Роберт МАССИ
      НИКОЛАЙ И АЛЕКСАНДРА
      (История любви, погубившей империю)
      [ отсутствуют главы 11,26, часть гл.24 ]
      "Я имею твердую и полную уверенность Сюзанне,
      что судьба России, точно также как судьба моя и
      моей семьи, находится в руках Бога, который
      поставил меня на мое место. Что бы не случилось, я
      склоняюсь перед Его волей, полагая, что никогда я
      не имел другой мысли, как только служить стране,
      управление которой Он мне вверил".
      (Николай II)
      "В конечном счете, источником всех бед России
      стала детская".
      (Сэр Бернард Пэйрс)
      "Императрица не желала покориться судьбе. Она
      постоянно говорила о невежестве врачей... Она
      обратилась к религии, и молитвы ее были окрашены
      какой-то истеричностью. Сцена была готова для
      появления чудотворца".
      (Великий князь Александр Михайлович)
      "Болезнь наследника наложила тень на весь
      заключительный период царствования Николая II, и
      лишь она может его объяснить. Хотя на первый
      взгляд это было не так, именно она оказалась одной
      из главных причин его низвержения, поскольку
      сделала возможным феномен Распутина и привела к
      роковой изоляции государя, императрицы, которые
      жили в обособленном мире, всецело занятые своими
      печалями и тревогами, которые приходилось скрывать
      от всех".
      (Пьер Жильяр)
      "Не будь Распутина, не было бы и Ленина".
      (А.Ф.Керенский)
      ОТ АВТОРА
      Как часто бывает в жизни, мысль написать эту книгу возникла благодаря вмешательству Провидения. Десять с лишним лет назад нам с женой стало известно, что наш сын болен гемофилией, и я стал выяснять, как решались обусловленные этим необычным недугом проблемы в других семьях. Так я узнал о судьбе цесаревича Алексея, единственного сына и наследника последнего русского императора Николая Второго.
      То, что я выяснил, захватило и в то же время огорчило меня. Мне стало ясно, что болезнь царственного ребенка роковым образом повлияла на судьбу его родителей - царя Николая II и императрицы Александры Федоровны - и в конечном счете привела к краху Императорской России. В наиболее серьезном политическом обзоре того периода, "Падение русской монархии", сэр Бернард Пэйрс, категорически утверждает: "12 августа 1904 года... произошло событие, которое предопределило весь дальнейший ход российской истории. В этот день наконец родился наследник престола - долгожданный, вымоленный страстными молитвами". Пэйрс имеет в виду факт, который, по существу, никто и не оспаривает: пытаясь облегчить страдания сына, отчаявшаяся мать обратилась за помощью к Григорию Распутину, знаменитому сибирскому "старцу". Приближение в дальнейшем Распутина к престолу, его влияние на императрицу, а через нее и на русское правительство, привело к падению династии, во всяком случае ускорило его.
      Факты заинтриговали меня. Но обескуражило то, что даже лица, придававшие огромное значение болезни наследника, не объясняли происшедшее ни с общечеловеческой, ни с медицинской точки зрения. Возникло гораздо больше вопросов, чем тот, который поначалу волновал меня. Раз уж болезнь мальчика и помощь ему Распутина привели к гибели многовековой династии Романовых, а затем к революции в России со всеми ее ужасными последствиями, то почему же никто не попытался поведать нам о тяжких страданиях мальчика и объяснить чудесные его исцеления? Кто не слыхал хотя бы краем уха о Распутине, этом необыкновенном человеке, и о его подлом убийстве? Но знает ли кто-нибудь определенно, каким образом облегчал он страдания царевича? А ведь и в историческом и общечеловеческом плане вопросы эти, по-моему, чрезвычайно важны, поскольку, лишь изучив их взаимосвязь, можно понять в этой истории и остальное.
      Я ознакомился с дневниками, письмами и мемуарами современников мужчин и женщин, которые были непосредственным образом вовлечены в эту драму. В переписке Николая II и Александры Федоровны, в письмах царя своей матери, вдовствующей императрице Марии Федоровне, мемуарах, принадлежащих перу родственников императорской четы, близких друзей императрицы, фрейлин, придворных сановников, министров и иностранных послов, множество разрозненных сведений. Но они не систематизированы. В своей книге я попытался увязать отдельные факты как в свете современной медицины и психиатрии, так и опыта, какой приобретают все семьи, в которой есть больной гемофилией, воссоздать историю семьи, борьба которой с этим недугом привела к таким последствиям, которые оказали огромное влияние на судьбы всего мира.
      Вначале я главным образом изучал роль гемофилии, но очень скоро меня заинтересовали самые разные аспекты царствования Николая II, его роль, как монарха, его место в истории и блестящая эпоха, главным участником которой он был. Из книг и устных свидетельств я понял, что более полстолетия спустя люди по прежнему проявляют живейший интерес к личности Николая II. Некоторые, в основном, русские эмигранты, которые видят в царе символ безвозвратного прошлого, преклоняются перед ним, даже творят из него кумира. Отдельные представители Русской Православной Церкви считают его и его семью, умершую мученической смертью, неканонизированными святыми. [(31 октября / 1 ноября 1981 года Русская Православная Церковь "за Границей канонизировала царскую семью вместе с сонмом других Новомученников, от безбожной власти убиенных. Торжества состоялись при участии 15 архиереев во главе с митрополитом Филаретом в присутствии всех здравствующих членов дома Романовых и огромного числа съехавшихся со всех стран русского pассеяния", как указывает Е.Е.Алферьев. Здесь и далее, примечания, кроме особо оговоренных, принадлежат переводчику.)]
      В то же время есть те, кто по политическим или иным мотивам продолжают твердить, что это был "Николай Кровавый". Чаще всего последнего царя эти люди изображают недалеким, слабым и неумным - этакой невыразительной фигурой на шатком троне, существовавшей в последние дни гнилого и непрочного режима. Таким предстает перед обывателем образ последнего российского самодержца.
      Историки признают, что Николай был "добрым человеком". Его личное обаяние, приветливость, любовь к семье, глубокая набожность и горячее патриотическое чувство - исторический факт, опровергнуть который невозможно. Но ученые утверждают, будто личные качества государственного деятеля в счет не идут; главное, по их мнению, заключается в том, что Николай был плохим царем. Добродетели, которыми мы восхищаемся в частных лицах и которым нас учит религия, отступают на второй план, когда речь идет о сильных мира сего. Насколько велик император или президент, должно, дескать, подтверждаться не личной его жизнью, не даже добрыми намерениями, а делами.
      Если мерить его такой меркой, Николай II великим царем не был. С точки зрения истории выдающиеся руководители русского народа - Иван Грозный, Петр Первый, Ленин и Сталин - были людьми, которые с помощью насилия и террора выдвинули отсталую нацию в число передовых. Пожалуй, и поныне русские испытывают благоговейный трепет перед беспощадным вождем, который кнутом подгоняет их вперед. Петра Первого, пытавшего своих врагов на дыбе, собственноручно рубившего стрельцам головы на Красной площади и предавшего мучительной смерти родного сына, называют Великим. А Николай II, самый кроткий из всех русских монархов, заслужил прозвище "Кровавый". Такова была жестокая ирония судьбы, тем более, что император знал, как его называют.
      Вряд ли справедливо сравнивать Николая II с его предками-исполинами. Впрочем, еще неизвестно, как бы справились они с несчастьями, сыпавшимися как из рога изобилия на Николая II. Справедливее было бы сравнивать этого царя с его современниками, восседавшими на европейских тронах английскими королями Эдуардом VII и Георгом V, германским кайзером Вильгельмом II и императором Австро-Венгрии Францем-Иосифом. Кто из них сумел бы поспорить с бурей, какая выпала на долю Николая II? Впрочем, история ответила нам на этот вопрос: война, которая отняла престол у русского царя, свергла как германского, так и австро-венгерского императора.
      Сравнение с обоими английскими королями - Эдуардом VII и Георгом V которые, соответственно, приходились Николаю дядей и двоюродным братом, лишь усугубляет иронию. Если бы Николаю II не внушали с детства, что конституция - это исчадие ада, он стал бы идеальным конституционным монархом. По своему умственному развитию он ничуть не уступал ни тогдашним, ни нынешним европейским правителям. Личными качествами и вкусами он удивительно напоминал короля Георга V, на которого был так поразительно похож внешне. В Англии, где от монарха требуется одно - быть добрым, Николай II стал бы идеальным королем.
      Но судьба не уготовила последнему царю из династии Романовых столь безоблачное существование или столь завидную роль. Он родился русским, а не англичанином и стал не конституционным монархом, а царем-самодержцем, который правил многомиллионным народом, населяющим обширную территорию. Оказавшись на троне, он столкнулся с двумя несчастьями: неизлечимой болезнью сына и неминуемым распадом великой державы. С рождением наследника оба эти несчастья тесно переплелись. Хотя император занимал самое высокое положение в явно отжившей свой век системе, это отнюдь не означало, что конец царской России был предопределен. Возможность приспособить самодержавие к современным условиям существовала. Но как назло, Судьба породила гемофилию и Распутина. От этого удара ни Николай, ни царская Россия оправиться не сумели.
      Трагедия Николая II, по сути, состояла в том, что он родился не в свое время. Получив образование, необходимое для того, чтобы стать монархом XIX века, и обладая характером, какой подобает английскому королю, он жил и царствовал в России XX века. Мир, который был понятен ему, рушился. События чередовались слишком быстро, на смену одной идее приходила другая, еще более радикальная. Гигантской бурей, которая пронеслась над Россией, смело и царя, и всех, кого он любил. До самого конца он делал все, что было в его силах. Для жены и детей это было очень много. Для России - недостаточно.
      Человек, который весьма смутно представляет себе масштабы надвигающейся бури и все-таки сохраняет присутствие духа, стремясь исполнить свой долг - явление весьма характерное для нынешнего столетия. Возможно, именно поэтому нам легче понять испытания, выпавшие на долю Николая II, и его личные качества. В прежние времена, когда в мире царил порядок, а хаос обычно возникал в результате чей-то человеческой слабости или глупости, ответственность за войну или революцию можно было возложить на того или иного правителя. Но две мировые войны, кризис и десятилетия ядерного противостояния научили нас многому, в том числе терпимости. Мы поняли, что существуют силы, которыми никто, будь то царь или президент, не в состоянии управлять. [(Нельзя не согласиться с этим. Ведь, по словам В.К.Александра Михайловича, "трон Романовых пал не под напором предтеч советов или юношей бомбистов, но носителей аристократических фамилий и придворных званий, банкиров, издателей, адвокатов, профессоров и других общественных деятелей, живших щедротами империи. Царь сумел бы удовлетворить нужды русских рабочих и крестьян; полиция справилась бы с террористами. Но было напрасным трудом угодить многочисленным претендентам в министры, революционерам, записанным в шестую книгу российского дворянства, и оппозиционным бюpократам, воспитанным в русских университетах".)] Мы также произвели переоценку многих ценностей. Перед лицом событий, о которых имеем весьма нечеткой представление, и не зная, куда идти, мы придаем больше значения намерениям и стараниям. Мы можем проиграть и, как правило, проигрываем, и все же должны прилагать все усилия для достижения поставленной цели. Такова мораль двадцатого столетия.
      Попав в тенета, из которых он не смог выбраться, Николай расплатился за свои ошибки и погиб мученической смертью вместе с женой и пятью детьми. Однако Судьба не обездолила их окончательно. Исконные ценности, которых придерживалась царская семья, сама вера, за которую она подвергалась насмешкам, исполнили ее мужеством и величием духа, которые искупили все остальное. Эти человеческие качества непреходящи, они навсегда сохранят свою ценность и значение и переживут расцвет и падение любой империи. Именно поэтому Николай II был исключительной личностью. И, в конце концов, победил.
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      1. 1894 ГОД. ИМПЕРАТОРСКАЯ РОССИЯ
      Царь жил в своей резиденции в Санкт-Петербурге - городе, построенном на болоте в устье Невы. Владения его были столь обширны, что когда на западных границах империи наступала ночь, на тихоокеанском побережье вставало солнце. А между двумя этими границами простирался целый континент, одна шестая всей суши. Под тяжелыми шапками снега долгую зиму стояли огромные хвойные леса. Освещаемые пологими лучами нежаркого солнца летом, шелестели шелковистой листвой белые березы. К далекому югу плавно несли свои воды полноводные реки, которые текли среди пойм и лугов Европейской России. В Сибири, пробиваясь сквозь тайгу и безрадостную тундру, где не ступала нога человека, к Северному Ледовитому океану устремлялись еще более могучие реки.
      Рассеянные по этим просторам, жили сто тридцать миллионов подданных царя. В это число входили не только славяне, но также прибалты, евреи, немцы, грузины, армяне, узбеки, татары. Одни обитали в провинциальных городах и городишках, над белыми стенами которых возвышались луковицы церквей. Еще больше народу жило в своих бревенчатых избах в деревнях. Порой возле дома росли подсолнухи. По немощеной улице бродили гуси и свиньи. Крестьяне и крестьянки все лето трудились, сея, а потом убирая высокие хлеба. В течении шести долгих месяцев зимы поля являли собой безжизненные пустыни. В душных избах, пропахших запахом нагретой одежды и ароматом чая, крестьяне сидели у печей, спорили, обсуждали таинственные явления природы, чудные дела Господни.
      Население деревень жило почти в полной изоляции. Люди, как правило, умирали в тех же селениях, где и появлялись на свет. Три четверти их были детьми крестьян, раскрепощенных царем освободителем Александром II. Но свобода не принесла им сытости. Когда лишенная влаги земля покрывалась сеткой трещин, зерно осыпалось в прах и наступал голод, крестьяне раскрывали крытые соломой избы, чтобы накормить скотину, а дети их, в поисках заработка, уходили в города. В голодное время мужики, натянув на себя рваные зипуны, молча стояли день-деньской у дороги, запорошенной снегом. Закутанные в меха барыни разъезжали на тройках по деревням, в которые пришел голод, и изящными движениями красивых пальчиков швыряли им пригоршни серебряных монет. Затем появлялись сборщики податей, отбирали у мужиков эти монеты и требовали еще.
      Если мужики возмущались, появлялся эскадрон казаков с пиками в руках, шашками и нагайками на боку. Смутьянов пороли, текла кровь, вскипала ненависть. Крестьяне проклинали всех - помещиков, полицейских, губернатора и чиновников. Но только не царя. Царь, живущий в своем дворце за тридевять земель, ни в чем не виноват. Царь-батюшка не ведает о страданиях, которые выпали на их долю. "До Бога высоко, да царя далеко!" - гласила русская пословица. Но если дойдешь до царя, да расскажешь ему обо всем, то все твои невзгоды как рукой снимет - таков смысл доброй сотни русских сказок.
      В конце прошлого столетия жизнь обитателей многочисленных этих городков и селений стала не столь однообразной, чему способствовало появление "чугунки". В те годы темпы строительства железных дорог в России были выше, чем в любой другой стране Европы. Как и на американском Западе, железные дороги покрывали огромные расстояния, соединяя сельское хозяйство с городами, промышленные предприятия с рынками сбыта. Сев в уютное купе в Москве, путешественник мог, прихлебывая чай и разглядывая из окна вагона снежные просторы, в тот же день добраться до Санкт-Петербурга. По решению царского правительства, в 1891 году началось строительство Великого Сибирского пути - Транссибирской магистрали, самой длинной в России железной дороги. Взяв начало на одной из восточных окраин Москвы, нитка пути, протянувшаяся на четыре с лишком тысячи миль, должна была соединить сердце России с Тихим океаном.
      Как и ныне, Москва была центром страны, узлом, где сходились железные дороги, водные пути, средоточием торговли и промышленности. Из небольшого, обнесенного частоколом, поселения, каким она была в XII веке, Москва превратилась в столицу, священный град России. Именно здесь, вступив в 1547 году на престол, Иван Грозный заявил, что будет короноваться не как Великий князь Московский, а как царь всея Руси.
      В Москве насчитывалось "сорок сороков церквей". Над зелеными крышами вздымались в небо голубые с золотом маковки сотен церквей. Вдоль широких улиц выстроились украшенные колоннами княжеские дворцы, особняки богатых купцов и мануфактурных магнатов. В лабиринте улочек и переулков стояли двухэтажные деревянные дома и домишки, в которых находили пристанище мелкие служащие и мастеровые. Зимой улицы скрывались под толстым слоем снега, весной утопали в грязи, а летом были покрыты пылью. Выходя на улицу, женщины и дети оглядывались по сторонам, чтобы не угодить под колеса экипажа или копыта отряда казаков, с гиком мчащихся наметом точно ковбои, очутившиеся в провинциальном городе где-нибудь на диком Западе.
      В самом центре столицы на берегу реки возвышались облицованные красным кирпичом массивные стены средневековой цитадели, Кремля, этого символа русского могущества. То была не просто крепость, а целый город, который одному романтическому французу представился как бы воплощением России: "Этот своеобразный конгломерат дворцов, башен, монастырей, часовен, казарм, арсеналов, и бастионов; это скопище передовой цивилизации и средневековья; этот конфликт между самым низменным материализмом и высотами духа - разве все это не истинная история России, эпос русской нации, тайная драма русской души?".
      Москва была "третьим Римом", центром православия. Миллионы русских приходили и с горем, и с радостью в православные храмы. В величественных соборах крестьянки в ситцевых платочках оказывались рядом с княгинями в дорогих шубах и драгоценных украшениях. Люди всех сословий, и стар, и млад, часами стояли со свечою в руке, душой и разумом постигая величие происходящего. Освещенные тусклым светом лампад, с икон в золотых окладах на них смотрели лики святых. На иконостасе, на митрах и крестах облаченных в сияющие ризы епископов, сверкали бриллианты, изумруды и рубины. Священники с окладстыми боpодами пpоходили сpеди pядов пpихожан, pазмахивая кадилами, в котоpых куpился ладан. Богослужение представляло собой не продолжительное песнопение, а чередование гимнов, которые выводили своими могучими басами дьяконы. Ошеломленные величественным зрелищем и благоуханием, очищенные чудными звуками молитв, по окончании службы прихожане прикладывались к кресту, сжимаемому холеной рукой епископа, который наносил им на лоб благовонным елеем знак креста. В церкви верующие испытывали всю гамму чувств, от печали до восторга. Церковь учила, что страдание благо, что уныние и страдание - неизбежные спутники жизни. "На все Божья воля", - твердили русские и с помощью церкви старались обрести кротость духа и силу, которые помогли бы им вынести бремя земной юдоли.
      Несмотря на свое великолепие и славу, в 1894 году Москва не была столицей Российской империи. Двести лет тому назад Петр Первый оторвал Россию от ее древних славянских корней и попытался насильно привить ей западно-европейскую культуру. На низменных невских берегах он построил новый город, решив тем самым "прорубить окно в Европу". На болотистые берега были доставлены миллионы тонн красного гранита, забиты тысячи и тысячи свай. Двести тысяч рабочих умерли от лихорадки и истощения. Но до самой смерти в 1725 году царь правил страной, пребывая в этом странном, искусственном городе, расположенном в восточной оконечности Балтийского моря.
      Град Петра был воздвигнут на воде, на девятнадцати островах, соединенных между собой арочными мостами и разрезанных извилистыми каналами. К северо-востоку от него простиралось огромное Ладожское озеро, к западу - Финский залив, куда впадала полноводная Нева, берущая начало в озере. "Рассекая город пополам, молча и быстро несет свои холодные воды Нева, похожая на полосу стали, видом своим напоминая о просторах лесов и болот, давших ей начало". Над северным берегом вознеслись мрачные бастионы Петропавловской крепости, в центре которой стояла колокольня собора, упиравшаяся в небо своим золоченым шпилем высотой в четыреста футов. По южному берегу, облицованному гранитом, на три мили тянулась набережная, вдоль которой выстроились здания Зимнего дворца, Адмиралтейства, посольств иностранных держав и особняки знати.
      Получивший название Северной Венеции, Вавилона снегов, Санкт-Петербург был европейским, а не русским городом. По своей архитектуре, стилю, нравам и мышлению он принадлежал Западу. Особенно заметными здесь были итальянские мотивы. Выписанные в Россию Петром I и его наследниками итальянские архитекторы Растрелли, Росси, Кваренги спроектировали величественные дворцы в стиле барокко, выкрашенные в красный, желтый, салатный, синий с белым цвета, разместив их среди прекрасных садов вдоль широких, уходящих вдаль бульваров. Даже менее внушительные здания окрашивались, отделывались лепниной, и украшались точно в южных городах. Громоздкие казенные строения выглядели не такими массивными благодаря красивой формы окнам, балконам, портикам. Величественный Казанский собор в Петербурге представлял собой точную копию базилики святого Петра.
      Несмотря на свой средиземноморский стиль, Петербург был северным городом, и, благодаря его географическому положению, игра света в разное время года создавала неожиданные эффекты. Зимою темнело пополудни, а рассветало чуть ли не в полдень. Нашпигованные льдом ветры и метели, не встречая на пути преград, обрушивали свою ярость на стены и окна дворцов в стиле Ренессанса, заковывали поверхность Невы в прочный ледяной панцирь. Над шпилями и замерзшими каналами переливалось огнями северное сияние. Иногда унылое однообразие зимы скрашивал погожий денек. Голубело усеянное серебряными блестками небо; кристаллики снега на ветвях деревьев, крышах домов, и золоченых куполах храмов сверкали на солнце так ярко, что резало глаза. Зима уравнивала всех. И царь, и министр, и священник и мастеровой все закутывались до самых глаз, а, придя домой, тотчас кидались к кипящему самовару, чтобы налить себе стакан горячего чаю.
      Если зимой в Петербурге довольно темно, то летом света хоть отбавляй. Двадцать два часа в сутки там светло, как днем. Лишь к одиннадцати вечера яркие краски тускнеет, вместо них появляется полусвет, отливающий серебром и перламутром. Полусвет этот окутывает город, и он засыпает. Но полуночники, взглянув на восток, замечают на небе розовую полоску, предвестницу нового дня. Летом в столице бывает жарко. В распахнутые окна врывается ветерок, дующий с реки, принося с собой солоноватый запах моря и смолы, ароматы специй, стук колес экипажей, возгласы уличных разносчиков, перезвон колоколов соседней церкви.
      В 1894 году Петербург все еще следовал предначертаниям Петра I. Он был центром всего самого передового, самого умного и зачастую самого циничного в жизни страны. Здесь выступали знаменитые оперные певцы и артисты балета; симфонические и камерные оркестры исполняли произведения Глинки, Римского-Корсакова, Бородина, Мусоргского и Чайковского; петербуржцы читали Пушкина, Гоголя, Достоевского, Тургенева и Толстого. Но светское общество говорило по-французски, а не по русски, и лучшие туалеты и мебельные гарнитуры выписывались из Парижа. Русская знать отдыхала в Биаррице, в Италии, на Ривьере, предпочитая их огромным родовым поместьям, откуда управляющие присылали своим господам деньги для развлечений. Мужчины ходили на скачки, играли в карты в клубах. Дамы спали до полудня, вызывали парикмахеров, затем отправлялись на прогулку на Острова. Завязывались любовные интриги, в гостиных с наслаждением предавались сплетням.
      Каждый вечер представители высшего света отправлялись в великолепный голубой с золотом Мариинский театр, чтобы посмотреть спектакль Императорского балета, или во Французский театр, где чересчур декольтированные дамы выставляли напоказ свои драгоценности. После спектакля дамы и их кавалеры, кутаясь в меха, садились в легкие санки и неслись в ресторан "Кюба" ужинать и танцевать. "Раньше трех утра никто не думал уходить, а офицеры обычно засиживались до пяти... когда небо покрывалось перламутровыми, розовыми и серебристыми красками".
      Сезон веселья в Санкт-Петербурге начинался в Новый год и продолжался вплоть до Великого поста. Все эти долгие зимние месяцы столичная знать кружилась в вихре развлечений. Концерты, банкеты, балы, балеты, оперы, приемы, ночные пиры... Все устраивали приемы, все приходили на них. Офицеры в блестящих мундирах, в орденах и медалях, старые дамы в белых атласных платьях с фижмами толпились в гостиных с высокими потолками. Подходили слуги с подносами в руках, на них стояли бокалы шампанского, блюда с осетриной, паштеты, фаршированные яйца, три вида икры. Устраивались "белые балы", на которых юные девушки в белоснежных платьях танцевали с молодыми офицерами кадpиль под присмотром бдительных наставниц, усевшихся в золоченые кресла с высокими спинками. Для молодых женатых пар устраивались "розовые балы", где молодежь кружилась в вальсе, слушала цыганскую музыку, блистая драгоценными украшениями и щеголяя синими, зелеными, алыми мундирами. "Казалось, будто у тебя на ногах крылья, а голова где-то среди звезд".
      В разгар сезона утром дамы надевали драгоценности, шли в церковь, принимали за обедом гостей, пополудни отправлялись на прогулку, затем возвращались домой, чтобы успеть переодеться к балу. Самые великолепные балы устраивала в Зимнем дворце императорская чета. Ни один дворец в Европе так не подходил для всеобщего веселья. В Зимнем дворце было множество залов - огромных и высоких как собор. Гигантские колонны, облицованные яшмой, мрамором и малахитом, подпирали украшенные золоченой лепниной потолки, с которых свешивались огромные хрустальные позолоченные люстры. В стылые январские ночи все три здания Зимнего дворца были залиты светом. К подъезду подкатывали все новые и новые экипажи. Отдав швейцарам шубы и шинели, прибывшие поднимались по белым мраморным лестницам, покрытым пушистыми коврами. Бесконечные ряды пальм стояли на главной лестнице и вдоль стен галерей.
      Залы заполнялись "придворными чинами, иностранными дипломатами, офицерами гвардейских полков и восточными владыками. Их блестящие формы, шитые серебром и золотом, являлись великолепным фоном для придворных нарядов и драгоценностей дам, - вспоминал великий князь Александр Михайлович. - Кавалергарды и конногвардейцы в касках с Императорским двуглавым орлом и казаки Собственного Его Величества конвоя в красных черкесках стояли вдоль лестницы и при входе в Николаевский зал. Залы украшались бесчисленными пальмами и тропическими растениями, доставленными из придворных оранжерей. Ослепительный свет больших люстр, отраженный многочисленными зеркалами, придавал всей картине какой-то волшебный характер...
      И вдруг вся толпа замирала. Появлялся обер-церемонийместер и три раза ударял о пол своим жезлом, чтобы возвестить начало Высочайшего выхода.
      Тяжелая дверь Гербового зала открывалась, и на пороге показывались Государь и Государыня в сопровождении членов императорской фамилии и свиты. Самодержец открывал бал всегда полонезом, после чего начинались общие танцы..."
      Царский бал начинался ровно в половине девятого вечера. Шуршали сотни платьев - дамы приседали в почтительном реверансе. В тот зимний вечер 1894 года после объявления церемониймейстера в залу вошел высокий, могучего телосложения, бородатый мужчина. Это был царь Александр III. Рядом с ним, в платье из серебряной парчи, усыпанном бриллиантами, с знаменитой алмазной диадемой в волосах, выступала темноглазая императрица Мария Федоровна, урожденная принцесса Датская Дагмара. Оркестр грянул полонез, потом танцевали кадриль, шаконну, мазурку, вальс... К полночи в соседних комнатах были накрыты к ужину столы. Уничтожая салаты из омаров, куриные паштеты, взбитые сливки и торты, сквозь двойные высокие окна пирующие наблюдали, как над замерзшей рекой метет поземка. Саженного роста царь шел вперевалку, точно огромный медведь, между столами, останавливаясь то у одного, то у другого стола. В половине второго царственная чета удалялась в свои покои, и гости неохотно разъезжались по домам.
      Царь Александр III отличался огромной работоспособностью и невероятной физической силой. Он запросто сгибал кочергу или серебряную тарелку. "Однажды во время обеда австрийский посол начал докучливый балканский вопрос, - писал великий князь Александр Михайлович. - Царь делал вид, что не замечает его раздраженного тона. Посол... намекнул, что Австрия мобилизует два или три корпуса. Не изменяя своего полунасмешливого выражения, Император Александр III взял вилку, согнул ее петлей и бросил по направлению к прибору австрийского дипломата.
      - Вот что я сделаю с вашими двумя или тремя мобилизованными корпусами, - спокойно сказал Царь".
      Александр III был единственным хозяином не только в стране, но и в семье. Жене его требовалось немало усилий, чтобы улестить грубоватого великана; дети его, в особенности три сына, почти не пользовались самостоятельностью. Слова царя походили на команды. По словам одного тогдашнего придворного, когда император говорил, казалось, еще мгновение, и он ударит. [(С.Ю. Витте, человек прямой и резкий, отмечал спокойствие, твердость и незлобливость императора Александра_III ("Воспоминания", М., Соцэкгиз, т.1, с.198).)] Собрав небольшой домашний камерный оркестр, царь заглушал своим фаготом остальные инструменты.
      При Александре III российская система самодержавия функционировала надлежащим образом. Царь воплощал правительство, обладая абсолютной властью и неся ответ лишь перед Богом. От царя власть передавалась по вертикали вниз, исполняемая целой армией министров, губернаторов, чиновников, акцизных и полицейских, назначаемых от имени царя. Парламента не существовало, и народ не участвовал в управлении страной. Даже члены императорской семьи - великие князья и княгини - повиновались царской воле. Великие князья занимали должности губернаторов или высокие должности в армии или флоте, но служили они лишь для того, чтобы угодить царю. По мановению руки царя они расставались со службой.