Маниту

— Понимаю, — сочувственно поддакнул я. Сочувствие, как вы, наверное, догадываетесь, на 98% решает успех в профессии ясновидца. — И что же сказали врачи?

— Что мне нечего беспокоиться. Но — одновременно — им как-то очень важно бы было это вырезать.

Я улыбнулся.

— А какова здесь моя роль?

— Моя тетя была у вас раз или два. Ее фамилия Карманн. Я живу у нее. Она не знает, что я у вас, но она всегда мне вас хвалила, поэтому я подумала, что, может, можно попробовать и мне.

Что ж, приятно было услышать, что мои оккультные услуги ценились. Миссис Карманн была милейшей пожилой дамой, верящей, что ее умерший муж постоянно пытается завязать с ней контакт откуда-то из мира духов. Она приходила ко мне два или три раза в месяц, как только милейший умерший мистер Карманн присылал ей весточку из-за гроба. Это случалось в снах, как она мне всегда говорила. Она слышала, как он шепчет ей что-то на неизвестном языке посреди ночи. Это было для нее сигналом, чтобы направить свои стопы на Десятую Аллею и оставить у меня немного денег. Великолепная клиентка.

— Вы хотите, чтобы я раскинул карты? — предложил я, приподнимая при этом одну из моих демонически изогнутых бровей.

Карен Тэнди покачала головой. Она казалась более серьезной и огорченной, чем кто-либо из моих клиентов. Я надеялся, что она не попросит меня о чем-то, что требовало бы истинных оккультных способностей.

— Дело в снах, мистер Эрскин. С тех пор, как эта опухоль начала расти, у меня появились ужасные сны. В первую ночь я думала, что это обычный кошмар, но потом еженощно мне снилось то же самое, все более выразительно. Я даже не уверена, хочу ли ложиться спать сегодня. Знаю, что это снова мне приснится, еще более выразительно и еще более страшно.

Задумчиво я почесал кончик носа. Есть у меня такая привычка, если я о чем-то задумываюсь. Некоторые люди, когда думают, чешут себе голову и получают чесотку. Я же тискаю себя за свой нюхательный агрегат.

— У многих людей бывают повторяющиеся сны, мисс Тэнди. Обычно они означают, что их владельцев беспокоит то же самое. Не думаю, чтобы у вас была причина так переживать.

Она всматривалась в меня своими огромными, глубокими, шоколадно— коричневыми глазами.

— Это не тот тип сна, мистер Эрскин. Он слишком реален. В обычном сне вы чувствуете, что все происходит внутри вашего ума. Но этот кажется мне происходящим везде, в моем мозгу и вне меня.

— Ну, что ж, — сказал я. — Может, вы расскажете мне этот ваш сон.

— Он всегда начинается одним и тем же образом. Мне снится, что я стою на каком-то острове. Вокруг зима, и дует ледяной ветер. Я чувствую этот ветер, хотя окна моей спальни всегда заперты. Вокруг ночь, и тучи скрывают луну. На определенном расстоянии, за деревьями, я вижу реку; хотя, возможно, что это даже море. Она блестит в свете луны. Я оглядываюсь и вижу, что поблизости стоит ряд темных домов. Они мне кажутся деревней, родом примитивного поселения. По существу я знаю, что это деревня. Но мне кажется, что поблизости никого нет. Затем я иду по траве в сторону реки. Я знаю дорогу. Чувствую, что я всю жизнь живу на этом удивительном острове. Чувствую, что я перепугана, но одновременно знаю, что во мне есть определенная скрытая мощь и что, вероятнее всего, я смогу победить страх. Я боюсь неизведанного — того, чего я не понимаю. Я дохожу до реки и останавливаюсь на песке. Все еще очень холодно. Я смотрю на воду и вижу темный парусник, пришвартованный у берега. В моем сне нет ничего такого, что внушало бы мне, что это не совсем обычный парусник, но он наполняет меня ужасом. Он мне кажется чуждым, неизвестным, как будто бы он был летающей тарелкой с другой планеты. Я стою на пляже долгое время, пока, наконец, не вижу маленькую лодку, которая отделяется от корабля и плывет к берегу. Я не могу заметить, кто в ней на веслах. Я начинаю бежать назад в деревню, а потом вхожу в один из домов. Он мне кажется знакомым. Я знаю, что здесь я уже была. Собственно, я уже почти верю, что это мой дом. У меня есть отчаянное чувство, что есть что-то, что я должна сделать. Вокруг что— то удивительно пахнет, как будто травы, благовония, или что-то такое. Я не очень хорошо знаю, что я должна сделать, чем бы это ни было.

Это имеет какую-то связь с ужасающими людьми в лодке, с этим темным парусником. Страх нарастает во мне, пока я с трудом не начинаю мыслить. Что-то должно придти с этого корабля, что-то, что будет иметь страшные последствия. В нем есть что-то чужое, что-то магическое и могучее. Меня охватывает отчаяние. Тогда я просыпаюсь.

Говоря, она чуть не рвала пальцами платочек для носа. Ее голос был тих и спокоен, но полон почти болезненной уверенности, и это наполняло меня беспокойством. Я смотрел, как она говорит, и мне казалось, что она верит, что то, что ей приснилось, случилось на самом деле.

Я снял шапочку Грин Бей Пакерс, которая при этих обстоятельствах показалась мне нелепой.

— Это необычный сон, мисс Тэнди. Разве он всегда такой же, в любой подробности?

— Полностью. Всегда одно и то же. Всегда я чувствую страх перед тем, что надвигается с корабля.

— Гм-м-м, вы говорите, что это парусник. Какая-то яхта или что-то иное?

Она покачала головой.

— Это не яхта. Скорее галеон. Знаете, три мачты и множество такелажа.

Я дернул себя за кончик носа и начал интенсивно думать.

— Есть ли что-то такое, что могло бы позволить распознать этот корабль? Есть ли у него название?

— Он слишком далеко. И вокруг слишком темно.

— Есть ли у него какой-нибудь флаг?

— Есть на мачте. Но я не могу его описать.

Я встал и подошел к библиотечке с карманным изданием книг по оккультным наукам. Я взял «Десять тысяч объясненных снов» и несколько других. Я положил их на стол и проверил один или два случая на страницах « Остров» и «Корабль». Это не очень мне помогло. Оккультные учебники никогда ничего не объясняют, а иногда даже наоборот вносят путаницу. Но все же они не мешают мне делать мрачные и таинственные выводы на тему ночного бреда моих клиентов.

— Корабли обычно связывают с каким-то путешествием или с получением известия. В вашем случае корабль темен и ужасает, отсюда можно сделать вывод, что известие не будет хорошим. Остров же символизирует изоляцию и страх, что по сути дела характеризует вас саму. Какими бы ни были эти известия, они являются непосредственной угрозой для вас как для личности.

Карен Тэнди кивнула головой. Не знаю, почему, но, сервируя ей этот хлам, я чувствовал упреки совести. В ней была какая-то естественная напряженность и беззащитность. Она сидела со своими темными, подстриженными под «пажа» волосами и бледным лицом эльфа, такая серьезная и такая растерянная, что я начал думать, а не были ли ее сны действительно реальными.

— Мисс Тэнди, — сказал я. — Могу ли я называть вас Карен?

— Конечно.

— Меня зовут Гарри. Бабка называет меня Генри, но никто другой так ко мне не обращается.

— Это красивое имя.

— Спасибо. Послушай, Карен. Буду с тобой искренним. Сам не знаю, почему. Есть в твоем случае что-то, что отличает его от дел, какими я обычно занимаюсь. Знаешь, пожилые дамы, пытающиеся войти в контакт со своей пекинской собачкой, находящейся в счастливом собачьем раю, или какая-нибудь чушь такого же рода. В твоем же сне есть что-то… что-то подлинное…

Это вообще ее не утешило. Ведь последнее, что люди хотят услышать, так это то, что их страх имеет реальное основание. Даже интеллигентные и образованные люди любят, когда их утешают, твердя, что их ночные маразмы являются каким-то сладеньким вздором. Это значит, что если бы хотя бы половина кошмаров, какие людям снятся, была реальной, мы все бы свихнулись. До единого. Так вот, частью моей профессии было успокоение перепуганных клиентов и убеждение их, что то, что им снится, никогда с ними не случится.

— Что значит «подлинное»?

Я дал ей сигарету. На этот раз, когда она закуривала, ее руки тряслись не так сильно.

— Это так, Карен. Некоторые люди, хотя и не всегда отдают себе в этом отчет, имеют потенциальную возможность стать медиумами. Другими словами, они очень чувствительны к разным оккультным шумам, находящимся в атмосфере. Медиум напоминает радио или телевизор. Он так построен, что способен улавливать сигналы, которые другими не замечаются, и переводить их в звук или изображение.

— Какие сигналы? — она наморщила лоб. — Не понимаю.

— Есть разные виды сигналов, — объяснил я. — Ты же не видишь телевизионного сигнала, не так ли? А ведь он есть вокруг тебя все время. Вся эта комната забита картинами и духами, изображениями Дэвида Бринкли и рекламными блоками кукурузных хлопьев Келлога. Нужен только соответствующий приемник, чтобы их выловить.

Карен Тэнди выпустила облако дыма.

— Хочешь сказать, что мой сон — это сигнал? Но какой сигнал? Откуда он может браться? Почему именно я его принимаю?

Я покачал головой.

— Не знаю, почему именно ты, и не знаю, откуда он берется. Откуда-то. Существуют подтвержденные рапорты о людях в Америке, у которых были сны, дающие им подробнейшую информацию о ком-то из далеких стран. Был такой фермер из Айовы, которому снилось, что он тонет во время наводнения в Пакистане, и той же ночью в Пакистане было наводнение, и погибло четыреста человек. Это можно объяснить лишь тогда, когда отнесемся к волнам мысли, как к сигналам, Фермер посредством своего подсознания перехватил сигнал какого-то тонущего несчастного из Пакистана. Это очень невероятно, но такое уже случалось.

Она с мольбой посмотрела на меня.

— Так как я могу узнать, о чем идет речь в моем сне? А если это сигнал от кого-то, кто находится где-то далеко, кто нуждается в помощи, а я даже не знаю, кто это такой?

— Если ты на самом деле хочешь узнать, есть только один способ, — ответил я.

— Прошу… скажите мне, что нужно делать. Я на самом деле хочу. Это значит, что я убеждена, что это имеет какую-то связь с опухолью, и я хочу знать, что же это на самом деле.

— Хорошо, Карен, — я кивнул головой. — Так вот, тебе следует сделать так. Сегодня вечером ты ляжешь спать, как обычно, и если у тебя снова будет тот же сон, то попробуй запомнить столько подробностей — физических подробностей — сколько сможешь.

Оглянись по сторонам, по острову, может, найдешь какие-то характерные особенности. Когда же дойдешь до реки, постарайся запомнить очертания береговой линии. Если есть какой-нибудь залив или что-то такое, попробуй сохранить в памяти форму залива.

Если есть что-то на другом берегу, пристань, гора, что бы там ни было, запомни это. И еще одно и очень важное: постарайся присмотреться к флагу на корабле. Выучи его. Потом, как только проснешься, запиши все это подробно, как только сможешь, и со столькими рисунками, сколько тебе удастся. Все, что ты видела. Эти записки принеси мне.

Она затушила окурок в пепельнице.

— Я должна быть в госпитале в восемь утра.

— В каком госпитале?

— Сестер Иерусалимских.

— Хорошо. Послушай, поскольку это очень существенно, я зайду туда. Можешь оставить эти записки для меня в гардеробе. Что скажешь?

— Мистер Эрскин… Гарри, это великолепно. Впервые я чувствую, что мы до чего-то доходим.

Я подошел к ней и пожал ей руку. По-своему она была красивой девушкой. Если бы я не был настолько профессионалом, относящимся к клиентам только профессионально, и если бы она не шла завтра в госпиталь, наверняка я бы пригласил ее на ужин, на дружескую поездку на моем кугуаре, а в конце опять в оккультный центр Эрскина на ночь неземных удовольствий.

— Сколько я вам должна? — спросила она, рассеивая мечты.

— Заплатишь на будущей неделе, — ответил я. Это всегда улучшает настроение людей, направляющихся в госпиталь, когда их просят, чтобы они платили после операции. У них неожиданно появляется надежда, что они ее переживут.

— Хорошо, Гарри. Большое спасибо, — сказала она и встала, чтобы выйти.

— Не обидишься, если я не буду провожать тебя до лифта? — спросил я, для объяснения помахивая своим зеленым мешком. — Понимаешь, соседи. Они думают, что я псих или еще что-то похуже.

Она улыбнулась и вышла, пожелав мне спокойной ночи. Интересно, действительно ли она будет спокойной, подумал я. Я сел в кресло и задумался. Что-то мне во всем этом не нравилось. Обычно, когда клиенты влетают в мое жилище, чтобы, дрожа от эмоций, рассказать мне свои сны, то это обычные банальные истории в цвете, говорящие о фрустрации в области секса и эротическом неудовлетворении. Например, кто-то идет на прием к Вандербильдтам и неожиданно осознает, что его трусы находятся ниже колен.

Рассказывали мне сны и о полетах и сны об обжираловке, сны о несчастных случаях и о неизвестных страхах. Но ни один из них не имел этой ужасающей фотографической точности и четкости, такой логической последовательности, как сон Карен Тэнди.

Я поднял трубку и набрал номер.

— Алло, — заговорил голос пожилой дамы. — Кто говорит?

— Миссис Карманн, это Гарри Эрскин. Извините, что беспокою вас так поздно.

— Ох, мистер Эрскин. Как мне приятно вас услышать. Я была в ванне, знаете ли, но теперь я уже одела халат.

— Мне крайне неприятно, миссис Карманн. Не соизволите ли ответить на один вопрос?

Она захихикала.

— Если только он не будет слишком личным, мистер Эрскин.

— Наверное, нет, миссис Карманн. Не припомните ли вы свой сон, о котором вы рассказывали мне два или три месяца назад?

— Какой сон, мистер Эрскин? Тот, о моем муже?

— Точно. Тот о вашем муже, который просит вашей помощи.

— Сейчас, минутку… Если я хорошо помню, то я стояла на берегу моря, была середина ночи, и было ужасно холодно. Я подумала, что должна перед выходом одеть какой-нибудь плащ. Потом я услышала своего мужа, как он шептал мне что-то. Он же всегда шепчет, вы знаете это. Никогда не говорит громко и не кричит мне на ухо. Он шептал что-то, чего я не поняла, но я уверена, что он просил о помощи.

Я почувствовал, что мне стало не по себе. Не имею ничего против духов при условии, что они ведут себя достойно. Но когда они начинают вытворят фокусы, то я чувствую легкий ужас.

— Миссис Карманн, — сказал я, — видели ли вы в вашем сне еще что-то, кроме берега моря? Может, на море был какой-то корабль или лодка? Может, на берегу какие-то дома или деревенька?

— Ничего больше я не помню, — заявила миссис Карманн. — А что за причина, по которой вы спрашиваете?

— Дело в статье по поводу снов, которую я как раз пишу в журнал. Ничего особенного, миссис Карманн. Я подумал, что, может, смогу добавить описание одного или двух ваших снов. Они ведь всегда так интересны.

Я почти видел, как почтенная старушка хлопает ресницами.

— Ох, мистер Эрскин, как это мило с вашей стороны, если вы так считаете.

— Еще одно дело, миссис Карманн. И очень важное.

— Да?

— Прошу никому не говорить о нашем разговоре. Абсолютно никому. Понимаете?

Она громко засопела, как-будто сплетни были последним делом в мире, которое могло бы прийти ей в голову.

— Никому даже не шепну. Клянусь.

— Благодарю, миссис Карманн. Вы очень мне помогли, — сказал я и повесил трубку более медленно и более старательно, чем делал это когда— нибудь в жизни.

Возможно ли, чтобы два человека имели идентичные сны? Если да, то, может, этот вздор о сигналах является истиной? Может, Карен Тэнди и ее тетка способны принимать сигналы откуда-то из глубин ночи и отражать их в своих умах?

Я не обратил ни малейшего внимания на заявление миссис Карманн, что это ее муж старался связаться с ней. Все древние вдовы считают, что их мужья носятся вокруг них в эфире и занимаются только тем, что любой ценой пытаются им передать какие-то необычайно важные новости. Тем временем то, чем на самом деле занимаются их умершие половины в мире духов — это игра в гольф, облапывание молодых душечек женского пола и радость от нескольких лет тишины и покоя, прежде чем к ним присоединятся их дражайшие половины.

Я подумал, что это одно и то же лицо пытается завязать с ними обеими контакт, чтобы передать неопределенную тревогу, которая его охватила. Я допускал, что это могла быть женщина, хотя о духах трудно сказать что-то конкретное. Они же наверняка должны быть более или менее бесполыми. Ведь наверняка трудно сношаться с привлекательной дамой-духом, не имея ничего более ощутимого, чем пенис из экзоплазмы.

Я сидел в собственном жилище, жуя все эти фривольные мысли, когда неожиданно у меня появилось безумное впечатление, что кто-то стоит за мной, уже за полем моего зрения. Я не хотел оглядываться, так как это было бы признанием в идиотском страхе, но одновременно чувствовал как бы свербление на шее. Я не мог удержаться от того, чтобы не бросать быстрые взгляды по бокам, чтобы проверить, не видно ли на стенах каких-то необычных теней.

Наконец, я встал и молниеносно обернулся. Естественно, я ничего не увидел. Но я не мог избавиться от мысли, что кто-то или что-то еще секунду назад было здесь — кто-то мрачный и молчаливый, как монах. Громко насвистывая, я налил себе шотландского на три или четыре пальца. Если существовал какой-то «спиритус», который я полностью воспринимал — так только этот. Резкий вкус солода и ячменя быстро вернул меня на землю.

Я решил раскинуть карты и проверить, что они могут сказать на эту тему. Из всего вздора на тему ясновидения и спиритизма лишь к Тароту я питал невольное уважение. Не хочу в него верить, но каким-то образом он может точно определить, в каком состоянии вы находитесь, как бы сильно вы не пытались это скрыть. И каждая карта пробуждает удивительное чувство, как-будто воспоминание о сне, который вы никогда не можете точно припомнить.

Я потасовал карты и разложил их на сукне стола. Обычно я использую раскладку кельтского креста на 10 карт, так как она наилегчайшая… «Это в тебе, это ждет тебя, это под тобой, это за тобой…»

Я задал Тароту один простой вопрос и согласно правилам твердо думал о нем все это время. Вопрос звучал так: «Кто говорит с Карен Тэнди?»

Раскладывая карты одну за другой, я не мог удержаться от того, чтобы не морщить брови. Со мной еще в жизни не случалось подобного — настолько необычный был расклад. Некоторые карты Тарота почти никогда не открываются, а когда же это случается, то бросаются в глаза сразу — настолько они особенные. Расклады большинства людей полны мелких, мало что говорящих карт, или карт, указывающих на желание денег и ссору в доме — все эти малые бокалы, магические прутья и пентаграммы. Очень редко встречаются карты страшных катастроф, такие, как хотя бы Башня, на которой маленьких людей сбрасывает вниз зигзагообразная молния. Но ни разу мне еще не встречалась Смерть.

А на этот раз она открылась — в своем черном вооружении, на черном красноглазом коне, с кланяющимися ей епископами и детьми. Так же открылся мне Дьявол с неприятным враждебным взглядом, бараньими рогами и голыми людьми, прикованными к его трону. Так же и Чернокнижник, перевернутый. Этой стороной карта означала врача или мага, психическую болезнь и беспокойство.

Я всматривался в эти карты почти полчаса. Что, к дьяволу, они могут значить? Может, Карен Тэнди психически больна? Возможно. Эта опухоль на ее затылке вполне могла повредить ей мозг. Проблема с этим проклятым Таротом состоит в том, что он никогда не дает конкретных ответов. Существует четыре или даже пять интерпретаций, и в них нужно самому просекать.

Чернокнижник? Я снова потасовал и положил карту Чернокнижника как вопрос. Для этого нужно положить карту в центр, прикрыть ее другой картой и разложить кельтский крест с самого начала. Тогда карты должны дать мне более подробную информацию, что он значит.

Я разложил девять карт, после чего перевернул десятую. Я почувствовал позывы к рвоте в желудке, и мне снова показалось, что на меня кто-то смотрит. Десятой картой был тот же Чернокнижник.

Я поднял карту, прикрывающую мою карту-вопрос. Внизу лежала Смерть. Может, я и ошибся. Все равно я был уверен, что положил сначала Чернокнижника. Я собрал карты, положил его еще раз крепко на стол и прикрыл двумя магическими лозами, и дальше раскладывал карты, пока у меня не осталась только одна.

Но на ней ничего не было! Это была чистая карта!

Сам я собственно не верю в угадывание судьбы, но у меня появилось непреодолимое впечатление, что кто-то там говорит мне громко и решительно, чтобы я не совал куда попало свой любопытный нос.

Я посмотрел на часы. Была полночь. Как раз подходящее время для духов и привидений. Как раз время, чтобы ложиться спать. Завтра я должен увидеть, что Карен Тэнди оставила для меня в конверте.

Глава 2. В темноту

На следующее утро, в субботу, более или менее около половины одиннадцатого вышло апельсиновое солнце, и снег на улице начал превращаться в кучу коричневого болота. Все еще было пронзительно холодно, и мой кугуар по пути в Госпиталь Сестер Иерусалимских дважды отказывал в послушании. Прохожие, закутанные в шали и плащи, сновали заляпанные по грязным тротуарам, как лишенные лиц фигуры из зимнего окна.

Я остановился перед воротами и вошел в холл. В нем было тепло и элегантно. На полу лежали толстые ковры, в горшках стояли пальмы, был слышен приглушенный шум разговоров. Все это больше подходило к какому-то отелю на модном курорте, а не к убежищу для больных. За стойкой стояла элегантная молодая девушка в белом накрахмаленном фартуке и с белыми, как— будто тоже накрахмаленными зубами.

— Могу ли я вам как-то помочь?

— Считаю, что можете. У вас должен быть конверт для меня. Меня зовут Эрскин, Гарри Эрскин.

— Минуточку.

Она перелопатила кучу писем и открыток, пока, наконец, не вытянула маленький белый конверт.

— Невероятный Эрскин? — прочла она, приподнимая бровь.

Я немного озабоченно кашлянул.

— Такое прозвище. Знаете ли, бывает так.

— У вас есть какой-нибудь документ?

Я обыскал карманы. Водительские права я оставил дома, вместе с кредитными карточками. Наконец, я предъявил ей визитку. На ней было написано: «Невероятный Эрскин. Прочитываю будущее, объясняю предсказания, растолковываю сны».

— Да, пожалуй, это наверняка вы, — она улыбнулась и вручила мне письмо.

Я сдержал желание открыть его, пока не вернулся домой. Я положил конверт на стол и внимательно присмотрелся к нему. Именно такой почерк я и ожидал от культурной девушки, такой, как Карен Тэнди — четкого, уверенного и смелого. Особенно мне понравился способ, каким она написала «Невероятному». Я нашел ножнички для ногтей и отрезал краешек письма. Внутри я нашел три или четыре листика разлинованной бумаги, наверно, вырванные из записной книжки. К ним было приложено краткое письмо, написанное рукой Карен Тэнди.

«Дорогой мистер Эрскин!

Сегодня ночью у меня был тот же сон, только намного более выразительный, чем раньше. Я старалась обращать внимание на все подробности. Две вещи я помню очень выразительно. Береговая линия имела довольно выразительную форму, которую я нарисовала ниже. Я зарисовала также и парусник, и столько из его флага, сколько смогла запомнить.

Чувство страха было намного более сильным, точно так же и желание убежать. Как только я приду в себя после операции, то я свяжусь с вами, чтобы поговорить об этом.

Ваша подруга, Карен Тэнди».

Я осмотрел внимательнее листки из блокнота. Нарисованная вручную карта побережья мало чем помогла мне. Это была всего лишь извилистая линия, могущая представить любой берег на земле. Но рисунок корабля оказался интересным. Он был достаточно подробным. Флаг тоже был не плох. В библиотеке наверняка должны быть книги о кораблях и флагах, так что я мог проверить, что это был за галеон. Если, конечно, это был настоящий галеон, а не только бред возбужденного опухолью воображения Карен.

Я долго сидел, обдумывая удивительный случай «моей подруги Карен Тэнди». У меня было большое желание выйти и проверить этот корабль. Но было уже почти 11.30, и вот-вот должна была явиться миссис Герц — еще одна милейшая древняя дама, имеющая намного больше денег, чем мозгов. Прежде всего ее интересовало одно: будут ли у нее какие-то хлопоты с сотнями ее родственников, которых она всех упоминала в завещании. После каждой встречи со мной она посещала адвоката и переписывала завещание. Адвокат на этом заграбастал столько, что на последнее Рождество прислал мне в виде благодарности целый ящик «Джонни Уокер Блэк Лейбел». Ведь, по сути, он и я работали в одном и том же деле.

Точно в 11.30 зазвенел звонок у двери. Я повесил в шкаф пиджак, напялил мой зеленый мешок, всадил на голову треуголку и приготовился, чтобы приветствовать миссис Герц своим обычным мистическим способом.

— Прошу войти, миссис Герц. Прекрасное утро для всего, что связано с оккультизмом.

Миссис Герц было около 75 лет. Она была перманентно бледна и сморщена, имела куриные лапки вместо рук и очки, увеличивающие ее глаза до такой степени, что они выглядели плавающими в аквариуме устрицами. Она вошла, дрожа и опираясь на трость.

Распространяя густой запах нафталина и лаванды, она с громким вздохом и со скрипом сложилась на стуле.

— Как вы себя чувствуете, миссис Герц? — спросил я вежливо, потирая руки. — Как чувствуют себя ваши сны?

Она не ответила, поэтому я пожал плечами и взял карты Тарота. Тасуя их, я старался найти ту чистую, которая открылась мне вчера, но от нее не было и следа. Конечно, я мог ошибиться, я мог быть измученным, но я как-то не был в этом убежден. Несмотря на исполнение работы, я вовсе не являюсь любителем мистических переживаний. Я разложил карты и поощрил миссис Герц, чтобы она подумала о вопросе, какой она хотела бы мне задать.

— Мы уже давно не говорили о вашем племяннике Стенли, — напомнил я ей.

— Может, взглянем, что творится в его скромном доме? А что с вашей родной сестрой Агнес?

Она не ответила. Даже не взглянула на меня. Она глазела в угол комнаты, погруженная в свои мысли.

— Миссис Герц! — сказал я, вставая. — Миссис Герц, я разложил для вас карты.

Я обошел столик и склонился, чтобы посмотреть ей в лицо. Казалось, что с ней ничего не случилось. Во всяком случае она дышала. Ну, уже это хорошо. Последнее, что я мог бы пожелать, так это то, чтобы эта археологическая древность испустила дух в ходе прочтения мной ее судьбы. Известие об этом разорило бы меня. А может, еще и нет…

— Миссис Герц, — вновь заговорил я, взяв в руки ее сухие ладони. — Хорошо ли вы себя чувствуете? Может, вам налить бокал коньяка?

Ее глаза удивительно вращались под толстыми, как бутылка кока-колы стеклами очков. Она смотрела в мою сторону и одновременно вообще на меня. Казалось, будто она смотрит сквозь меня, куда-то назад. Я невольно обернулся, чтобы проверить, есть ли еще кто-то в комнате.

— Миссис Герц, — попытался я еще раз. — Может, вам нужно принять какое-то лекарство? Миссис Герц, и вообще, вы слышите меня?

Между ее блеклых губ прорвался тихий, свистящий шепот. Мне казалось, что она пытается что-то сказать, но никак не может. Нефтяная лампа начала мигать и шипеть. Трудно сказать, вызваны были тени, двигающиеся на щеках миссис Герц удивительным выражением ее лица или нет.

— Бууу… — сказала она еле слышно.

— Миссис Герц, — не выдержал я, — если это какая-то шутка, то прошу вас немедленно прекратить ее. Вы меня перепугали, и если вы тут же не придете в себя, то я вызову скорую помощь. Понимаете ли вы меня?

— Бууу… — зашептала она снова. Ее руки задрожали, а большой перстень с изумрудом застучал о поручень кресла. Она дико вращала глазами, а нижнюю челюсть как-будто заклинило в положении широкого вывиха. Я видел ее узкий язык и вставные челюсти стоимостью в 4000 долларов.

— Хорошо, — сказал я. — Как хотите. Я вызываю скорую помощь, миссис Герц. Вы сами видите, я подхожу к телефону, набираю номер. Миссис Герц, я звоню.

Неожиданно археологическая древность встала. Неуклюже она потянулась за тростью, поворачивая ее с треском на полу. Она стояла, шатаясь и переступая с ноги на ногу, так, как если бы танцевала в ритм какой-то неслышимой для меня мелодии.

— Я весь внимание, чем я могу помочь? — спросил телефонист, но я положил трубку и подошел к моей подпрыгивающей клиентке.

Я попытался обнять ее рукой, но она оттолкнула меня своей сморщенной лапой. Она тряслась и танцевала, все время что-то ворча и бурча, а я не знал, что, ко всем чертям, я должен с ней делать. Видимо, у нее был припадок чего-то, но я никогда не видел припадка, жертва которого отплясывала бы шейк в одиночестве посреди комнаты.

— Бууу… — заговорила она еще раз.

Я запрыгал вокруг нее, стараясь не выпадать из ритма ее неуклюжих движений.

— Что значит это «бууу…»? — спросил я . — Миссис Герц, может, вы соблаговолите сесть и объяснить мне, что, к черту, творится?

Так же неожиданно, как она начала свой танец, она его закончила. Уровень ее энергии, казалось, падал в темпе лифта, спускающегося на первый этаж, в фойе и на улицу. Она протянула руку, чтобы опереться на что-то, и я должен был схватить ее за руку, чтобы она с треском мумии не грохнулась на пол. Я осторожно усадил ее негнущееся древнее тело в кресло и встал на колени рядом.

— Миссис Герц, я не люблю вынуждать своих клиентов к чему-либо, но я на самом деле считаю, что вас должен осмотреть какой-то врач. Не считаете ли вы что это было бы разумным?

Она смотрела на меня, не видя, а ее губы снова раскрылись. Признаюсь. что я должен был отвернуться. Внешняя наштукатуренность и нанафталиненность древних дам мне как-то не мешает, но я не имею особого желания заглядывать внутрь их.

— Буут, — прошептала она. — Буут.

— Бут? — переспросил я. — Что, ко всем чертям, имеют со всем этим общего какие-то «буты»?

— Буут, — сказала она дрожащим голосом, еще более пискляво. — Буут! БУУУУУУУТ!!!

— О, боже, — застонал я. — Миссис Герц, прошу вас успокоиться. Я тут же вызываю скорую помощь. Прошу вас не двигаться, миссис Герц, все кончится хорошо. Наверняка вы вскоре почувствуете себя намного лучше.

Я встал, подошел к телефону и набрал номер скорой помощи. Миссис Герц тряслась, дрожала и бормотала свое «буут», «буут». Мне показалось, что прошел век, пока кто-то не ответил мне: