальчик, зажав насос между колен, старался удержать его в одном положении, а старик отвинчивал гайку.
      - Ну, опять, мешок прорвался... Посыпалось... - проворчал старик. - А ты не боишься, паренек?
      Мальчик посмотрел на машиниста и улыбнулся.
      - Ты думаешь, они только в порт и стреляют? У нас на Петроградской бывает и почище, - сказал он.
      Наконец гайка была отвернута и клапан вытащен. Снизу поднялся Николай Васильевич с мешком, в котором бряцали железные части машины.
      - Разобрали? Так, Товарищ Замятин, сломанные детали я возьму с собой. Сейчас тут ничего не сделать. А ты, товарищ Замятин, пока протри машину и смажь... Устал, Миша?
      - Нет, ничего.
      - Поедем домой.
      Они перешли к борту и спустились на маленький буксир, стоявший рядом.
      Николай Васильевич ушел в будку, а Миша устроился на носу. Скоро звякнули сигналы, забурлила вода, и буксир тронулся.
      * * *
      В центре города, между Литейным и Кировским мостами, у набережной укрылось большое торговое судно. Уже свыше года стояло оно прикованным к гранитной стенке, без движения, без признаков жизни. Не слышно было на палубе выкриков команды, не скрипели лебедки, и только изредка по дыму из трубы можно было догадаться, что судно дышит, что жизнь в нем не угасла совсем.
      Обязанности капитана на судне выполнял старший механик Николай Васильевич. Команда состояла из пяти человек: три машиниста, матрос, он же повар и артельщик, да юнга, Миша Алексеев.
      Пройдя под Кировским мостом, буксир повернул. Миша с гордостью смотрел на свое громадное и красивое судно.
      В тяжелые дни первой блокадной зимы он нашел себе покровителя, Николая Васильевича, принявшего участие в судьбе умного, смелого мальчика. Миша ценил внимание этого образованного человека и под его руководством упорно учился.
      Сейчас они возвращались с задания, на которое были направлены еще утром, сразу же после повреждения снарядом пожарно-спасательного судна. Повреждение оказалось серьезным, - пострадала машина. Они провозились с ней целый день, но исправить на месте своими силами не смогли. Надо было некоторые поломанные детали починить в мастерской или передать на завод.
      - Ну, теперь ты можешь отдыхать, - сказал Николай Васильевич, когда буксир причалил. - Детали в мастерскую я передам сам.
      - А завтра поедем собирать? - спросил Миша.
      - Завтра не успеть. Дня через два. Работа сложная.
      Механик ушел вниз, а мальчик остался наверху. Он не хотел показать своей усталости.
      - Эй, адмирал! Видел шлюпку у левого борта? - крикнул стоявший на вахте машинист Сысоев.
      Миша повернул голову, презрительно поджал губы, но ничего не ответил. Он чувствовал, что Сысоев заговаривает и всячески подлаживается к нему, чтобы восстановить хорошие отношения, которые Сысоев так неосторожно испортил.
      Сысоев, веселый и бывалый моряк, не прочь был при удобном случае подшутить над простаком. И Миша, по неопытности, два раза попался самым глупейшим образом.
      Однажды, вскоре после прихода мальчика на судно,
      Сысоев принес кувалду и серьезно сказал будущему механику:
      - Эх ты, морячок! У тебя кнехты выпирают, а ты и не видишь. На-ка, осади их назад.
      Миша взял кувалду и с растерянным видом начал оглядываться кругом.
      - Чего головой крутишь? Не знаешь, что такое кнехты? А еще моряк! Я когда в пеленках был, все морские названия изучил. Вон швартовые кнехты. Видишь, как их выперло? - Он показал на большие чугунные тумбы, за которые закреплялись швартовые концы.
      Действительно, они несколько возвышались над палубой. Не подозревая подвоха, Миша старательно принялся за дело и изо всей силы начал бить кувалдой по макушке тумбы.
      Грохот ударов заполнил все судно. Встревоженные люди побросали работу и поднялись на палубу. Увидев, как Миша старательно колотил по кнехтам, принялись хохотать.
      Этот случай мальчик простил Сысоеву, потому что о нем ничего не знал Николай Васильевич. Вторая шутка Сысоева надолго испортила их отношения...
      Последнее время среди команды были разговоры, что судно должны перевести в другое место. Немцы пристреливались к мостам, и все недолеты угрожали попаданием в корабль. Воспользовавшись этими слухами, Сысоев опять подшутил над Мишей.
      - Сегодня ночью поднимемся вверх по Неве и станем на якорь, - сказал он юнге. - Старший механик велел тебе наточить якорь. Возьми пилу и наточи. Понял?, Ну, большой напильник.
      Миша относился к Николаю Васильевичу с таким почтением, что сейчас же побежал выполнять распоряжение.
      Громадный чугунный якорь плохо поддавался обработке. Миша не замечал, что за его спиной из дверей выглядывают машинисты и трясутся от беззвучного смеха. Как раз в это время на судно вернулся старший механик и, поднявшись на палубу, увидел, как добросовестно Миша скоблил громадные лапы якоря.
      - Миша, что ты делаешь? - с удивлением спросил он.
      Мальчик вытер со лба пот и с улыбкой сказал:
      - Точу якорь, Николай Васильевич. Как вы велели.
      - Якорь не точат, Миша. Это кто-то подшутил над тобой.
      Механик оглянулся и, заметив Сысоева, покачал головой:
      - Несолидно, Сысоев.
      Мальчик простил бы машинисту и более грубую шутку, если бы не оказался смешным в глазах своего учителя, и Сысоев понял, что Миша смертельно обиделся на него. Будучи неплохим и добродушным по натуре человеком, он всячески старался теперь загладить свою вину. Шлюпка у левого борта была им поймана на Неве и предназначалась в подарок Мише.
      - Адмирал! Слышишь, что я сказал? - повторил он вопрос и, не дождавшись ответа, продолжал: - Ты, как кисейная барышня, губки надул. Пойдешь в плаванье, достанется тебе. В море не любят таких обидчивых.
      - А я и не обиделся. Просто не хочу с тобой разговаривать - и все.
      - Что значит: "не хочу разговаривать"? Я твой ближайший начальник, и ты должен меня слушать.
      - Если бы ты дело говорил, а то... шлюпка.
      - А это разве не дело? Пойдем на ней рыбу ловить. А если захочешь с приятелями покататься, можешь пользоваться.
      - А весла где? - спросил Миша.
      - Весла за трубой.
      Шлюпку мальчик заметил еще утром, когда уходил в порт, и знал, что ее поймал Сысоев, но сам он ни за что бы не попросил ее у Сысоева, как бы ему ни захотелось покататься.
      Сысоев сел неподалеку на бухту каната и стал закручивать цигарку.
      - Эх, матрац моей бабушки!
      Так называли табак - махорку, смешанную с листьями клена, дуба, которую выпускала табачная фабрика во время блокады,
      Некоторое время молчали, глядя в разные стороны. Сысоев смотрел на набережную, а Миша - на противоположный берег, где стояли подводные лодки, корпуса недостроенных кораблей.
      Один из громадных корпусов перекрывал низкое здание Медицинской академии, над которой, как раз посередине, возвышалась верхушка дымящейся заводской трубы. Мише казалось, что завод укрылся внутри стального корпуса и теперь никакой снаряд его не достанет. Он взглянул за мост, и опять на глаза попались дымившие трубы заводов. Выборгская сторона, несмотря на обстрелы и бомбежки, напряженно работала.
      - К старшему механику брат идет, - сказал машинист.
      - Где?
      - А вон... Видишь, переходит через мостик у Летнего сада.
      Миша сразу узнал знакомую фигуру майора и торопливо подтянул пояс, расправил гимнастерку. Он не видел майора с весны, когда поступил па судно, и очень обрадовался старому знакомому. Особенно приятно было, что майор, приближаясь к судну узнал Мишу, приветливо улыбнулся и, поднявшись по трапу, дружески пожал ему руку.
      - Здравствуй, Миша. Как живешь?
      - Хорошо живу, товарищ майор.
      - Где это ты так перемазался?
      - А я только сейчас с работы вернулся. Мы с Николаем Васильевичем в порт ездили.
      - Он здесь?
      - Здесь. Товарищ старший механик в каюте занимается.
      - Ну-ка, пойдем, проводи.
      Они направились к каюте старшего механика.
      - Много у тебя здесь работы?
      - Порядочно...
      - Ты мне, может быть, понадобишься. Пойдешь?
      - Я всегда готов. Опять ракетчиков ловить?
      - Нет. Похуже. Ты далеко не уходи.
      Иван Васильевич вошел в каюту, а Миша с сильно бьющимся от волнения сердцем сел на ступеньки трапа в конце коридора.
      Механик умывался.
      - Садись, Ваня. Я сейчас, - сказал он. Майор устроился на койке. Николай Васильевич вытер руки мохнатым полотенцем, сел напротив майора и хлопнул его по коленке.
      - Ну, а теперь здорово! Давно тебя не видел. Как это ты надумал заглянуть?
      - По пути зашел.
      - По пути? Ты об этом другому рассказывай. Знаю я тебя. Готов об заклад биться, что по делу пришел.
      - Ну, пускай по делу.
      - Выкладывай.
      - Не торопись. Дома часто бываешь?
      - Бываю. И тебе не мешало бы, Ваня, заходить. Мать беспокоится, и племянница каждый раз спрашивает.
      - Очень занят, Коля. Положение на фронте напряженное. Немцы подтягивают силы, собираются Ленинград штурмовать.
      - Н-да... чувствуется. А как под Сталинградом? Тебе больше известно.
      - Под Сталинградом трудно. Но все-таки... Нашла коса на камень.
      - Не сдадим?
      - Нет.
      - Думаешь?
      - Уверен.
      Братья с минуту помолчали.
      - Ты Алексеевым доволен? - неожиданно спросил майор.
      - Каким Алексеевым?.. Ах, Мишей! Ничего, хороший паренек.
      - Сильно он занят?
      - Да как тебе сказать... Работы, конечно, много. Дров напилить, в машине прибрать. Вахту несет. Беру с собой на аварийные вызовы... Меня частенько дергают.
      - Ты к нему за это время присмотрелся. Ничего такого не замечал?
      - А что? - встревожился механик. - Тебе известно что-нибудь?
      - Нет, наоборот, я тебя спрашиваю.
      - Парень любознательный, с волевым характером. Упорный.
      - Хочу я одно дело ему поручить. Как ты считаешь - можно?
      - Я бы доверил. Мальчишка серьезный, надежный.
      - Ну, вот и дело мое все, - удовлетворенно сказал майор, вставая.
      - А может быть, ты чаю со мной выпьешь? - предложил Николай Васильевич.
      - Выпью, - согласился майор, подсаживаясь к столику.
      Николай Васильевич достал из шкафчика стакан, налил из чайника крепкого чая и поставил перед братом.
      - Расскажи что-нибудь интересное. Ты же с головы до пят набит интересными историями.
      Иван Васильевич внимательно посмотрел на брата, словно оценивая его шутку, не спеша достал из кармана записную книжку и положил ее на стол.
      - Пожалуй, тебе расскажу, но по секрету, - начал он вполголоса. - Тут можно говорить?
      - Ну конечно, - сказал механик, прихлопнув дверь.
      - Кстати, ты одно время химией увлекался.
      - Был грех.
      - - Может быть, и пригодится сейчас.
      - При чем тут химия?
      - А вот слушай. В одном доме, намеченном к слому, где никто не проживает, нашли записную книжку, паспорт и ампулу с симпатическими чернилами в кристаллах. Нашли случайно, когда выносили мебель. В шкафу висел бесхозный макинтош, а в кармане вот эта книжечка. Прочитай. Написано это было бесцветными чернилами и случайно проявилось на солнце.
      Механик взял книжку и без труда разобрал: "Первый час штурма парализовать район по карте 3Х18. Содействовать панике сигналами. Задачу решит аммиак". Прочитав, он с недоумением посмотрел на брата.
      - Ну, дальше?
      - А дальше ничего. На этом и заканчивается рассказ. Дальше нужно разгадывать.
      - А что это за район по карте 3Х18?
      - Карт много. На одной из карт в этом квадрате находится Московский район.
      - А ты как думаешь?
      - Я как раз и думаю, что это Московский район. Он на линии фронта; там две шоссейные дороги. Но ты начал не с того конца. Попробуй разобрать запись, - ты же любишь всякие ребусы решать. А немцы задумали хитрую штуку.
      - Подожди, Иван, - перебил механик. - Я ведь знаю тебя. Ты много хитрых штук распутывал, а рассказывал всегда только потом. Сегодня у тебя необычный ход. Говори прямо, чем я тебе тут полезен?
      - Чем? - переспросил майор и, прищурившись, опять внимательно посмотрел на брата. - Ты человек технический, химию знаешь. Это дело очень спешное, а я тебе доверяю.
      - Понятно. Тебе консультант нужен. Технический эксперт. Ну что ж, согласен. Теперь говори.
      - Пускай ты будешь называться экспертом... Итак, дом в Старой Деревне. Раньше там жил бухгалтер одного завода с Выборгской стороны. В конце марта он вместе с семьей эвакуировался на Урал, где и сейчас работает на переброшенном туда заводе. Дом все время стоял заколоченный, и никто там не проживал.
      - Как же туда попал макинтош с этими вещами? Может быть, там все-таки кто-нибудь жил?
      - Может быть. Черный ход был заколочен доской фиктивно, - доска эта легко снималась.
      - Это важная деталь. Значит, ясно, что "он" там жил или прятался. Приходил по ночам, и никто его не видел.
      - Не спеши, - усмехнулся майор. - Если "он" и жил, то почему "он" оставил свой паспорт и эту записную книжку в макинтоше? Паспорт - это такой документ, который может понадобиться в любой момент, особенно сейчас. Лучше его иметь при себе.
      - Это верно, - согласился механик.
      - Я сказал тебе все, что связано с этой книжкой. Майор закурил папиросу и, видя, что брат сильно заинтересовался, приготовился слушать его предположения.
      - Очень может быть, что "он" был в этом доме и нарочно оставил макинтош в шкафу, - начал неторопливо рассуждать механик, держа перед собой записную книжку. - Зачем? Кто-то должен был прийти и взять макинтош. Вместе с паспортом и книжкой. Так? Очень возможный вариант. А не проще ли было передать эти документы с рук на руки?
      - Согласен, - кивнул головой майор.
      - Значит, эта догадка, что макинтош был оставлен с целью передать его другому лицу, может быть правдоподобна только в том случае, если этого второго лица в городе нет и они не могут встретиться. Вероятно, это так и есть. Если внимательно прочитать запись... Не показалось ли тебе, что она написана в тоне приказания? Словно это выписка из приказа?
      - Согласен.
      - Значит, это первое лицо оставило приказание в условленном месте второму лицу и уехало. Так... Но зачем тут паспорт?
      Майор слушал молча. Механик задумчиво продолжал:
      - Этому человеку нужен ленинградский паспорт, с ленинградской пропиской. Впрочем, я заскакиваю вперед. Будем разбирать по порядку. Значит, в записной книжке оставлено приказание, и заметь, оно написано на русском языке, подчеркивая последнюю фразу, продолжал механик. - Русский язык... Приказание отдавалось русскому человеку, иначе говоря, преда гелю. Где этот паспорт?
      Майор молча вынул из кармана паспорт и передал брату. Тот быстро его раскрыл и, ткнув пальцем в фотокарточку, сказал:
      - Вот его физиономия.
      - Да, - согласился майор. - Посмотри и запомни. Вдруг случайно встретишься. Знай, что это враг. Фамилию можно вписать какую угодно, но физиономия должна быть похожа.
      Пока механик разглядывал паспорт, майор выглянул за дверь. В конце коридора, на ступеньке трапа, терпеливо ожидал мальчик.
      - Это Миша?
      - Я, товарищ майор.
      - Ну хорошо. Сиди пока. Я скоро закончу.
      - Теперь попробуем разобрать записку, или, другими словами, приказ, продолжал механик. - Первая фраза: "Первый час штурма парализовать район по карте 3Х18". Понятно. Предатель внутри должен парализовать район, допустим Московский, как ты сказал. Как парализовать? Вторая фраза объясняет: "Содействовать панике сигналами". Следовательно, они собираются создать панику. Да! Паника - это серьезная неприятность, и паникой можно парализовать оборону. Но для того чтобы сейчас вызвать панику среди ленинградцев, надо что-то из ряда вон выходящее. Обстрелы, бомбежки, пожары - к таким штукам мы привыкли, и они никого не пугают. Третья фраза объясняет очень многое. "Задачу решит аммиак". Что такое аммиак? Газ. Значит, газовая тревога. Значит, паника, - как рассчитывают они. Панике они содействуют сигналами. Какими сигналами? Вероятно, сигналами химической тревоги. Я лично допускаю, что при газовой тревоге буде г некоторая растерянность... Значит, немцы собираются пустить газ?
      - Собираются применить газ, - поправил майор брага.
      - Пускай так: применить газ, - повторил механик. - Иначе не только паники, но даже и растерянности, даже простого замешательства они не вызовут в городе. Ты согласен со мной?
      - Что ж, думаю, что и Шерлок Холмс сказал бы не больше.
      - Ну, а ты? Меня интересуют твои предположения. Майор улыбнулся.
      - Я, по старой привычке, промолчу. Поговорим лучше о твоем предположении. Ты остановился на самом главном. В чем, собственно, загадка? Если они хотят создать газовую атаку, то при чем тут "аммиак"? Аммиак - это слишком легкий и безвредный газ. Снарядами невозможно создать густой концентрации. Баллоны? Но ведь их нужно подвезти в большом количестве, если враги намерены создать панику и парализовать целый район. Вот в чем загадка.
      - Н-да... Это загадка.
      - А что ты еще можешь понять из этой записки?
      - Ну что еще? - Механик снова принялся разглядывать запись. - Ну, совершенно ясно, что этот план выполняется не одним человеком. Кто-то должен содействовать сигналами. Это раз. Получивший этот приказ уже в курсе дела и заранее проинструктирован. Иначе ему пришлось бы ломать голову над этой запиской, как и мне. Два. Предатель, вероятно, связан с немцами регулярно, потому что ему должны сообщить о часе штурма дополнительно. Может быть, эта связь осуществляется по радио? Три. Ну, что еще?.. Хватит с меня.
      - Все, что ты говорил сейчас, может быть, и интересно, но ты не ответил на главный вопрос: при чем тут аммиак?
      Николай Васильевич задумался и вдруг хлопнул себя по лбу.
      - Ваня! Над чем же мы битый час голову ломали? Ведь приказ этот теперь уже не дойдет по назначению. Значит, и выполнять его никто не будет...
      Майор улыбнулся. Потом серьезно сказал:
      - Боевые приказы дублируются по многим каналам... И он уже получен, Коля... Не радуйся... Он посмотрел на часы и прибавил:
      - Ну, мне пора. Отпусти со мной на несколько дней Алексеева.
      - А что он будет делать?
      - Я хочу дать ребятам одно небольшое поручение, ну а Алексеев умеет воздействовать на своих приятелей. Признанный вожак.
      - Ну что ж, возьми, но только не сбивай его с толку своими историями. Мальчишку в море тянет. Из него хороший моряк выйдет. Не рассказывал он тебе, как якорь точил?
      - Нет, ничего не говорил.
      - Ну и не спрашивай. Разобидится. Подшутили тут над ним.
      - Так если что-нибудь надумаешь, Коля, позвони. Я вижу, тебя заинтересовала задача. Вопрос очень срочный. Немцы готовятся к штурму.
      - Да, задал ты мне загадку. Значит, опять ночь не спать. Ты бы все-таки специалистов-химиков спросил.
      - Спрашивал и получил целую научную диссертацию об аммиаке, но загадка осталась не разгадана. У меня ум за разум заходит из-за этого аммиака, сказал он поднимаясь. - Решение где-то совсем близко, а не поймешь. Вроде "лошадиной фамилии" получается.
      Иван Васильевич крепко пожал руку брата и вышел из каюты.
      При виде выходящего майора Миша, по-прежнему сидевший на ступеньке, встал и вопросительно уставился на него.
      - Ну, Миша, собирайся. Начальство отпустило тебя на берег.
      - Надолго?
      - Пока дело не сделаешь, - сказал механик, выходя вслед за братом из каюты. - Отметишься у вахтенного, а за продуктами придешь. Я распоряжусь.
      - У тебя пальто есть? - спросил майор Мишу.
      - Есть. А что еще с собой брать?
      - Больше ничего не надо. Беги надевай пальто и догоняй меня.
      Миша со всех ног бросился в кубрик.
      3. ПОИСКИ СЛЕДОВ
      Всю зиму 1941/42 года ждали весну, и она пришла. Под лучами солнца земля проснулась...
      Едва держась на ногах от цинги, ленинградцы ходили по скверам, собирали съедобные травы. Качаясь от слабости, уходили в поисках зелени за город. Как только созрела земля, все взялись за лопаты. На площадях, на бульварах, в садах, во дворах - всюду были вскопаны огородные грядки.
      Настало лето, и буйная зелень покрыла огороды.
      У Миши Алексеева на Марсовом поле были две грядки, засеянные морковью для сестренки, которая жила в детском саду. То, что Мише приходилось опекать свою младшую сестру, сильно изменило его характер и отличало от других подростков. Он не подражал взрослым, а делал все по-своему и, странно, от этого казался самостоятельнее своих сверстников. И ребята, помимо своей воли, подчинялись Мише. Они не понимали, что жизнь поставила его в условия, благодаря которым он стал думать и поступать, как взрослый, самостоятельный человек.
      Сейчас Миша шел со своего огорода к сестре, с пучком моркови в руках. Проходя по улицам, Миша наблюдал и размышлял. Всюду - у домов, во дворах в сквериках - огороды. Кровати, сетки, связанные между собой проволокой, образовали причудливые палисадники.
      "Сколько кроватей! Откуда их столько натаскали? - думал мальчик. - Год назад на этих кроватях спали люди".
      Он вспомнил свою мать, убитую на заводе во время бомбежки. Теперь ее кровать тоже никому не нужна.
      Дома Миша бывал редко и долго не засиживался. Если бы не надежда на то, что может вернуться с фронта отец, он давно бы бросил комнату и совсем перебрался на судно. Люся устроена и живет в детском саду неплохо, а он после войны уйдет в море, и ничего ему больше не надо.
      В детском саду Мишу знали и сейчас же вызвали сестру. Он слышал, как няня кричала:
      - К Люсе Алексеевой брат пришел! К Люсе из средней группы.
      Девочка постепенно отвыкала от брата. У нее здесь была своя жизнь, свои дела, занятия, подруги. Иногда она прибегала возбужденная, с блестевшими глазенками и нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Миша понимал, что ее оторвали от какого-то интересного занятия или игры, и не затягивал свидания. Он внимательно оглядывал ее платье, проводил рукой по стриженым волосам, осматривал ногти и, не найдя ничего, к чему бы можно было придраться, отпускал девочку. Ему почему-то хотелось, чтобы у сестренки были длинные косы. Он купил бы ей тогда красивую ленту и гребенку, но здесь полагалось стричь волосы под машинку.
      Люся была в том беззаботном возрасте, когда дети ценят разве только материнскую ласку и любовь, а Миша уже остро чувствовал свое одиночество. И любовь к маленькой сестренке согревала ему душу.