– В доме садовника Паседи, – отвечает Кари. – Его сын Тути – мой друг. Если отец меня отпустит, то я опять вернусь к ним – они звали меня на Праздник Долины.
– А я ведь сейчас иду к вам в поселок, вот вам везут к празднику добавочную выдачу! – Монту показывает на вьюки. – Ждем писца из управления. Вот, как он придет да откроют ворота, так и отправимся. А ты, значит, домой? Ну вот и пойдем вместе!
Кари с удивлением замечает, что Монту, которого он всегда видел таким веселым, готовым пошутить, сегодня серьезен и озабочен. Брови сдвинуты, лицо хмурое, сосредоточенное.
«Что это с ним?» – думает Кари.
Но вот приходит писец, вскоре затем открывают ворота. Погонщики выстраивают ослов вереницей и направляются в горы. Монту предлагает другому маджаю идти во главе маленького каравана, а сам замыкает шествие. Писец тоже уходит вперед. Кари остается вместе с Монту.
Через некоторое время мальчик замечает, что маджай постепенно идет все медленнее и медленнее, и постепенно они отстают от последнего проводника. Убедившись, что их не услышат, Монту говорит, понизив голос:
– Слушай, мальчик, я хочу тебе кое-что рассказать. Только смотри никому, кроме своего отца, не говори того, что сейчас услышишь, иначе всем нам конец! Понял?
– Понял, – отвечает Кари, хотя и не может еще представить себе, о чем пойдет речь.
– Так вот, брата твоего отца и Харуди взяли зря, они ни в каких грабежах не участвовали. Подстроил это все Панеб, а ему помог Пауро. На самом же деле Панеб-то и замешан в этих грабежах. Посоветуйся с отцом, как тут быть. Может, что и придумаете.
Кари слушает маджая затаив дыхание. Конечно, ничего нового Монту ему не сказал, мальчик все это уже знает, но его поражает другое – откуда Монту узнал все это и почему он ему решился рассказать? И точно в ответ на последний вопрос Монту говорит:
– Я этого Панеба давно не терплю, он раз попробовал и меня втянуть в свои дела, да я, конечно, не поддался!
– А почему же ты никому не сказал про это? – спрашивает Кари.
– Кому же мне было сказать? Самому Пауро, что ли? И потом, разговор у нас был один на один, значит, свидетелей нет, и Панеб от всего бы отперся!
– А как ты узнал про наших каменотесов? – решается спросить Кари.
– Неважно, как… Главное, узнал!.. – говорит маджай с необычной для него резкостью.
Кари, видимо, задал неуместный вопрос. Больше он не решается спрашивать и молча раздумывает, откуда Монту мог узнать обо всем, что он сейчас рассказал. И внезапно мальчик догадывается – ведь Тути же говорил, что какой-то маджай стоял под окном у Пауро и все слышал. Еще Пауро приказал найти его! Может быть, это и был как раз Монту? Спросить его об этом, конечно, нельзя – пришлось бы выдать Тути и вообще показать, что Кари знает об этом деле гораздо больше самого Монту. Но ведь Пауро обещал убить того маджая… Значит, если под окном стоял Монту, то ему грозит смертельная опасность. А ведь он был так добр к Таиси, и если девочка поправится, то это именно благодаря Монту…
Как бы все-таки узнать, он ли там был? Кари колеблется, придумывая то один вопрос, то другой, и не замечает, как они доходят до поселка. Тогда он наконец говорит:
– Ну, так я все скажу отцу. Спасибо тебе! А отсюда ты пойдешь обратно?
– Да, надо выспаться, – отвечает Монту. – Меня ведь не в очередь послали, я уже всю ночь дежурил.
– Где, на кладбище? – хитрит Кари.
– Нет, при доме Пауро. Ну, прощай, мальчик, да смотри помни!
– Не беспокойся, я не забуду, что болтать об этом нельзя, я ведь понимаю, что если Пауро узнает, что кому-нибудь стало известно обо всем этом, так такому человеку тут же и смерть! – Мальчик выразительно смотрит прямо в глаза маджаю, тот отвечает ему тоже пристальным взглядом, и они расходятся.
Кари бежит домой. Так, все ясно – Монту действительно и был тем маджаем под окном Пауро! Но… раз он на свободе, значит, Пауро и Панеб ничего не узнали. Замечательно. Значит Монту пока ничто не угрожает! И, сообразив это, Кари облегченно вздыхает.
Дома мальчик застает отца в том же тяжелом состоянии. Правда, Онахту оживляется при рассказе сына о том, как хорошо отнеслись в доме Бекенмута к Неши и Таиси. Особенно светлеет лицо столяра, когда Кари говорит, что врач уже начал лечить девочку и что он уверен в удачном исходе лечения.
Но зато новости, которые принес Кари о судьбе каменотесов, не только снова возвращают Онахту к его мрачным думам, но приводят в еще большее уныние. Ему начинает казаться, что никакого выхода уже не найти, и даже прежняя надежда на заступничество Хеви теперь представляется ему несбыточной. Он не говорит об этом сыну, не желая огорчать мальчика, пусть он верит еще хоть немного в возможность счастливого исхода. Еще успеет он нагореваться, когда осудят Нахтмина и Харуди, да и потом – когда беда придет в их собственный дом! Этого, очевидно, тоже не избежать – вон как Панеб расправляется с неугодными ему людьми, значит, дойдет очередь и до него, Онахту.
Поэтому столяр охотно соглашается на просьбу Кари отпустить его в семью Тути на Праздник Долины. «Пусть развлечется мальчик», – думает отец.
Пообедав, Кари идет к Паири, которого он находит с кувшином в руках около его дома на улице – Паири несет домой воду. Кари молча идет за ним, молча ждет, пока Паири выльет воду в большой сосуд около печи. Ни матери, ни сестер Паири нет – их увела к себе сестра матери, и мальчики одни усаживаются на циновки. Только теперь начинают они разговаривать. Сначала говорит Паири. Не глядя на Кари, внешне спокойно, но с подергивающимися губами он рассказывает, как пробовал пробраться в тюремный двор, как его прогнали и избили стражники… Так ничего он и не узнал.
Кари слушает друга с тяжелым сердцем. Чем он может помочь Паири или хотя бы утешить его? Ведь надежды так мало… Да есть ли она вообще?
Но Кари берет себя в руки и все-таки пытается убедить Паири, что суд, может быть, отложат, что Хеви успеет вернуться и спасти его отца.
– А я завтра опять иду в Святилище и, как только что-нибудь узнаю, сразу же приду, слышишь? – добавляет Кари.
– Да, спасибо, – тихо отвечает Паири.
Они вместе выходят на улицу и тут же расстаются: Паири идет за матерью, Кари – домой.
9. ПРАЗДНИК ДОЛИНЫ
Яркое, солнечное утро. Необычное оживление царит на реке, около пристани храма Амона-Ра. По всему восточному берегу теснятся толпы народа. Празднично одетые люди, украшенные гирляндами цветов, с цветами в руках, всё приходят и приходят сюда из разных концов Города. На реке множество лодок, больших и маленьких, тоже украшенных цветами. На одной из них сидят, тесно прижавшись друг к другу, Тути и Кари.
Мальчики с любопытством оглядываются вокруг. Больше всего их внимание привлекают три странных корабля, которые покачиваются у самой пристани. Кажется, они отлиты из золота. Но разве золотой корабль может удержаться на воде? И Тути рассказывает товарищу, что эти три гигантские ладьи сделаны из великолепного дерева, привезенного издалека – со склонов Ливана. А сверкают они потому, что обиты листовым золотом! Солнце блистает на их бортах, на скульптурных украшениях, прикрепленных к носу и корме, на палубах.
Первым у ступенек пристани стоит самый большой корабль. Это «Усерхет», священная ладья бога Амона-Ра, на которой будет перевезена на западный берег статуя царя богов, хранящаяся в храме Ипет-Сут, главном святилище столицы Египта. Второй корабль, меньших размеров, предназначен для статуи богини Мут, третий – для статуи бога луны, Хонсу.
Каждый из этих трех кораблей привязан крепкими канатами к большим ладьям с гребцами, на самих же кораблях гребцов не видно.
Но вот толпа зашевелилась, все головы поворачиваются к воротам храма Амона-Ра. Оттуда доносится отдаленное пение. Кари и Тути приподнимаются на лодке, чтобы лучше видеть. Сегодня на высоких мачтах храма укреплены новые флаги. Тяжелые бронзовые створки ворот между двумя гигантскими башнями раскрыты настежь, и вот оттуда показывается начало торжественной процессии. Сперва издали заметны только белые одеяния жрецов, сверкание чего-то золотого над ними, клубы дыма от благовонных смол, тлеющих на углях кадильниц.
Шествие медленно движется между двумя рядами сфинксов к пристани. Вот уже видны обитые золотом носилки, на которых стоит золотая ладья со статуей бога Амона-Ра. На носу, на высокой подставке, укреплен золотой сфинкс, над ним большое опахало из великолепных белых и красных страусовых перьев. Вокруг каюты золотые статуэтки божеств. Все ослепительно сверкает в лучах солнца.
– Смотри, смотри! Вон носилки с ладьей царя богов. Их несут духи двух древнейших городов Египта – Нехена и Пе! – возбужденно говорит Тути.
Кари с удивлением видит, что у носильщиков, на плечах которых лежат шесты от носилок, необычайные головы: у одних – соколиные, у других – черные головы шакалов с вытянутыми острыми мордами и настороженно торчащими ушами. Не может быть, чтобы это были сами духи. А если?! Ох!
За первыми носилками видны вторые и третьи. На них тоже ладьи с золотыми статуями богини Мут и бога Хонсу.
Но вот шествие приближается к ступенькам пристани, и Кари невольно хватает Тути за руку.
– А это кто? – шепчет он. – Смотри – один с волчьей головой, другой с бараньей, третий с соколиной. Тоже духи? И кто этот человек между ними?
– Это не духи, это сами боги, – шепчет Тути. – А человек – это Аменхотеп, верховный жрец великого храма Амона-Ра. Смотри, они вошли на ладьи, которые поведут «Усерхет» на буксире!
Действительно, на высоком, богато украшенном помосте головной ладьи появляются четыре фигуры. Впереди становится тот, у кого на плечах голова волка.
– Это Вепуат, бог – открыватель путей! – поясняет Тути.
Вторым встает верховный жрец Аменхотеп, а за ним существа с головами барана и сокола. Тути говорит, что это боги Хнум и Гор. У Кари всё путается в голове. Не верить Тути он не решается, а в то же время совершенно невозможно представить себя так близко от богов!
Между тем Аменхотеп и «боги» берутся за канат, привязанный к кораблю Амона-Ра.
Конечно, канат прочно прикреплен сначала к корме буксирной ладьи, а «боги» и жрец держат только его свободно висящий конец, но впечатление получается такое, точно это именно они сами повлекут вперед тяжелый корабль «царя богов».
В это время носильщики со статуей Амона-Ра уже поднялись на «Усерхет», поставили принесенную ими золотую ладью на помост посередине палубы корабля. Вот они опускаются на одно колено с двух сторон ладьи – «духи» с головами шакалов слева, «духи» с головами соколов справа – и, подняв кверху одну руку, другой начинают медленно ударять себя в грудь в такт музыке и пению.
Устанавливают носилки и на других кораблях. Вот уже поднимаются длинные, украшенные слоновой костью и золотом весла на передней ладье, и сидящие на ней шестьдесят гребцов дружно опускают их в воду. Торжественное плавание начинается.
Люди на лодках начинают грести изо всех сил, чтобы скорее достичь противоположного берега и встретить процессию. А там, на великолепной пристани Святилища, уже ждут, вдоль всего берега стоит народ, низкими поклонами и молитвами встречающий «царя богов».
Тути и Кари уже совсем ничего не видят. На реке столько лодок, что многие, в том числе и их лодочка, могли причалить только значительно ниже пристани Святилища, и, пока мальчики добегают до его ворот, шествие уже скрывается в них.
– Эх, обидно, опоздали! – говорит с досадой Тути. – Ну, да ничего уж не поделаешь. Зато завтра постараемся прибежать пораньше, чтобы все увидеть с самого начала. А теперь идем к нам. Мать приготовила разные вкусные вещи, мы с тобой будем пировать в саду одни – отец уйдет в гости, а мать и сестры принимают своих гостей на крыше. Правда, здорово?
Мальчики идут к дому садовника Паседи. Всюду полно народа – свои жители, приезжие гости с восточного берега столицы и из других городов заполняют улицы, группами сидят на плоских крышах домов. Все в праздничных одеждах, слышится веселый говор. Мальчики с трудом пробираются сквозь шумную толпу.
Но вот наконец они в саду дома Тути. Под большой сикоморой, в тени, разостланы циновки, и сестры Тути уже принесли и расставили разные кушанья, лепешки, сладости, плоды. Мальчики усаживаются и с удовольствием принимаются за вкусный обед.
– Брат, к тебе еще гость, – неожиданно говорит старшая сестра Тути, подходя к мальчикам. За ней стоит хорошо знакомая Кари фигурка в жреческой одежде и с бритой головой.
– Это Рамес! Здравствуй! – вскакивает Кари. – Знакомьтесь, – вот Тути, помнишь, я тебе о нем рассказывал?
Тути здоровается с Рамесом и с любопытством смотрит на него: еще бы, ведь он из прославленного храма Амона-Ра!
Тути усаживает своего нового гостя и начинает его усиленно угощать. Рамес не отказывается – он очень торопился повидать Кари и не остался обедать с дедом. Некоторое время мальчики молча едят, то и дело бросая вопросительные взгляды на Рамеса.
Понимая, как им хочется поскорее узнать новости, Рамес решает, что надо рассказать все немедленно.
– Так вот, – говорит он. – Третьего дня состоялся суд Города. Решено, что медник Пахар ни в чем не виноват, а жалоба Пасера признана неправильной. Медника тут же освободили.
– А кто были судьи? – перебивает Кари.
– Обычный состав главного суда Города, – отвечает Рамес. – Председателем, как всегда, был везир, а судьями верховный жрец Аменхотеп, потом мой дед, как второй жрец того же храма Амона-Ра, потом другие важные люди, например, царский писец… Знаете, ведь и сам Пасер – один из судей главного суда Города. Представляете, что он чувствовал, пока шло разбирательство! Дед сказал, что никогда еще не видал ни одного человека в таком страшном гневе, в каком Пасер ушел после окончания суда!
– Еще бы! – горячо говорит Кари. – Ну, а как же с другими?
– Их дело отложено. Сказали, что их надо еще допросить. Так вот, вчера их снова допрашивали, а потом вечером привезли в тюрьму нашего храма. Это твой дядя Нахтмин и Харуди. Они очень избиты, потому что до сих пор не сознаются в грабежах.
Мальчики так поражены, что сразу даже ничего не могут сказать.
– Мне удалось переслать им еду и мазь для ран, – говорит Рамес. – И еще я успел обо всем рассказать Бекенмуту.
– Ты их сам видел? – спрашивает Кари.
– Нет, это невозможно, – отвечает Рамес.
– А как же ты передал им все?
– Ну, передал… у меня есть друзья… В общем, это неважно. А мне самому ведь нельзя даже показать, что я интересуюсь этим делом или знаю этих людей.
– А что, дед рассердился бы? – спрашивает Тути.
– Конечно! Но главное не это, а то, что я больше не смог бы ничего для них сделать или даже про них узнавать. И никто другой тоже, потому что за ними стали бы так следить, что ни один человек и близко не подошел бы к ним! Да, все это очень сложно, друзья!
– Еще гораздо сложнее, чем ты думаешь, Рамес, – говорит Кари. – Сейчас Тути тебе расскажет, что ему удалось узнать. Говори, Тути.
И Тути повторяет Рамесу все, что он рассказал Кари вечером после пира у Пауро.
Пока Рамес слушает, у него все сильнее и сильнее хмурятся брови; одной рукой он, сам не замечая того, разрывает на мелкие кусочки край циновки, на которой сидит.
– Так, – говорит он, выслушав Тути. – Теперь не только ясно, что Панеб – прямой участник грабежей, но и то, что через него все нити этого мерзкого дела идут к Пауро!
– Ну и что же, Рамес? Что все-таки можно сделать, чтобы спасти наших людей? Известно ли хотя, когда будет суд над ними? – Голос Кари дрожит, хотя он всеми силами старается сохранить спокойствие.
– Суд будет еще не скоро, дней через десять. А что делать – одна надежда на Хеви. Может, ему удалось бы доказать верховному жрецу, что Нахтмин и Харуди схвачены незаконно. А для этого нужно рассказать Хеви все, что вы знаете о Панебе и Пауро, обо всех их преступлениях. Это очень, очень нужно!
– Что Панеб – негодяй, Хеви и сам хорошо знает, – говорит Кари. – А вот про все, что услышал Тути в доме Пауро, ему надо рассказать подробно.
Мальчики задумываются, а потом Тути говорит:
– Надо не забыть рассказать Хеви, что когда медника Пахара схватили, то до суда он находился в доме у самого Пауро. И ведь недаром Пауро приказывал хорошенько кормить медника. Это ведь недаром, правда?
– Ну, ясно, – говорит Кари. – Я думаю, что медник грабил вместе с Панебом и что Пауро об этом прекрасно знает! Он его, наверное, и научил, что говорить на суде, а все следы его грабежей приказал уничтожить!
– Да, это все надо передать Хеви, – соглашается Рамес. – Ну, мне скоро надо уходить, дед велел не задерживаться. Надо еще кое-что приготовить к шествию, завтра ведь статую Амона понесут по всем вашим храмам, а потом на кладбище. Вы оба, конечно, придете?
– Непременно, – отвечает Тути и сразу оживляется. – Это будет так интересно, особенно когда пойдут в горы. Знаете, говорят, что во время шествия будет «суд бога»! Амон будет разбирать жалобы некоторых жителей твоего поселка, Кари. Почему ты улыбаешься, Рамес? Ну да, ведь ты, наверное, так часто бывал на «божьем суде», что тебе непонятно, что тут интересного! Но я-то ведь никогда при этом не был, вот мне и хочется посмотреть, как Амон будет судить!
– Амон? – В тоне Рамеса слышится странный оттенок насмешки.
– Ну конечно, Амон! Он передаст свою волю через свое изображение – золотую статую. Кто же этого не знает? – удивляется Тути. – А особенно ты – ведь тебе-то это должно быть известно лучше, чем, например, нам!
– Да, ты прав, мне все это очень хорошо известно, – теперь уж не с иронией, а с какой-то горечью отвечает Рамес и, словно вспомнив о чем-то, плотнее сжимает губы. Но, заметив, что Тути смотрит на него с недоумением, он быстро говорит: – Да, наше шествие будет очень красивое и торжественное. Тебе все это, конечно, очень понравится, Тути.
– А что ты будешь делать в процессии? Понесешь что-нибудь? Где нам тебя искать? – спрашивает Тути.
Рамес опять улыбается той же странной улыбкой и отвечает:
– Я буду около самой статуи Амона-Ра, совсем-совсем близко к ней! Только вы не старайтесь меня разглядеть, все равно не увидите.
– Ну конечно, где тебя увидишь среди всех взрослых жрецов! – недовольно говорит Тути. – Ну уж зато ты нам потом все подробно расскажешь! Хорошо?
– Хорошо, – отвечает Рамес и встает. – А теперь мне пора идти.
– Тути, я провожу Рамеса и сразу же вернусь, – говорит Кари и тоже встает.
Когда они выходят на улицу, Кари спрашивает:
– Ты действительно думаешь, что Хеви сможет убедить верховного жреца в невиновности дяди Нахтмина и Харуди?
– Да, если доказательства будут основательными. Аменхотеп очень умен и опытен и легко разбирается в самых сложных делах.
– Ох, как было бы замечательно, если бы удалось их освободить! – говорит Кари с надеждой.
Рамес смотрит на него и медленно говорит:
– Убедить Аменхотепа в невиновности людей еще не значит получить от него приказ об их освобождении или даже оправдание на суде.
– Я тебя не понимаю, – растерянно говорит Кари. – Разве Аменхотеп станет их задерживать или обвинять, если он будет убежден в том, что они невиновны?
– Может даже и осудить…
– Как? Почему же?
– А это зависит от многого. Если бы участь этих людей никого не интересовала, Аменхотеп, может быть, и решил бы дело так, как нам с тобой кажется правильно. Но ты знаешь, что обвинение против твоего дяди и Харуди выдвинул Пауро. И я убежден, что их судьба будет решаться только в зависимости от того, чью сторону в распре Пауро с Пасером примет Аменхотеп.
– Не может быть! – в ужасе говорит Кари. – Он же верховный жрец!
Мальчики останавливаются и смотрят друг на друга. Они незаметно прошли по улицам Святилища до ворот, ведущих к реке, и стоят около их северной башни. Кругом никого нет. Рамес тянет Кари за руку в тень, падающую от башни, и говорит:
– Кари, разве ты мало видел и слышал в вашем поселке? Неужели ты считаешь, что жрецы всегда все делают правильно?
– Нет, я не так глуп! – горячо возражает Кари. – Но ведь то – обыкновенные жрецы, а тут самый главный, знающий всю премудрость священных книг, все тайные обряды! Он же должен быть замечательным человеком. Как же он может лгать и обманывать? Зачем ему это?
– Затем, чтобы удержаться на своем высоком месте! – жестко говорит Рамес. – Слушай, Кари, я это говорю только тебе, потому что я полюбил тебя, как брата, я тебе верю, верю, что ты не способен ни на какую подлость… Я бы этого никому другому не сказал! Так вот знай, что Аменхотеп может решиться на любой поступок, если это поможет ему укрепить его власть или расширить богатство храма или его собственное. И таков не он один. Таков и мой дед, и многие, многие жрецы… Есть, конечно, и среди них исключения, вот Бекенмут или старик Нахт – очень добрый человек… Но ведь зато как им тяжело жить в этом круговом обмане! Все только напоказ… И вообще…
Рамес замолкает. Кари потрясен и тоже молчит. Потом Рамес говорит снова. Очевидно, у него так накипело, что он не может молчать.
– Недавно у нас судили жреца, который нарушил одно из основных наших правил – вошел в молельню бога, не совершив всех предварительных обрядов, постов, очищений и так далее. Оказалось, как он сам признался, что ему было просто лень все это проделывать…
– Как же он не побоялся, что бог его накажет? Ведь если он надеялся, что никто из людей не узнает этого, то ведь бог-то всегда знает? – перебивает Кари.
– А ты думаешь, что он тоже верил в это, вот как ты? Я в этом очень сомневаюсь! Думаю, что нет.
– Как – нет?!
– А так! Ты, кажется, никогда ни о чем всерьез не думал, Кари! Почему, например, Панеб до сих пор зрячий, если Владычица Западной Вершины ослепляет людей за грехи? А?
Рамес в упор смотрит на Кари. Тот молчит. Тогда Рамес говорит с усмешкой:
– Ведь если богиня справедлива, то Панеба давным-давно следовало бы ослепить, правда? Ну, а разве богиня может быть несправедливой? И заметь еще, Кари, что никто из умерших царей, гробницы которых грабил Панеб, тоже его не наказал! И вообще, чем это объяснить, что грабители забираются в гробницы, а ни духи умерших, ни бог – покровитель этих духов, Анубис, ни богиня – хранительница царских кладбищ, Мерит-сегер, вот эта самая Владычица Западной Вершины, – никто не останавливает воров, не убивает их тут же какой-нибудь молнией или просто камнем? Молчишь?
Кари действительно молчит. У него даже кружится голова от вопросов Рамеса и от тех ответов, которые напрашиваются на них.
– Ну, ты подумай, а я теперь ухожу, будь здоров! – Рамес кладет Кари руку на плечо, сильно его сжимает и поворачивается, чтобы идти.
Но Кари схватывает его за руку:
– Постой! Мне все это никогда не приходило в голову! Я еще ничего не могу сообразить! Ты как будто хочешь сказать, что боги не всё знают… или что они несправедливы… Что духи умерших… или…
– Думай, думай сам, Кари! Надо до всего доходить самому.
– Да, я буду думать, буду… Постой, еще только один вопрос! Кто они, эти носильщики с головами шакалов и соколов?
– Как всегда, жрецы в масках.
– Жрецы?
– А неужели ты думал, что это действительно духи Нехена и Пе?
– Нет… я не знал… А на передней ладье, с канатами, – тоже жрецы в масках?
– Ну конечно! Кари, Кари, да разве ты никогда не видал на похоронах жреца в маске в виде головы шакала, который изображает бога Анубиса во время погребального обряда? Или ты считал, что проводить умершего человека в его гробницу приходит действительно бог Анубис? Ох, мне теперь уже надо бегом бежать! Ну, Кари, до завтра! Думай и молчи!
10. «СУД БОГА»
– А, это ты, – говорит дед Рамесу. – Ты пришел вовремя. Бери все, что нужно для письма, ты пойдешь со мной на совет «божьего суда».
Рамес молча кивает головой и берет письменный прибор, чистые свитки папируса. Он знает, что сейчас дед и третий жрец их храма будут знакомиться с теми делами, которые завтра во время шествия должны всенародно разбираться перед статуей бога Амона-Ра и решение по которым даст сам бог.
То есть так будут думать все, кроме нескольких жрецов и Рамеса, потому что в действительности это именно Рамес, спрятанный под покрывалом на носилках за статуей бога, будет, по условному сигналу, тянуть ремень, привязанный к правой руке статуи бога, и тогда эта рука поднимется и тронет положенный на колени статуи черепок с написанным на нем вопросом или решением. Рамес знает, что для каждого дела заранее приготовляют два черепка, на которых пишут два разных решения: например, если разбирается дело о краже, то на одном черепке пишут «виновен», а на другом «невиновен» и кладут по очереди эти черепки перед статуей. К которому из них прикоснется рука статуи, тот и считается решением «божьего суда». Иногда запись делается в форме вопроса. Тогда если статуя тронет черепок – то ответ положительный, а если статуя остается неподвижной – ответ признается отрицательным.
Но жрецам надо приготовиться к «божьему суду», ведь необходимо заранее знать, какие дела должен будет решать бог в этот день.
Вот сейчас и будет происходить такая подготовка дел. Надо торопиться, дед уже взял посох и направляется к двери. Рамес, собрав все, что ему было сказано, идет за ним. Они входят в комнату, которую отвели деду, – это приемная.
Там уже находится приехавший с ними третий жрец их храма со своим писцом Чараи и писец царского кладбища Амоннахт. Все встают при появлении деда, который молча проходит к приготовленному для него креслу, усаживается в него и дает знак третьему жрецу начинать. Рамес бесшумно становится за креслом деда.
– Так какие же дела передаются завтра на суд бога от вашего поселка «слушающих зов»? – спрашивает третий жрец писца Амоннахт.
Тот раскрывает принесенный им с собой деревянный ларчик и вынимает свиток папируса.
– Первое дело – это обвинение ремесленником Пауахом ремесленника Ипуи в краже циновки. Ипуи отпирается, но все утверждают, что, кроме него, этого сделать было некому. К тому же его не раз уже ловили на мелком воровстве.
– Ну что ж, бог Амон осудит его, – спокойно говорит третий жрец.
Дед Рамеса молчит, закрыв глаза, – то ли думает, то ли соглашается с тем, что сказал третий жрец. Видно, что ему глубоко безразлично, будет ли признан вором Ипуи или нет. Писец Амоннахт делает какую-то пометку на папирусе, писец третьего жреца Чараи тоже что-то записывает.
– Второе дело. Старуха Хенут, вдова ремесленника, желает знать, будет ли ее сын Хаи жрецом храма фараона Сети-Менмара.
– Ммм… А что говорит об этом главный жрец этого храма? – спрашивает третий жрец.
– Он не возражает… Хаи учился в их храме… К тому же брат Хаи, живописец Яхмес, расписал для главного жреца гробницу и сделал это очень хорошо, – отвечает Амоннахт.
– Ах, так! Ну, тогда бог Амон пообещает вдове Хенут, что ее сын Хаи будет жрецом в храме фараона Сети-Менмара.
Оба писца опять делают записи на своих свитках.
– Еще что? – спрашивает третий жрец.
– Следующее дело очень сложное, господин, – говорит Амоннахт. – Один из ремесленников царского кладбища обвиняется в краже золота, которое ему было выдано для работы.
– Кто этот ремесленник? – задает вопрос третий жрец.
– Это столяр Онахту. Он хороший мастер, но вредный человек – часто противоречит распоряжениям начальника отряда Панеба, который не раз уже жаловался на него правителю Западной части Города Пауро.
Рамес чувствует, как у него начинает биться сердце. Столяр Онахту? Отец Кари и Таиси? Опять Панеб? Почему же Кари ничего об этом не сказал? Он, значит, еще ничего не знает.
А третий жрец в это время задумчиво спрашивает:
– Он из отряда Панеба… Ты говоришь, что и Пауро им недоволен? Вот что! Мммм… А почему же дело не пошло в суд поселка?
– Потому что его надо решать немедленно, откладывать нельзя, а теперь праздники, когда еще соберется суд поселка!
– Кто подал жалобу? Столяр отрицает все?
– Это обвинение вчера подал помощник Панеба Хати, который выдает золото ремесленникам для работы. Он говорит, что выдал золото столяру, а тот утверждает, что этого не было и что он ничего не получал. Пауро очень торопит с этим делом и приказал сегодня же ночью арестовать столяра, – добавляет Амоннахт и смотрит прямо в глаза третьему жрецу.
– Значит, дело идет на суд бога по жалобе Хати, помощника Панеба? – медленно говорит жрец, тоже глядя прямо в глаза Амоннахта. – Так, так… Ну что же, он, несомненно, виновен, и бог осудит его.
– Это было бы хорошо, господин, он вполне заслуживает этого, но его очень любят и уважают в поселке, так как бы не произошло… – Амоннахт умолкает.
Но третий жрец резко спрашивает:
– Чего?
– Недовольства, господин!
– Чем же? Решением бога? Этого не может быть и не будет! Что у тебя еще там?
Писец смотрит в свои записи и начинает что-то говорить, но Рамес не слушает его. Отца Кари и Таиси обвиняют в краже золота! Это значит, что ему могут отрезать нос и уши и отправить навсегда в Нубию, в страшные рудники, где люди гибнут от непосильной работы. Что же это такое? Ведь он же, конечно, невиновен, это просто Панеб расправляется с ним так же, как он расправился с Харуди и Нахтмином. Что же делать?
Может, взять и рассказать вот тут, сейчас, все, что он знает про этих людей? Нет, нет, этим он никому не поможет, а только испортит все дело. Надо молчать, а уже потом подумать о том, как тут быть.
Мальчик всеми силами старается не выдать своего волнения, ничем не обратить на себя внимание… К тому же он спохватывается, что надо слушать дальше. Может быть, он все-таки чем-нибудь сумеет помочь?
