- Вы скоро?
      - Скоро. - Он наклонился и крепко поцеловал ее
      губы. - Спасибо тебе за все!
      Гулко хлопнула дверь. Настя поежилась, вернулась к столу и, обхватив себя руками за плечи, долго смотрела на желтый язычок керосиновой лампы. Он медленно угасал. Она прибавила огня, по стенам заплясали тревожные тени. Тревога отразилась и в ее глазах. Он осмотрелась, словно бы желая убедиться, что все предметы стоят на своих местах, ничего не пропало, не сдвинулось.
      С печки спрыгнула кошка, тоже подозрительно осмотрелась, жалобно мяукнула и прижалась к ее ногам.
      - Ты чего? - спросила Настя. - Жрать хочешь? - И бросила ей небольшой кусочек свинины. Кошка снова мяукнула. На этот раз громко, испуганно. Настя цыкнули
      на нее и принялась убирать со стола. Под руку попалао недопитая бутылка водки.
      - Дед, выпить желаешь?
      Обычно па такой призыв дед отзывался моментально.На этот раз промолчал.
      - Значит, желаешь, - сказала Настя, наполнила стакан, прошла к печке и, откинув занавеску, тронула деда за рукав. - Вставай, черт старый!
      Старый не шевелился. Настя взяла его руку и вскрикнула - рука была твердая, как дерево, и холодная... Настя отшатнулась, выронила стакан и, упав на скамейку, завыла. Не столь по деду, сколь в предчувствии новой, непоправимой беды.
      - Да храни тебя бог! - Вышеславцев перекрестил Крымова, всмотрелся в его правильные, строгие черты уставшего лица и неожиданно обнял. - Береги себя!
      - И вы постарайтесь... - сказал Крымов, отставил ногу и сделал вид, что рассматривает носок своего до блеска надраенного сапога. - Я вас всегда с полуслова
      понимал, а сейчас, как ни ломаю голову...
      - Тайны от объяснения тускнеют, - остановил его Вышеславцев. - Успеха тебе! Думаю, 3автра в Новороссийске будешь... Ну давай!
      Крымов вскочил в седло.
      - За мной, по двое, рысью... марш!
      Через несколько минут полк, с которым Вышеславцев
      прошел сотни верст, с которым познал славу и горечь поражений, скрылся в снежной круговерти. Все! Теперь он абсолютно свободен! Некого послать ни в бой, ни к чертовой матери! Полковник надвинул на лоб фуражку, похлопал по холке коня, прислушался.
      - Гуляют, однако, - сказал сдержанно.
      - Масленица, - пожал плечами Федя.
      - Это хорошо. - Вышеславцев поставил ногу в стремя. - Ломик пе потерял?
      - Да здеся! - Федя тихо выругался. Он никак не мог сообразить, для чего Вышеславцеву потребовался ломик, который он прихватил в сенях у Насти, а потому злился и беспрерывно ворчал.
      - Это хорошо, - повторил Вышеславцев. - Трогай за мной!
      Они выехали за околицу, свернули направо и огороди вернулись к поповскому дому. Спешились.
      - За конюшней - сарай, - сказал Вышеславцев.
      и пленные сидят. Знаешь?
      - Да как пе знать, когда меня самого туда чуть не засадили.
      - Глянь, нет ли там часового...
      Федя изумился.
      - Вы что, красноперых хотите выпустить?
      Вышеславцевым вдруг овладело сомнение. А что, если Федя откажется выполнить его приказ?
      - Там Дольников сидит, наш ротный... Соображаешь?
      Федя вернулся через несколько минут.
      - Никого! Пьянствуют они!
      - Замок крепкий?
      - Амбарный.
      - Прекрасно, - кивнул Вышеславцев, направляясь к сараю скорым шагом. Ломай!
      Скрипнули ржавые петли. Федя сунул в образовавшуюся щель ломик, поднатужился и, сорвав замок, забросил его в кусты. Вышеславцев распахнул дверь.
      - Дольников!
      От боковой стены отделилась тень.
      - Владимир Николаевич?!
      - Я самый, - проворчал Вышеславцев. - Ты чего вооружился?
      - Так я думал... - Дольников выбросил кол, который держал в руках, протянул Вышеславцеву руку. - Спасибо!
      - Давай без этого... - Вышеславцев поморщился. - Налево конюшня, там лошади... Только быстрей! Не то махновцы меня вместе с вами к стенке поставят.
      - Так вы с нами, полковник? - вынырнул из темноты Сырцов.
      - Господин полковник, - поправил его Вышеславцев, с любопытством всматриваясь в пробегающие мимо фигурки красноармейцев.
      Сырцов, поторапливая, обложил их матом и снова повернулся лицом к Вышеславцеву.
      - Извините, господин полковник. Вы с нами?
      - Мне с вами не по пути.
      - Тогда на кой черт вы нас выпустили?
      - Россию обустраивать.
      - Вы надо мной издеваетесь?
      Вышеславцев откинул голову, губы сложились в ядовитую усмешку.
      - Почему? Разве не вы пели: "Мы наш, мы новый мир построим..." Вот я вам такую возможность и предоставляю. Стройте! Мы уходим, а вы стройте!
      Глаза Сырцова, до. этого момента спокойные и приветливые, превратились в ледяные щелочки.
      - А вы не хотите нам помочь?
      - Не желаю.
      - Почему?
      - А вы бы согласились строить дом, наперед зная, что он когда-нибудь рухнет?
      - А вы уверены, что он рухнет?
      - Уверен. А под его обломками погибнете и вы. - Вышеславцев, словно что-то вспоминая, на секунду закрыл глаза. Когда открыл, рядом стоял Дольников.
      - Пора, - сказал он, обращаясь к Сырцову. - Махновцы могут в любой момент нагрянуть.
      Сырцов ткнул пальцем в деревянный настил пола.
      - У меня здесь было время подумать... Так вот что я вам скажу, господа хорощие... Вы со своими усадьбами пуповиной связаны, а когда она рвется больно, вот вы и психуете, скалите волчьи морды - как же, мое отжимают! А мы хотим ваши усадьбы поровну поделить, чтобы не было голодных, обиженных, чтобы у каждого был кусок хлеба! Понятно?
      Дольников и Вышеславцев промолчали - поняли: спорить бесполезно. Сырцов расценил их молчание по-своему - припер к стенке! - и, торжествуя победу, вскинул руку со сжатым кулаком.
      - А насчет земли не беспокойтесь! Мы ее в сад превратим. Коммунистический! Заходи любой, рви яблоки, кушай на здоровье!
      Вышеславцев устало провел ладонью по лицу.
      - Что коммунизм дело доброе, верить отказываюсь, - сказал он твердо, щелкнул каблуками, давая понять, что разговор окончен, и решительно шагнул за порог.
      Сырцову подали коня. Он вскочил в седло, цепким, круговым движением глаз охватил свое безоружное, обтрепанное войско (со многих бойцов махновцы сняли не только шинели, но и сапоги), которое теперь можно было бы по пальцам перечесть, и, помрачнев, перевел взгляд на Вышеславцева.
      - Прощайте, господин полковник!
      - Прощайте! - Вышеславцев снял портупею и вместе с саблей передал Дольникову. - Прощай, Миша! Да хранит тебя бог!
      У Долышкова мелко задрожали руки. Он понял, что задумал Вышеславцев, но остановить его был уже не в силах: "Кто ненавидит брата своего, тот находится во тьме, и во тьме ходит, и не знает, куда идет, потому что тьма ослепила ему глаза".
      "А кто мне дал право думать, что ослеп Вышеславцев? Может быть, потерял зрение Сырцов? А я сдуру пошел служить к нему поводырем..."
      - Прощайте, Владимир Николаевич! - Дольников издал горлом какой-то странный, похожий на стон звук, вздыбил коня и очертя голову бросился в степь - прочь от этого проклятого богом места.
      Следом за ним мчались Сырцов и двенадцать чудом избежавших смерти, а потому счастливых красноармейцев.
      - Ну а мы куда? - спросил Федя, пытаясь осмыслить увиденное и услышанное.
      Вышеславцев долго молчал, всматриваясь в сумеречные, заснеженные дали поля, крутой изгиб реки, заколдованной в панцирь синеватого, отливающего серебром льда, мрачные очертания леса, под защиту которого ушли конники Сырцова.
      - Страшно, когда человеку некуда идти. - Вышеславцев закурил, вытащил из кармана шинели револьвер и протянул Феде. Сказал, глядя ему в глаза, с устрашающим спокойствием: - Выстрелишь мне в спину. Под левую лопатку. Глубоко, до хрипоты затянулся и шагнул навстречу неожиданно ударившему в лицо ветру.
      Щелкнул туго взведенный курок. Вышеславцев непроизвольно остановился, ожидая тупого, последнего, удара в спину, и, когда грохнул выстрел, ощутил его, замер, стиснул зубы, чтобы погасить вспыхнувшую в груди боль. но... Боли не было. Он перевел дух и резко обернулся.Федя лежал на левом боку, неловко подвернув под себя
      руку, а на тонких, вытянутых предсмертной судорогой губах пузырилась кровавая пена.
      - Прости меня! - глухо проговорил Вышеславцев. Он снял фуражку, нагнулся и закрыл глаза своему верному ординарцу. И, словно издалека, услышал обеспокоенные крики, а затем - приближающийся топот сапог. - Прости, - повторил он и вынул из Федипой руки револьвер.
      Грохот выстрела слился с грохотом гибели мира - последней мыслью полковника Вышеславцева.